Жизнь в молитве и любви

Мои встречи, с удивительным по доброте владыкой Константином, стали незабываемыми. Его интеллигентность, простота в общении с собеседником, вызывали глубокое уважение и любовь. Владыка был любим и верующими людьми и атеистами, а также любим людьми простыми и в высоких званиях и должностях. Владыку все воспринимали как любящего отца, иногда забывая, что перед ними заслуженный архиерей. Люди всегда уходили и уезжали от него утешенными.

Владыка Константин имел от Бога дар молитвы за людей, а его состояние непрерывного Богообщения давало чудные плоды в укреплении веры в Бога или в пробуждении веры у людей ранее отрицавших Бога.

Обладая большим духовным опытом, владыка успешно подкреплял своей молитвой, своим архипастырским словом многих в невидимой брани с врагами спасения.

Просветленное молитвой состояние владыки было настолько высоким, что после бесед с ним, я испытывал подъем духовных сил. Владыка никогда не раздражался, был милосердным к людям. Было необычно и приятно слышать часто душевно произносимые владыкой слова: «Простите меня».

Не могу умолчать о кулинарных способностях владыки. Он выпекал очень вкусные «драники» (картофельные оладьи) и любил радостно угощать ими гостей, а иногда и просто посетителей.

Владыка ни в чем не проявлял страстей, он был не притязателен в быту. Его скромное жилище соответствовало простоте владыки в одежде, в питании, в доступности всех желающих в любое время пообщаться с архипастырем. В скромно обставленной спальне находились иконы, постоянно горящая лампадка, узкая деревянная кровать и домотканый коврик на полу. Аскетическое убранство маленькой спальни владыки соответствовало его молитвенному состоянию, в котором он постоянно пребывал. Просветленное лицо и скромная одежда владыки подчеркивали его духовный облик.

Подвижнический образ жизни владыки: многочисленные поездки по приходам епархии, освящение построенных и восстановленных православных храмов, рукоположение священников, почти ежедневное участие в многочасовых церковных службах и многие другие труды владыки вызывали восхищение и удивление – ведь владыка уже был в преклонных летах.

В возрасте 84 лет владыка Константин посетил паломником Святые места в Иерусалиме. Немного раньше владыка посетил паломником Валаамский монастырь. Он любил шутить: «Я не старый, я взрослый».

Владыка часто был молчалив, это молчание было наполнено благодатью Святого Духа. Его не многословие было более значимо, чем многословие благочестиво говорящего. С благодарностью Богу владыка терпеливо и смиренно нес свой крест. На просьбы вопрошающих владыка отвечал «молитесь» и сразу же молился о них, и Господь посылал им просимое. Об этом свидетельствуют многие люди.

Смиренномудрым, любвеобильным к людям и неутомимым молитвенником сохранился в моей памяти образ дорогого мне приснопамятного архипастыря – архиепископа Константина (Хомич).

Протоиерей Сергий (Дмитрук)

Настоятель Михайловского храма с.Черск Брестского района

Я был келейником владыки Константина около четырех лет. Владыка был человек очень добрый. К нему шли все, с любыми вопросами, с любыми просьбами. И никогда он никому не отказал, всех выслушивал, был доступен для каждого, невзирая на то, кто пришел: батюшка, мирской человек, или какой-то руководитель, всех принимал доброжелательно, кто бы и когда бы ни пришел.

Невзирая на свой возраст, около 80 лет, владыка был бодрым, как говорят в народе, «жвавым». У владыки были больные ноги, но он был активным, энергичным. Владыка никогда не пропускал ни одной службы: ни праздничной, ни воскресной, а если утром планировал ехать куда-то на приход, накануне вечером служил в соборе. Во время моего послушания келейником владыка регулярно исповедовался у своего духовника о.Евгения (Семенюк).

Правило утреннее и вечернее, а также правило перед служением литургии владыка всегда читал сам, в уединении. Строго соблюдал пост.

