Для кого-то осень – это новое начало трудового года, хочется творить и писать всю жизнь с чистого листа. Обращать внимание на утонченную и золотую природу. Гулять под еще теплым дождем, внимательно всматриваясь в пасмурное небо. Сидеть пить чай и размышлять о будущем, настоящем и прошлом. Другие реагируют на золотую пору более остро. Возникает чувство усталости, депрессия и появляется желание писать не о «начале начал», а про прошедшую и невозвратную любовь. Обращаться к печали и трагичным мыслям о существовании.

Принято считать, что осень – унылая пора. С деревьев облетает листва, с неба льёт дождь, на улице становится холодно – одним словом, лето безвозвратно уходит, а зима приближается неумолимо.

Всё так, но разве это повод не любить осень – ведь и в ней особенная прелесть. Недаром же русские поэты, от Пушкина до Пастернака, так часто писали именно об осени, воспевая и красоту золотой листвы, и романтику дождливой, туманной погоды, и бодрящую силу прохладного воздуха.

Осенняя пора… самое лучшее время для творчества.

Насыщенные краски осени – что может быть прекрасней?

Как приятно гулять по красивым аллеям и шуршать золотистой листвой…

А какие красивые виды осенью открываются на природе…

Для каждого из нас своя осень.

В сборнике собраны произведения современных авторов – участников конкурса «Есть в осени первоначальной…». Поэты и прозаики делятся своими мыслями и осенним настроением с читателями.

Ирина Коробейникова – Председатель жюри конкурса, редактор.

Наталья Колмогорова

г. Самара

Последний взмах крыла

Рано утром небо ещё пузырилось низкими волглыми тучами, но к обеду немного распогодилось.

Взору явилась прозрачная голубизна небес, а со стороны востока выкатилось перезревшее, будто осеннее яблоко, солнце.

Лёгкий ветерок оказался приятным попутчиком – мы дружно шагали в сторону леса. Он уже издали приветливо махал нам зелёными лапами елей, красными верхушками клёнов, переливался золотыми и изумрудными всполохами берёз.

Тропинка бежала вперёд узкой лентой – то исчезая в густой траве небольшого овражка, то вновь выныривая и мягко стелясь под ноги.

Лес принял нас легко и радостно, как старых знакомых: где-то рядом, без умолку, тренькала птичка, а кроны дерев перешёптывались между собой – «приш-шшли, приш-шшли!»

Под ногой, нарушая идиллию, хрустнула ветка. Ею оказалась еловая лапа, побуревшая и высохшая так, что стала похожа на старую, истрепавшуюся метлу.

В двух шагах от тропинки – только руку протяни – высилась ель. Из её ствола, точно оголённая кость, торчал обрубок кем-то сломанной ветки.

Крупная капля смолы прикипела на самом её конце, и казалось – вот-вот сорвётся она, полетит со звоном в пожухлую траву.

Смола оказалась удивительно прозрачна на свет, и в глубине её, преломляясь, отражался солнечный луч.

Капля цепко, будто сокровище, держала в глубине своего чрева пойманный лучик – не отпущу!

Рядом с елью – небольшой куст, увешанный ягодой, словно яркими ёлочными игрушками.

Как же он называется?.. Бересклет?

Лист с куста полностью облетел, обнажив тонкие гибкие ветви, и что-то странное, обезоруживающее, жалкое чувствовалось в наготе его, едва прикрытой красной ягодой.

Мы удалялись дальше, в самую чащу…

Ароматы леса становились гуще, тягучей, острее.

Их, ароматы, захотелось закупорить в большую терракотовую бутыль и убрать в дальний угол – настаиваться и дображивать, набирать силу.

И однажды, зимним ненастным вечером, откупорив заветный сосуд, добавить его терпкое содержимое в чай, наливку или пирог со свежими яблоками…

Всё вокруг вдруг показалось неестественным, сказочным: и этот куст с ажурно-буравчатыми листьями; и эта коряга, напоминающая голову дракона; и эта чага на берёзе, похожая на гигантскую улитку.

