Полевой центр Пламя. Каторга и ссылка

Того же шестого декабря состоялось первое заседание Руенской городской думы. Был прочитан заранее составленный проект постановления, которое и было принято. Было решено: причислить к городу всех живущих на земле посада и обложить городским сбором; эксплуатировать в пользу города расположенные на ярмарочном плацу лавки, освободить квартиру, безвозмездно занимаемую урядником в посадском доме, и отобрать от посадского старшины Пестмала делопроизводство и кассу. Для исполнения последнего пункта было назначено несколько лиц.

Вслед за этим те же лица отправились в посадскую канцелярию, придя в которую, Лукстин и Аус приказали рассыльному Заккису снять и вынести висевший на стене портрет государя- императора со словами: «Теперь его нам не нужно, рама может пригодиться».

В том же декабре 1905 года мировой судья 16-го участка Рижско-Вольмарского округа Андзауров, проживавший в Вольмаре, но временно заменявший мирового судью 16-го участка, камера которого находится в посаде Руене, в виду полученных сведений о происходящих в Руене беспорядках, письменно запросил об этом Карла Ауса, служившего, как и Ян Клуцис, при канцелярии 18-го мирового участка. В ответ Лус прислал письмо, в котором, между прочим, говорится: «это не верно, что у нас беспорядки, у нас теперь народный суд и народная милиция и все будет благополучно, если только не вмешается правительство. Все реформы идут мирным путем". Тем не менее г. Андзауров распорядился о присылке ему в Вольмар дел 18-го мирового участка. Среди последних было обнаружено производство о каких-то выборах и переписка, относящаяся к деятельности народного суда, на л а т ы ш с к о м языке (разрядка автора). По просмотре знающим этот язык почетным мировым судьей фон-Книримом, документы эти, видимо, ошибочно и по недосмотру забытые Аусом и Клуцисом в делах, были отосланы в распоряжение военных властей. Участие упомянутых выше Ауса и Клуциса в революционных событиях описываемого периода оказалось также и в двух нижеследующих эпизодах, установленных предварительным следствием: руенский купец Генрих Титьенс, в виду объявленного ему на одном из митингов бойкота за распространение антиреволюционных изданий, обратился по этому поводу к Якову Краузе, который, в свою очередь, посоветовал переговорить с Аусом и Клуцисом. При этом как Краузе, так и Аус и Клуцис заявили, что это зависит не от каждого из них в отдельности, а от «бюро», участниками коего они состоят. Бюро это Краузе и Клуцис называли «бюро самозащиты». При содействии участников руенского преступного сообщества, в окрестностях к Руену осуществлялась вышеприведенная резолюция Рижского конгресса от 19 ноября 1905 года.

Члены сообщества являлись в волостные дома на митинги, произносили там революционные речи, призывавшие к ниспровержению существующего строя, настаивали на немедленном смещении законных должностных лиц и на замене их, согласно решению конгресса, самовольно избранными «распорядительными комитетами» и «новыми волостными судами».

Выборы новых должностных лиц происходили под наблюдением руенских революционеров, находивших себе поддержку среди местных крестьян, преимущественно класса батраков. Значительное число лиц, избранных в состав названных учреждений, никакого отношения к революционному движению не имело; избрание совершалось, вопреки их желанию и несмотря на категорические протесты, благодаря давлению агитаторов, являвшихся на митинги, по большей части, вооруженными и не стеснявшихся грозить упорствующим явным насилием. О предстоящих митингах и о необходимости произвести новые выборы окрестное население оповещалось на собраниях в Руене. В течение декабря 1905 года, под руководством участников руенского сообщества, незаконные учреждения были введены в следующих волостях: Руенской, Торнейской, Аррасской, Мойзекюльской, Тенигской, Иппикской и Мецкюльской.

Активной деятельности новые учреждения почти не проявляли как по причине кратковременности их существования, так и в виду непонимания избранными лицами лежавших на них обязанностей. Приводились в исполнение состоявшиеся ранее в законном порядке постановления схода выборных о выдаче бедным пособия, уплате жалования писарю и т. п.

В некоторых волостях, – как например, в Руенской и Торнейской, – списки кандидатов, предположенных к избранию в состав незаконных учреждений, заранее составлялись в Руенском «бюро».

Вместе с участниками руенского сообщества в декабре 1905 г. в иппикский волостной дом приезжал Роберт Снедзе, который, будучи избран письмоводителем «распорядительного комитета», вел протоколы сходок, составил протокол об отобрании у законных должностных лиц делопроизводства и, наконец, поселился в иппикском волостном доме.

В 20 числах декабря местной полиции было прислано объявление временного прибалтийского генерал-губернатора, коим население призывалось оказывать содействие военным властям и выдавать агитаторов. Писарь Иппикской волости Яков Страздин, вынужденный на время существования «распорядительного комитета» переселиться из волостного дома к своему родственнику, изготовил копии с означенного объявления и разослал их по волости. За этот поступок квартира Страздина подверглась нападению со стороны нескольких лиц, во главе с Робертом Снедзе и живущим в посаде Руене Рикардом Озолиным. Спасаясь от нападения, Страздин выскочил из окна второго этажа и при падении повредил себе ногу. Его подняли и отнесли в квартиру. При этом Снедзе и Озолин, упрекая Страздина в «содействии правительству» и в том, что он мешает «их действиям», грозили арестовать его и отправить в Руенское бюро. Около того же времени упомянутый Озолин, в разговоре с крестьянином Иппикской волости Индриком Купечи, сообщившим о приближении войск, высказал, «что следовало бы всему народу сплотиться и выступить против войск, так, как только борьбой можно добиться своего».

Так характеризует «прокурорский надзор» организацию, восставшим народом, своей власти.

Но во всем этом документе бывший военный прокурор Павлов прав лишь в том, что при содействии участников руенского «преступного», по его мнению, сообщества осуществлялись резолюции Рижского конгресса, – при чем осуществлялись, по моему мнению, к сожалению, недостаточно быстро и твердо; ни членов распорядительного комитета, ни членов нового суда никто не принуждал к исполнению обязанностей, но, будучи избраны преимущественно из батраков и рабочих, таковые сами стремились к исполнению этих обязанностей, дабы наладить дела своего самоуправления.

Что же касается выставления кандидатов в члены распорядительного комитета и нового суда, то царскому суду и прокурорскому надзору, при всей тщательности следствия и создания впоследствии 12-ти толстейших томов по нашему делу, все же непонятно было партийное руководство этим движением, – и в этом вопросе в настоящее время каждый комсомолец и пионер может дать этим «многоученым спецам» девяносто девять очков вперед, заявив, что, наверное, списки кандидатов предположенных к избранию лиц заранее составлялись в Руенском «бюро» не только по Торнейской и Руенской волостям, но по всем волостям.

Из всего сказанного видно, что восставший народ Прибалтики шаг за шагом, вооружаясь и создавая свою власть, завоевывал свои позиции.

Как уже было сказано, мы держали связь с прилегающими к нам районами, в том числе и с Эстляндией; эта связь выражалась, главным образом, – не придерживаясь формально резолюций Рижского и Ревельского конгрессов, – в совместных действиях и характеризуется тем же Павловым так:

«Политические беспорядки в Мойзекюльской волости, вследствие того, что население последней смешанное латышско-эстонское, явились результатом взаимодействия революционных организаций как латышских, так и эстонских.

В то время, как представители волостей с латышским населением собрались 19-го ноября 1905 года в Риге, эстонские делегаты съехались 27-го ноября в Юрьеве. Здесь представители эстонского населения разбились на две группы:

группу умеренных или Тенисоновскую, собрания которой происходили в помещении Общественного Собрания, известного под именем «Бюргермуссе», 2) группу крайних, заседавшую 27, 28 и 29 ноября в актовом зале императорского Юрьевского университета – зал этот носил специальное название «Аула», почему и группа собравшихся там делегатов получила название «группы Аула». Резолюция последней, приобщенная к настоящему делу, приближается по-своему содержанию к резолюции Рижского конгресса 19-го ноября. Находя, что невыносимое и паническое положение России может только в таком случае улучшиться, если теперешнее насильственное правительство будет свергнуто революционным народом, «группа Аула» призывает народ к борьбе с правительством, рекомендуя при этом, между прочим, нижеследующие средства:

