Записки прабабушки

Святками братья приезжали, и мы по обыкновению тихо сидели дома, иногда катались, эти святки еще тем разнообразились, что ожидали смерти Ав <дотьи> Дм <итриевны> (а она благополучно здравствует до сих пор), которая лежала очень больная, желала причаститься, но попы ей не нравились, а не говела она несколько лет, говорю об этом, потому что Миша тут отличился, насильно причастил Ав. Дм. Мама и тетя все волновались, что она умрет без покаяния, и вот мой братец, катаясь, встретил кладбищенскаго священника и позвал его на утро приехать со св. Дарами. Является и выпаливает, что завтра Алексей Петрович приедет с дарами. Ав. Дм. руками и ногами, она вишь не приготовилась. Миша: «Теперь уж, Ав. Дм. поздно, завтра в 7 часов батюшка приедет!» Утром пришлось ей исповедоваться невольно. По обыкновению накануне Крещения тетя повезла братьев, и снова одна между трех старух. Маша в это время уже постоянно жила дома и изредка на неделю приходила к нам, именно тогда, когда приезжал Ан. Ад., перешедший от П <иотровского> к Селезневу управляющим и почему то враждовавший с Машей, при встрече с нею не кланялся, она тоже злилась на него, но все таки старалась быть при нем, собственно как они помирились, не помню, как то раз он долго с ней сидел у нас в гостях и все что то шепотом говорил ей. Думается, что он ревновал ее к Ал <ександру> Ан <тоновичу>. С этого вечера он опять стал ухаживать за нею, и мучал же он ее, она худела и болела, мои старухи страстно хотели что бы он женился на ней и всячески поощряли, иногда только тетка, не отличавшаяся у нас деликатностью и долго не видя результатов ухаживанья, принималась его невыносимо ругать и уверять, что он женатый и она это верно знает; но вот он наконец сделал предложение моей матери (почему ей?), помню, уже собравшись ехать, он просил маму поговорить с ним наедине, идут в спальню и там он сватается к Маше, конечно, как только он уехал, мама, сияющая, одевается и крестится и говорит: «Хоть бы моей Бог дал такого жениха!» Мне значит. (Ан. Ад. был препротивный, вральман и скверно о всех женщинах говорил, везде грязь выдумывал). Идет мать к тете Анюте, там, как потом рассказывала, тетя Анюта заплакала и сказала: «отдавайте, как хотите». И вот закипело у нас шитье приданого, Мама, Соня и я шьем, т. е. мы то с Соней только дурачились, но обе Маши, мама работали много, мама сама сшила ей венчальное платье, и сшила хорошо. Предложение было сделано в Феврале, а свадьба назначена в Сентябре, время было достаточно хоть и не для такого приданого, но нам всем делать буквально было нечего, и начали шить, размеряют, раздумывают, тетка в очках с озабоченной миной мерит какую нибудь навлочку и 10 раз в день сходит в лавки за какой нибудь безделицей, вроде тесьмы, иголок, сразу не купить, ведь приданое делается, надо сейчас тесьмы, идет за тесьмой, через час пуговицы понадобились, идет за пуговицами, любила покойница ходить без конца, ведь так много было свободного время, работать же не любила.

