Путин. Правда, которую лучше не знать. Полная версия

Он сообщил, что обыск у Фалина действительно произвели следователи с санкции заместителя Генерального прокурора РСФСР Лисова Е. Согласие на это у Верховного Совета СССР не истребовали. По мнению прокуратуры, как сказал Яковлев, в законе о статусе народного депутата СССР сказано, что депутат не может быть подвергнут личному обыску, его жилище, служебное помещение, занимаемое им, также не могут быть досмотрены без согласия Верховного Совета. Прокуратура сослалась на то, что в законе не сказано о необходимости получения согласия на обыск, поэтому она его и произвела. После этого, чтобы избежать в будущем каких-либо недоразумений, как выразился Яковлев, он предложил сессии принять поправку к закону, дополнив его словами о необходимости получения согласия и на производство обыска. На этом вопрос был исчерпан.

Оказывается, законность, права человека многие, в том числе и профессура, защищали только на словах и тогда, когда такой защиты не требовалось. Когда же закон был попран и потребовались решительность и конкретные действия по пресечению произвола, то у многих духу, честности и принципиальности не хватило. Яковлев, словно студент-недоучка, а не профессор, никак не хотел назвать вещи своим именем.

Коли запрещен хоть малейший досмотр жилого и прочего помещения депутата, то обыск тем более недопустим. Любой обыск начинается с визуального осмотра, а потом уже переходит в глубокий поиск. Знал это профессор-демократ, знал, но лукавил, ибо нарушение допустили такие же собратья по демократии. А коли так, то и умолчал, увел своих от ответственности…

Теперь снова хочу вернуться к августовским и последующим событиям. После 23 августа посыпались сообщения об арестах и освобождениях от занимаемых должностей. Из печати узнал об увольнении из прокуратуры Абрамова и снятии с должности первого заместителя Генерального прокурора Васильева А., человека, которого я всегда уважал за его честность, большую порядочность и высокие профессиональные качества. Затем уволили из прокуратуры Главного военного прокурора Катусева. Все приказы подписал Генеральный прокурор СССР Трубин Н.

По возвращении в Москву я узнал о причинах столь скоропалительных его решений. 27 августа, до окончания отпуска, я вошел к нему в кабинет. Необходимо было решить вопросы о времени подписания меморандума о сотрудничестве с Министерством юстиции Австралии, о возможности направления наших свидетелей в эту страну на процессы по военным нацистским преступникам, совершившим злодеяния в годы Второй мировой войны на территории Украины и укрывшимся потом в Австралии.

Трубин был чем-то раздражен, нервничал, на мои предложения отвечал кратко. Я уже собирался уходить от него, но он остановил меня и сразу же без всякого предисловия сказал, что надо прекратить дела в отношении Калугина, Гдляна и Иванова. Его слова вызвали у меня удивление. Почему он в такое сложное время ведет о них разговор? Я ответил, что есть веские доказательства виновности названных лиц и оснований для прекращения не имеется. Тогда он раздраженно сказал: «Надо найти эти основания и прекратить дела». Предложил мне подумать и принять решение. На этом разговор был окончен.

В этот же день я встретился с Васильевым А. Он находился еще в своем служебном кабинете. Мы обменялись рукопожатиями. Его состояние было подавленным. На мой вопрос о причинах отстранения от должности Алексей Дмитриевич протянул мне шифротелеграмму, которую он подписал 20 августа и направил всем прокурорам республик, краев и областей. Когда я ознакомился с текстом, он спросил меня: «Можно ли, исходя из текста, сделать вывод, что всем прокурорам на местах была дана команда поддержать переворот?» Я ответил, что нет. Обычное указание, написанное, как и множество других и направленных ранее прокурорам.

В телеграмме говорилось, что в условиях управления страной Государственным комитетом по чрезвычайному положению необходимо обеспечить строжайшее соблюдение законности, исполнение Конституции СССР и республик.