немедленное учреждение как в городах, так и вне городов «революционного самоуправления»;

безусловное бойкотирование учреждений и представителей существующего правительства;

немедленное закрытие пивных и монопольных лавок, корчем, винных и пивных заводов;

бойкотирование военной службы «всеми мерами», имеющимися в руках народа, а именно – в случае, если рекруты будут отправляться насильно, защищать их соединенными силами по установленному плану; войску не давать помещения, фуража, продовольствия, подвод, озаботиться, чтобы поезда не перевозили солдат;

бойкот существующих судебных установлений и избрание на их место из среды народа – новых;

если начнется всеобщая политическая забастовка, поддерживать ее всеми способами, которые препятствуют действиям правительства;

добиваться всеми силами: освобождения политических страдальцев, удаления войск из Манчжурии, упразднения военных законов и судов, смертной казни, роспуска армии по домам и раздачи оружия народу; для сохранения нынешних и для приобретения новых прав следует вооружить по возможности весь народ и учредить в городах и волостных пунктах народное войско или милицию.

По мнению «группы Аула», предъявляющей требование об учреждении в России демократической республики, борьба с существующим правительством должна продолжаться до созыва Учредительного собрания на началах всеобщего, равноправного непосредственного, тайного выбора, без различия пола, лицами, достигшими 20-летнего возраста.

Аграрный вопрос, по постановлению группы, может быть разрешен только на основании социал-демократического учения, а именно таким образом, чтобы вся страна, как и все орудия производства были превращены в общую собственность. Для этой цели делегаты находят нужным лежащие на податных сословиях повинности (например, исправление дорог, поставку подвод, регулятивные подати, работу для имений) отменить, равно как и особые права и преимущества мызных земель (право на рыбную ловлю и охоту, право постройки мельниц, майоратное право, право приготовления алкоголя и торговли им и прочее), церковные, монастырские, дворянские и казенные земли отобрать безвозмездно и разделить среди безземельных. Далее «группой Аула» постановлено, для улучшения жизни рабочих, осуществить свободу забастовки и созывов, бойкотировать паспортную систему и все документы, в которых приводятся сведения о сословии, и, наконец, избрать центральное бюро из пяти членов, которое в свою очередь тайно избирает заместительное бюро.

Таким образом, резолюции эстонских делегатов группы «Аула», постановленные в Юрьеве двадцать седьмого-двадцать девятого ноября 1905 года, как и резолюции Рижского конгресса латышских делегатов девятнадцатого ноября того же года, ставят конечной целью, как и социал-демократическая партия, путем насильственного захвата замену существующего в России государственного строя демократической республикой и общественного строя строем социалистическим».

Обрисовав совместные цели и задачи латышского и эстонского пролетариата, «прокурорский надзор» перечисляет ряд действий по установлению пролетарской власти на прилегающих к Латвии эстонских территориях.

Я не склонен останавливаться на общих фактах этих действий, но приведу и разъясню лишь два факта из них, для полноты общей картины, касающейся призывников.

Общие директивы партии, как видно из выдержек резолюций обоих конгрессов, в вопросе о новобранцах и обслуживания правительственных войск были таковы: «Бойкотирование военной службы всеми мерами, имеющимися в руках народа», а именно—в случае, если рекруты (новобранцы) будут отправляться насильно, защищать их соединенными силами, по установленному плану; войску не давать помещения, фуража, продовольствия, подвод; озаботиться, чтобы поезда не перевозили солдат".

Эти директивы партии всеми местными организациями, в частности—нашим „Полевым центром Пламя", были выполнены полностью.

Проведя широкую кампанию, с соответствующими резолюциями самих новобранцев, об отказе от военной службы и проч., надо было препятствовать отправке малодушных и „сынков" серых, услужливых слуг царскому правительству, баронов, а также помочь тем, которых на военную службу отправляли под конвоем.