Наступил Сентябрь, приехал жених и ему пришла фантазия, чтобы мама пригласила попа и переговорила о венце, мама приглашает о. Дмитрия от Покрова, тот пришел, а я и Маша забрались на мамину кровать и слушали из спальни, как Ан. Ад. заикаясь просил о. Димитрия его венчать и показывал свои бумаги, тот говорил, что он Ан. Ад. венчать не может, так как у него в паспорте не написано «холост». Маша бедная даже застонала. Значит свадьба откладывается. Уехал Ан. Ад., ушла опечаленная Маша и принялась тетя Лида ругать Ан. Ад. и кричать: «Отказать ему подлецу! Женат он мерзавец!» На все это мама говорила: «Не ори, отказать недолго, а если она его любит!» (в чем я сомневаюсь, а выходила, потому что положение ее без исхода, 27 лет и отравленная жизнь дома, впереди еще хуже, «старая дева», чего в наше время страшно боялись). Мама от досады свернула венчанное платье и уложила в сундук. Так и потянулось у нас, от жениха ни слуха, ни духа, как то написал Маше, что священник о. Федор того села, где Ан. Ад. жил, написал ксендзу об Ан. Ад., а Ан. Ад. был уже православный и православие, как я уже писала, принял во время мытарств после 63 г., и какая-то сердобольная барыня его помазала миром, и еще будто хотела тогда выйти за него замуж. Так он сам рассказывал, но ему верить нельзя, он и на родную мать готов был нанести, как говорится, церковную тать.

В ожидании свадьбы наступили Святки, приехали братья и Маша вздумала устроить костюмированный вечер, шьем себе костюмы, мы, П <окровские>, Маша с братьями, веселимся от души, Маша просто забыться хотела. Сначала шили костюмы, потом вечер, и мы не видали, как Святки прошли. Забыла сказать, что у нас под новый год всегда была всенощная, приезжал кладбищенский священник служить, потом пил чай у нас, встреча года была значит с молитвой, да действительно, как то тихо, мирно мы встречали много лет таким образом. Снова будни и я одна между 2х старух (Ав <дотья> Дм <итриевна> эту зиму не жила у нас, а приехала только в Январе), которые очень озабочивались, что Ан. Ад. не является, не был Святками. Мама нанимает лошадей и посылает Петю к нему и говорит: «Не будь мокрой курицей!» Съездил Петя и говорит, что от ксендза все еще нет ответа, тетка опять за ругань, как сейчас помню этот день, метет пол и ругает Ан. Ад. Я молчу, молчит и мама. У нас в Январе было несколько дней к ряду именины и рождения, 23 Января рождение Маши, 24 рождение тети Лизы, 25 рождение тети Лиды и 26 именины Маши, отпраздновали мы эти дни, а жениха нет как нет, а через неделю масляница. 27го вечером приходит Маша и говорит печально: «приехал Ан. Ад.» Мама: «Ну, что ж, свадьба?» «Завтра он назначает свадьбу» отвечает Маша. «Завтра, а у нас ничего не готово, и денег у Ан. Ад. нет!» Мама дает Маше 100р, еще берет деньги и едет покупать кольца, фату и свечи. Мы же с тетей идем к тете Анюте, там непременно захотели благословить жениха и невесту, а дома прислуга моет полы, так как от венца Маша захотела приехать к нам, больно уж дома было неприглядно. В 10 часов их перевенчали, Маша была страшная, всегда была такая хорошенькая, а под венцом желтая, старая; были Покровские с отцом и матерью, дядя Николай с женой и дочерью горбатой Анютой, братья Маши и ее старики и единственный посторонний человек, это Петей приглашенный шафер, присяжный шафер нашего города, чуть не 40 свадьбу шаферствовал у Маши. Соня и я дурачились очень, обе напились донским до пьяна, обе были молоденькие из всей компании, молодые у нас пробыли до глубокого вечера, 29 утром уехали в деревню, проводивши их, мы вернулись домой все вспоминали нашу свадьбу с няней Анной Афанасьевной, которая уверяла, что я лучше всех была, оно и немудрено, когда никого не было, в этот же день приехали Ав <дотья> Дм <итриевна> и Анна Ивановна, наша милая Анна Ивановна получила место начальницы в прогимназии. Тут скоро я прихворнула, у меня появились чирьи на колене, верно простудилась на свадьбе.

