Машина эмоций

У самки некоторых видов копытных (овцы, олени, быки и т. д.) привязанность к матери может продолжаться до старости. В результате стадо овец или стадо оленей состоит из молодняка, следующего за матерью, которая следует за бабушкой, та – за прабабушкой и т. д. Молодые самцы этих видов, напротив, отдаляются от матери, когда достигают подросткового возраста. После этого они привязываются к старшим самцам и остаются с ними всю свою жизнь, за исключением нескольких недель в году, когда продолжается брачный сезон.

Конечно, у других видов развиваются иные стратегии, которые подходят для разных условий среды: например, размер стаи может зависеть от характера и распространенности хищников и т. д.

Когда заканчивается этот период импринтинга? Р. О. Хинде обнаружил, что птенцы, подобные тем, которых наблюдал Лоренц, в конце концов начинают бояться незнакомых движущихся объектов. Это заставило Хинде предположить, что время для импринтинга проходит лишь тогда, когда этот новый вид страха пресекает любые дальнейшие попытки «следования». Аналогичным образом у многих человеческих младенцев наблюдается длительный период боязни незнакомцев, который развивается в начале второго года жизни[16].

2.9. Модели себя и самодисциплина

Чтобы решить сложную проблему, следует разработать план, но затем его нужно выполнить; нет смысла планировать многошаговую стратегию, если вы бросите дело, не закончив его. Это означает, что вам понадобится самодисциплина, которая, в свою очередь, требует такой степени постоянства, при которой вы в определенной мере можете предсказать свое вероятное поведение в будущем. Мы все знаем людей, которые составляют гениальные планы, но почти никогда не воплощают их в реальность, потому что их представление о том, как им следует поступать на самом деле, не соответствует действительности. Но как может механизм, состоящий из триллиона синапсов, вообще стать предсказуемым? Как наш мозг научился управляться с самим собой, несмотря на всю свою сложность? Ответ наверняка заключается в том, что мы учимся представлять вещи чрезвычайно простым, но полезным образом.

Задумайтесь, например, насколько замечательно то, что мы умеем описывать человека словами. Как мы научились упаковывать целую личность в короткую фразу типа «Джоан очень опрятная», или «Кэрол умна», или «Чарльз старается быть порядочным»? Как так получается, что человек может быть опрятным в целом, а не аккуратным в одних вещах и небрежным в других? Почему подобные черты существуют? В разделе 9.2 «Личные качества» мы рассмотрим некоторые причины их возникновения:

В процессе развития личности каждый человек, как правило, культивирует в себе определенные качества, которые проявляются настолько систематически, что мы (и наши друзья) начинаем распознавать в них характеристики или черты – и используем их для построения своего образа. Затем, при попытке сформулировать план, мы можем использовать эти черты, чтобы предсказать свое поведение (и таким образом отказаться от планов, которые не станем выполнять). Всякий раз, когда эта схема срабатывает, мы чувствуем удовлетворение, и это заставляет нас все больше натаскивать себя на соответствие этим упрощенным описаниям. Таким образом, со временем наши воображаемые черты начинают становиться все более реальными.

Конечно, подобные представления о себе всегда очень упрощены; очень многого о наших собственных мыслительных процессах нам никогда не узнать, и то, что мы называем чертами, – это лишь малая часть всех тенденций, которую нам удается подметить. Однако даже ее может быть достаточно для того, чтобы мы действовали соответственно своим ожиданиям, так что этот процесс может в конечном итоге предоставить нам полезные модели наших способностей.

Мы все знаем, как ценно иметь друзей, которые чаще всего выполняют то, что обещали. Но еще более полезно иметь возможность положиться на себя, если вы попросили себя что-то сделать! И, возможно, самый простой способ достичь этого – подогнать свое поведение под те карикатуры, которые вы сами на себя нарисовали, – поступая в соответствии с собственными представлениями о себе, описанными с помощью набора личностных черт.