Обо всех чрезвычайных происшествиях и противодействии ГКЧП, предлагалось в телеграмме, незамедлительно сообщать в Прокуратуру Союза. Видимо, вот эта последняя строка и явилась роковой для прокуратуры и ее руководства. Ее почему-то истолковали как поддержку путчистов. Коллегии прокуратуры выразили недоверие. Сейчас становится ясно, почему так истолковали.

Так называемым демократическим силам давно не нравился состав коллегии, который в основном всегда придерживался приоритета Конституции СССР и союзных законов, прямо говорил о правовом волюнтаризме в стране. Поэтому искали любой повод, чтобы избавиться от коллегии.

Вторая причина заключалась в том, что началось следствие по участникам переворота. В соответствии с действующим законодательством оно должно проводиться Прокуратурой Союза и под ее надзором. Чтобы отстранить нас от надзора, и объявили коллегию путчистской. В этом весь секрет закулисной демократической возни. Какой бы ни была Прокуратура Союза ССР, но она бы никогда не пошла на грубейшие нарушения законности, на те, что допустила Прокуратура РСФСР в ходе следствия по данному делу. Но о них чуть позже.

* * *

На второй день помощник Трубина передал мне его указание о немедленном прекращении дел Калугина, Гдляна и Иванова. Я попросил сообщить Генеральному, что я на сделку с совестью не пойду и принимать такое решение не буду.

Тогда указания Трубина по делу Калугина передали в Главную военную прокуратуру, где их и исполнили.

30 августа 1991 года Трубин подписал постановление о прекращении дела в отношении Гдляна и Иванова. Постановление для него подготовил его беспринципный и неквалифицированный помощник Захаров Ю.

Это решение я назвал предательством законности, конъюнктурным, неправовым, угодливо-политическим. Дело в том, что 12 июня 1991 года тот же Трубин информировал Горбачева, что в ходе следствия собраны дополнительные доказательства, дающие основания для предъявления обвинения Гдляну и Иванову в совершении ими ряда преступлений, в том числе: злоупотребление служебными полномочиями, их превышение, принуждение граждан к даче показаний и к клевете. Он также сообщил, что решается вопрос о повторном вхождении в Верховный Совет страны с представлением о даче согласия на их привлечение к уголовной ответственности.

Аналогично развивались события и вокруг дела Калугина О. В конце мая 1991 года Главная военная прокуратура представила Трубину проект представления в Верховный Совет СССР о получении согласия на привлечение Калугина к уголовной ответственности; так как он тоже был народным депутатом СССР, Трубин поручил мне лично изучить дело и доложить о достаточности доказательств для вхождения в Верховный Совет. До этого результаты следствия неоднократно обсуждались у нас на оперативных совещаниях с участием почти всех заместителей Генерального прокурора, работников военной прокуратуры, а также государственной безопасности. Мнение у всех было единое – Калугин разгласил государственную тайну и должен отвечать по суду.

Несмотря на это, я еще раз ознакомился с материалами дела. Тщательно изучил экспертное заключение, подготовленное специалистами Совмина СССР, Министерства обороны, ряда научно-исследовательских институтов и Комитета безопасности. Выводы экспертов были категоричными: Калугин нанес огромный ущерб государственным интересам страны, раскрыл методы работы разведки и контрразведки, вплоть до рассекречивания нашей агентуры за рубежом.

Остается только удивляться и до глубины души возмущаться, что этому человеку Горбачев вернул генеральское звание, пенсию, а Бакатин, возглавив КГБ, взял его в главные свои советчики. Действительно, в России правили бал предатели и перевертыши, подлецы и бесчестные люди.

Изучив материалы дела и побеседовав со следователями, прокурорами Главной военной прокуратуры, я доложил Трубину о возможности вхождения с представлением на получение согласия на привлечение Калугина к судебной ответственности. Однако предложил входить не в Верховный Совет, а в Президиум Верховного Совета СССР. Свое мнение мотивировал тем, что многие сведения, находящиеся в деле, носят секретный характер и мы сами вольно или невольно можем допустить утечку государственной тайны.