Весной мы с мамой ездили в Орел за братьями и потом из Орла поехали в Воронеж к Митрофанию, собственно Воронеж мы тогда не видали, были в монастыре, религиозности во мне совсем не было, да также и в юных братьях, любопытство было да и только, вообще на сколько помню, где я бы не была в монастырях, на меня не производило это никакого впечатления; да и мудрено, жирные монахи, служба молебна, как говорится: «Нашим, вашим», обирание денег не могли иметь влияния на мою чуткую душу. Из Воронежа мы поехали на лошадях в Задонск, эта поездка была приятна, погода была чудная, ехали 80 верст, останавливались кормить лошадей на постоялом дворе, еще не рассветало выехали, все это было не заурядно, а ново.

В Задонске мы побывали в монастыре Тихона и ходили пешком в женский монастырь, бродили по городку и на лошадях же поехали до Ельца, и там уже по железной дороге домой; этим же летом Маша захворала, ее привезли из деревни, говорили, что началась женская болезнь, от которой она всю свою жизнь страдала. Осенью Колю взяли в солдаты и увезли в Киев, еще скучней стало, он ежедневно ходил к нам, теперь оставался один Петя нашим ежедневным посетителем, а Саша начал пить, не смотря на свои юные годы. Через Машу мы познакомились с семьей конторщика Ан. Ад. и я полюбила очень старшую дочь его Таису; их было две, обе были необразованые, почти безграмотные, но Таиса была милая, Лиза глупей, бабушка и мать были антики своего рода, таких теперь не встретишь, да и он тоже, когда то блестящий офицер, как и почему судом офицеров заставленный выйти из полка, без денег, говорили, что он вину женатого товарища принял на себя. Потом Н <иколай> А <лександрович> к какой то графине поступил в роли чуть ли не шута, и вот графиня, желая показать своей 7 летней дочке свадьбу, женила его на Авдотье Иван., дочке мелкопоместной дворянки, 16 летней девочке, у них было 7 десятин земли или около того. Женившись Н <иколай> А <лександрович> какими то судьбами попал конторщиком к Селезневу за 15р., будто когда Селезнев спросил, сколько он желает жалованья, отвечал: «15р.» Жили они в избе, перегороженной досками, девочки спали в чулане, тут же была и кухня, вонь у них была не вообразимая, Н <иколай> А <лександрович> никогда не говорил со своими, сидел за перегородкой, читал и клеил коробочки, в обществе играл роль шута, например придет к Ан. Ад., начинает. «Вот я шел, шел, шел…» без конца говорит это. Я ему скажу бывало, когда надоест: «Пора, Н <иколай> А <лександрович> уже придти!» «Вот я и пришел, пришел…» и опять без конца. Раз он как то мне сказал, что он хочет написать о своей жизни, не знаю написал ли? в чем сильно сомневаюсь, в нем все было мертво. Ав <дотья> Ив <ановна> все болела и говорила, что она «у смерти», но болела кажется в воображении, вечно лежала и только в прошлом году умерла. Бабушка была просто страшна, но умна, прожила чуть не до 100 лет, мы с Мишей ее даже любили, она была оригинальна, они стали часто бывать у нас, Ав <дотья> Ив <ановна> лечилась в городе. Познакомились мы с ними за годы Машиного замужества, знакомство это было смешно: идем я и мама к тете Анюте, дело было летом, видим, едет пара кляч, мужик в посконной рубахе сидит впереди, а сзади три закутанные фигуры в громадные платки, все четверо громко между собой разговаривают, поровнялись с нами, одна фигура (бабушка) обращается к нам: «Позвольте Вас спросить, где тут живет Ю <лия> С <тепановна> З <юзина>? «Это я», говорит мама. «Ах, Господь Бог Вас послал нам, мы ведь к Вам, Ю <лия> С <тепановна>, едем, Ан. Ад. говорил нам, что Вы такая добрая и Вы нам бедным поможете, мы первый раз в городе, никого не знаем!» Мамочка моя сейчас же повернулась домой, и они потащились за ней, я же пошла к тете и тут в лицах представила, что какие то кикиморы ехали искали Ю <лию> С <тепановну>. Маша, Соня и Маша П <окровская> сейчас же отправились к нам смотреть антиков, да действительно было на что посмотреть, в город они попали в первый раз в жизни, одеты были невозможно, платья допотопные, они приехали лечиться и по совету Ан. Ад. прямо к нам, так как мама наша была душевный человек. Смешны были очень, мама пригласила их ужинать и вот они все три стараются есть с одной тарелки, мама передает тарелки, а они благодарят и говорят: «Не беспокойтесь, мы с одной!» Утром тетя Лида их к доктору водила. Уезжая, бабушка подходит к маме и спрашивает: «Сколько, Ю <лия> С <тепановна>, вы с нас положите за ночлег?» Мама и глаза вытаращила, бабушка кладет перед ней 40к. Ну, где теперь такие антики? Но потом с приездом Маши в село девочки начали преображаться, она большое внимание обратила на них, стала Таису возить с собой к нам, занялась их костюмами, вот с грехом пополам стали походить на людей, хотя Таиса и Лиза говорили: «Крипива, вириятно, встревать». Когда они попали в первый раз на ст. железной дороги, то жандарма, в то время ходившего в медной каске, приняли за самого большого начальника. Таису уже сватали разные деревенские лавочники, как то мы зимой были у Маши, ездили к ней на именины, прогостили у нее 10 дней и вот в течение этих 10 дней при нас, раза четыре приезжали сваты с женихами; одно такое сватовство я видела даже.