И шорохи, и звенящие звуки, и игра теней, и проблеск солнца меж листвы…

Удивительный, таинственный лес!

Идти по опавшей листве – одно удовольствие, будто идёшь по кромке моря, а оно шумит, шумит, шумит…

Дубовый лист цвета жареного кофе – вперемежку с лимонно-кленовым, бордово-осиновым, изумрудным, с подпалинами – липовым листом.

Любой формы, любой окраски… Наклонись, подними, полюбуйся!

Поднимаю берёзовый, кладу на ладонь, но он, словно бабочка, легко взлетает с руки, падает к ногам, присоединяясь к собратьям, павшим в схватке за жизнь.

Всё умирает, угасает, блекнет…

Скоро лес сменит яркую палитру красок на другую – неприглядную, бурую.

Почернеет, истлеет, сгорит от первого настоящего мороза…

Запах плесени становится явственней и дарит надежду!

Сучковатая палка, зажатая в руке, не знает отдыха: ворошит листву возле пня, хлопочет около муравьиной кучи, деловито копошится у ствола упавшего дерева.

Ствол этот чёрен, словно обуглившаяся головёшка, и только по краям его – коричневые, в светлую крапину, шляпы долгожданных грибов.

Наконец-то!

Срезаю шляпку у первого – руки дрожат от овладевшего азарта.

Вдыхаю неповторимый грибной запах: это запах земли, впитавшей осенний дождь; запах прелых листьев и первых осенних заморозков; этот запах – предвкушение близкой зимы…

Второй час мы кружим по лесу, словно чёрные копатели, в надежде найти настоящее сокровище.

Будто эти невзрачные грибы – и есть смысл всей нашей жизни!

Увлечённые поиском, лишь изредка замечаем, как беззвучно и плавно кружась, то тут, то там, опадает к ногам узорчатый лист…

Окончательно забылось всё, что осталось по ту сторону волшебства: реки асфальтированных дорог, кирпичные коробки домов, паутины проводов, мелкие и крупные дела и заботы.

Только ты – и Лес…

Только ты – и Небо…

Только ты – и Осень…

Только ты – и…

Меж дерев всё реже мелькают солнечные зайчики – пора возвращаться.

Из чащи леса навстречу нам выползают голубые тени – первые предвестники скорых сумерек.

Выходим на знакомую тропинку с тяжёлой ношей, но лёгкой душой!

На прощание, под самый занавес, лес дарит нам ещё одно чудо, ещё одну изумительную встречу: жёлтая бабочка, едва трепеща крылами, греется в лучах уходящего солнца.

И крылья её также легки, и также жёлты, и также сухи, как и листья в этом лесу.

Бабочка милостиво позволяет нам немного полюбоваться собою, а потом плавно поднимается в воздух и исчезает в тени дерева.

И нам кажется, что это и есть тот самый последний взмах крыльев упорхнувшего от нас лета…

Ирина Арсентьева

г. Караганда

Это какая-то цыганщина, ей Богу…

Утром она безмятежно спала. И сон ее был легким как она сама. Ее почти не было видно под тонким туманным покрывалом, хранившим запах ночного затухающего костра, маленьких мятных травянистых скирд, редкой студеной росы на пестром ковре, собранном искусной рукой из разноцветных лоскутков.

Ночью она повсюду расставила заманухи. Сплела тонкие серебристые силочки и ажурные сеточки, понавесила на них жемчужного бисера, исчезнувшего с первыми лучами. Разбросала по гибким веткам шелестящие шелком шали с таинственными орнаментами, рассыпала рябиновые бусы и багряные осиновые мониста, которые задрожали от нечаянного прикосновения колыхнувшегося воздуха.

Пробудившись от яркого света, быстро поднялась, сбросив с себя полупрозрачные одежды. Босая, она легко ступала, не касаясь земли, и на ходу плескала на сонное тело колючую, бодрящую озерную воду. И немедля принялась за дела.

Растревожила вялых пичуг, собравшихся в теплые колонии, растрепала им перья и начесала невесомого пуха для будущих заморозков. Погнала их на кормежку тревожным карканьем, нервными взмахами расправляемых крыльев, мечущимися черными точками, сменяющими друг друга в замысловатых воздушных комбинациях.

Стриженым ежиком подравняла скошенные поля, расставила по ним высокие, словно остроконечные девичьи грудки, пшеничные стожки. Набросала зерновых приманок для суетливых мышей и запасливых хомяков. Понаставила всюду опознавательных знаков для зимнего мышкования лисиц, обладательниц пушистых дорогих манто. Забила до отказа беличьи тайники пахучими сухими грибами, сладкой бояркой и шиповником.

Растянула небесный лазурный шатер, вплела в него искрящиеся солнечные нити и невесомое белое кружево облаков. Украшала богато – бордовым бархатом, мехами цвета загара, песка и горчичного меда, золотыми гирляндами ожерелий и россыпями монет. Готовила щедрое угощение – давила янтарный любовный сок из спелых фруктов, подмешивала в питье горьковатое травяное зелье и позднего аромата цветочный нектар. Развесила дымовую завесу с запахом прелой листвы, терпкой рябины, хрустких груздей и бодрящего холодка.

Убрала себя в кровяного цвета рубаху, бесчисленные разноцветные оборчатые юбки, украсила грудь многочисленными связками ягодных бусин и листовых кругляшек. По-бабьи накинула на плечи узорчатую шаль с длинными кистями. Тяжелые косы уложила вокруг головы колосьями, вплела в них синие звездочки астр и желтые солнышки хризантем.

Зазывала к себе в гости, усаживала на мягкие, высушенные в редком тепле, ковры, опаивала сладким вином. Звучали тонкие скрипочки, выводили едва уловимую мелодию. Струны гитары заставляли сердца учащенно биться от тревоги. Музыка любви, печали, одиночества наполняла шатер, и хозяйка его, легко огибая белоствольные березки, кружила в медленном танце. Ее грудь часто вздымалась, и звенели переливчато бусы и мониста. Потом она неистово хохотала, разжигая страстный костер с поднимающимися ввысь и лижущими прозрачный воздух алыми языками пламени. Летела вместе с огнем, мчалась по сухим травинкам, едва касаясь легкими ногами, боясь опалить. В изнеможении опустилась на колени и, закинув тонкие руки, запела песню так печально, что заплакало само небо, приблизившись вплотную, чтобы не пропустить ни единого звука и слова. Она почти стонала, и вместе с ней стонало и само небо. Оно постепенно серело от тоски и щемящей боли, а потом разразилось страшным воем, в котором слышалось все – и воспоминания об ушедшей молодости, и горечь потерь, и надежда, и вера, и мольба о помощи. И полились разом потоки их бесконечных слез опустошения и освобождения.

Ветер, ставший свидетелем разыгравшейся бурной страсти, замер на время, а потом, вдруг очнувшись, погнал всю эту цыганщину прочь. Стаи кричащих птиц, лоскуты оборванных юбок, рассыпавшиеся бусины, перевернутые золоченые кубки с винным напитком и скомканные серые дождевые занавесы. Закрутил в бешеном круговороте, вымочил насквозь, бросил на землю и исчез.

Цыганка же, смущенно прикрываясь спутанными волосами, не теряя зря времени, раскладывала сушиться одну за другой свои разноцветные юбки…

Осень раскрашивала землю, накладывая друг на друга мазки маслянистой охры…

Праздник шуршащих листьев

Любите ли вы слушать, как шуршат осенние листья? Для меня в этом шуршании непостижимое таинство, которое я пытаюсь объяснить себе уже не первый год. Поэтому ежегодно в начале осени, когда лето еще не оставило своих позиций, а осень уже готовит декорации к новому спектаклю, я устраиваю праздник шуршания листьями. Листьями можно шуршать где угодно. Можно просто взять упавший к вашим ногам лист и растереть его в руках. Можно бродить по тротуарам и шуршать опавшими листьями. Можно собрать пестрый букет, принести домой и любоваться неповторимым художественным решением мастера живописи. Можно подбросить охапку невесомого золота высоко над головой и совершенно счастливым ощущать медленное его парение.

Лучше всего поехать в лес, где «нашуршаться» можно вдоволь, с запасом на всю зиму. Тихонько наступай на цветной коврик и внимательно слушай. Это не просто «шур, шур», как ты думаешь. Это невыдуманная история целой жизни. Главное, слушай.

Потом медленно поднимай глаза ввысь, и ты увидишь удивительного цвета и прозрачности бесконечность. Если деревья высокие, то считай, что тебе повезло. Ты можешь увидеть золотые мазки на голубом холсте. Красивее нет ничего на свете, поверь мне.

Многие любят весну за пробуждение. Лето за оголенность жаркого тела. Зиму за хрустальность воздуха и величественность. А я очень люблю осень и именно раннюю. Это для меня начало года. Кажется, что с увяданием природы, жизнь замедляется и заканчивается, а по моему мнению это – начало. Начало того, что скрыто от глаз. Ты только можешь догадываться о существовании этого сокровенного.

Чтобы приблизиться к этому пониманию, я каждую осень шуршу листьями. В юности хватало просто поддеть ногой несколько листочков, торопливо наступить и бежать дальше. Теперь на праздник приглашаю маленькую внучку. Она бежит по тропинке, и листья, разлетаясь в разные стороны, исполняют долгожданную мелодию. Это вальс, танго, блюз или джаз? Все что угодно. Зависит от настроения.

Осень продолжает накладывать все новые мазки, мешает краски, небрежно оставляет незаконченной свою работу, куда-то торопливо убегая. Вновь возвращается и, забыв о предыдущем занятии, то начинает гонять птиц, то вздумает попугать серыми тучами, бросив на землю несколько капель, то торопит ветер, который заблудил где-то далеко-далеко.

А я беру в руки клубочки теплой шерстяной пряжи. Спицы быстро сплетают уютный мягкий узор. И в каждой вывязанной петельке слышатся тихие шаги по опавшим шуршащим листьям.

…Рыжей лисицей

Осень рыжей хитрой лисицей, однажды проникнув в сердце, поселилась там навсегда. Ее звали Любовь.

Она вытворяла такие штуки, что порой не верилось в происходящее. Притворялась мягкой, пушистой шкуркой, лежала у ног, отогревая замерзшие щиколотки. Апельсиновым шарфиком кружила вокруг шеи, ластилась, юркой змейкой заползала за пазуху. Свернувшись безразличным калачиком, подолгу спала, уткнувшись носом в мягкий уголок подушки. Предавалась мечтаниям, прищуривая глаза. Высунув кончик острого розового язычка, подолгу не отводила глаз, наблюдая за реакцией на свои проделки. Хитрила, как могла.

…Любовь ко всем приходила весной цветами, пением птиц, изумрудной листвой. А ко мне пришла в сентябре желтыми кленовыми листьями, каплями грустного дождика на окне и туманным плащиком серого утра.

За это я и полюбила ее, свою Лисицу. Радовалась, оберегала, лелеяла и выращивала, как маленького мокрого лисенка, оставшегося в одиночестве. Но Лисица моя не была лисенком. Она была матерой хитрой рыжей бестией и пользовалась моими слабостями, возникающими вдруг с ее появлением.

…Вначале я смотрела на него как зачарованная, вслушивалась в каждое слово, сказанное им, как в Молитву, боялась даже пошевелиться, чтобы не спугнуть. Писала неумелые, но проникновенные, вышибающие слезу, стихи. Слушала грустные мелодии, слетающие с тонких дорожек виниловых пластинок. Желала дарить все, что имела сама, за одно прикосновение руки. Рыдала и жалела преданную свою мечту, рассказывала осенним холодным высоким звездам о его глазах, таких же холодных и равнодушных. Ты, Лисица, сыграла тогда со мной злую шутку. Подсунула суррогатный заменитель. Не смогла выдержать слез, наверное. Они ведь были еще невинными, мои слезы.

…Однажды осенью попробовала на вкус запретное. Оно было как райское наслаждение. Ему тоже, кажется, тогда понравилось. Ненадолго потерялась реальность. Ему удалось на время завуалировать серую действительность сиреневым атласом мая, бархатом заботливых прикосновений, ароматом прощального парфюма.

Ты тогда надолго покинула меня, Лисица. Не появлялась, не хотела показать издали даже кончик своего носа. И следов твоих не наблюдалось поблизости. Обиделась, наверное. И даже мои слезы не смогли тебя разжалобить. Нагрешила, как оказалось.

…А потом с разбега бросилась в бездну страсти, ушла, погрузилась в омут с головой. Ходила счастливая, ничего не видела, не слышала и не замечала. Просто пила жизнь жадными глотками. Прощала и прощалась, пытаясь удержать нежданное свое, вдруг нахлынувшее счастье.

И теперь ты решила остаться со мной, моя Лисица. Старая и мудрая, ходишь около, присматриваешь слегка подслеповатыми глазами, трешься поредевшей и слегка посеревшей шубой. С тобою вместе седеет и моя голова.

А то вдруг взгляд твой станет хитрым, как раньше, махнешь пламенем золотого хвоста, и ищи тебя тогда среди осеннего леса! Или это вовсе не ты бередишь душу? Просто шелест осенних листьев навевает грусть, и кажутся уходящими твои осторожные невесомые шаги…

Явилась ветрено

Явилась ветрено. Дохнула свежестью.Тревожно хмурилась. Моля, молюсь.Вспугнула перышки. Слегка взлохматила.Рыдала дождиком. Месила грусть.Душевным отзвуком. Вдруг опечалилась.Кружилась листиком. Вокруг колен.Смотрелась в зеркало. Морщинки гладила.Слезами серыми. Своих измен.Вдруг разрумянилась. Девчонкой рыжею.Взмахнула кисточкой. Синь разлила.И медью брызнула. И темным золотом.Прошлась верхушками. Сожгла дотла.Сплетала мастерски. Паучьи ниточки.Ночами зябкими. Туман пила.Проснулась нехотя. Засыпав шорохом.Шуршала плащиком. С собой звала.Любовью вспыхнула. Кровавым пламенем.Навзрыд заплакала. Вздохнув, ушла.

Анатолий Валевский

г. Одесса

Чаровница Осень

Сколько замечательных песен и стихов посвящено златокудрой Осени, сколько написано картин и снято фильмов о ней, а всё мало, потому что для восхищения истинной красотой никогда не будет хватать ни слов, ни изображений, ни звуков. Царственная красавица – она гордо, с достоинством вступает в свои права, когда приходит её черёд править миром, и благосклонно принимает дань восхищения, хоть порой и бывает чуточку капризной. Но… что ж поделать, на то они и красавицы, за что им и прощается.

Чаровница Осень меняет наряды чуть ли не каждый день, а бывает, что и не по разу. То она меланхолично-дождливая в моросящем шлейфе тихонько шелестящих мелких капель, оседающих на алых серьгах рябины алмазными искорками. То золотисто-солнечная в медленно плывущем куда-то легчайшем шифоновом покрывале из паутинок отважных осенних летунов – маленьких паучков, отправляющихся на поиски новых территорий. И, словно прощаясь с ними, Осень, вдруг, становится романтично-задумчивой, зябко кутаясь в полупрозрачную вуаль прохладного тумана, сонно плывущего меж задумавшихся потемневших деревьев… Но вот туман неожиданно тает, и грациозная хозяйка поры увядания внезапно феерично предстаёт в будоражащем воображение горячем багрянце, соблазнительно просвеченном насквозь ещё тёплыми лучами солнца! До чего же хороша – глаз не оторвать! И замирает сердце… необъяснимое предощущение чего-то прекрасного волнует и порождает робкие надежды на исполнение заветных мечтаний. Вот он – чудесный миг волшебства! Ах, какой же наряд выберет нынче прекрасная и величественная чаровница?

Осенька

Где-то ближе к обеду, когда из-за отощавших от грозового ливня серых туч выглянуло золотистое солнышко, отразившись мириадами весёлых алмазных искр в последних дождевых каплях на посвежевших травинках, в дверь осторожно постучали. Звук был настолько тихим, что сперва никто не обратил внимания, но через некоторое время он повторился чуть более настойчиво. Дверь плавно открылась. За ней стояла миленькая… то ли девочка, то ли кукла… Она явилась в расклешённом жёлто-горячем платьице, обрамлённая ещё зелёными листьями с осенней каёмкой, вся такая улыбчивая, веснушчатая и голубоглазая.

– Здравствуйте! Вот и я, – сказала она и сделала элегантный книксен. – Пора менять летние наряды на что-то более тёплое.

– А… так ты Осень?

– Ну что вы, – незнакомка чуть смущённо усмехнулась. – Сама госпожа прибудет несколько позже, когда я всё подготовлю к её появлению. Предстоит соткать из рассветных туманов прохладную кисейную шаль, завернувшись в которую Осень будет слушать прощальные пожелания журавлиных стай, плывущих по остывающему небосводу в тёплые края. А ещё нужно подкрасить багрянцем и золотом верхушки деревьев и кустов, остудить речки, озёра, зажечь алым цветом рябину с калиной и… словом – дел невпроворот. Поэтому я к вам ненадолго – только поздороваться, познакомиться и гостинцев передать…

С этими словами гостья поставила на порог лукошко с ягодами и грибами, помахала ручкой и направилась в сторону ближайшей рощи.

– Постой, а звать-то тебя как?

– Осенька, – обернувшись, откликнулась малышка. – Младшая помощница владычицы золотой поры!

Осенний блюз

Тихо-тихо осенней порой в дальнем углу старого городского парка, где на берегу полусонного глубокого пруда огневеет золотисто-рыжей копной листвы раскидистая берёза. Словно родные сёстры, так и не решившиеся оторваться от родного дома и прожившие всю свою жизнь вместе, стоят пять стволов на одном корне и о чём-то едва слышно перешёптываются. Им есть что вспомнить за долгие годы, как и старой, но всё ещё крепкой скамейке, давным-давно обосновавшейся у основания могучей берёзы. Ах, как много жарких и желанных слов было произнесено здесь, как много пролито радостных слёз счастья и горькой обиды… а какие романтические истории рассказаны, и сколько лирических песен было спето под звуки гитары! Робкие поцелуи счастливых влюблённых, первый невинный лепет малышей, ещё только начинающих познавать окружающий мир, туманная вуаль очаровательных воспоминаний давно ушедшей весёлой юности и сладостные видения мирно подрёмывающей старости… всё это помнят верные подруги – берёза и скамейка. Но они умеют надёжно хранить чужие тайны. Впрочем, никто их об этом и не расспрашивает. Нескончаемой чередой проносятся дни жизни, мелькая, словно за окном скоростного поезда. Мир неизбежно меняется. Возможно, и здесь когда-нибудь всё будет выглядеть по иному, но сегодня в тихом шелесте золочёных листьев старой берёзы над застывшей водой звучит ностальгическая мелодия осеннего блюза. И пусть так будет…

Ночь разбитых сердец

Ночь разбитых сердецПо аллеям уснувшим гуляет.Видно лету конец —С тихим шорохом лист опадает.Проплывает туманНад землей серой дымчатой тенью.Это только обман,Что вернутся восторга мгновенья.Сиротливо лежатНа промокшем асфальте надежды.Это грустный парад —Им уже не подняться, как прежде.Им уже не летать,Белы крылья изломаны болью.Можно лишь вспоминатьО счастливых мгновеньях с любовью.Ночь разбитых сердецВ свой терновый венецЛенты осени грустно вплетает.Скоро лету конец —И разбитых сердецЭта ночь урожай собирает.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2

Другие книги автора

Мы за них в ответе

Ирина Арсентьевна Коробейникова