Расследование

Даже лучшие друзья находились в шоке из-за непонятного тогда никому события: некие предвестия той славы, что в конце недолгой жизни всё-таки успела накрыть Р. своим крылом, уже начинали рокотать на горизонте, и во всяком случае посещавшим театр и видевшим будущего кумира была очевидна его великая стезя; когда же в самый разгар великой работы, которая шла всерьёз в нём самом и проявлялась время от времени на сцене, побуждая обратиться к великим примерам и сравнениям, он всё-таки совершил свой никому не понятный шаг – все оказались разочарованы. Пока он ещё не стал любимцем публики, из-за которого во время аншлагов возникали уличные пробки и почти невозможно было добраться домой из-за дежуривших в самых неподходящих местах поклонников и главное поклонниц: он снова жил у родителей, видимо, сумев как-то помириться и восстановить почти прерванные связи, хотя и не всегда по понятным причинам приходил домой ночевать. Он находился ещё в начале пути к вершине; главный режиссёр не доверял пока ему главных ролей, но и второстепенное он делал так, что многие ведущие актёры могли позавидовать новичку, и, надо думать, без сопутствующих интриг дело не обходилось. Во всяком случае далеко не сразу талант Р. начинал находить достойное применение и воплощаться в образы, ставшие классикой поколения: здесь был и весьма своеобразный Хлестаков – вершина всего раннего периода, и пара достаточно значительных ролей в шекспировских пьесах, и кое-что из традиционной русской классики: уже тогда диапазон ролей и образов простирался от лёгкой иронии до тяжелейшего гротеска, включая также большую часть всех жанров и направлений театрального искусства. Многие не понимали Р., считая его всеядным и предсказывая скорый закат карьеры: вот ещё чуть-чуть, и он не выдержит – но он совершенно не хотел считаться с сумрачными прогнозами и поднимался выше и выше, отходя ещё и от тех заученных азбучных истин, на которых был воспитан. Если бы теперь он попался на глазам былым учителям, выпустившим его за двери сначала школы, а потом театрального института, то вполне возможно, что у наставников возникло бы горячее желание забрать соответствующие выпускные документы обратно, но ошибка была уже сделана и никто не мог её исправить: разумеется, кроме соответствующих органов. Вольномыслие, естественно, не принадлежало качествам, считавшимся положительными и требующими поощрения, и вполне естественно, что с приходом Р. в театр за ним установилось негласное наблюдение, по результатам которого можно было предпринять адекватные действия; помимо всего прочего сам театр вместе с его режиссёром также числились в списке негласных подшефных у той же организации, хотя до поры до времени явного нажима и воздействия почему-то на театр и не оказывалось. Возможно, дело заключалось в его популярности и той волне успеха, на которой никому не известная труппа с достаточно молодым руководителем пребывала в течение нескольких лет: волна несла их мимо скал и рифов, пока ещё не выраставших резко на самом пути и не дырявивших не слишком прочные борта. Это оказался самый удачный период, о котором потом во времена наступления трудностей всегда с благоговением вспоминали: спектакли выпускались если и не в срок и не совсем в том окончательном виде, к какому существовало максимальное стремление, то во всяком случае с не очень значительными поправками и купюрами, дававшими возможность понять первоначальный замысел. Р., конечно же, являлся активным участником постановочного процесса, вмешиваясь уже тогда в дела, не относящиеся к его компетенции, хотя пока ещё с ним не очень считались, объясняя излишнюю горячность молодостью и желанием выделиться, показать себя на общем фоне. Что-то здесь было, наверно, справедливо, но никто пока не знал истинных глубочайших возможностей, скрывавшихся внутри Р. и до поры не выходивших наружу: его умение из пустой посредственной пьесы сделать нечто вполне приемлемое и даже иногда достаточно интересное ещё не смогло из-за внешнего сопротивления проявиться в полной мере, и, как и прежде, Р. считался человеком с трудным и вредным характером.