Владыка был очень скромным архипастырем, пользовался не дорогими вещами, никаких излишеств у владыки не было: простые облачения, простенький подрясник и ряса. Были ли у него духовные чада? Был круг людей, которые регулярно приходили к нему за духовным советом, наставлением. Вставал он рано, ложился достаточно поздно.

В приемный день много часов подряд принимал людей, причем многие шли к нему без записи, просто по живой очереди. В свободный день он любил выйти за ограду и пройтись по городу или прогуляться по погосту, а когда нужно было получить пенсию, заказное письмо или отправить бумаги, то всегда ходил на почту сам, иногда в сопровождении келейника.

Очень много читал духовной литературы. Особенно любил жития святых. Никаких мирских увлечений у владыки не было.

При этом и в «не приемные» дни в домик владыки постоянно стучались люди, просили разрешения поговорить и всех посетителей владыка принимал прямо у себя в комнате. А если человек в душу западет, особенно понравится, что случалось достаточно часто, обязательно угощал чаем и всем тем, что было на кухне. Каждого посетителя владыка одаривал духовной литературой, которая очень часто воспринималась посетителем как дар прозорливости владыки.

Он не нес великих телесных подвигов, но нес непрестанные душевный и духовный подвиги простой человеческой доброты.

Его сын Андрей очень любил своего отца и, хотя он работал в Петербурге, приезжал в Брест на пасхальные праздники, на день рождения владыки 11 ноября, а также когда у него бывали служебные командировки в Беларуси. Когда Андрей приезжал, владыка обязательно встречал его на вокзале, а когда провожал сына, то с молитвой благословлял купе и вагон, в котором уезжал его сын.

Добавлю, что владыка никогда не был в отпуске, а если уезжал из епархии, то только в Жировичи, или в Минск на Синод, или в другую епархию на два-три дня на престольный праздник или особенное торжество.

Даже в больнице он никогда не лежал, а, если было нужно, проходил стационарное лечение, консультировался с докторами, но всегда был на месте, много молился и служил.

Смирение, терпение и излучаемая любовь владыки были его большим Божественным достоянием в архипастырском служении.

Протодиакон Георгий (Лисицкий)

Владыка Константин был очень доступен, близок в общении, отличался простотой, чувством такта, боялся обидеть человека, сам же никогда ни на кого не обижался и не сердился, во всяком случае, я его никогда не видел рассерженным, раздраженным. У него было удивительное смирение, которое проявлялось в общении и со священниками, и с простыми людьми.

Андрей Константинович Хомич

Сын владыки Константина, г. Санкт-Петербург

«…стяжи дух мирен и тогда тысячи душ

спасутся около тебя…»

Преподобный Серафим Саровский

Моя горячая сыновья любовь к отцу и желание описать его удивительный духовный образ подвигли меня на решение попытаться, как смогу, рассказать о жизни отца – приснопамятного архиепископа Константина. Кроме этого, написать воспоминания об отце меня просили многие люди, знавшие владыку.

Я не ставил целью художественно изложить свои воспоминания об отце. Читатель узнает из моих воспоминаний только те важные эпизоды из жизненного пути отца, которые глубоко сохранились в моей памяти и о которых, как мне кажется, интересно и полезно узнать многим людям.

Рядом с входом в кафедральный собор, в центре белорусского города Брест, среди пихтовых елей, находится могилка архиепископа Константина. Тихо, с благоговением и любовью, подходят люди, млад и стар, к могильному кресту владыки Константина. Веруют люди, что «владыченька поможет».

У могилы отца в Бресте

В благодарность приносят люди к могилке свои искренние рассказы: воспоминания и свидетельства о помощи в делах, которые совершал Господь по молитвам владыки Константина при его жизни и продолжает совершать после его упокоения.

Каким помнится владыка тем, кто его знал? «Он был нашим солнышком», «Святой был батюшка, таких теперь мало». Многие рассказы и воспоминания, полученные от людей, вошли в эту книгу.

Все, делившиеся со мной впечатлениями о встрече с отцом, говорили, что они получили от него ту духовную подпитку, которая придала им силы бороться с отчаянием, успокоила, укрепляла в вере в Бога.

