«…Так исчезают заблуждения». Том II

В другом суждениии – поэт нелюдим: «Непонимаемый никем… Проходишь ты, уныл и нем. С толпой не делишь ты ни гнева, ни нужд, ни хохота, ни рева, ни удивленья, ни труда».

А в этих размышлениях – поэт для него уже сам человек толпы. Поэт как «гуляка праздный», как легкомысленный «ленивец». Для него истинный поэт – это тот, кто смеется « забаве площадной и вольности лубочной сцены».

Повесть «Выстрел» (как предчувствие пули Дантеса), в которой страшный призрак Сильвио с его мрачной сосредоточенностью в одной мстительной мысли. Словно Пушкин знал о каком – то тайном законе, по которому все недолговечно, все, что несет высшие стремления и многообъемлющий идеал.

Русский Ахиллес, побеждающий Боагрия, дикую силу невежества. Он не гряз в суете, рутине и покое. Он всегда делал первый шаг к тому, чтобы быть в настоящем. Он жил в этом настоящем, как ребенок, ничего не пропуская и делая самое важное для себя, людей: «Доколе я в миру, я свет этого мира».

Глава. « Победитель или жертва!?»

Печать исторической эпохи лежит на всех трудах Пушкина: обычный человек с его естественным стремлением к счастью, наслаждению и беспощадная страсть к творчеству; порой она сводила на нет все личные желания…

«Многоплановый» Пушкин – без апологии, но и без обвинительного акта. Победитель – со своим списком побед и – Жертв со своим мартирологом, списком поражений и страданий.

Слова Победителя:

«И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждал,Что в свой жестокий век восславил я свободуИ милость к падшим призывал».

Слова Жертвы:

«Молва, быть может, не совсем права,На совести усталой много зла,Быть может, тяготеет. Так развратаЯ долго был покорный ученик».

Если выйти за предела магического круга, созданного очаровательными произведениями поэта, то видятся два Пушкина. Пушкин – поэт и Пушкин – человек. И эти два Пушкина – не всегда составляли одно и то же лицо: человек и поэт в Пушкине – это две большие разницы. Нельзя смотреть на творчество Пушкина как непосредственную автобиографию.

Первым, кто вычеканил двойственный взгляд на Пушкина, оказался Гоголь: «Поэзия была для него святыней, точно какой – то храм. Не входил он неопрятный и неприбранный, ничего не вносил он туда необдуманного, опрометчивого из своей жизни. А между тем все там – история его самого». Гоголь подчеркивает, что само творчество не отражает духовную жизнь Пушкина.

Современники, друзья и родные поэта, а также его недруги – злопыхатели, были едины в следующей характеристике личности Пушкина: в жизни легкомысленный, циничный, суетный и раздражительный, до безумия захваченный страстью, безмерно наделенный состоянием дружбы, чести и гордости; в поэзии же – божественный, мудрый и сердечный, и как ребенок, искренний и чистый. Совершенно противоположные явления, протекающие энергично и постоянно в его собственной натуре, вместившей не только мир русского, но и человечества русского.

В жизни он был разным, «двуплановым» – и предающим и отрекающимся, и любящим, и верным, а музе своей служил всегда с чувственным благородством; всю свою короткую мятежную жизнь стоял перед Ней в почетном карауле и выплатил сполна дань всем великим явлениям, образам и мыслям, всему тому, что тогда чувствовала и вынашивала в себе Россия. Никогда уже так свежо и целомудренно страстно не произнесется и горячо не объяснится…

Пушкин – это не благоговейный трепет, а не смущающаяся смелость, всегда искренняя и благородная. Заклинатель и властитель многообразных жизненных стихий. В нем отразилась и высказалась вся наша духовная жизнь, и, как великий муж, был не рабом и данником, а указателем и поучителем моральной и патриотической русской вехи, ее ментальным конденсатом:

Снова тучи надо мноюСобралися в тишине;Рок завистливый бедоюУгрожает снова мне…Сохраню ль к судьбе презренье?Понесу ль навстречу ейНепреклонность и терпеньеГордой юности моей?