Вздумали мы кататься на салазках, Петя, Таиса, Лиза и я, идем на лед, вдруг от конторы бежит девка и зовет Таису, та уходит. Накатавшись идем к ним в хибарку, вижу, Таиса в новом платье сидит и какие то бабы, мужчины, бабушка угощает чаем, когда мы с гамом и шумом влетели, то Ав <дотья> И <вановна> и бабушка страшно сконфузились, даже и присесть не пригласили, пошли мы с Петей удивленные, уже Ан. Ад. объяснил, что это еще жених приезжал. Даже тетя Лида сватала ей приказчика и устраивала смотрины у нас, и я играла в дурачки с женихом и невестой. Смехота да и только, она жеманится, а он искоса на нее поглядывает. Старалась тетя, но жених заломил 2 тысячи, а бабушка давала 1000. Таиса часто у нас гостила, Миша и танцам обучил. Через два года после свадьбы Маши я долго у нее гостила летом, Таисы не было, она и Ав <дотья> И <вановна> уехали в Орел к родственникам, Ан. Ад. все толковал, что Таису там непременно просватают, уверял, что все оттуда писали письма, и вот Ав. И. собралась и уехали, тоже настолько просветилась, что даже в губернский город покатила ее дочка. Раз как то Ан. Ад. не было дома, мы с Машей долго проспали, еще Маша лежала, влетает Лиза и говорит: «Наши приехали, бабушка и мамаша Вас просят сейчас же придти, а я побегу к матушке Ев. Петр.» Уж не Таису ли просватали? спросила Маша. «Не знаю, ничего не знаю», говорила Лиза уходя. Идем. Входим, видим, сидят все за чайным столом, попадья уж тут, просят и нас откушать чаю, садимся. Бабушка встает и торжественно говорит: «Поздравьте, господа, Т <аисию> Н <иколаевну>, она дяствительно (она так выговаривала) выходит замуж!» Надо было видеть бабушку в этот момент, никогда и ни у кого до комически торжественного лица я не видала, как у нее. Поздравляем, целуем невесту, спрашиваем, кто он? «Не знаю!» отвечает невеста. «Нравится ли?» «Не знаю!» Глупо улыбается и только, Маша даже рассердилась, а бабушка твердит: «Жаних, как жаних!»