Об этих событиях прокурорский надзор повествует так:

«Участники Руенского сообщества принимали всевозможные меры к тому, чтобы новобранцы призыва 1905 г. не явились на службу. С этой целью революционеры приходили на станцию Руен, уговаривали молодых людей не ездить, а не согласившихся вытаскивали даже из вагонов. Так, например, крестьянину Роберту Свикису, призванному на военную службу, пришлось три раза являться на станцию и лишь на четвертый удалось уехать. По удостоверению помянутого свидетеля, а равно и станционного весовщика Карла Янсона, в числе лиц, приходивших на станцию в целях препятствовать отъезду новобранцев, замечены: студент Аболтин, Лукстин, Рикард Рейн, Гуго Свикис и Михаил Аболтин.

Независимо от этого революционеры являлись в контору станции Руен и заставляли агентов дороги передавать по телефону в Пернов заведующему проездными путями содержание записок, заключавших в себе требования: не выпускать воинских поездов, не перевозить почты, не продавать на станциях спиртных напитков и тому подобное. Записки оканчивались словами: «Да здравствует социал-демократия». Показаниями весовщика Янсона и трактирщика Буйлиса установлено, что для передачи указанных требований на станцию Руен являлись: один раз – Михаил Аболтин и Рикард Рейн, другой раз – Михаил Аболтин, Рикард Рейн и Гуго Свикис, в третий раз – М. Аболтин и Петр Пайст.

Шестого декабря 1905 года со станции Ревель Перново-Ревельского подъездного пути был отправлен, в сопровождении команды 90-го пехотного Онежского полка, под начальством подпоручика Дмитриева, воинский поезд с новобранцами для следования в Валк. Около 2-х часов утра седьмого декабря поезд прибыл на станцию Мойзекюль, где по установленному порядку производится смена паровоза и машиниста. Тотчас по остановке поезда к машинисту Бубенко, бывшему еще на паровозе, подошел конторщик местного начальника дистанции Соболевский и передал какую-то записку. Не читая последней, Бубенко передал ее стоявшему подле паровоза стрелочнику Пайю, полагая, что она относится к тому из машинистов, который поведет поезд дальше. Когда место Бубенко занял машинист Кук, стрелочник вручил последнему упомянутую записку. Текст записки оказался следующим: «Господам машинистам, едущим с новобранцами. Машинисты, предупреждаю вас от социал-демократического комитета везти обратно новобранцев. Если вы этого не исполните, то лишитесь жизни. Член комитета», – подписи не было.

Прибывшие новобранцы вышли из вагонов. Кто-то из публики, находившейся на станции, обратился к ним с речью, в которой указывалось на бедственное положение солдат. Когда, по распоряжению поручика Дмитриева, солдаты начали удалять с дебаркадера посторонних лиц, кем-то из последних был сделан выстрел, на который нижние чины, в свою очередь, ответили выстрелами. Однако, ни с той, ни с другой стороны раненых не оказалось.

В виду полученных сведений, что на станции Руен революционеры предполагают устроить демонстрацию, было сделано распоряжение миновать эту станцию без остановок.

Между тем руенские революционеры, получив сведения о предстоящем проходе воинского поезда, в количестве двадцати-двадцати пяти человек, из коих большая часть была вооружена ружьями, собрались на станции Руен 6-го декабря около 12 часов ночи.

По удостоверению Энзина, революционеры решили задержать новобранцев, имевших в ночь на седьмое декабря проехать мимо станции Руен. Для этой цели студент Аболтин заранее отправился на станцию Мойзекюль, а Лукстин собрал единомышленников в Руене. Около полуночи революционеры, вооруженные ружьями и револьверами, под командой Лукстина отправились на станцию. Среди них, помимо самого Энзина, по словам последнего, находились: Рейн, Грозин, Плотнек и портной Клявин. За некоторое время до прихода воинского поезда, Лукстин расположил свою команду подле станционного пакгауза, Рейн был оставлен на станции для уговора новобранцев. В случае, если бы последние не согласились остановить поезд, было решено по свистку Лукстина открыть стрельбу, чего, однако, по словам Энзина, сделано не было.