На фоне таких процессов разворачивалась совсем другая жизнь: весь коллектив театра находился в курсе амурных дел самого талантливого из молодых актёров, хотя Р. и не стремился оповещать о своих очередных успехах; друзья и собутыльники – в том числе из театральной среды – делали это намного лучше, чем если бы Р. сам задумал устроить себе рекламу. Их близость с таким человеком отбрасывала и на них тоже часть славы, заставляя как бы поделиться слишком тяжёлым грузом, который великому человеку сложно оказывалось нести в одиночку, но и сам Р. в конце концов не выступал против: отдать часть такой славы он соглашался кому угодно, не являясь ни грязным бабником, ни тривиальным донжуаном. Он был выше и завоёвывал сердца при помощи того же дара, который приносил ему потом любовь миллионов людей, видевших его на сцене и по телевизору: это был дар убеждения и дар любви – самой по себе, независимо от объекта и точки приложения, и там, где у обычного среднего актёра проявлялась лишь более-менее удачная игра, у него возникал ослепительный поток света, истекавший из самых глубин души и делавший воздух и мир вокруг ярким и тёплым. Совершенно естественно, что на тепло – как мотыльки – слетались поклонницы, и требовалось уже как-то упорядочить и наладить отношения, не допуская их превращения в главную помеху жизни и творчеству. Большую часть жизни Р. успешно справлялся с задачей, и только незадолго до конца – когда возникли сложности и трения с последней женой – его положение стало неприятным и двусмысленным: сразу несколько оставленных им бывших любовниц попробовали воспользоваться ситуацией и вернуть Р. снова себе, но у них ничего не вышло: волевые качества, надо признать, у последней жены были развиты достаточно сильно, и в титанической борьбе, разгоревшейся потом, она одолела соперниц и отстояла свои права на уже почти спившегося супруга.

Но это случилось уже почти в самом конце жизни, а до того были бесчисленные похождения, после одного из которых Р. оказался во второй раз пойман и приручён – уже по непонятной причине: о любви, насколько я знал, речь там не шла, и причины, надо думать, выглядели проще и приземлённее. Хотя женитьба мало повлияла на поведение Р.: его свобода не была – как и до того – чем-то ограничена и он вёл прежний образ жизни, кончившийся через два с половиной года разводом и грандиозным скандалом, ставшим даже достоянием неясных сплетен и шушуканий. Судя по всему, вторая жена не смогла долго выдерживать проделки и шалости Р., которыми при других обстоятельствах оказались бы заполнены разделы скандальной хроники в многочисленных печатных изданиях, в данном же случае переживания выпадали на её долю, и, естественно, отравляли и так нелёгкую жизнь. Возможно как раз тогда и проявилась впервые тяжёлая неизлечимая болезнь: года три или четыре она ещё пыталась бороться, но – оставленная и забытая – всё-таки сдалась и тихо умерла, не оставив о себе никакой памяти: я знал только год её рождения и дату смерти и видел почти случайно старую затемнённую фотографию, на которой маленькая толстенькая брюнетка сидела в обнимку с Р. – недолгим мужем и будущей звездой театральной сцены.

Не мне было судить его и выносить приговор: меня интересовали всего лишь реальные факты, и когда мне совершенно безболезненно удалось договориться о встрече назавтра с последней женой Р., я был доволен. Судя по всему, она не знала о моих недругах и с нею можно было иметь дело без боязни оказаться в неприятной ситуации, и когда на следующий день я подошёл к дверям указанной квартиры, то почему-то сразу подумал, что сегодняшний день принесёт удачу. Ждал я недолго: после быстрого разглядывания в глазок шумно застучали и защёлкали замки и дверь распахнулась – внутрь, чего я совершенно не предвидел, отступая в сторону перед возникшим неожиданно мужчиной.

«Здравствуйте, извините, это квартира вдовы Р. – Екатерины Семёновны?» – «Да.» – «Мне назначено: как раз на два часа.» – Я специально обнажил на левой руке часы, но мужчина уже отошёл в сторону, давая мне дорогу: видимо, он находился в курсе. Очень пристально смотрел он на меня, но я решил пока игнорировать его: немолодой мужчина не был никак связан с целью визита. Я прошёл дальше по коридору: слева находилась дверь, но музыка звучала в следующих комнатах, и я двинулся вперёд, пока не попал в большой светлый зал: видимо, здесь было что-то вроде гостиной, потому что примерно в середине стоял круглый накрытый стол, и рядом на диване сидели две женщины: одна молодая и одна старая. Они играли в карты, а музыка гремела не у них, а дальше: там, видимо, находился ещё кто-то.