Поэтические суждения Пушкина о таинствах поэзии, болезнью рифмой, являют собой приличный пример духовных поисков. Свои стихи он уподоблял «полету орла», единственной птице, летящей к солнцу и не слепнущей. Отправлял поэт молодого орла, «вскормленного в неволе» в поиски истины, смысла бытия:

Но лишь Божественный глаголДо слуха чуткого коснется,Душа поэта встрепенется,Как пробудившийся орел.

Но чувствовал держатель лиры лукавой мир иначе, отражал и перевоплощал своими, несхожими с людскими, поэтическими мыслями, поскольку душа поэта, всмотревшись в мглы бущующего потока, вдруг прикосалась к тихим Откровениям свободы Истинной и обычный человек «чувствовал ее глоток»:

…взглядом и криком своими вымолвить хочет: «Давай улетим».Мы вольные птицы: пора брат, пора!Туда, где за тучей белеет гора,Туда, где сияют морские края,Туда, где гуляем лишь ветер… да я!

Умение и желание рифмовать и мыслить образами – была самая интересная и увлекательная игра в жизни Пушкина. Его поэтический дух. Он перед ним, как часовой, на посту перед культовым явлением. Умение видеть красоту, восхищаться ею, передать ее из мира своего в мир людей, писать и говорить личным продуктом – умом, это как раз присутствие личной готовности быть царем поэтических троп, переходить от явного сравнения, через эпитет к метафоре, сравнению скрытому, подсознательному.

Это все взятое и есть поэт Александр Сергеевич Пушкин, гипербореец, нашедший волшебный рог Оберона- свое внутреннее солнце, внутрений свет, сотворивший Свой Отличительный Масштабный Проект под названием «Солнце русской поэзии!»

Отсюда, масштаб собственного творческого накала, жаждущего самовыраженья. Внутреннее озарение, самовозгоранье, уподобляемое символическому «ангелу рафаэльскому».

Для Пушкина поэзия – род красоты нетленной, Зевсовой религии стыда и совести, мощных оберегов души человека от порчи, скверны, всех недугов и пороков общества. Поэтика, время и пространство вороша, вызывет и чувственные перенагрузки, рвя жилы и нервы, и спасает от боли души, скуки и депрессии, и ведет дорогой познания, и вытаскивает из водопада экзистенциональных дрязг, рефлексий, неверия – этих вечных капканов «бездонной бездны». От поэтического внутреннего взора Пушкина не ускользала никогда та «красота неземная», которую зрячие не видят, «неземная вера» в божественную проистекаемость вещей и их порядка.

От его блистательных поэтических строф сильно веяло запахом русской землей и они несли непередаваемый аромат русского слова. Каждый читатель неизменно, внимая звуку струн его, подпадал под влияние основательного пушкинского слова, «сладкого ослепления. Свободы сеятеля пустынной»:

…Вздыхать о сумрачной России,Где я страдал, где я любил,Где сердце я похоронил…

Современник Пушкина (лишь на четыре года моложе его) Проспер Мериме) благововел перед фигурой русского поэта, признавая его корифеем мировой литературы, ставя в один ряд Пушкина и Байрона:

«Пушкин и Байрон – оба ушли из жизни в расцвета лет и таланта, но уже испытав все радости, которые может дать литературная слава. Как тот, так и другой, оказали огромное влияние на развитие литературы своей родины… беспорная слава обоих теперь всеми признана…»

Глава «Ты прав, мой друг, – напрасно я прозрел»

Радикальный лейтмотив воззрений Пушкина, ажурное переплетение и дуалистическое прочтение – выражение «Ты прав, мой друг, – напрасно я прозрел». Парафраз, словесная инверсия стихотворения Гейне:

Я не верю ни в Бога, ни в Черта,Ни Новый, Ни Ветхий Завет.

Гротеск, мощная аллегория парадокса, но с бездонным символическим наполнением: поэт не верить в мнимую святость, льстивое ханжество, он там, где антропофил, человек возводить свой «Храм Соломонов» не в болотцах и дебрях, а на чистоте помыслов, в юдоли земной шеи не гнет, не раболебствует, на затворе держит амбары души от вожделений «демонического зла» и жизнь не превращает в «мышиную беготню». Это так органично с душой и сердцем поэта, его собственной сутью. В этом – главный смысл и основная задача творческого горения Пушкина, его внутренней капсулой вулканических поэтических даров.

Пушкину всегда был интересен Человек, духовная сущность в видимом телесном саркофаге, его внутренний мир, его переживания – как незримая Истина века, сверкающая точка в темном мире Вселенной. Конъюктурный и конкурентый феномен действительности, поставленный волей Творца в центр мироздания, космоса.

Тема Любви к человеку у Пушкина вне конкуренции, вне низких стилистических заквасок. Вера в светлое предназначение человека – концептуальный Светильник в творчестве поэта, его Катехезис, Авангард позитивного мышления. Поэт вел землянина из мира дольнего, бесприютной обители души тревожной, в мир горний, «божественно чистый»

Труд у поэта Пушкина – не избитость, не недомогание души тоскливой, а мужицкий, по -настоящему труд чернорабочего, бурлацкий- напряженный, кропотливый и неустанный. Отдыхом праздным для поэта были лишь в образном представлении автора «метанья снов ночных».

Творческим детонатором для Пушкина в труде поэтическом являлось предвосхищение, что в душах людей прорастет семя брошенного им зернистого слова обильным цветением живого первозданного чувства – жить со всем жаром солнца: «Невозможно обозреть всех его (Пушкина) созданий и определить характер каждого: это значило бы перечесть и описать все деревья и цветы Армидина сад» – (В. Г. Белинский, Литературные мечтания).

«…Только прикоснусь к его строке —И потонут все ночные тениВ этой вечно утренней реке…И свечой горя в тумане тусклом,Пробиваясь ландышем в пыли,Каждой жилкой биться вместе с пульсом,Русским пульсом Матери – Земли».

Переставляя своих богов, слова и образы, по усмотрению недремлющего поэтического внутреннего взора, вверив себя чуткой подсознательной душевности, Пушкин воспроизводит вовне фонтан чудодейственных строк, коктейль великолепных речевых оборотов, называемых автором данных строк с очаровательной иронией» мое эгоистическое милое сумасшедствие» :

Я вижу берег отдаленный,Земли полуденной волшебные края;С волненьем и тоской туда стремлюся я,Воспоминаньем упоенный…

Образ обобщённый, многозначный. Сильный. Колоритный.

Мотив неумирающего Человека – из древнего пришедший «В тебе есть все… В тебе – извечные пути». А впоследствии с пушкинским моральным корпусом соотнесла свой «Реквием» Ахматова: «Опять поминальный приблизился час, /Я вижу, я слышу, я чувствую вас…».

Трагизм судьбы человеческой переходит у Поэта границу тления, чтобы вернутся живым финалом, пушкинским Истинным нектаром, что присутствие Смерти дарит присутствие жизни. И История мученичества, ветхой Старухи у пепелища человека, облагороженная величием строк Пушкина, симптоматически переходит в историю подьема человеческой жизни:

Эллеферия, пред тобойЗатмились прелести другие,Горю тобой, я вечно твой,Я твой навеки, Эллеферия!

(Слово «эллеферия» греческое, в переводе на русский означает «свобода» – авт.)

Мировоззренческая установка Пушкина проста и не затейлива: кто не верит в себя, тот останавливается на подступах к раю: «Жизнь есть лишь то, что ты думаешь о ней» (император Рима и философ по совместительству М. Аврелий). У поэта своя судьба, своя доля и своя мечта – смотреть на мир глазами счастливых людей, потому что у них соблазны и вожделения не подавляют увлеченность, страстность и развитие и во всякой неудаче они видят новый опыт, новую мораль, новое поученье: «Величайшая слава не в том, чтобы никогда не ошибаться, но в том, чтобы уметь подняться всякий раз, когда падаешь».

Творит огненно и остро, живет азартно, проявлением эмоций, настроений – не цепенеет, внося в мир свои неповторимые пушкинские стили – воспевание незримой связи звезд, пространства и человека:

Мороз и солнце; день чудесный!Еще ты дремлешь, друг прелестный —Пора, красавица, проснись:Открой сомкнуты негой взорыНавстречу северной Авроры,Звездою севера явись!

Да таким проникновенным и чувствительным словом, когда хочется ему душу отворит, чтобы растворилась печаль, вернулась ласточкой молниевидной изьятая из жизни весна и почувствовать как светла жизнь и так красива, будто на белый снег упали янтарные грозди рябины.

Словно вкушаешь молодильные яблоки Гесперидова сада и ощущаещь, что опрокидывается на тебя полный ковш живой воды, берущей начало в новозаветных преданиях. А память вытаскивает из своих дальних сусеков высказываник Ф. Ларошфуко, точно выражающих суть описываемого состояния:

«Ветер задувает свечу, но раздувает костер».

Высвечивая мифопоэтическую изнанку обыденного мира, изгоняя из него буквализм – это искусственное гетто- Пушкин увязывает надежду человека не с филологически трепетными изысканиями, а с хирургическим вмешательством, когда анатомическим ножом вскрывается боль, слепящая свет, и с гальваническим прорывом в потаенные уголки души:

Я стал доступен утешенью;За что на бога мне роптать,Когда хоть одному твореньюЯ мог свободу даровать!

В авторском исмыслении, поэт поднимает на высоты запредельные мысль следующего исторического чертежа:

«…каков дух времени и каковы люди стали. На крапиве не родится виноград, из лжи не выведешь правду; из смешения лени, равнодушия, невежества с безумием и развратом не возникает сам собою порядок. Что мы посеяли, то и должны пожинать. Всем неравнодушным к правде людям очень темно и тяжело, ибо, сравнивая настоящее с прожитым, давно прошедшим, видим, что живем в каком-то ином мире, где все точно идет вспять к первобытному хаосу, и мы посреди всего этого брожения чувствуем себя бессильными».

В стихах Пушкина переплелись мотивы античных мифов и ветхозаветные сюжеты, в них звучат легенды Средневековья, пульсируют идеи эпохи Возрождения и мысли античных философов:

Адриатические волны,О Брента!…услышу ваш волшебный глас!Он свят для внуков Аполлона:По гордой лире АльбионаОн мне знаком, он мне родной…Язык Петрарки и любви…

Пушкин отыскивает в этом историческом безмерном океане те житейские вещи, ту силу светлого смирения, которого праведники ищут в вере. Он создает и делает это триумфально, ярко, захватывая капитально всесилье Добра, пришедщее из древнего, далекого: «…домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников». Еще древние подметили, что порою полезно принадлежать другим, дабы другие принадлежали тебе. Некая старуха – провидчица, согласно легенде, сказала римскому императору Адриану: «…иногда складывай с себя сан».

Яркая образность и лаконичность изложения, приближение художественного мира подчас к языку и обычаям того времени, придавали стилю Пушкина привкус вечного – живая античность, сочная мифологическая и библейская колоритность смотрят на нас первозданной свежестью:

Пейте за радостьЮной любви —Скроется младость,Дети мои…Кубок янтарныйПолон давно.

Глава «Моральная инструкция бытия»

Поэзия Пушкина тяготеет к метафорической образности и притчевости, красочности и живописности, самоироничности. В его поэзии – соль и мед, горе и ликование, он радуется, на взгляд автора, что может простить, смеяться беде в лицо, упасть в нелегком бою и смело встать. Его духовный ориентир, моральная инструкция бытия – жест молитвенный, подобием секир, точный нацеленный в сердце и ум православные. У него Ум играет свой шедевр на судьбах человеческих, недаром Пушкин называет его «бессмертным солнцем человека»

Графически литой и зрительно четкий образ этот хорошо подчеркивает сакральную самость поэтического дара Пушкина в его поэтической аллегории. Образ цветистый, живописный, четкий. Какой матерый кусок нашего существования отколот – содрогание по телу проходит, словно апокалипсические молнии пронзили, будто «небо по жилам протекло».

Жеская конструкция мыслительных процессов, ее предельная консервативная форма, выстроенная на иерархизации, подчинении принципам и правилам, для Пушкина универсальный социум, где можно быть одновременно глубоко лиричным и философичным, и пребывать в неге фольклорной стилизации, и в романтических мечтаниях. Своей поэтической строчкой Пушкин легко передает аромат любой эпохи, любой вещи. Как бы подтверждая, что его таланту под силу всякая стихия – одушевленная и застывшая, живая и камнем-валуном придавленная:

Придет ли час моей свободы?Пора, пора! – взываю к ней;Брожу над морем, жду погоды,Маню ветрила кораблей…

Здесь ему помогает обостренное чутье новизны, способность в хорошо знакомом видеть необычайное и неиссякаемый кладезь феерического воображения, исполинской фантазии, что помогает ему выгонять сор из неприхотливой жизненной избы, превращать его в жемчуг с блистательным перламутром. Здесь ему подвластен тот особый талант, и состояние души, и нечасто встречающаяся способность взрослого человека быть ребенком со скатившейся с глаз «милой слезинкой». Мечтает, «…могучей страстью очарованный»:

Под ризой бурь, с волнами споря,По вольному распутью моря.Когда же начну я вольный бег?

Пейзажи Пушкина наполнены сочными образами, красками, запахами, звуками. Он умеет видеть, слышать, осязать природу в тончайших оттенках ее бытия. Поэту хватает нескольких образных запоминающихся мазков, чтобы нарисовать выразительную картину природы:

Полезен русскому здоровьюНаш укрепительный мороз:Ланиты, ярче вешних роз,Играют холодом и кровью.

Немалое место в творчестве Пушкина занимают поэтические размышления о явлениях высоких и вечных – Боге, вере, душе, противостоянии Добра и Зла, сущности и смысле бытия, добродетели и греховности, о существовании за гранью бренного мира… Многие из таких стихотворений несут на себе печать его самобытности и дарования. Это происходит потому, что он вынашивает и растит их в себе, как моллюск жемчуг: «своих границ не ведает поэт». Неожиданные, пронзительные своей парадоксальностью выражения, обволакивающие его стихи в воздушный искрометный мираж, ошпаривающие демонической кипящей лавой, исторгнутой с Небес до самых отдаленных углов земной ойкумены.

Стихи Пушкина отличает невероятная внутренняя энергия. Они взрывные. Они рождаются на пределе. Сама же он – натура горячо страстная, пылкая, чувственная, эмоциональная, темпераментная, полная душевного огня. И многоликий:

…Волшебный край! очей отрада!Всё живо там: холмы, леса,Янтарь и яхонт винограда,Долин приютная краса,И струй и тополей прохлада…

Устами поэта жарко и страстно говорит сама жизненная суть, древняя и непобедимая, непостижимая и загадочная. Глаголит о первозданном и вечном, но уже в новом аккаунте, в планетарном социуме, на новом эволюционном подьеме человеческой души:

Поля, холмы, знакомые дубравы!Хранители священной тишины!Свидетели моей тоски, забавы!Забыты вы… до сладостной весны!

Поэт всецело держатель гармонии формы и содержания. Благодаря чему и достигает выразительного художественного эффекта «очарования пластикой душевных переживаний» – как бы растворение многовековых иллюзий в пламени вечности, в тишине всеполглощающего одиночества.

Автор позволил себе набросать легкие инвекции относительно пушкинской «лиры вдумчивой: Он – «честно льстит// ласково манит//растит и лепит в себе Бога и дьявола// потаенно плачет о венке лавровом// хочет тихо сесть у вечерней речки рядом с костром// и не дергаться в своей амбициозной иллюзии».

И, главное для его душевной устойчивости и эстетической самодостаточности – «я хотел бы, чтоб осозналось и ушло все ложное». Таким способом поэтической рифмовки, глагольным моноримом, поэт усиливает и подчеркивает проходящую духовную нить, связывающую все стихи-

Ах! ведает мой добрый гений,Что предпочел бы я скорейБессмертию души своейБессмертие своих творений.

Родина милая, отечество, рождение и смерть, высокое и вечное, любовь и непреходящие человеческие ценности, свет – как друг человека и богов, звездный интерьер ночной атмосферы, полное бытие природы… – для поэзии Пушкина вопросы стержневые, архаичные и традиционные, как свойственные русской лирике в целом:

Буря мглою небо кроет,Вихри снежные крутя;То, как зверь, она завоет,То заплачет, как дитя.

В их окружении поэт чувствует себя комфортно и уверенно, пропитывая этот громадный пласт русской словесности великолепным вальсированием редкой индивидуальности мыслей, слов, мифологем – по образному выражению автора, в чертогах памяти поэта они демонами живут, образами своими населяют:

Сквозь волнистые туманыПробирается луна,На печальные поляныЛьет печально свет она.

Своим поэтическим и философским даром, смесью речевых смыслов Пушкин, словно Вергилий в «Божественной комедии» Данте дает каждому из нас общий сценарий, ставший архетипом здравого смысла человечества: наша судьба -это неведомая страна, и каждый из нас плывет туда на своем корабле, и каждый из нас кормчий на этом корабле и ведет корабль своим собственным путем.

И слышится нам предупреждающий окрик поэтического сокола (в речитате автора): «…выбивайтесь из общего табуна, покидайте общие овины и стойла, вы не овцы, которых ведут на убой… в каждом есть солнце, зажгите его».

Мы очарованы эпикурейской мощью Александра Пушкина, мы поддаемся его апокалипсическим убеждениям и словесной инквизиции, проводящей полную инвентаризацию всех наших внутренних темных подвалов; мы начинаем размышлять, открывать неношенные возможности творить и воплощать свои мечты, на многие привычные вещи изменять угол зрения и точку отсчета и просто жить в Процветании, назначив жизни собственную цену и создавая собственные ценности: «Если не можешь или не хочешь делать хорошо, лучше совсем не делай»:

«Полет души… Он вечен и высок.Полет души… Он невесом и светел»

Пушкин ведет нас дорогой, о которой чуть позже сказал мудрец и пророк Толстой: «Чтобы жить… надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость».

Вне своей монументальной поэзии и помимо могущественного таланта, приводящих в восхищение одних и вызывающих ненависть других, граничащую с умственной патологией, безумием, Пушкин имеет земную судьбу и земную участь.

Брожу ли я вдоль улиц шумных,Вхожу ль во многолюдный храм,Сижу ль меж юношей безумных,Я предаюсь моим мечтам.

И возникает неподвластное читателю состояние, что рос поэт как ландыш, в лугах и рощах свободных под шелковый шелест музыкального и романтического весеннего ветра, лунный свет, сгущаясь, вместо росы падал на траву и листья. Теплое, нежное и ласковое, как волосы невинной девушки, в дуще поэта вызревала поэтическая поляна, вся в цвете и солнце: