Запад в огне

– Тогда до встречи, – крепко пожал Романцев руку старшему лейтенанту.

Гремуче простучав коваными каблуками по дощатому полу коридора, Игнатенко вышел из штаба.

В душе зародилась тревога. Пленницу следовало проверить. Взяв с вешалки фуражку, Тимофей вышел в душный вечер. Сумрак затягивал ближние дома, лишал их четких линий, а вдалеке темная полоса успела накрыть лиственный лес, и только верхушки елей задиристо протыкали побагровевшие облака.

С поля, заросшего дикой травой, раздавалось назойливое стрекотание сверчков, и заливисто, будто бы наперегонки, верещали кузнечики. Обыкновенная деревенская идиллия, какую можно встретить в любом уголке Украины. Не верилось, что еще совсем недавно здесь проходили тяжелые бои.

Белье во дворе госпиталя было уже убрано, и теперь он выглядел значительно просторнее. На лавочке, прислонив костыль к стене, сидел совсем юный безногий боец. Прищурившись на зарево заходящего солнца, он вдумчиво смолил цигарку. На лице, залитом багрянцем, прочно лежала непробудная печаль. Мысли его были глубокие и очень невеселые.

Романцев прошел по узкому коридору и увидел у двери двух бойцов, стерегущих пленницу. Красноармейцы выглядели спокойными, было ясно, что караул протекал без происшествий, но для порядка капитан поинтересовался:

– Все в порядке, Сорочан?

– Без происшествий, товарищ капитан, – бодро отозвался черноволосый молдаванин, старший наряда.

– Товарищ капитан, у меня вопрос есть, – произнес второй, худой, как высохшая жердь, с выступающим острым кадыком на тощей шее.

– Слушаю, – охотно откликнулся Романцев.

– Как-то неловко нам стоять тут… Вместо того чтобы диверсантов ловить, мы какую-то девчонку охраняем.

– Ты тут не стоишь, а караулишь, – посуровев, поправил Тимофей. – Это первое… А второе, если бы не было нужно, тогда бы не охраняли. Ты не смотри, что на ней платье, она злее всякого мужика! С месяц назад вот такой же сердобольный, как ты, спрашивал, чего же это мы бабу охраняем? А она вытащила у него из кобуры пистолет и в упор расстреляла, а с ним еще двоих за компанию! Как тебе эта история? Не нравится? Мне тоже… А совсем недавно, прежде чем ее успели связать, она еще одного в грудь ранила. Не знаю, выживет ли… Вопросы есть?.. – Бойцы угрюмо промолчали. – Вижу, что вы все поняли, вот так оно будет лучше. Смотреть за ней в оба! Будете меняться через каждые восемь часов, кто бы к ней ни приходил, никого не пускать! Если кто-то попытается прорваться, стрелять на поражение, это приказ!

– А кто же она такая?

– Любовница Остапа Гамулы. Слыхали о таком?

– Кто же о нем не слышал.

– Теперь вам все понятно?

– Так точно, товарищ капитан! – живо ответил чернобровый молдаванин.

Открыв дверь, Тимофей вошел в палату. В самом углу комнаты подле окна лежала задержанная. Ее голову обтягивала широкая повязка, через тугой бинт просачивалась свежая кровь. Встретившись с ней взглядом, Тимофей снова увидел в ее глазах одну лишь ненависть. Сомкнув челюсти, девушка зло прошептала:

– Думаете удержать мене тут? А тильки ничого у вас не вийде. Хоч сто чоловик поставте, а я все одно убегу! Прийде мой милий и осовободит мене, а вас усих убье!

– Пусть сначала придет, – спокойно отреагировал Тимофей, – а уж мы его встретим, как подобает. Ну, и поговорим с ним по душам… А темы для разговоров у нас найдутся. Пристегните ее к койке, чтобы ненароком не сбежала! Еще неизвестно, какой она фортель может выкинуть.

– Есть пристегнуть, товарищ капитан! – охотно откликнулся Сорочан. Вытащив из вещевого мешка кожаный тонкий ремешок, он набросил его на запястье пленницы и ловко привязал ее к металлической спинке кровати. – Теперь она никуда не денется!

– Як мене не привязуйте, а я все одно втечу[3], – проговорила Оксана.

– Поглядим, барышня.