А мамаша твердит: «Вежлив, как он умеет ухаживать, не то что мой Миколай Александрович!» Становилось досадно, кто он не говорят, бабушка говорит: «Покажи, Таичка, жениха подарки!» Показывают шелковое платье, браслет, часы, но кто неизвестно, уже после узнали, что составитель вагонов; Таиса прямо поглупела, жеманилась и очень гордилась, что выходит замуж да еще в губернский город. Свадьбы я не дождалась, уехала домой, мама очень соскучилась без меня, прощаясь со мной, Т <аиса> очень плакала, мне стало ее очень жалко, без всякого рассуждения выходит себе замуж, да впрочем что ей было делать иначе, бедна, необразована, идти в горничные стыдно, все таки дочь офицера, но кажется именно так она не думала, а шла, потому что девушке надо выйти до 20 лет замуж, а после 20, все станут обегать и звать «вековушей».

В Августе мы поехали в Орел, Миша окончил корпус и его из Орла отправляли в Петербург в Константиновское училище, на ст. Хомутово. Маша хотела присоединиться к нам, ей тоже хотелось проводить Мишу. Подъезжаем к ст. под проливным дождем, Миша и еще его товарищ Алексеев выбежали смотреть Машу и провести к нам в вагон, слышим голос Маши сказавший: «Миша!» И с ним идет Таиса, Лиза и муж Таисы, именно встреча с Т <аисой> совсем была неожиданна, я ужасно обрадовалась Т <аисе>, очень интересно было видеть ее мужа. Весело ехалось нам в этот раз, до сих пор в памяти эта поездка, которая по веселости ни разу не повторилась после, всю ночь мы шалили, соседи не могли быть нами довольны, такой в вагоне был шум, Сережа и Лиза заснули и вот Миша, муж Т <аисы> и Алексеев их связали друг с другом, они спят себе и ничего не слышат, будим, вот тут потеха, они, ничего не понимая, не могут отделиться друг от друга, чуть не подрались между собой, пока сообразили в чем дело, Лизе было 15 лет, а Сереже 14. В Орле мы пробыли 5 дней, были несколько раз у Т <аисы>, обстановка у нее мещанская, дом свой (теперь отлично живет, хорошая и разумная мать, дочь у нее фельдшерица, поняла, что теперь, как она вышла замуж, уже не выходят). Мишу увезли в Питер, а мы поехали обратно втроем домой. Снова потянулась до одури скучная жизнь, Святками приезжал один Сережа, Миши не было, грустно нам было с ним страшно, гуляли да дома сидели. 2го Марта мы были страшно потрясены убийством Александра II. Как сейчас помню этот день. Заметив 2го странное движение по улице и заунывный благовест в неурочное время, мама выслала свою прислугу на улицу. Настя врывается с улицы и голосит, прямо голосит: «Батюшку нашего убили!» Я вообразила что протопопа и кричу: «Петра Евграфовича!» «Царя, батюшку, кормильца нашего!» Мама заплакала и сейчас же оделась, и я тоже, и пошли к собору, на площади масса народа и служат панихиду, народ рыдает, заплакала и я когда вся масса пала на колени. Да, плакали об нем, заплачет ли кто либо теперь о Николае II? Разве перекрестится и скажет: «Слава Богу»?

Царь убит был 1го Марта, а у нас узналось только 2го. Рассказов было много и чего то все боялись, проклинали убийц, даже тетя уж не ругала Александра II за его мученическую смерть. Летом приезжал Сережа, и мы с ним ездили к Маше гостить, но скучно было страшно, Маша все время была не в духе и сильно придиралась ко мне, она вообще иногда сильно придиралась ко мне, то я ей не нравлюсь, не хороша собой, то держать себя не умею, иной раз прямо как ненависть чувствовала ко мне, а то ничего, еще в ранней юности я замечала это, бывало обидно, так вот и в этот раз. Пребывание в деревне было у нас на этот раз тревожное, кроме неудовольствия Маши, случился пожар, сгорела школа, это было 5 июля, день именин Сережи.

Маша выдумала печь блины, пришла Лиза, мы весело болтали, пока Прасковья начнет печь. Сережа был любитель блинов и очень смаковал предстоящее пиршество, вдруг раздается набат, с криком «пожар» мы бежим на улицу, школа близко усадьбы, рядом с деревянной покосившей церковкой, день жаркий, народу никого, Ан. Ад. тоже дома не было, мы бежим к попу, Сережа за трубой, Н <иколай> А <лександрович> трусит туда же, видим, Сережа сидит на трубе и палкой что есть силы погоняет лошаденку, сзади единственный рабочий и оставшийся машинист, все в поле, школа заперта и горит изнутри, попадья с ребятами таскают свое имущество, попа тоже дома не было, кругом училища два-три человека. Н <иколай> А <лександрович> разбил окно и спас хрустальную вазочку учителя, стоящую на окне – это единственная вещь спасенная; мы с Лизой вздумали носить воду, схватили кувшин у попа с квасом, вылили в бочку, да форму от кулича, и отправились к реке, Лиза набрала водой кувшин, а я громадную форму, с которой еле-еле выбралась из грязи, ноги вязнут, то одну туфлю оставлю в иле, то другую, воды так и не наносили. Сережа с машинистом качали трубу; подъехал батюшка и сменил Сережу, Маша с образом стояла у ворот, школа благополучно догорела, и догорела до бревнушка. Блины мы ели уже только в 6 часов вечера, которые были отвратительные, кислые.

Помню еще страшную трех дневную грозу, которой я трусила страшно, вообще я ее боялась, но эту в особенности. Был у нас в этот вечер о. Феодор, и я что-то с ним поссорилась, уходя он сказал обращаясь ко мне: «Убей Вас грозой!» Туча заходила страшная, это было еще до пожара, кроме меня и Сережи гостил у Маши Саша, он и Сережа крепко спали, Ан. Ад. беспрестанно их будил, так было страшно, Маша на коленях читала акафист, я же вообразила, что вдруг слова попа исполнятся и меня убьет грозой, забралась между шкафами и сидела так всю ночь, такую грозу во всю свою жизнь я видела один раз, в эту ночь 500 человек погибло под Чернью, так называемая «Кукуевская катастрофа»8, это верст 50, 60 от Спасского, где мы были. Ливень был такой, что там вымыло насыпь и рельсы висели на воздухе, поезд провалился в шумящий поток. Повторяю, гроза продолжалась три дня, но уже с меньшей силой, сидим в доме, Ан. Ад. получает газеты и читает о смерти Скобелева, мы заплакали, это был герой Турецкой войны, Ан. Ад. пишет записку попу: «Горе нам, Скобелев умер!» Поп сейчас же приходит и говорит: «Ты не врешь!» Ан. Ад. читает, когда прочел: умер генерал от инфантерии М. Д. Скобелев, поп качает головой и говорит: «Ишь какая болезнь!» Он вообразил, что этак названа болезнь от которой умер Скобелев. Сережа начал при всеобщем смехе ему объяснять.

Прогостили мы недели три, так как повторяю, что Маша все время была не в духе, я рада была уехать, помню раз я даже плакала от ее придирок, выехали мы с Ан. Ад. до свету, скверно себя чувствовали, спать хотелось страшно, холодно, дремлется, часов в 7 мы приехали домой и мама нас встречает словами: «У нас гости, Пиотровские, мать и дочери», не видали мы их лет 7, интересно возобновить старое знакомство, но в первое свидание ни барышни, ни мы не чувствовали приятности, стеснялись, они все с друг другом разговаривают, говорим друг другу «Вы». Промучались целый день и вздохнули свободно, только после отъезда их, не понравились они нам, потому что они взглянули на нас свысока, только что выдержали экзамен при харьковском университете (за 4 класса сдали) а я только с домашним образованием. Ну это скоро с них сошло и при второй встрече с Настей, которая сама сказала: «Будем попрежнему Будем попрежнему на ты!» сразу встали на дружескую ногу. Настя болезненная, но очень умненькая девушка, но немножко экзальтирована, как все обиженные природой, она кособокая, но личико хорошенькое, рост страшно маленький, чем она очень проигрывала. Вера тоже была недурна, с чудным цветом лица, с миньятюрной фигуркой и густой темной косой, но характером хуже Насти, много о себе думала, хотя только воспитанница П <пиотровских>, дочь дьякона, когда у П <пиотровских> умерла вторая дочь Женя от дифтерита, то Ал <ександр> Ан <тонович> взял Веру и воспитал наравне с Настей.

В Августе приехал Миша из Петербурга на 3 недели, Сережа при нем пробыл только три дня. В день Мишиного отъезда мама подходит ко мне, а я еще спала, и говорит: «Ты здорова?» «Здорова», отвечаю удивленная этим вопросом я. «Так едем Мишу провожать в Москву, потом к Троице и на выставку». Не помню себя от радости, кажется и во сне не видала возможности побывать на выставке. Едем, в Москве распрощались с Мишей, поехали к Троице, в дороге познакомились с одной купчихой вместе с нею поселились в N и вместе с нею обозревали Троицкую лавру, ездили в пещеры и в Вифанию, впечатление совсем не религиозное у меня, хотя на этот раз я с большим вниманием отнеслась к сему историческому месту, но монахи, это что то до безобразия скверное, жирные, нахальные, кудрявые и в атласе. Пробыли мы тут 3 дня и поехали в Москву, распрощались с Ав. Ан., славная она была, она поехала в Ростов-на Дону, а мы в Москве остались, приехав в гостиницу, еле напившись чаю, мы поехали на выставку, но улицу и как называлась гостиница не запомнили. На выставке действительно всего я насмотрелась, поражалась многому, и особенно произвели на меня впечатление картины, «Пожар Москвы» и «Неравный брак» остались в памяти. Очень поздно мы возвратились в Москву и тут то вопрос, где мы остановились, буквально не помним, устали страшно, остановилась конка «у Иверских ворот», слезли и не знаем куда идти, ходим, ходим, скоро ночь, а мы на улице, мама даже почернела в лице, верно и я была хороша, растерянные, обратили на себя внимание какой то госпожи, которая обращается к нам и спрашивает: «Не случилось ли с вами чего?» Верно были хороши.

Высказываем ей свою глупость. Она спрашивает: «Не поразило ли Вас, когда Вы выходили из своей гостиницы, что либо на улице, дом, церковь?» Мама вспоминает, что обратила внимание, что напротив громадный черный дом покоем. Она сейчас же вспомнила, что это книжный магазин Карбасникова, и проводила нас до него. Смешно и глупо вышло у нас это блуждание, показало до чего мы бываем халатны. Вернулись благополучно домой и снова потекла моя жизнь скучно-мирно, разнообразясь часто перепиской с Настей и Верой. Святками приезжал опять один только Сережа, были мы с ним на званом купеческом вечере, то-то тошнотворно то было, барышни сидят рядком и ни слова, за то ужин был до того обильный и так много пили мужчины, но дамы ни-ни. Но вечером по очереди хозяйка каждую приглашает к себе в спальню, там был полный стол бутылок и закусок. Долго мы с Сережей вспоминали разные казусы этого вечера. В Январе вернулся Коля из солдат и мы с ним поехали к Маше на именины.

В Марте умер дядя Андрей [Герасимович Райский], последние три года он все глупей и глупей делался, у него по всей вероятности был прогрессивный паралич. И чего только с ним не было в течение этих лет, раз сварил лицо в кружке чая, пришел из бани, ему тетя Анюта налила его громадную кружку и отнесла к нему в коморку, его уж не сажали за неряшество за общий стол. Старик попал как то лбом в кружку, дурно ли ему сделалось, заснул ли? Долго не несет он кружку, тетя посылает Сашу посмотреть, выпил ли он чай. Саша приходит и видит отца лежащим лицом на кружке, он поднимает его, лоб обварен, громадный пузырь.