Но как вообще возникают эти черты? Разумеется, они могут быть частично унаследованными; иногда мы замечаем, что некоторые новорожденные младенцы более тихие, а другие более беспокойные. И, конечно же, некоторые черты могут оказаться случайным результатом особенностей развития. Однако другие черты более очевидно проистекают из общения с импраймерами.

Есть ли какая-то опасность в том, чтобы привязаться к слишком большому количеству людей? Если у ребенка только один импраймер – или несколько, но у них очень сходная система ценностей, – ему не составит особого труда выучить, какое поведение обычно будет вызывать похвалу. Но что может произойти, если ребенок привяжется к нескольким импраймерам с противоречащими идеалами? Это может привести к тому, что ребенок попытается формировать свое поведение по нескольким различным наборам признаков. Это может нанести ущерб его развитию, поскольку человек с последовательными целями обычно больше преуспевает в жизни, чем обуреваемый противоречивыми стремлениями. Кроме того, если вы ведете себя последовательно, то, как будет изложено в разделе 9.2, окружающие могут почувствовать, что на вас можно положиться. Однако в главе девятой утверждается также и иное: нельзя ожидать от человека, что он будет придерживаться лишь единого последовательного образа, – на самом деле каждый из нас строит несколько моделей самих себя и учится с наибольшей выгодой переключаться между ними.

В любом случае, если вы слишком спонтанно поменяли свои идеалы, то никогда не сможете предсказать, чего вам захочется дальше: вы никогда не сумеете многого добиться, если не можете «положиться на себя». Однако, с другой стороны, нужно уметь идти на компромисс; было бы опрометчиво взяться за какой-либо долгосрочный план, не оставив себе возможности отказаться от него. И особенно опасно менять себя таким образом, чтобы отрезать пути к будущим изменениям. На практике люди находят разные подходы к этому вопросу: у некоторых детей развивается слишком много ограничений, в то время как другие накапливают больше амбиций, чем когда-либо успеют реализовать.

Кроме того, наши импраймеры порой чувствуют необходимость запретить своим подопечным привязываться к «сомнительным личностям». Вот пример, в котором исследователю пришлось поволноваться о том, кто может оказать влияние на его компьютер!

В 1950-х годах Артур Сэмюел, разработчик компьютеров в корпорации IBM, написал программу, которая научилась играть в шашки настолько хорошо, что обыграла нескольких превосходных игроков-людей. Всякий раз, когда программа соревновалась с противниками, превосходящими ее по мастерству, уровень ее игры повышался. Однако игра против худших игроков, как правило, притупляла ее навыки – настолько, что создателю программы пришлось отключить функцию обучения. В конце концов Сэмюел разрешил своей машине играть только против участников чемпионатов гроссмейстерского уровня, чьи игры были занесены в память компьютера.

Иногда мы видим, как подобное доводится до крайности; вспомним о том, как фанатики вербуют людей в свои культы: они отрезают вас от всего знакомого и убеждают отказаться от социальных привязанностей, в том числе разорвать семейные узы. Затем, когда вы уже отдалились от своих друзей, они с легкостью преодолевают вашу защиту – и вот вы уже готовы к импринтингу со стороны их пророка, провидца или предсказателя, у которого есть пара-тройка методов внедрения новых идеалов в ваш растревоженный и беззащитный разум.

Мы сталкиваемся с той же перспективой в других сферах. В то время как родители обеспокоены вашим благополучием, предпринимателей, скорее всего, больше интересует успех их бизнеса. Религиозные деятели могут желать вам добра, но больше заботятся о своих храмах и приходах. И когда политические лидеры обращаются к вашей национальной гордости, они также, возможно, ожидают, что вы пожертвуете жизнью, чтобы защитить какую-нибудь древнюю границу. Каждая организация имеет свои собственные намерения и использует своих членов для их продвижения.

Индивидуалист: Надеюсь, вы говорите это не в буквальном смысле. Организация – это не что иное, как круг лиц, из которых она состоит. У нее не может быть никаких собственных целей, а только те, которые ставят перед собой ее члены.

Что имеется в виду, когда мы говорим, что у той или иной системы есть какое-то намерение или цель? В разделе 6.3 мы обсудим некоторые из условий, при которых это утверждение может иметь смысл.

2.10. Публичные импраймеры

Мы обсудили, каким образом научение на основе привязанностей функционирует в тех случаях, когда ребенок близок к импраймеру, однако сказанное может относиться и к таким случаям, когда кто-то «привлекает внимание общественности», появляясь в средствах массовой информации. Самый прямой способ продвижения продукта – это представить надежные доказательства его качества или ценности. Тем не менее нам часто встречаются заявления, в которых не сообщается ничего, кроме того, что этот продукт нравится той или иной «знаменитости». Отчего же этот метод так успешно влияет на чьи-то личные цели?

Возможно, отчасти разгадать эту загадку можно, спросив, какие факторы сделали этих «знаменитостей» настолько популярными. Привлекательные физические характеристики, возможно, помогли, но, кроме этого, у большинства актеров и певцов есть еще и особые навыки: они специалисты в симуляции эмоциональных состояний. Профессиональные спортсмены тоже опытные обманщики, как и популярные общественные деятели. Но, пожалуй, самый эффективный метод воздействия основывается на их умении заставить каждого слушателя почувствовать, что «этот важный человек говорит со мной». Это делает слушателей более вовлеченными и, соответственно, вынуждает их реагировать – и неважно, что на самом деле они слушают всего-навсего монолог!

Не каждому дано контролировать настроения толпы. Какие методы помогают «зацепить» широкий круг самых разных умов? Популярный термин «харизма» определяется как «редкое личное качество, приписываемое лидерам, которые пробуждают у общественности преданность или энтузиазм». Возможно ли, что общественные лидеры, формируя наши цели, используют какие-то особые приемы порождения моментальной привязанности?

Политик: Оратору полезно иметь высокий рост, глубокий голос и уверенную манеру обращения. Однако, хотя рост и стать привлекают внимание, некоторые известные лидеры были довольно тщедушными. И пусть многие влиятельные ораторы произносят речи с нарочитой размеренностью, есть политики и проповедники, которые иногда позволяют себе сорваться в крик и ругань, – и все же им удается увлечь аудиторию.

Психолог: Да, но я вижу тут несоответствие. Ранее вы упоминали, что «скорость и интенсивность реакции» играют важную роль в формировании привязанности. Но когда кто-то обращается к публике, эти важнейшие условия не выполняются – ведь оратор не может ответить каждому слушателю лично.

Однако риторика способна создавать такую иллюзию. Хорошая речь может казаться «интерактивной», поскольку оратор наводит слушателей на определенные вопросы – а потом сам отвечает на них в нужный момент. Это можно делать, мысленно общаясь с так называемыми условными слушателями, – тогда по крайней мере часть вашей аудитории почувствует, что получила искренний ответ, хотя подлинного диалога не было. Другой трюк таков: нужно взять достаточно длинную паузу, чтобы слушатели почувствовали себя обязанными как-то отреагировать, но не давать им времени найти возражение на вашу мысль. Наконец, оратору необязательно контролировать всю аудиторию целиком – потому что, если вам «удастся» зацепить достаточное количество людей, «давление коллектива» может усмирить остальных.

И наоборот, толпа тоже может оказывать воздействие на чувствительного и отзывчивого импраймера. Вот слова одного великого исполнителя, который попытался избежать влияния своей публики:

Гленн Гульд: Для меня отсутствие аудитории – полная анонимность студии – является самым мощным стимулом удовлетворить мои собственные требования к себе, отбросив размышления по поводу или оценку на основе интеллектуального аппетита или его отсутствия со стороны публики. Мое собственное мнение, как ни парадоксально, заключается в том, что, поддаваясь самому нарциссическому стремлению к художественному удовлетворению, вы наилучшим образом исполните основную обязанность артиста: доставлять удовольствие другим[17].

Наконец, мы также должны отметить, что ребенок способен привязаться и к личности, которой вообще не существует, например к герою легенды или мифа, вымышленному персонажу из книги или фантастическому животному. Человек может привязаться даже к абстрактной доктрине, догме или вероисповеданию – или к его иконе или изображению. В таком случае эти воображаемые сущности служат нам «гипотетическими наставниками», существующими лишь в наших умах. В конце концов, если говорить прямо, все наши привязанности сводятся к воображению; мы привязываемся не к самому человеку, а лишь к моделям, которые построили, чтобы организовать свои представления о нем.

Насколько я знаю, такое объяснение работы импринтинга – новая теория, хотя Фрейд, скорее всего, представлял себе подобные схемы. Какие необходимы эксперименты, чтобы показать, использует ли наш мозг эти процессы? Новейшая аппаратура, которая проецирует происходящее в мозге, могла бы помочь, но эксперименты над человеческими привязанностями могут быть сочтены неэтичными. Однако сегодня у нас есть альтернатива: мы можем написать компьютерную программу-симулятор. Если эти программы будут вести себя по-человечески, это покажет, что наша теория правдоподобна. Но тогда компьютеры могут начать жаловаться, что мы жестоко обращаемся с ними.

В данной главе были рассмотрены некоторые аспекты того, как люди выбирают себе цели. Одни из наших целей – это инстинктивные стремления, неотделимые от нашего генетического наследия, в то время как другие являются подцелями, которые мы заучиваем (методом проб и ошибок) для достижения уже существующих целей. Что касается целей более высокого уровня, здесь высказывается предположение, что они формируются определенными механизмами, которые заставляют нас разделять ценности наших родителей, друзей или знакомых, к которым мы привязываемся, потому что они активно реагируют на наши потребности – и тем самым вызывают в нас такие самоосознанные эмоции, как стыд и гордость.

Сначала эти «импраймеры» должны быть с нами близки, но как только мы построили их «ментальные модели», мы можем использовать эти модели для «повышения статуса» целей, даже если импраймеров рядом нет; в конечном итоге эти модели становятся тем, что мы называем совестью, идеалами или моралью. Итак, привязанности учат нас целям, а не средствам, – и таким образом навязывают нам мечты наших родителей.

Мы еще обсудим это ближе к концу книги, но пока займемся тем, что более внимательно рассмотрим кластеры чувств, которые известны нам под именами «боль», «горе» и «страдание».

Глава 3. От боли к страданию

3.1. Ощущение боли

Чарльз Дарвин: Сильная боль заставляет всех животных – и заставляла в течение бесчисленных поколений – совершать самые отчаянные и разнообразные попытки избавиться от источника страданий. Даже когда болит конечность или другая отдельная часть тела, мы наблюдаем тенденцию встряхнуть ее – словно стряхнуть источник боли, хоть и кажется очевидным, что это невозможно [Дарвин, 1872].

Что происходит, когда вы ушибаете палец ноги? Боль еще не распространилась, а вы уже задерживаете дыхание и начинаете потеть, потому что знаете, что воспоследует через мгновение: ужасная ноющая боль начнет грызть вас изнутри, и все остальные цели будут отставлены в сторону и заменены желанием прекратить это ощущение.

Как может такое простое событие настолько исказить все остальные ваши мысли? Что позволяет ощущению, которое мы называем болью, привести нас в состояние, которое мы называем страданием? В этой главе выдвигается теория: любая боль активирует цель «избавиться от боли», и, если этой цели достичь, боль исчезнет. Однако если боль достаточно сильна и продолжительна, она активирует другие ресурсы, которые имеют свойство подавлять другие цели. Если это перерастет в крупномасштабный «каскад», в вашем сознании не останется практически ничего другого.

Распространение каскада

Конечно, иногда боль – это просто боль. Если она кратковременна и не слишком интенсивна, она не перерастет в страдание. Кроме того, мы обычно можем приглушить боль, если начинаем думать о чем-то другом. Иногда мы даже можем приглушить ее, если будем думать о самой боли: достаточно просто сосредоточить на ней внимание, оценить интенсивность и попытаться отнестись к ее свойствам как к чему-то новому и интересному. Но это может обеспечить лишь временную передышку, потому что, как бы вы ни пробовали отвлечься, боль продолжает цепляться за вас и жаловаться, словно надоедливый раздосадованный ребенок. На какое-то время вам удастся думать о чем-то другом, но рано или поздно придется прислушаться к ее требованиям.

Дэниел Деннет: Если вы сможете заставить себя изучать свою боль (даже очень сильную), вы обнаружите, что вам станет недосуг ее ощущать (она перестанет вас беспокоить). Но изучать боль (например, головную) очень быстро становится скучно, и как только вы перестанете ее изучать, она вернется с новой силой. Иногда это, как ни странно, не так скучно, как ее изучение, и поэтому в какой-то степени предпочтительно.

В любом случае мы должны быть благодарны эволюции за то, что боль существует, потому что она защищает наше тело от вреда: сначала делает попытку избавиться от причины, а затем помогает поврежденной части тела отдыхать и восстанавливаться, не давая двигать ею. Вот еще несколько способов, которыми боль защищает нас от опасности пораниться:

Боль часто заставляет нас сосредоточиться на затронутых частях тела.

Вы практически не можете думать ни о чем другом.

Боль заставляет вас удалиться от причины ее возникновения.

Она заставляет вас желать ее прекращения и таким образом преподает урок на будущее: не повторять ту же ошибку.

В то же время вместо благодарности за боль люди часто на нее жалуются. «Почему на нас висит проклятье столь неприятных ощущений?» – спрашивают жертвы боли. И хотя мы обычно воспринимаем боль как противоположность удовольствия, они обладают множеством сходных признаков:

Удовольствие часто заставляет нас сосредоточиться на затронутых частях тела.

Вы практически не можете думать ни о чем другом.

Оно притягивает вас к его источнику.

Оно заставляет вас желать сохранения этого состояния и таким образом преподает урок на будущее: все снова и снова повторять то же действие.

Все это позволяет предположить, что как удовольствие, так и боль задействуют одни и те же механизмы; оба явления ограничивают внимание человека, оба имеют отношение к научению, и оба понижают статус практически всех остальных целей. Учитывая все эти сходства, какой-нибудь инопланетянин может удивиться тому, что человек так любит удовольствия и так стремится избежать боли.

Инопланетянин: Почему вы, люди, жалуетесь на боль?

Человек: Мы не любим боль, потому что при ней у нас что-то болит.

Инопланетянин: Тогда объясните мне, что такое «болеть».

Человек: Это плохое ощущение, вызываемое болью.

Инопланетянин: Скажите же мне, пожалуйста, что вы имеете в виду под «плохим ощущением»?

В этот момент человек может сказать, что эти чувства настолько элементарны, что их невозможно объяснить тому, кто их никогда не испытывал.

Философ-дуалист: Наука может объяснить явление только в терминах других, более простых явлений. Но субъективные чувства, такие как удовольствие или боль, не могут быть разложены на меньшие части.

Однако я тут не соглашусь и заявлю, что чувства вовсе не элементарны. Это процессы, состоящие из множества частей, – и как только мы осознаем их сложность, это поможет нам найти способы объяснить, что такое чувства и как они работают.

3.2. Как боль приводит к страданию?

Мы часто говорим о боли и страдании так, будто это примерно одно и то же и отличие заключается только в степени. Однако мимолетные неприятные ощущения преходящи, а чем дольше продолжается интенсивная боль, тем больше разрастаются эти каскады. В итоге ваша способность к мышлению будет снижаться, и цели, которые кажутся простыми в нормальный период, станут для вас все более сложными, ведь все больше ваших ресурсов будет повреждено или подавлено. В этом случае мы используем слова «страдание», «мучение» и «мука», чтобы описать, что происходит, когда постоянная боль нарушает работу стольких участков вашего разума, что вы практически не можете думать ни о чем, кроме того, как это недомогание вам мешает.

Мне так что-то, что я даже не могу вспомнить, как это называется.

Майлз Стил (пять лет)

Другими словами, мне кажется, что основной компонент страдания – это фрустрация, которая проистекает из утраты ваших возможностей. Вам кажется, что ваше сознание у вас украли, и то, что вы это понимаете, еще более ухудшает ситуацию. Например, я слышал, как страдание сравнивают с воздушным шариком, надувающимся в голове до тех пор, пока в ней не остается места для обычных мыслей. Этот образ позволяет предположить, помимо всего прочего, что человек настолько теряет «свободу выбора», что начинает ощущать себя пленником. Вот некоторые из горестей и мучений, которые приносит страдание, заключая нас в неволю:

Мука из-за потери мобильностиОбида на невозможность думатьСтрах стать беспомощным и ни на что не способнымСтыд из-за того, что вы стали обузой для друзейСожаление о невыполненных обязательствахСмятение из-за высокой вероятности неудачиСтыд из-за того, что вы кажетесь ненормальнымУжас и боязнь приближающейся смерти.

Безусловно, попадая в любое определенное психическое состояние, мы также теряем какую-то часть «свободы выбора», ведь в этом состоянии мы ограничены сопровождающими его целями. У нас никогда не хватает времени сделать все, чего нам хочется, и каждая новая идея или амбиция неизбежно вступает в конфликт с некоторыми предыдущими. В большинстве случаев нас не слишком беспокоит этот конфликт интересов, потому что мы чувствуем, что все еще контролируем ситуацию, – отчасти потому, что обычно мы знаем: если нам не понравится результат, мы всегда можем вернуться и попробовать что-то другое.

Однако, когда в дело вмешивается продолжительная боль, все наши проекты и планы как бы отталкиваются в сторону некоей внешней силой и все, что нам остается, – это отчаянно пытаться найти способ спастись от боли. Требования, выдвигаемые болью, могут помочь нам, когда мы имеем дело с чрезвычайными ситуациями, но, если боль никак нельзя убрать, может случиться катастрофа.

Главная функция боли – заставить человека избавиться от ее источника. Но в ходе этого процесса обычно подвергается ущербу большая часть других целей человека. Затем, если ситуация оборачивается крупномасштабным каскадом, мы используем такие слова, как «мука» или «страдание», описывая то, что остается в разуме жертвы.

В самом деле, страдание может так сильно на вас повлиять, что друзьям покажется, будто вас подменили. Оно может даже заставить вас кричать и умолять о помощи, словно вы регрессировали обратно в младенчество. Конечно, себе вы можете казаться тем же самым человеком, потому что у вас до сих пор есть доступ к тем же воспоминаниям и возможностям, хотя они больше не имеют для вас особого смысла.

Жизнь – это череда несчастий, одиночества и страданий, которая слишком рано заканчивается.

Вуди Аллен

3.3. Механизмы страдания

Беспокойная, суетная природа мира есть то, что находится в самом основании боли. Достигните уравновешенности духа, которая покоится в мире бессмертия. Самость – лишь набор разных свойств, а ее мир пуст, как иллюзия.

Будда

Вот пример того, что может случиться, когда человек становится жертвой боли:

Вчера Джоан подняла тяжелую коробку, а сегодня у нее из-за этого ужасно болит колено. Она работает над важным отчетом, который ей нужно завтра представить на совещании. «Но если эта боль не прекратится, – думает она, – я не смогу добраться до офиса». Джоан принимает решение добраться до аптечки и принять таблетку, которая сможет принести ей облегчение, но резкий приступ боли не дает ей встать. Она хватается за коленку, переводит дыхание и пытается решить, что ей делать дальше, но боль так сильна, что Джоан не удается сосредоточиться ни на чем другом.