Тимофей вышел из палаты. На душе было гадко. Все то, чем занимался он сейчас, совершенно не походило на его прежнюю службу. Одно дело – ловить диверсантов, подготовленных и обученных «Абвером», и совсем другое – выискивать среди местного населения затаившихся предателей, отлавливать бандеровцев. А ведь этот враг не менее опасен и очень жесток.

Вернувшись в штаб и пройдя в свой кабинет, он подошел к столу и вновь перечитал шифровку, полученную накануне. Аккуратно смял ее и положил в стеклянную пепельницу. Чиркнув трофейной зажигалкой, поднес огонек к самому краешку бумаги. Следовало соблюдать осторожность. Сводки из мест расположения воинских подраз-делений приходили тревожные. Усиленное патрулирование помогало мало, террор против командиров Красной армии не прекращался.

Гамула Остап – враг идейный, сильный, бескомпромиссный. Но он всего лишь один из многих, активно действующих в районе. А ими всеми руководят из центра, причем делают это очень грамотно и осторожно. В подчинении руководителей УПА не менее двадцати пяти куреней. Но кто эти руководители, никто толком не знает. Ясно одно – за грамотными тактическими действиями ощущается рука немецкой военной разведки.

Из полученной шифровки было известно, что УПА области возглавляет человек, известный под несколькими псевдонимами: Коваль Яким, Шевченко Степан, Конец Григорий, Сичовик Тарас. Настоящее имя неизвестно. Имеются только его общие приметы, под которые подходит масса людей: ему около сорока, худощавого телосложения, выше среднего роста. По оперативной информации – ближайший сподвижник главнокомандующего Украинской повстанческой армией. О его биографии известно также немного. Только то, что родился он в Австро-Венгрии, учился во Львовском университете, рос в патриархальной многодетной украинской семье, где проповедовались идеи национализма. Ранее состоял в Украинской войсковой организации, причем в наиболее ее реакционном крыле. Позже стал одним из активных членов организации украинских националистов. Некоторое время Коваль Яким был следователем Украинской повстанческой армии, курировал наиболее сложные дела, затем стал прокурором. Несколько месяцев назад возглавил область и руководил командирами куреней. Недоверчивый, злопамятный, желчный, он не доверял никому.

Негромко постучавшись в дверь, в комнату вошел старший лейтенант Игнатенко. Смотрел так, словно предстояло серьезное объяснение.

– Что-нибудь случилось? – невольно напрягся Романцев.

– Случилось… Только что сообщили… У меня свой человек в банде куренного Гамулы был… Убили его, когда домой вернулся… Хорошо, что в это время жены с детьми не было, а то бы и их не пожалели…

– Как это произошло? Да ты садись…

Игнатенко устало плюхнулся на стул и продолжил:

– Эти гады собрали все село и сказали, что так будет со всеми, кто станет служить большевистской власти. Кто-то же должен за это ответить! Добраться бы до них, так я бы их собственными руками…

– Далеко это отсюда?

– В соседнем хуторе, километров пять будет. Под самым нашим носом зверствуют, а мы ничего поделать не можем. Руки, конечно, опускать не собираюсь, но порой от отчаяния выть хочется, – негромко признался старший лейтенант.

– Оперативников туда отправил?

– Да… Выехала опытная оперативная группа. Надеюсь, чего-нибудь отыщут.

– Нужно было на подступах к хутору еще людей поставить, может, кто-то бы и попался.

– Бандеровцы уже далеко ушли, у них разведка работает как надо, – поднял на капитана крупные, чуток навыкате, карие глаза Игнатенко. Ровный лоб, слегка заостренный подбородок, располагающее добродушное лицо. Ничего отталкивающего. Человек с такой внешностью вызывает расположение, с ним хочется поделиться сокровенным. Наверняка он в полной мере использует это в своей профессиональной деятельности. А оперативник он весьма толковый.

– Разъясни, – потребовал Тимофей.

– Им малолетние огольцы помогают! – в сердцах воскликнул старший лейтенант. – Не воевать же с ними, в самом деле! Они все время вокруг села шныряют, дозор несут. Если какие-то чужие к селу подходят, они сразу к старшему бегут и докладывают. Мы пока подъедем да осмотримся, бандиты уже в лесу попрячутся… А бандеровцы где-то здесь рядом, сидят в своих схронах и над нами насмехаются. Ведь мы этот район вдоль и поперек обшарили, но ничего не нашли.

– А из местного населения кто-то помогает?