Когда они наконец заметили меня и повернулись, я увидел, что на самом деле одна из них совсем молодая – скорее всего даже школьница, но вторая безусловно была вдова Р.: по книге я знал, что она моложе великого актёра на десять лет. Они с любопытством уставились; подоспевший мужчина уже стоял рядом и показывал что-то знаками: возможно, его интересовало отношение хозяев к моей личности и при неудачном стечении меня могли попросить отсюда; наконец мне надоело переглядывание, и я решил проявить инициативу. – «Здравствуйте: я тот самый человек, с которым вы договорились встретиться в два часа. А это – насколько я понимаю – ваша дочь?» – Я попробовал приятно улыбнуться, и судя по всему, мне это удалось: вдова тоже улыбнулась, а потом очередь дошла и до девушки. Незнакомца я игнорировал. – «Прошу вас: садитесь. Вот сюда.» – Хозяйка показала кресло напротив дивана. Незнакомец не уходил: он плюхнулся неподалёку в другое кресло и по-наглому разглядывал меня. – «Вы что хотите: чай или кофе?» – «Если можно – кофе.» – «Налей, Светочка.» – Хозяйка впервые обратилась к дочери, и мне стало наконец ясно, как её зовут. Кофе нашёлся здесь же на столе: под газетой оказалсиь спрятаны запасы посуды и несколько банок, в одной из которых находился порошок. – «Да, познакомьтесь: Иван Кириллович; близкий нашей семье человек.» – Я обернулся к мужчине и вежливо кивнул; мужчина сделал то же, но не очень охотно и приветливо: похоже, он мне не доверял. – «У вас кто-то ещё есть?» – Я показал головой в сторону закрытой двери, гремела музыка. – «Там Игорь: мой сын. Пускай занимается, лучше его не отвлекать.» – «Но потом он выйдет?» – «Почему бы и нет?» – «Ну хорошо, перейдём к делу.» – Я отхлебнул кофе и порылся в сумке, доставая блокнот с ручкой; мужчина всё так же пристально следил за мной. – «Я по-моему говорил вам, что меня интересуют разные моменты биографии вашего… мужа.» – «Им многие интересуются: и не только в этой стране… Иван, откуда мы получали запросы?» – Мужчина встрепенулся. – «А? Пожалуйста: из Польши, из Германии, из Голландии. И из самой Америки: с предложением о книге.» – «То есть?» – «Два первые предложения из журналов: так, ерунда, но два других намного серьёзней: они хотят книгу воспоминаний.» – «И что же?» – Я уже начинал чувствовать некую натянутость атмосферы: здесь далеко не всё выглядело чисто и свободно. – «Сейчас мы как раз работаем над этим. А вас что интересует?» – «Да знаете…» – Я замялся, не зная, что можно открыть, а от чего лучше воздержаться. – «Чем больше, тем лучше: меня интересует всё.» – Я сразу почувствовал, что мужчина насторожился и уже по-настоящему со злостью стал смотреть на меня. – «Ничего ему не давай!» – Такой перемены не ожидала, скорее всего, даже вдова. – «Ну зачем так, Иван: он же гость, и не могу же я его просто так выпроводить. А может, мы ещё и договоримся о чём-нибудь.» – Она попыталась слишком широкой и натянутой улыбкой смягчить атмосферу, заглаживая грубость друга семьи, и это почти удалось: мужчина расслабился, и сразу стало поспокойнее. – «Что вы имеете в виду?» – Теперь уже она слегка замялась, выбирая подходящие слова. – «Насколько я понимаю, вы работаете в солидной газете; то есть вас там не напрасно держат.» – Я кивнул. – «И довести до приемлемого состояния рукопись книги – вам вполне по силам?» – Она, видимо, прекрасно разбиралась в том, с какой стороны бутерброда должно находиться масло: неудивительно, что ей удалось подцепить и в сложных ситуациях в своё время удержать великого актёра: нюх у неё был развит безукоризненно. – «Вы что же: имеете в виду свою книгу воспоминаний?» – «Да.» – Она опять сладко улыбнулась, пытаясь изобразить светскую даму. – «Но ведь это так просто не делается: это тяжёлая и трудная работа.» – «А вы и не будете так просто: вы получите взамен то, что вас интересует.» – Я обернулся к другу семьи, проверяя его реакцию; он вёл себя невозмутимо и почти спокойно: возможно, он предвидел такое предложение. Однако предложение на самом деле выглядело слишком серьёзно, чтобы давать на него здесь же ответ; оно могло дать многое из недостающего, и я почти готов был уже согласиться с необходимостью тяжёлого дополнительного труда, но неожиданно вспомнил: а где была гарантия того, что материалы окажутся достоверными и объективными, а не состряпанными и откровенно придуманными, как многое содержащееся в книге А.: ведь А. выступал её покровителем, и таким образом меня просто могли грубо использовать и вышвырнуть вон. Ни в коем случае не стоило делать опрометчивых поступков и разбрасываться обещаниями, могущими привести к тяжёлым последствиям. Я ещё старательно делал вид, что прикидываю: соглашаться или нет? – но на самом деле уже было ясно: такая идея мне не подходила, и следовало аккуратно отклонить её, в то же время не испортив отношений: пока не всё было здесь использовано, и стоило продолжать выяснение подробностей.

«Знаете, я не могу сегодня уже ответить на ваше предложение – положительно! только положительно – я хочу сказать: разве может быть другой ответ? Просто я сейчас очень загружен, а подобная работа – как вы понимаете – потребует массу времени и сил, так что: давайте отложим на недельку?» – Во время путанного и петляющего ответа я специально следил за вдовой, но чувства ей удалось удержать при себе, и я так и не понял, обманул я её или нет: в актёрском деле она тоже обладала кое-какими навыками. Она никак не реагировала, и только когда внезапно открылась дверь, за которой наконец стихла музыка, заметно вздрогнула: сначала в комнату с громким ворчанием выбежала маленькая собачка, а потом из-за косяка высунулась почти наголо обритая голова: похоже – это и был сын Р. и Екатерины Семёновны.

Однако сначала мне пришлось заняться собачкой: она вертелась рядом и обнюхивала мои ноги, не решаясь пока вцепиться, но и не успокаиваясь: она всё ещё раздумывала, с какой степенью лояльности следует относиться ко мне. Сразу же возник спор: кто должен выгуливать Джека, после чего я смог узнать достаточно много нового: сколько Джеку лет и месяцев, какой он породы – естественно, дворняжку не стали бы держать в таком доме – и сколько времени каждый из членов семьи за последние несколько недель посвятил ему: дочь оказалась явно в выигрыше, поскольку почти половина прогулок пришлась на её долю, вдова тоже не слишком отставала – и явным бездельником и лоботрясом выглядел сын. Он отчаянно защищался, ссылаясь на загруженность самыми разнообразными видами деятельности: работа в театре, насколько я понял, была лишь одним из нескольких направлений – но когда против него выступил и молчавший до сих пор друг семьи и уже втроём они навалились на одинокую жертву, а потом вступил Джек, развивая кутерьму ещё дальше – он не выдержал. Он быстро вернулся в свою комнату и через минуту показался одетым для улицы: дочь уже привязала к ошейнику поводок и дала ему в руку; перед уходом он наконец заметил присутствие постороннего и небрежно кивнул мне. Возможно, для него тут не было ничего нового и необычного: он быстро вышел в коридор и с тявкающим и суетящимся Джеком покинул квартиру: я слышал негромкий хлопок двери и удаляющийся и затихающий шум.

Далеко не сразу затем хозяева успокоились: ещё пару минут они вспоминали старые обиды и неловкости, совершенно забыв обо мне и о том разговоре, который шёл недавно: меня словно здесь уже не было, и даже друг семьи не проявлял ко мне больше чувств, сосредоточившись на семейном. Я прикидывал, а сколько же это ещё продолжится, но абсолютно неожиданно в настроении вдовы что-то изменилось; она кончила стонать и обратилась наконец ко мне. – «Ах, извините: наши внутренние дела вам совершенно неинтересны.» – «Ну почему: то, чем живёт семья великого актёра, всем должно быть интересно.» – Она в очередной раз широко улыбнулась. – «И если уж мы коснулись этой стороны, то дети и наследники великих людей – я нисколько не преувеличиваю – тоже должны находиться в центре общего внимания. Взять хотя бы вашего сына…» – «Да?» – «Чем он занимается, где работает: здесь ведь нет ничего тайного?» – Она задумалась, но, видимо, ничего особенного такая информация не могла дать, и ради приличий об этом можно и даже нужно было рассказать журналисту из газеты. – «Ну, Игорьку сейчас двадцать четыре: самые лучшие годы, не так ли? А недавно он закончил институт киноискусства: гены, гены – что тут можно поделать? но пока к сожалению ещё не снимался. Вы же понимаете: если бы отец был жив – другое дело: все бы так и плясали вокруг, а так: кому мы нужны?» – Она вздохнула, и мне непонятно было, искренне она говорит или оправдывает невезение либо бездарность наследника династии. – «Но вообще он работает в театре…» – «В том же самом?!» – «Какое там: без интриг здесь ничего не добьёшься, а особенно в его профессии и при его положении: все так и норовят как-то использовать его мнимые связи, а когда обнаруживается, что и связей-то никаких нет и вообще он не любит в эти дела лезть – сразу бросают и ничем не хотят помочь.» – «Но разве вы не знакомы с режиссёром: у них ведь с Р. была чуть ли не дружба?..» – «Ах, какие знакомства: им сейчас совершенно не до того; а мой мальчик работает в одном молодёжном театре, и руководитель просто в восторге от него.» – «А что за театр?» – Она сразу замялась. – «Ну… я не помню название. Но какая разница: где бы он ни работал, о нём я слышу пока только хорошее.» – Попытка уйти в сторону не осталась незамеченной, и ещё одно небольшое лицемерие отложилось у меня в памяти. – «Я понял так, что он ещё где-то работает?..» – «Всем сейчас приходится нелегко: он подрабатывает у друзей.» – «И в качестве кого?» – «Вы мне задаёте вопросы, как будто вы следователь…» – Неожиданно вылез друг семьи. – «Я же говорил: нельзя ему верить. А может, он не журналист?..» – Вдова сразу впилась в меня взглядом, и вместе с другом семьи на пару они в упор стали осматривать меня, как бы выискивая незамеченные раньше подтверждения опасности. Но у меня явно не было ничего компрометирующего, и когда я достал из кармана редакционное удостоверение и протянул его через стол вдове – хотя друг семьи явно порывался перехватить его – я успокоился сам и почти погасил недоверие; единственный источник тревоги находился в соседнем кресле, но намеренно не спеша я допил кофе, прикусывая лежащим здесь же печеньем, и только тогда бросил взгляд в сторону вдовы: надо думать, она не являлась специалистом по документам, и помимо того, что в моём удостоверении было написано, а именно что я числюсь штатным сотрудником редакции такой-то газеты, зарегистрированной в таком-то городе под таким-то номером – больше там ничего не было, и она усиленно думала, можно ли этой корочке доверять. – «А ты у него паспорт спроси: удостоверения я какие угодно достану.» – Друг семьи снова подал свой голос, и поверх документа на меня снова уставился недоверчивый хитрый взгляд. – «Пожалуйста.» – Я быстро расстегнул молнию на сумке и вынул из потаённых глубин свой главный оправдательный документ.

Минуты две вдова сверяла сначала фотографию, а потом фамилию и зачем-то полезла даже на последние страницы: ничего интересного и заслуживающего пристального внимания там обнаружено не было, и наконец она протянула мне документы обратно через стол, отстранив при этом настырного друга семьи. Мужчина был очень недоволен, но окончательное слово, судя по всему, было здесь за вдовой. Она вернула мне документы и вместе с ними также и доверие, и несмотря на ворчание сбоку, в очередной раз приятно улыбнулась, завершая инцидент. Про сына мне спрашивать уже не хотелось: оставалась ещё дочь, сидевшая здесь же рядом с матерью, и жестами я попытался показать свой интерес.

Вдова не сразу поняла меня, я опять сделал внятный намёк и уже словами объяснил свои движения: теперь мне было интересно узнать что-то о дочери великого человека. – «А что дочь? Она ещё школьница, в этом году заканчивает. Дальше, я надеюсь, пойдёт по моим стопам. Ты ведь пойдёшь?» – Вопрос оказался неожиданным, и дочь захлопала глазами, ничего не говоря вслух: какая-то она была нерешительная и вялая, и пока она старалась сообразить, что от неё требуется в данной ситуации, мать снова взяла инициативу в свои руки. – «Она стесняется; но даже не сомневайтесь: пойдёт.» – Она довольно усмехнулась и колыхнула мощным телом: только сейчас я заметил, какая она упитанная и массивная. – «А кем, извините, вы работаете?» – «Я? Работаю? Я имела в виду свою предыдущую специальность. А вы не знали? Я ведь была манекенщицей.» – Вдова неожиданно поднялась, так что завибрировал даже диван, на котором она сидела, и повернулась вокруг оси. Зрелище было малоинтересное: на первоначальный скелет, судя по всему, нарос не один десяток слоёв жира, поглотив и расплющив, возможно, даже стройное раньше тело, так что в данном случае она напрасно демонстрировала мне следы былой привлекательности. – «Ну как?» – Я замялся. – «Может быть, может быть. А если она?..» – Дочери пришлось подняться: скованно и напряжённо уставилась она куда-то вверх, а потом неожиданно сорвалась с места и бросилась в комнату, где раньше гремела музыка и находился её брат. Вдова оторопела: совершенно не того, видимо, ждала она сейчас от дочери; но и друг семьи тоже не остался в стороне. – «Не хочет, значит.» – Он неожиданно засморкался и закашлял, выдавая долго скрываемое болезненное состояние, и под трубные звуки вдова опустилась вниз, демонстрируя уже некоторую растерянность и разочарование. Про меня они как бы забыли, хотя именно я подал провокационную идею: возможно, разлад длился уже давно и на самом деле ничего существенного я всё-таки не внёс в семейные дела и отношения.

Я переждал ещё минуту, пока друг семьи не закончил кашлять и не успокоился; присутствовать при ещё одном семейном скандале мне совершенно не хотелось, но покидать жилище, связанное с последними годами жизни Р., казалось пока рановато: здесь требовалось выжимать всё что только можно, поскольку второй визит по понятным причинам вряд ли мог состояться. Надо было использовать временную потерю внимания и растерянность, и я поспешно взял инициативу на себя. – «Но сейчас вы не работаете?» – «Нет.» – Она кивнула в сторону друга семьи. – «Вот он мне помог.» – «В каком смысле?» – «Устроил пенсию; раньше срока, естественно, и к тому же как вдове и наследнице великого актёра. А что это вы всё выведываете и лезете: куда вас не просят?..» – Неожиданный вопрос грозил настоящими неприятностями, но в прихожей резко затренькал звонок и у двери явно завозились и затопали, и другу семьи как самому подвижному из остававшихся в комнате пришлось сходить и впустить сына Р. с собакой. Видимо, они хорошо нагулялись и устали, потому что собака запрыгала и загавкала, выражая нетерпение; кроме того сын, видимо, замёрз: он схватил чайник и понёс его на кухню. Собака наконец получила своё: хозяйка не захотела оставлять Джека в одиночестве и принесла миску с едой из прихожей в комнату. Собака чавкала и давилась, а хозяйка уже вернулась к дивану и снова заняла прежнюю боевую позицию, с высоты которой моё положение снова стало шатким и неустойчивым.

«Вы о чём-то таком спрашивали, а я, извините, уже забыла…» – То ли она на самом деле забыла мой настойчивый вопрос, то ли использовала временную хитрость с далеко идущими последствиями: но я решил отбиваться до конца и продлевать своё присутствие здесь всеми возможными способами. – «А вы не будете возражать, если ваш сын что-нибудь о себе расскажет?» – Она сначала тупо уставилась на меня, а потом передвинула взгляд на друга семьи, который постоянно находился на страже её интересов и во всём искал опасности, но здесь он почему-то промолчал. – «Его зовут Игорь?» – Она снова кивнула, и я – не решившись покинуть комнату и лишиться таким образом верховного присмотра – стал ждать его возвращения с кухни.

Ждал я недолго: он появился, неся в одной руке дымящийся чайник, а в другой сжимая остатки бутерброда с колбасой, из-за чего сразу же возникла новая потасовка: колбаса, оказывается, была предназначена для собаки, с чем Джек сразу же согласился, загавкав на похитителя, а для общего употребления в глубине холодильника лежал батон салями, и в результате виновнику пришлось разделить остатки с Джеком, что тому конечно же понравилось; они честно разделили мокрые розовые кусочки, и Джек зачавкал дальше у своей миски, поглядывая на меня настороженным и не до конца доверяющим взглядом, а я наконец получил возможность пообщаться с сыном и наследником великого актёра.