Отец для меня и многих моих знакомых был образцом кротости и смирения. Он старался жить по Заповеди Христа: «Да любите друг друга»( Ин.15:17). Он с радостью общался с каждым человеком и я часто слышал от отца: «Ах, какой симпатичный человек!». В моей памяти явственно сохранился светлый, одухотворенный образ отца, его мудрые жизненно важные советы, за которые я сердечно благодарен ему.

Отец родился в крестьянской семье на хуторе Рог, близ деревни Бобрик Пинского уезда, Минской губернии (сейчас Пинский район Брестской области). Хутор Рог находился в дремучем лесу белорусского Полесья. В конце 50-х годов прошлого века хутор был ликвидирован и сейчас о нем помнят только пожилые жители близко расположенных к этому месту деревень Бобрик и Теребень. На хуторе жила многодетная православная крестьянская семья Хомичей. В этой семье рос мальчик Константин (мой отец), мама которого – Пелагея – умерла, когда ему исполнился один год.

Все Хомичи были заняты животноводством и земледелием: содержали коров и овец; производили и продавали молочные продукты, в том числе, сливочное масло, которое на Полесье славилось своим высочайшем качеством; обрабатывали землю, заготавливали корма и т.д. В этих крестьянских трудах, весь период проживания на хуторе, посильно участвовал малолетний Константин. Он пас скот, помогал на сельскохозяйственных работах, стараясь не отставать от взрослых. За это его все любили.

Взрослые в семье отца, занятые целыми днями работами, находили время бывать на богослужениях только в большие православные праздники. В семье не было принято читать религиозных книг или беседовать о вере.

Отец рассказал мне, что у него в детском возрасте возникло желание стать священником. Когда он пас скот, то одевал на себя покрывало и, взяв привязанную на веревке железную банку, наполненную углями, ходил вокруг костра, размахивал этой банкой, и громко распевал молитву «Отче наш».

Как-то ранним воскресным утром он, десятилетний мальчик, один отправился в церковь в деревню Доброславка, в 9 километрах от хутора. Шел через глухой лес, в котором нередко местные жители встречали волков. Отец говорил, что было немного страшно, но он молился и верил, что волки его не тронут. В Доброславке отцу сказали, что священник уехал молиться в другую деревню, отец побежал в эту деревню. Когда он прибежал туда, церковная служба уже закончилась.

Преодолев за день много километров, отец вернулся домой. В следующее воскресенье он снова отправился в церковь, где «на службе молился и просил Боженьку помочь выучиться на батюшку».

Его пылкое стремление посвятить себя на дело служения Церкви не угасло с детских лет и сохранилось на всю его жизнь.

Я спросил у отца: «Что тебя, малолетнего, подвигло к вере в Бога, влекло к церковной службе?». Отец ответил: «Сойдет на тебя, сынок, Дух Святой и ты без молитв и церкви жить не сможешь. Спроси у любого знаменитого ученого, художника, писателя и т.д., от чего или от кого у него талант и успехи. Если он православный человек, то скажет: от Бога». Потом отец добавил: «Когда случается беда, то крестятся и идут в церковь даже атеисты. Чем больше людей будут с Богом в сердце, тем сильнее будет наше государство».

До 11 лет отец жил на хуторе со своим отцом (моим дедушкой Андреем) и мачехой, а потом отца взяла к себе в город Пинск его родная тетя, крестная мать отца, Феодосия Михайловна Сахаревич. Она оплачивала все расходы по обучению отца в Пинском реальном училище.

Отец заботился о крестной по сыновьи до конца ее дней. Похоронена Феодосия Михайловна на монастырском участке кладбища в деревне Жировичи Слонимского района Гродненской области.

После завершения учебы в Пинском реальном училище, отец поступил в православную Виленскую Духовную семинарию, которую успешно окончил в 1935 году.