По описанию агентов дороги и чинов жандармского надзора, происходившие на станции Руен в описываемую ночь события представляются в следующем виде. Собравшиеся около полуночи в зале третьего класса революционеры стали обсуждать, каким способом задержать воинский поезд, высказывалось мнение, что нужно положить на рельсы шпалы или вынуть из рельс костыли, при чем с просьбой добыть для этой цели инструменты революционеры обратились к сторожу Силину.

Руенский станционный жандарм Ковалько, подойдя к группе революционеров, спросил, для чего они здесь, на что Рейн и Лисиц ответили, что пришли воротить новобранцев… чтобы не ехали на службу. Перед приходом воинского поезда дежурный по станции Янсон заметил, что фонарь зеленого диска снят с своего места и поставлен на полотно дороги. Стрелочнику и слесарю было отдано приказание посмотреть, что случилось. Слесарь, однако, вернулся, так как не был пропущен вооруженными лицами. В виду возникшего предположения, что путь впереди поврежден, дежурный крикнул машинисту подходившего поезда – тормозить. Поезд остановился на ст. Руен около 4-х часов утра. По удостоверению жандармского унтер-офицера Ковалько, Рикард Рейн и некоторые другие пошли к вагону, а остальные революционеры отправились к пакгаузу.

Поезд остановился таким образом, что паровоз находился несколько впереди пакгауза. Между поездом и пакгаузом на запасном пути стояли пустые товарные вагоны. После остановки подпоручик Дмитриев с нижними чинами отправился вдоль поезда по направлению к паровозу. Впереди шел жандармский унтер-офицер Савосько, командированный для сопровождения команды. Поравнявшись с товарными вагонами, Савосько заметил в одном из них людей, которые тотчас стали выбегать. Кто-то из них выстрелил. Солдаты, в свою очередь, открыли стрельбу. Один из убегавших, будучи поранен, упал; подошедшие солдаты отобрали у него двухствольное ружье, заряженное на оба ствола. Оказалось, что поранен Эдуард Грозин.

В то же время подле пакгауза был задержан Эдуард Клявин, при обыске у которого найдено: заряженный револьвер, листки со стихами революционного содержания (из них один – издания «Латышской С.Д. Рабочей Партии»), несколько ружейных патронов и, наконец, объявление, напечатанное гектографическим способом, за подписью: «Полевой центр Пламя», – о предстоящем седьмого декабря в посаде Руен испытании оружия. При отходе поезда со станции Руен на расстоянии ста шагов от последней было усмотрено бревно, положенное поперек пути – заграждение было убрано, и поезд беспрепятственно прибыл в 7 часов утра на ст. Валк. На стенке одного из вагонов был обнаружен свежий пулевой след, очевидно, от выстрела, сделанного революционерами в Руене.

Арестованный Клявин по доставлении в Валк был передан в распоряжение местных полицейских властей.

Между тем Эдуард Грозин, оставленный в Руене для оказания ему медицинской помощи, был отнесен в лазарет доктора Вольфа, а вечером того же дня, при содействии своих товарищей, отправлен в Юрьев для дальнейшего лечения. Перенос раненого на станцию сопровождался пением революционных песен».

В таком виде описывает прокурорский надзор события с новобранцами, между тем дело обстояло далеко не так. Как я уже сказал, решения Рижского и Ревельского конгресса местными организациями исполнялись в точности. Собрав новобранцев и проведя среди них соответствующие резолюции об отказе идти на военную службу, наши патрули со всех проходящих и пропускаемых нами поездов снимали всех тех из новобранцев, которые не подчинялись общим решениям новобранцев; таковых, к нашему счастью, оказалось всего лишь пять-шесть человек из всего района.

Что же касается новобранцев, отправляемых из Эстляндии целыми эшелонами, то с ними обращались так: из части прилегающей к нам Эстляндии, по линии железной дороги Ревель- Мойзекюль, Руен-Валк-Псков, новобранцев, забранных и помещенных в казармы, направляли на службу в сопровождении «дячков» (ефрейторов), вооруженных штыками а впоследствии, как арестованных, в сопровождении усиленной охраны – солдат. Так как вся эта железнодорожная линия, как увидит читатель впоследствии, находилась в наших руках, то понятно никаких воинских поездов мы не пропускали.