– Не без того, есть, конечно… Но эти бандеровцы весь народ запугали! Устроили сплошной террор. Выявляют сочувствующих Советской власти и тут же их уничтожают. В их армии даже специальное подразделение палачей имеется, которые приводят приговор в исполнение. И делают это с большой выдумкой. Зверствуют страшнее немцев!

Романцев взглянул на часы – в это время обычно передавали сводки Совинформбюро, и он, по возможности, старался их не пропускать.

– Сейчас сводки будут передавать, послушаем?

– Это дело, – охотно откликнулся Игнатенко.

Тимофей включил радио. В эфире зазвучал торжественный и сочный голос диктора Юрия Левитана:

«…В районе населенного пункта Броды была разгромлена четырнадцатая дивизия СС «Галичина» вместе с другими формированиями тринадцатого корпуса четвертой танковой армии Вермахта. Войсками Первого Украинского фронта было уничтожено не менее двадцати восьми тысяч гитлеровцев. Более семнадцати тысяч взяты в плен…»

Хлопнув ладонями по коленам, Игнатенко радостно воскликнул:

– Повоевать хотели? Вот вам, получайте! Этой дивизии «Галичина» капут пришел! Это вам не с безоружным местным населением воевать. А может, по маленькой, товарищ капитан, за такое доброе дело, а? – возбужденно проговорил он и извлек из своего вещмешка небольшую бутыль. – Горилка на абрикосах. Можно, конечно, по-простому, спиртику, но так оно как-то поторжественнее, что ли, будет.

– За такое дело грех не выпить, – улыбнувшись, согласился Романцев. – Стаканов у меня нет, но вот кружки отыщу. – Открыв старомодный шкаф, стоящий в углу кабинета, он достал из него две поцоканные металлические кружки и поставил их на стол. – Вот только с закуской у меня некоторые трудности, как-то не успел здесь обжиться.

– А это ничего, – бодро отозвался старший лейтенант. – Ты думаешь, Тимофей, я к тебе с пустыми руками заявился? Ан нет!.. Так, где оно у меня? – порылся он в вещмешке. – Ага, нашел… Сало у меня тут. Чуешь, капитан, какой духан прет! Такого запаха ты во всей Украине не унюхаешь! Вот оно. – Игнатенко положил на стул шматок сала, завернутый в белую замасленную холщовую тряпицу, бережно, лоскуток за лоскутком, распеленал толстый кусок с большими прослойками мяса. – Это тебе даже не сало, а самый настоящий мед! Положишь его на язык, и оно просто тает! Ах, какая вкуснятина! – вдохнул он запах.

– Не сомневаюсь, – широко улыбнулся Романцев.

Вырвав из горлышка бумажную пробку, Игнатенко щедро разлил самогон по кружкам.

– Значит, пьем за то, чтобы этих фашистских холуев и дальше крепко бить! Чтобы им на нашей земле пусто было!

– Хороший тост, – кивнул Тимофей и выпил в три глотка крепкий сивушный самогон.

Подобревший, размякший, с раскрасневшимся лицом, старший лейтенант глуповато улыбался и говорил:

– Знаешь что, капитан, я не успокоюсь до тех самых пор, пока всю эту бандеровскую нечисть не вытравлю! Вот скажи мне, как так получилось, что три моих родных брата на фронте воюют, фашистов бьют, а двоюродные с бандеровцами остались? Ведь наши отцы – родные братья! Есть в этом какая-то несправедливость.

– Со стороны получается, что воспитывали вас по-разному.

– А вот я отвечу тебе, что нет! Все мы из одной кастрюли борщ хлебали, последним куском хлеба между собой делились.

Игнатенко малость развезло. Говорил он громко, с надрывом, умолкал на время и снова начинал кипятиться. Жаркий уголек, прятавшийся где-то внутри него, неустанно чадил, причинял ему щемящую боль, которая никак не отпускала его, все более отравляя существование.

Молча выпили еще. Просто разлили горилку по полной кружке и осушили до дна безо всяких тостов, как если бы кого-то помянули. Возможно, что так оно и было.

Сальце и вправду удалось на славу. Сдобренное ядреным чесноком и приправленное щедро перцем, оно буквально раздирало глотку, и его хотелось немедленно затушить добрым глотком горилки.

– Я хочу тебе сказать, капитан, – перешел на шепот Игнатенко, – Гамула, конечно, враг, только таких, как он, в нашей области более двух десятков разгуливает, а нам бы дотянуться до того, кто ими командует.

– О ком это ты?

– О Ковале Якиме.

– Что ты о нем знаешь?

– Я ведь до него почти добрался, среди его людей мой человек был. Да вот две недели он на связь не выходит, очень боюсь, что его уже в живых нет. Эти сволочи, прежде чем убьют, сначала поизмываются над человеком, на куски его порежут… Ладно бы застрел, и дело с концом… Что-то мы все о грустном, капитан, давай просто так выпьем. Сегодня день замечательный выдался! Скоро мы всю эту нечисть с Украины погоним! И знаешь, как здорово заживем… Э-эх!

– Хорошо, – согласился Романцев, – давай просто поговорим. Я сам устал от тяжелых дум. Рассказал бы о своей семье, о жене…

Тимофей Романцев глянул в распахнутое окно. Заметно похолодало, с улицы потянуло вечерней свежестью. Небо удалось ясным и очень звездным: так сыпануло, что от света было больно глазам. Такое ясное небо бывает только на юге и то не каждую ночь.

– Как-нибудь в другой раз. Пойду я, Тимофей.

– Может, тебя проводить?

– Мне тут недалеко.

Не сказав более ни слова, Игнатенко вышел за дверь.

Оставшись один, капитан Романцев выдвинул ящик стола, достал из него два листа бумаги и написал:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

«Начальнику Третьего отдела

Государственного управления контрразведки

«СМЕРШ» полковнику Утехину Г. В.

Докладываю

В настоящее время отделом контрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизии арестована жительница села Хватки Романюк Оксана Григорьевна, 1920 г. р.,обвиняемая в убийстве трех сотрудников «СМЕРШ», она же является любовницей разыскиваемого куренного атамана Остапа Панкратовича Гамулы. В настоящее время в связи с ранением находится под усиленной охраной в госпитале № 241. Нами вырабатываются оперативные мероприятия с целью завоевать ее расположение и выявить местонахождение куренного атамана Гамулы О. П.

Операция получила название «Чужой». Ждем вашего разрешения на дальнейшее проведение операции.

Начальник отделаконтрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизиикапитан Романцев Т. П.».

Положив листок бумаги в нагрудный карман, Тимофей вышел из кабинета и направился в отдел радистов. Передав написанное начальнику отдела, молодому младшему лейтенанту – связисту, сказал:

– Нужно срочно отправить в Центр. Я подожду здесь. Мне должны ответить.

Лейтенант прочитал сообщение и понимающе кивнул:

– Хорошо, товарищ капитан.

Он зашифровал сообщение, исчеркав листок бумаги точками и черточками, затем надел наушники и взялся за ключ. Передав сообщение, стал молча ждать, вслушиваясь в эфирные шумы. Еще через несколько минут принялся быстро записывать передаваемое радиосообщение, затем «поколдовал» над шифровкой, записывая слова на отдельный лист, и произнес:

– Расшифровал, товарищ капитан, возьмите.

Тимофей взял исписанный листок и прочитал:

«Начальнику отделаконтрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизиикапитану Романцеву Т.

Разрешаю проведение операции «Чужой». Ввиду особой важности проводимой операции приказываю: докладывать незамедлительно лично мне обо всех деталях.

Начальник Третьего отделаГосударственного управления контрразведки «СМЕРШ» полковник Утехин Г. В.».

Прочитав расшифрованное радиосообщение, Романцев положил листок на пепельницу и чиркнул спичкой. Дождавшись, когда от бумаги останется только пепел, он вышел из комнаты.

Глава 7. Кто стрелял?!

Арестантку содержали на первом этаже госпиталя в закутке левого крыла, который бдительно, не допуская посторонних, охраняли контрразведчики. Любопытные могли видеть ее через окно, и, натыкаясь на пронзительный взгляд серых глаз, раненые обескураженно ковыляли обратно. Пленная выглядела очень привлекательно и совсем не походила на врага, с которым приходилось сталкиваться на передовой. А вышиванка, что прикрывала ее худенькие плечи, делала ее почти домашней и очень беззащитной.

Между тем здоровье арестантки шло на поправку. Уже дважды к ней наведывался следователь «СМЕРШ» и терпеливо расспрашивал о Гамуле, о его соратниках, но девушка, плотно сжав губы, молчала. Пообещав поговорить с ней пообстоятельнее, когда она, наконец, поправится окончательно, он уходил, сложив в папку разложенные на столе бумаги.

Заканчивался третий день заточения. Капитан Романцев не переставал надеяться, что Гамула объявится в поселке в ближайшие часы, чтобы высвободить из заточения свою любаву. Именно поэтому в ближайших домах к госпиталю были расквартированы штурмовики, а в левом крыле гостиницы под видом раненых разместилась боевая группа, готовая автоматным огнем поддержать караульных.

Игнатенко ворчал, говорил, что из этой затеи ничего не выйдет, утверждал, что о всех маневрах контрразведчиков уже давно известно в штабе Гамулы. И вообще следовало бы придумать нечто позатейливее. Но Тимофей настаивал на своем и ослабевать караул не собирался, наоборот, подсадил в соседнюю комнату еще двух бойцов.

К концу четвертых суток пришло понимание того, что Гамула не появится. Не так уж он глуп, чтобы залезать в расставленный капкан.

После своей смены в самую полночь к капитану зашел сержант Сорочан, шумно выдохнув, присел на стул.

– Докладывай! – потребовал Романцев.

– Как вы и предполагали, госпиталь все время находится под наблюдением бандеровцев. Его люди есть и среди персонала, одна из медсестер передала Оксане записку.

– Задерживать ее не стали?

– Взяли на заметку.

– Все правильно, я сам с ней поговорю.

– У окон госпиталя крутился пацан лет двенадцати. Думаю, что тоже не случайно. Но ведь не будешь же отгонять!

– Не будешь… Верно поступил.

– Мужичок один странный приходил в госпиталь, как бы ненароком выспрашивал, кого это мы охраняем. Думаю, что тоже не случайно. У меня такое чувство, что люди Гамулы наблюдают за нами постоянно.

– А что доктор говорит о ее состоянии?

– Сказал, что состояние стабильное, понемногу выздоравливает и через неделю ее можно будет перевозить.

– Думаю, что на госпиталь бандеровцы не осмелятся напасть: гарнизон под боком, посты выставлены, контрольно-пропускные пункты повсюду, – задумчиво проговорил Романцев, – но вот когда мы ее повезем, тогда они могут попытаться отбить девицу у конвоя. Ладно, иди, придумаем что-нибудь. Глаз с нее не спускать, докладывать мне обо всем, что происходит в госпитале!

– Есть!

Сержант ушел. Оставшись в одиночестве, Тимофей разгладил чистый листок бумаги и принялся писать письмо жене.

«Милая моя Зоя!

Нахожусь здесь без малого неделю, а уже соскучился по тебе невероятно! А тут еще и работой скучной завалили, одна сплошная канцелярия! Приходится заполнять какие-то бумаги, писать какие-то отчеты. Исписываю каждый день по кипе бумаг, у меня даже пальцы стали побаливать от такой службы. Хотелось бы перебраться куда-нибудь поближе к переднему краю, но начальство посчитало, что правильнее будет оставить меня в глубоком тылу. По собственному опыту знаю, что с начальством особенно не поспоришь. Попробовал как-то возразить, но мне ответили, что кому-то ведь тоже нужно делать эту рутину. А тут еще выяснилось, что почерк у меня очень разборчивый, и подкидывают работу со штаба. Теперь я больше напоминаю штабного писаря. Так что, можно сказать, пострадал из-за своей аккуратности. И нужно было ехать за тысячи километров от Москвы, чтобы заниматься таким неблагодарным делом!

Единственное, что меня здесь радует, так это роскошная природа и жаркое солнце. А еще здесь невероятно красивые вечера, и ночью все небо в звездах! Бывает, подойду к окну и любуюсь на эти мерцающие огни.

Мне повезло, застал полнолуние, так луна такая огромная и желтая, что напоминает репу с огорода моего деда…»

Вдруг снаружи послышался какой-то неясный шорох. Подняв голову, капитан глянул в окно. И в проеме между занавесками увидел отчетливый силуэт человека. Лицо разглядеть не удалось, но, даже спрятанное в глубокой тени, оно излучало враждебность. Тимофей понял, что в следующую секунду прозвучит выстрел. Мышцы мгновенно напряглись, и он бросил тренированное тело в угол комнаты, периферическим зрением успев заметить ствол вскинутого автомата. И в тот же момент прозвучала короткая очередь. Ударившись в стол, она сбила на пол настольную лампу, разбросала побитое стекло далеко по углам, колючие осколки зло впились в кожу.

Перекатившись к стене, Тимофей извлек из кобуры пистолет и дважды выстрелил в окно. По звуку понял, что первая пуля прошла прицельно, точно в проем рядом с тем местом, где стоял неизвестный, а вот вторая глухо ударилась в стену, рассыпав по полу куски штукатурки. Стараясь не напороться на пулю, он подскочил к окну и выстрелил еще дважды в колыхнувшиеся кусты.

Еще через несколько секунд услышал, как со стороны проселочной дороги испуганно всхрапнул конь и, будоража летнюю ночь, ритмично зацокали копыта, удаляясь.

С улицы раздался рассерженный голос:

– Кто стрелял?!

Дверь с сильным стуком распахнулась, и в комнату влетел встревоженный старший лейтенант Григоренко.

– Вы не ранены, товарищ капитан?! С вами все в порядке?

Только сейчас Тимофей почувствовал, что прыгнул неудачно: зацепил плечом громоздкий ящик, не к месту стоявший в углу, и вот теперь содранную кожу немного саднило. Завтра будет болеть еще сильнее, но это уже не важно, во всяком случае, это куда лучше, чем лежать с простреленной головой.

– Я в полнейшем порядке, – угрюмо отозвался он.

Через окно на него смотрели двое бойцов в плащ-палатках. Один из них, видно, старший по званию, доложил:

– Товарищ капитан, отправили группу на поиски стрелявшего.

– Предупредили, чтобы поосторожнее? В такой темноте и на пулю можно нарваться.

– Все бойцы с боевым опытом. Знают, что делать.

– Хорошо.

– Откуда ты?

– Старшина Щербак, из полковой разведки.

– А зовут как?

– Богдан, – слегка улыбнулся старшина.

– Часто здесь у вас такое?

– Случается. Район неспокойный, товарищ капитан, не знаешь, из-за какого куста могут пальнуть. Даже плащ-палатки носим, чтобы бандеровцы не знали, в каком мы звании. Они ведь всегда в старшего стреляют.

– Но здесь же гарнизон стоит, неужели не боятся?

– Наглеют! Но больше зверствуют в селах и хуторах, там, где наших немного. Например, вчера подполковника на одном хуторе застрелили, на постой остановился. Стреляли в него вот так же, через окно.

Тимофей Романцев сунул пистолет в кобуру.

– Невеселая история.

В комнату вошел подполковник Гурков.

– Мне только что доложили… Как вы, товарищ капитан?

– Бог миловал.

– Находимся в глубоком тылу, а такое впечатление, что на передовой… Хотя на передовой все куда понятнее – впереди враг, позади – отчизна! А тут как-то все перемешалось. Вроде бы и тыл, а пулю в лоб из любого куста можно схлопотать.

– Нужно принять меры к дополнительному охранению. Негоже почем зря людей терять.

– Патрулирование усилено. На каждом конт-рольно-пропускном пункте стоит отделение автоматчиков. Вокруг гарнизонов парные дозоры в пределах визуальной видимости. Караулы увеличены едва ли не вдвое. Запрещено солдатам и офицерам ходить по одному, велено даже на постое держать при себе оружие. Как бандеровцы сюда прошли, непонятно. Будем разбираться! Вы бы, товарищ капитан, поберегли себя. Не хотелось бы терять еще одного начальника отдела контрразведки. Ведь только неделя прошла, как вы прибыли!

– Мне теперь и к окну, что ли, подходить нельзя? – невольно хмыкнул Тимофей.

Он закрыл оконные рамы, плотно зашторил занавески, отгородившись от враждебной ночи, а заодно и от луны со звездным небом, и повернулся к старшему лейтенанту, который несколько растерянно топтался у порога:

– Ты чего здесь стоишь? Дело, что ли, какое-то есть?

– Товарищ капитан, – несколько обескураженно произнес Григоренко, – может, распоряжения какие-нибудь будут?

– Будут, – охотно отозвался Тимофей и показал на громоздкий ящик, стоявший у стены: – Что в этом ящике?

– Хозяйственное мыло.

– И что же оно делает в кабинете начальника контрразведки?

– Полковой интендант мылом приторговывал, а майор Севастьянов, то есть ваш предшественник, отдал его под трибунал. Сейчас он в штрафбате… А мыло, которое он продавал, велел к себе в кабинет занести, чтобы оформить его по всем правилам и в часть вернуть. Да не успел… Вот мыло здесь и осталось. А мы не знаем, что с ним делать, оно ведь в протокол вписано.