Генеральный прокурор согласился со мной, и я вскоре подготовил проект представления. Это было перед самым моим уходом в отпуск. Трубин его не успел подписать при мне и оставил у себя.

Будучи уже в отпуске, я позвонил из Пензы своему заместителю Врублевскому А. Тот сообщил, что Трубин изменил свое решение и дал команду переписать представление, изменив адресат – с Президиума на Верховный Совет СССР. Его указание было выполнено, но представление вновь оказалось не подписанным. Трубин уехал на несколько дней на Кубу, а вернулся уже после августовских событий. Представление так и не ушло в Верховный Совет.

В чем же причины резкого изменения мнения Трубина о названных делах? Суть заключается в том, что он, как сообщалось в наших газетах, будучи на Кубе, высказался в поддержку путча. Я не могу утверждать, так это было или нет, но Трубина на «крючок» подцепили. Над ним навис «дамоклов меч». Демократы в Верховном Совете ему поставили условие: или он выполняет их требования, или его объявляют путчистом. Вот после этого Трубин и стал «доказывать» свою приверженность демократии.

Чтобы усидеть в кресле Генерального, тут же поувольнял своих заместителей; как говорится, «прошелся по их трупам». Следом из конъюнктурных, личных угодливых соображений стал прекращать дела в отношении так называемых демократов. Этим и объясняется его предательство законности.

* * *

Сентябрь прошел в обычных делах. Скажу, что я в какой-то мере был доволен тем, что был избавлен от надзора за следствием по августовским событиям. Я с трудом представлял, как войду в камеру к Крючкову или Шенину, людям, которых я знал и знаю только с лучшей стороны – как патриотов своей Родины.

Вместе с тем не покидало чувство тревоги и досады на то, что тебе впервые на третьем десятке лет работы выказали недоверие.

В сентябре в управление из отдела систематизации поступили светокопии Указов Президента РСФСР о приостановлении деятельности Компартии на территории России и о передаче ее имущества в собственность государства.

Указы датированы 23 и 25 августа 1991 года.

Затем поступило Постановление Верховного Совета СССР от 29 августа того же года, которым также приостанавливалась деятельность КПСС на всей территории страны. Документы были проанализированы, сопоставлены с другими нормативными актами. Вывод был сделан однозначный: они не соответствовали, прямо противоречили Конституциям СССР и РСФСР и общепризнанным международным нормам и обязательствам, принятым на себя Союзом ССР в области прав человека.

Согласно Конституциям и Закону СССР «Об общественных объединениях», Компартия как общественное объединение может быть ликвидирована только по решению высших судебных инстанций, а не президента. В таком же порядке отчуждается и ее имущество. Никаких судебных решений на этот счет не состоялось. Конституции были явно попраны. Президент Горбачев промолчал, не наложил «вето» на Постановление Верховного Совета, не отменил Указы Ельцина. Сделал вид, что их вообще не существует.

Силами двух управлений мы подготовили записки Горбачеву, Ельцину, в Верховные Советы СССР, РСФСР, а также председателю Комитета конституционного надзора СССР Алексееву С. При этом исходили из того, что грубо попраны права человека. Записки легли на стол заместителя Генерального прокурора Андреева В.И. Тот не проявил большого энтузиазма, хотя и не осудил нашу инициативу. Дня через два или три он пригласил меня к себе и сообщил, что Трубин подписывать наши записки отказался. Я не спрашивал, чем он мотивировал свой отказ. Для меня было ясно – он просто боялся спорить, боялся потерять свое кресло. Уже в какой раз Генеральный прокурор уходил от реагирования на беззаконие, попрание прав тысяч, миллионов граждан. Однако были и другие факты, когда его представления, его записки оставляли без всякого внимания в высших эшелонах власти…

В начале сентября состоялся пятый, внеочередной, съезд народных депутатов СССР. Его решения представляют исключительный интерес, как и сама обстановка, процедура работы. Для многих из нас становилось все более очевидным, что в стране усиливается власть президентов, законодательная, народная власть им мешает, с ней перестают считаться, отодвигают на задний план и вовсе разрушают. Наступает эра авторитарной власти, за которой последует диктатура. Пятый съезд подтвердил наши опасения. Авторитаризм, диктатуру начали устанавливать те, кто еще совсем недавно в предвыборной борьбе, на митингах и с экранов телевидения заявлял о своей приверженности демократии, кому народ поверил, а те, встав у власти, начали предавать его.

Еще задолго до сентября, до работы пятого, внеочередного, Съезда народных депутатов, я высказал в печати (газета «Карьера», № 14 за июль 1991 г.) опасение по поводу того, что президент СССР и президенты республик могут собраться и разогнать съезды народных депутатов. Так оно и случилось. На пятом съезде президенты сели в президиум, а народная власть осталась внизу. Не она управляла ими, а они командовали ею. Произошло непоправимое для союзного государства, для всех нас. Горбачев совместно с республиканскими лидерами начал широкомасштабную кампанию по ликвидации народной власти, по ограничению ее функций.

* * *

После августовских событий в стране начался тихий государственный переворот, весьма утонченный, весьма коварный и разрушительный. Горбачев и Ельцин взяли в нем на себя роль первых скрипок.

6 сентября 1991 года в средствах массовой информации промелькнуло сообщение о признании Государственным Советом СССР независимости Латвии, Литвы, Эстонии. Это произошло буквально на следующий день после окончания работы пятого, внеочередного, съезда. И что еще примечательно, после того как 5 сентября Буш заявил о признании независимости названных республик, Горбачев заторопился. Он не мог ослушаться, отстать от заокеанского президента, бывшего шефа ЦРУ.

И еще замечу. Вопрос о так называемой независимости трех Прибалтийских республик на обсуждение съезда вынести побоялись. Знали, что там он мог провалиться как абсолютно неправомерный. Вот почему отложили до 6 сентября, но не далее.

По поступлении текстов постановлений к нам в управление я поручил их тщательно изучить и высказать суждение о их правомерности. Изучали несколько сотрудников, в том числе заместитель начальника управления Андреев К., однако вывод у всех был однозначный – постановления не соответствуют Конституции СССР и Закону СССР «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», принятому 3 апреля 1990 года.

Я попросил подготовить мотивированное заключение, в котором обязательно должны быть отмечены основные противоречия и несоответствия действующему законодательству. Такое заключение вскоре подготовили и положили мне на стол. Я утвердил его.

Возник естественный вопрос: «Что делать дальше?». Была некоторая надежда на Комитет конституционного надзора. Шло время, но он хранил гробовое молчание. Для меня становилось все более очевидным, что комитет не будет реагировать, что и не удивительно. Его возглавил Алексеев С., профессор, доктор юридических наук, впоследствии он стал членкором Академии наук СССР. Человек, который все свои ученые степени и звания заработал на «развитии и углублении» марксистско-ленинской теории о праве и государстве. Затем он занял, по сути дела, ревизионистские, отступнические позиции. Это лишнее подтверждение того, что перевертышам верить нельзя. Предавшие однажды, они предадут, и еще не раз. К тому же Алексеев С. оказался человеком безвольным, не способным противостоять беззаконию, произволу вождей. Видимо, здесь сказались и его личные качества.

Я вновь вспомнил открытие пятого, внеочередного, съезда, когда Горбачев и президенты республик, вопреки подготовленной повестке и регламенту съезда, отправили депутатов думать по представительствам республик в Москве. Алексеев С., выйдя на трибуну, пытался что-то робко сказать о нарушениях, о неправомерности данных действий. Это было утром, а во второй половине того же дня блюститель Конституции выглядел уже как «мокрая курица» и пролепетал, что все правильно и в создавшейся ситуации ничего другого предпринять нельзя. Я уверен, что Горбачев его «обработал» в перерыве между заседаниями.

Оставалась еще одна возможность. Идти к Генеральному прокурору и докладывать о нарушениях, о таких отступлениях, которые «попахивают» Уголовным кодексом. Однако идти к Трубину было делом безнадежным. Государственные вопросы его меньше интересовали. Главная проблема, которую он решал тогда, – как остаться в кресле. Пусть рухнет Союз, пусть рухнет Отечество, главное – останется он. Идти к нему, заведомо зная, что он откажется поставить свою подпись, как уже неоднократно отказывался подписывать подготовленные нами острые документы прокурорского реагирования, просто не было смысла. Трубин продолжал всех убеждать, что он не «путчист», а сторонник демократии. По сути, он объявил «день открытых дверей» для прекращения дел. Вопреки доказательствам, пустил «под нож» не одно крепкое дело, пусть это останется на его совести, хотя придет время, и ему придется ответить.

* * *

Все же, не рассчитывая на поддержку, 1 ноября 1991 года я направил Трубину рапорт следующего содержания:

«Николай Семенович!

6 сентября с.г. Государственный Совет СССР принял Постановления о признании независимости Латвии, Литвы и Эстонии, которыми фактически закрепил выход указанных республик из состава СССР.

Данные постановления как по форме, так и по содержанию грубо противоречат действующему Закону СССР от 3 апреля 1990 года «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР». В республиках Прибалтики не проводились референдумы по поводу выхода из СССР, они были подменены или опросом населения, или голосованием за независимость республик. Не был установлен и переходный период для рассмотрения всех спорных вопросов.

Кроме того, Государственный Совет под руководством Горбачева М.С. превысил свои полномочия и принял решение по вопросу, относящемуся к компетенции Верховного Совета СССР. Стране нанесен неизмеримый ущерб, попраны интересы сотен тысяч граждан некоренной национальности.

Право республик на выход из СССР никем не оспаривается, но он должен быть осуществлен в строгом соответствии с законом.

Постановления Государственного Совета СССР являются юридически безграмотными, не имеющими правовой силы, Комитет конституционного надзора СССР оставил их без внимания.

Полагаю необходимым реагирование Прокуратуры Союза ССР. В случае Вашего согласия документы будут подготовлены».

Этот рапорт я передал Трубину через его помощника без всякой надежды. В голове постоянно стоял вопрос: «Что делать?» Госсовет и президент Горбачев в очередной раз допустили нарушение Конституции. Правовой волюнтаризм охватил все общество, и, самое страшное, с Законом перестали считаться в высших эшелонах власти, произвол совершали президенты и законодатели, мэры и министры. Какого законопослушания после этого можно было ждать от простых граждан? Общество постепенно падало в пучину анархии и беспорядков. Из-за волюнтаризма вождей и политиков страна оказалась охваченной пожаром национальных распрей. Передо мной снова и снова вставали страшные картины побоищ в Закавказье и Фергане, в Молдавии и Прибалтике. Я вспомнил лица и глаза беженцев, детей в Армении и Азербайджане, лица отчаявшихся людей в Дубоссарах, в Осетии. Они просили о помощи, они просили президента защитить их. Но он их предал. Теперь еще одно предательство в Прибалтике.

Должен же Горбачев за это нести ответственность?..

4 ноября 1991 года я принял твердое решение о возбуждении уголовного дела в отношении Горбачева за измену Родине. Скажу сразу, что я не посвящал в это никого из своих сотрудников. Я знал, какой гнев, какой карающий меч может обрушиться после этого. Поэтому и решил все сделать сам, не подставляя под удар других.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.