Во время учебы в Виленской Духовной семинарии отец был дружен со своими однокласниками, которые с годами стали известными архипастырями: приснопамятном Блаженнейшем Василии, митрополите Варшавском и всей Польши и приснопамятном Леонтии, митрополите Оренбургском

Вот что мне рассказал Блаженнейший митрополит Василий: «Костю мы, семинаристы, называли монахом. Ни в каких наших развлекательных мероприятиях он участия не принимал и все свободное от учебы время проводил в храме: убирал полы, чистил подсвечники, ухаживал за цветами и молился».

Отец был одарен Богом многими прекрасными человеческими качествами: незлобием, кротостью, смирением, добросердечием, бескорыстием.

Эта фотография сделана в один из приездов в Брест приснопамятного Блаженнейшего митрополита Василия, с которым отец поддерживал дружеские отношения всю жизнь.

Блаженнейший митрополит Варшавский и всей Польши Василий и архиепископ Брестский и Кобринский Константин

Большое участие в устройстве личной жизни отца приняла монахиня, матушка Репсимия, заметившая его молитвенное рвение во время учебы в Виленской Духовной семинарии.

Дело в том, что до закрытия женского православного монастыря в местечке Глубокое, в котором матушка Репсимия несла послушание эконома, она окормляла одну из воспитанниц и учащуюся монастыря, мою будущую маму, Александру Кондратьевну Хотянович. Кроме учебы мама несла в монастыре послушание регента хора и за хорошее пение хора даже была отмечена благодарностью Виленского архиепископа Тихона, будущего Святейшего Патриарха великого града Москвы и всея России.

После закрытия женского монастыря в местечке Глубокое все монашки и матушка Репсимия переехали в монастырь г. Вильно (сейчас г. Вильнюс). Мама тоже переехала в город Вильно, где устроилась работать медсестрой. Она по-прежнему навещала матушек, у которых часто бывал в гостях отец, он читал пожилым монахиням духовные книги.

По совету матушки Репсимии отец, после окончания учебы в семинарии в 1936 году, взял в жены девицу Александру.

Многие годы матушка Репсимия со своей келейницей, продолжали с любовью называть отца «наш Костенька» и даже находили силы приезжать в гости к моим родителям, преодолевая трудную дорогу из города Вильнюс в деревню Охово, расположенную в 16 километрах от города Пинска, из которого до деревни можно было добраться только пешком или «конной тягой».

Мои родители. 1936 год

Крепкое духовное единение придавало моим родителям силы стойко переносить все жизненные невзгоды, при любых обстоятельствах оставаться добрыми, всегда с любовью относится к людям и получать взаимную любовь от них.

В священнической жизни отца было много чудесных случаев, первый из которых случился вскоре после его рукоположения в священники, когда отец поехал в Свято-Успенскую Почаевскую Лавру. Поездка была связана с исполнением обета, данного отцом в семинарии: помолиться у чудотворной иконы Почаевской Божией Матери. На территории Лавры к отцу подошла юродивая и сказала: «Будешь монахом, будешь епископом, только не долго». Это предсказание юродивой было сделано в 1936 году.

Помню как отец, спустя много лет, спрашивал у мамы: «Как могла юродивая сказать мне «будешь монахом и епископом», когда я женатый священник?». Мудрая моя мама отвечала: «Если я умру раньше, а ты примешь решение уйти в монастырь, то монахом станешь, а вот епископом – только по воле Божией».

В 1936 году отец получил назначение служить настоятелем храма в село Охово Пинского повета Полесского воеводства.

До 1939 года отцу пришлось пережить давление католицизма на православную Церковь в Западной Белоруссии, но когда в 1939 году Западная Белоруссия стала большевистской, для отца, православного священника, начался еще более тяжелый период жизни. Православную Церковь стали планомерно пытаться уничтожить воинствующие атеисты.

Запомнился рассказ мамы, как во время обыска в нашем доме сотрудник НКВД вынул из бельевого шкафа коробочку с иерейским крестом отца, оглянулся по сторонам, убедившись, что нет рядом посторонних, поцеловал крест, аккуратно положил его в коробочку и на место в шкаф. Услышав этот рассказ, я для себя сделал вывод о наличии веры у некоторых сотрудников силовых структур.

В 1941 году отец был назначен настоятелем Свято-Никольской церкви в селе Купятичи (ныне Пинского района, Брестской области), где и продолжал служить в период немецкой оккупации.

Наступил 1941 год. В нашей деревне фашисты появились в первый день войны. Началась жизнь в оккупации, с постоянным страхом погибнуть от фашистов. Из-за слабого здоровья отец не был призван в армию и, находясь в оккупации, продолжал служить священником, собирая по деревням сведения для партизан о расположении и вооружении фашистов. Несколько раз фашисты пытались расстрелять отца, принимая его за партизана, но благодаря маме, которая по заданию партизанского руководства, чтобы иметь медикаменты для лечения партизан, лечила в деревенском медпункте фашистов, отец остался жив.

Мама днем лечила фашистов, а ночью передавала медикаменты для партизан, а при необходимости сама шла в партизанские отряды и оказывала там медицинскую помощь раненым и больным. Это было смертельно опасно для нас всех. Мама рассказывала мне, что отец всю войну горячо молился о защите нашей земли от фашистских супостатов, о защите своей семьи.

С мамой работала русская медсестра, которая отлично владела немецким языком. Она подслушивала на приеме у мамы разговоры немецких солдат и офицеров и наиболее важные сведения они с мамой передавали партизанам.

В статье «Подвиг веры», напечатанной в газете «Пинский вестник» к 9 мая 2011 года, сказано: «Для населения, оказавшегося на временно оккупированных территориях и подвергавшегося немало претерпеть православному духовенству. В воспоминаниях партизан и подпольщиков, публикациях по церковной истории есть свидетельства того, что православные священники Пинщины не только словом, но и делом помогали бороться с врагом». Автор статьи пишет: «Установлено по меньшей мере три десятка фамилий клириков Пинской епархии, вступивших на путь сопротивления захватчикам. Среди священников-патриотов будущий архиепископ Константин Хомич…..».

Летом 1944 года началось изгнание фашистов частями советской армией с территории Западной Белоруссии.

Случилось так, что родители, собиравшиеся уйти ночью в партизанский отряд, не успели это осуществить. В этот день внезапно в деревне появились толпы пьяных фашистов, которые гонялись за курами, ползали по грядкам с земляникой, тащили из сараев овец и поросят. Со словами «партизан» они поставили отца к стенке во дворе и приготовились его расстрелять. К счастью во двор зашел немецкий офицер, знавший маму по работе в медпункте, и прогнал солдат.

Отступающие фашисты схватили в этот день многих жителей села и моих родителей со мной, насильно затолкали в грузовую машину и привезли нас на железнодорожный вокзал в город Пинск. Мы были загружены в товарные вагоны, как «селедки в бочке», и ждали отправки в Германию. В это время началась бомбежка железнодорожного вокзала, во время которой кто-то открыл дверь нашего товарного вагона и люди стали разбегаться. Фашисты расстреливали убегающих. Рядом с нашим товарным вагоном находилась открытая железнодорожная платформа стоящего рядом железнодорожного состава. Родители забрались на платформу, накрылись брезентом и нас повезли со станции в неизвестном направлении. Ночью железнодорожный состав часто попадал под бомбежку. Запомнился страшный завывающий звук падающих бомб, а также содрогающаяся земля от взрывов и прижимавшее меня тело мамы, закрывавшей меня от гибели.

Утром мы оказались в оккупированной фашистами Варшаве. По Божией воле мы пешком добрались к проживавшей в Варшаве родной сестре мамы, тете Клене (Клеопатра). Большую помощь в нашем передвижении по Варшаве оказала одежда отца, православного священника в подряснике с иерейским крестом на груди. Кроме этого мои родители владели польским языком.

Тетя Кленя приютила нас в своей квартире. Казалось, что мы спасены, но через несколько дней началось Варшавское восстание польских националистов против фашистов. Мы попали в «ад кромешный», когда разрывы снарядов и бомб не прекращались ни днем, ни ночью. Помню, как во время уличных боев в Варшаве горожане добывали воду, рискуя жизнью. Однажды родители, взяв меня с собой за питьевой водой, ползли по канализационным трубам до выхода на поверхность, после чего отец перебегал улицу, чтобы попасть к водозабору. Эта перебежка была смертельно опасна, так как фашистские снайперы расстреливали людей, перебегавших улицу.

Восстание было жестоко подавлено фашистами. Город был полностью разрушен, погибло большое количество мирных жителей. Подавив восстание, фашисты объявили, что Варшава заминирована и будет взорвана. Всех оставшихся в живых горожан фашисты колоннами вывели из Варшавы и загрузили в товарные вагоны. Привезли нас в один из австрийских фашистских концлагерей, который был одним из губительных мест для узников, где слабых и больных сжигали в печах, дым из труб которых, малышам родители объясняли – работает «баня». Фашисты избивали узников и издевались над ними. Фашистские надзиратели заходили периодически в барак и травили овчарками непонравившихся им узников. Кормили нас «булочками» из смеси древесных опилок с добавками овощей.

Помню как отец во время бомбежек, на удивление всем людям, лежащим в страхе на полу, ходил по бараку и всех успокаивал. Он говорил: «самолеты улетают», «самолеты пролетают мимо» или «сбрасывают бомбы далеко от нас».

С нами неразлучно была родная сестра мамы. Она отказала близкому ей человеку Болеславу Беруту, уйти с ним из Варшавы до начала Варшавского восстания польских националистов против фашистов. Она сказала Болеславу, что не может оставить родную сестру с малолетним ребенком, зная, что впереди их ждут тяжелейшие испытания.

Рядом с моим нательным крестиком родители закрепили клочок бумаги с адресами родственников, на случай их гибели. Отец в концлагере заболел, очень ослаб и все переживали, что его могут унести из барака на сжигание. Барак был длинный, по обе стороны в бараке располагались двухъярусные «лежбища», на которых лежали, ожидая своей смерти, женщины, дети и пожилые люди. Ежедневно из барака выносили умерших и очень слабых узников. При попытке упросить фашистского солдата не забирать еще живого узника, фашисты травили просившего овчарками. Территория концентрационного лагеря была обнесена забором из колючей проволоки, по которой был пропущен электрический ток высокого напряжения. Детям объясняли, что всех приближающихся к проволоке убивают и мы, малолетние, очень хорошо это усвоили.

Оставшиеся в живых узники концлагеря были освобождены советскими войсками в начале апреля 1945 года. Мне запомнилось ликование людей по поводу окончания войны и стихийный митинг на площади в Вене. На митинге было предложено выступить отцу, единственному священнику среди участников митинга. Отец, в подряснике, с крестом (он никогда не носил гражданской одежды), очень слабый после болезни, выступил на митинге со словами благодарности всем, кто освободил нас, кто сражался, трудился и молился за Победу, кто отдал за нее жизнь. Люди плакали. Вспоминая слова отца на этом митинге, мама говорила, что она даже не догадывалась об таких ораторских способностях отца.

После прохождения специальной проверки в Вене мы были отправлены в Белоруссию. Везли нас на грузовой машине, в которой находилась мебель, «экспроприированная» каким-то генералом. Мы ехали долго, с частыми остановками.

Осенью 1945 года, по прибытии в Белоруссию, отца допросили о его деятельности в период фашистской оккупации и разрешили вернуться домой. Мама плакала от радости, когда встретила отца после допроса и узнала, что отцу разрешили вернуться в Купятичи для продолжения служения священником. Как выяснилось позже, такое решение властей объяснялось ходатайством Болеслава Берута, который, занимая после войны высокую партийную должность в Польше и пользуясь дружеским расположением к нему И. В.Сталина, попросил у него защитить моих родителей от преследования НКВД, что и было выполнено. Кроме этой защиты немаловажную роль сыграли положительные характеристики и свидетельства нескольких командиров партизанских отрядов о той помощи, которая была оказана им моими родителями.

В феврале 1946 года, по просьбе прихожан села Охово, отец был назначен настоятелем церкви Рождества Пресвятой Богородицы в этом селе. Прихожане с радостью встретили «своего батюшку».