Так, еще в конце ноября и в начале декабря по директиве «Полевого центра Пламя» два эшелона с новобранцами были задержаны на ст. Мойзекюль и отправлены обратно; третий эшелон, о котором идет речь, сопровождался командой Онежского полка под начальством подпоручика Дмитриева в пятьдесят человек вместе с отрядом в двадцать-тридцать человек жандармов.

Узнав об этом эшелоне, мы немедленно же выслали отряд из пяти-семи вооруженных ответственных товарищей на станцию Мойзекюль, для воспрепятствования дальнейшему продвижению поезда и предупреждения сопровождающей команды, что поезд без боя через Руен пропущен не будет. Одновременно с этим, из свободных от караулов, патрулей и тому подобное людей, был немедленно собран отряд человек в тридцать и под моим командованием направлен на станцию Руен для принятия необходимых мер к недопущению продвижения поезда, если паче чаяния последний проскочит станцию Мойзекюль. На товарища Лукстина было возложено общее руководство отрядом; последний, будучи занят рядом других дел, должен был прибыть на станцию к приходу поезда.

Прибыв со своим отрядом на станцию и выделив необходимых товарищей, я распорядился испортить путь, для чего у рабочих станции были взяты соответствующие инструменты; остальной части отряда было приказано расположиться около испорченного пути по обеим сторонам дороги, забаррикадировав себя шпалами; товарищ Лисиц и я должны были оставаться на станции и вести переговоры как с сопровождающими солдатами, так и с новобранцами о возвращении их обратно и, в случае надобности, посредством свистка сигнализировать отряду «быть готовыми» или «оставить».

Сколько именно человек и какая охрана сопровождает поезд, мы не знали.

Будучи уверен, что моим отрядом, как и всегда, распоряжения исполняются в точности, я, прогуливаясь с товарищем Лисиц по перрону, ожидал донесения об исполнении распоряжения.

В это время станционный служитель позвал меня к телефону, оказалось, что меня вызывал из Мойзекюля Аболтин, который заявил, что хотя поезд еще не прибыл к Мойзекюль, но, по полученным сведениям, его провожает сильный отряд солдат и жандармов и что вряд ли они сумеют его задержать.

Получив такое извещение, я, разумеется, сразу понял, что с отрядом в 30 человек, вооруженных охотничьими ружьями и револьверами, мне поезда с новобранцами, охраняемыми солдатами, задержать не удастся, и поэтому мною сейчас же было отдано товарищу Кальценау (из моего отряда) распоряжение отправляться к первому попавшемуся волостному постовому и истребовать подкрепление в 50 человек.

Тут необходимо пояснить: во всех волостях на дорогах стояли постовые, которые, при предъявлении соответствующих документов «Полевого центра Пламя», немедленно давали необходимый сигнал следующему постовому, в результате чего в полчаса можно было собрать не только потребное нам количество вооруженных людей, но и всю нашу «армию», которая, по определению генерала Орлова, равнялась двенадцати тысяч кавалерии и двадцати тысяч пехоты, по нашим данным – «немного» меньше.

Сделав это распоряжение, мы с Лисиц прогуливались по перрону в ожидании поезда, дальнейших сообщений из Мойзекюля и прибытия подкрепления. Время шло, а подкрепление все не прибывало. Издалека был уже слышен свисток подходящего поезда, и мы готовились его встретить, как полагается.

В этот момент прибежал Лукстин и осведомившись о том, что предпринято, направился в сторону испорченного пути для проверки.

Поезд уже приближался, когда я увидел на пути в том месте, где должна была быть испорчена железная дорога, сигнальный фонарь, меня это встревожило и я обратился к станционному рабочему, который вернулся с инструментом, с вопросом, что это значит. Он ответил:

– Так велел Лукстин.

Поезд подходил, и больше не было времени проверять, в чем дело, возвратившийся к этому моменту Лукстин на поставленный мною вопрос ответил: