Молодежь в городе: культуры, сцены и солидарности

– анкетирование в ссузах и вузах четырех городов; всего собрано 3200 анкет (по 800 анкет в каждом городе) (2015−2016 гг.). Учебные заведения отбирались по разработанной выборке. Анкетирование проводилось в учебных группах без присутствия преподавателей или управленческого персонала учебного заведения. Средняя продолжительность заполнения анкет – от одного часа. Процесс организации анкетного опроса был сопряжен с определенными сложностями, особенно в Санкт-Петербурге, где учебные заведения достаточно часто принимают участие в социологических опросах. Но посредством сопроводительных писем и личных встреч эти проблемы были решены. В Ульяновске особых проблем не возникло. Опрос в каждой студенческой группе проводился двумя анкетерами, которые перед началом работы были тщательно проинструктированы. Заполненные анкеты проверялись на качество заполнения (наличие пропущенных вопросов, игнорирование инструкций по заполнению анкеты, неправильное количество выборов в альтернативных вопросах и т. п.), в итоге было отбраковано 5 % собранных анкет. Полученные данные анкет были перенесены в электронные таблицы программы SPSS;

– 8 кейсовых исследований молодежных культурных сцен: аниме-сцены и уличного воркаута в Махачкале, веган-сцены и музыкальной dark-сцены в Санкт-Петербурге, гламурной девичьей тусовки «нормальные девочки» и волонтерской сцены в Ульяновске, поисковиков и рэп-сцены в Казани. Сбор данных осуществлялся весной-летом 2017 г. В итоге материалы кейсовых исследований составили восемь исследовательских дневников, в которых отражены результаты 135 включенных и невключенных наблюдений, а также 181 глубинное интервью с молодыми людьми.

Сбор данных осуществлялся коллективом Центра молодежных исследований (НИУ ВШЭ – Санкт-Петербург), т. е. во все четыре города были организованы экспедиции. Кейсовые исследования проводились, как правило, одним лицом. Все собранные данные были анонимизированы. Это важное условие коллективного проекта. Анализ количественных данных проходил с помощью статистического пакета SPSS, для анализа качественных данных использовалась программа NVivo.

Завершая описание методологии проекта, еще раз отмечу, что его важным моментом стал особый набор используемых методов и техник. В каждом из выбранных городов мы начинали с количественного опроса в учебных заведениях (ссузах и университетах), затем переходили к интервьюированию молодежи, вовлеченной в разные формы культурной и гражданской активности, характерные для той или иной локации. Затем, анализируя полученный материал, выбирали в каждом городе два наиболее ярких и адекватных культурной атмосфере кейса – две культурные молодежные сцены, которые становились полем этнографического исследования – включенного наблюдения и глубинных биографических интервью. Ряд кейсов (в частности, в Махачкале и Казани) легли в основу исследовательских фильмов, которые стали завершением полного цикла анализа и репрезентации молодежных культурных и активистских практик разных российских городов.

Первый раздел книги – «Молодежные культурные сцены и межэтническое взаимодействие» – посвящен теоретико-методологическим разработкам ключевых понятий и концепций проекта и соответствующего анализа.

Вводная статья «Вместо введения. 25 лет молодежных исследований: глобальные имена – локальные тренды» (автор – Елена Омельченко) посвящена идее проекта и ключевым направлениям исследований молодежного пространства России в постсоветский период. В тексте рассматриваются наиболее яркие события этого времени сквозь призму разнообразия молодежных форм солидаризации и групповых идентичностей, изучению которых были посвящены проекты, реализованные НИЦ «Регион» и ЦМИ НИУ ВШЭ, проводится анализ старых и новых форм концептуализации молодежной социальности, предлагаются авторские интерпретации направлений и эффектов социальных и культурных трансформаций молодежного пространства России в новом тысячелетии.

Вопросам конструирования понятия «молодежная культурная сцена» посвящена следующая статья «Концепт культурной сцены как теоретическая перспектива и инструмент анализа городских молодежных сообществ». Авторы – Елена Омельченко и Святослав Поляков, – отталкиваясь от дискуссии вокруг субкультурного подхода, его критики, осмысления истории теоретизации в молодежных исследованиях, обосновывают эвристическую ценность сценового подхода. В статье приводится пример его использования для изучения уличного воркаута в Махачкале через анализ сетевой структуры, стиля и идентичности, места, театральности, аутентичности, легитимности и экономики молодежного сообщества. Преимущество сценового подхода заключается в том, что отдельное внимание здесь уделяется не только материальности места и перформативности, но и той особой контекстуальной чувствительности, которая объединяет участников сцены, а также внутрисценовым DIY-практикам.

Методологические вопросы изучения межэтнических контактов на молодежных культурных сценах рассматриваются в статье Гюзель Сабировой «Молодежные культуры как среда актуализации (меж)этнического». Автор анализирует актуальную академическую дискуссию вокруг целого ряда понятий и категорий, используемых как отечественными, так и западными исследователями для объяснения новой реальности взаимодействия и проникновений этнического, религиозного, (суб)культурного, гендерного начал. Г. Сабирова обращает внимание на сложность исследовательского поля, возникающего на пересечении двух тематических плоскостей – молодежных культур и межэтнического восприятия (коммуникации), которое оказывается многогранным и многоуровневым, охватывающим широкий спектр объектов и концепций. Молодежное культурное пространство, по мнению автора, является как средой, где обнаруживаются/cталкиваются/обсуждаются социальные различия (включая этнические), так и пространством, в котором этническое может быть капиталом, ресурсом, которое активно «воображается» и производится, становится «сырым» материалом для самовыражения или мотором для возникновения нового социального движения. В атмосфере политизации, эссенциализации и инструментализации этнического и религиозного, в условиях кризиса макро- и мезотеоретизирования, социальных технологий управления многообразием актуализируется вопрос: «А каким должно быть социально желаемое, какой должна быть норма гармоничных межэтнических и межрелигиозных отношений, в частности среди молодежи? Как в современных дифференцированных конфликтных обществах мы можем исследовать созидательные и позитивные пространства и практики и говорить о них?». Завершая анализ, автор пишет о том, что повседневные формы коммуникации различий, формирования дружеских, приятельских отношений, конвивиальных культур в пространствах молодежных культурных сцен вполне могут быть объектом исследования в рамках изучения созидательных полей межэтнического взаимодействия.

Работа Евгении Лукьяновой «Российская молодежь в пространстве исследований этничности и межнациональных отношений (критический обзор российской региональной научной практики)» посвящена критическому анализу различных подходов к пониманию межкультурного взаимодействия и, в отличие от предыдущей статьи, основана преимущественно на российском материале. Проанализировав значительное количество работ из разных дисциплинарных традиций, автор приходит к выводу, что непосредственно молодежным контекстам и молодежной поседневности в них, как правило, уделяется недостаточное внимание. В основном исследователи концентрируются на вопросах эффективности традиционных институтов социализации (семья, образование, религия) в трансмиссии духовных традиций и культурных образцов. Изучаются аффективные и когнитивные составляющие этничности, которые фиксируются тестами и анкетами. А повседневные практики, как правило, ограничиваются исследованиями языковой компетентности. Автор рекомендует включить в изучение этничности особые, характерные для молодежных исследований темы (например, потребительские практики молодежи), а также обратиться к субъективным молодежным смыслам производства или нивелирования этнических границ.

В статье Искэндэра Ясавеева «Лейтмотивы властной риторики в отношении российской молодежи» представлен анализ докладов и программ, в которых затрагивается молодежная проблематика. Автор опирается на конструкционистский подход к изучению публичных риторик и приходит к следующему выводу. Властная риторика в своем программном обращении к молодежи делает акцент на «традиционных ценностях», способствующих не изменениям, а конформизму и «стабильности», и, кроме того, на патриотизме, понимаемом как готовность защищать государство военными средствами от внешних и внутренних врагов (с. 177).

Второй раздел книги – «Солидарности, идентичности и культурные предпочтения российской молодежи» – преимуществено посвящен анализу количественной части проекта – опроса учащейся молодежи в четырех российских городах.

Статья Ольги Елкиной «Векторы солидаризации молодежи: ценностный аспект» сфокусирована на анализе одной из самых значимых частей опроса, посвященной ценностным профилям молодежных компаний. Для описания разнообразия молодежного культурного экспериментирования в рамках исследования использовался количественный инструментарий, который, с одной стороны, позволяет проанализировать распространенность тех или иных солидарных общностей, а с другой – подразумевает известного рода ограничения в рассмотрении возможной вариативности. Пожалуй, самым интересным выводом работы оказывается то, что у сравниваемых сообществ (аниме и футбольные фанаты) получились во многом разные значимые ряды векторов, однако в обоих случаях значимым для ценностного ядра осталась религия. В исследованиях, описывающих многообразие молодежного культурного пространства, часто не учитывается многообразие молодежных сообществ в исламоориентированных регионах, что, по мнению автора, упрощает существующую картину городских молодежных пространств в современной России.

Статья Маргариты Кулевой и Юлии Субботиной «Культурные предпочтения современной российской молодежи (на примере городов: Санкт-Петербург, Ульяновск, Казань, Махачкала)» посвящена анализу особенностей культурного потребления молодежи четырех российских городов. Авторы стремятся ответить на вопрос о потреблении субкультурно включенной молодежи, объединив таким образом две парадигмы – исследования культурного потребления и (пост)субкультурный подход. В частности, данное исследование сфокусировано на двух вопросах: особенностях культурного потребления молодежи как особой социальной группы; связи включения в (пост)субкультурные группы и потребления «высокой культуры».

Третий раздел книги – «От воркаутеров до витч-хауса: этнография культурного разнообразия» — состоит из статей, авторы которых проводили кейсовые исследования в рамках полевых экспедиций в разных городах, используя методы включенного наблюдения, интервью, съемок исследовательских фильмов.

Вопросам особенностей волонтерской среды и взаимодействию формального и неформального включения в добровольчество посвящена статья Евгении Лукьяновой и Ольги Елкиной «Волонтерство как пространство молодежного взаимодействия: в поисках и противоречиях развития». Авторы представляют анализ своего кейсового исследования студенческих волонтерских организаций одного ульяновского вуза. Волонтерство является средой адаптации первокурсников, включения в студенческие сети, а также обретения символического капитала.

Статья Юлии Андреевой «“Девочки” на мейнстримной культурной сцене нестоличного города: между “гетто” и “элитой”» написана по материалам этнографического исследования (включенного онлайн- и офлайн-наблюдения и интервью), сфокусированного на анализе новой девичьей Instagram-культуры. Особенность этого кейса состоит в том, что внимание здесь обращено к так называемой обычной молодежи, из числа тех, кто реализует «нормальную» стилевую стратегию. Это «молодежное большинство», молодежный мейнстрим, являющийся основным молодежным течением, где прослеживаются массовые тенденции. В этой среде придерживаются, скорее, традиционных ценностей, доминирующих на данный момент в обществе. Другой значимой особенностью кейса является то, что в фокусе внимания оказывается именно мейнстримная девичья сцена. По умолчанию молодежные исследования часто акцентируют внимание на традиционно мужских культурах и субкультурах. Даже если изучаются культуры, молодежные движения, «допускающие» альтернативные типы маскулиности, в любом случае актуальный нарратив молодежных культур изначально формируется их мужской частью. Женские голоса практически не слышны. Девичьи практики рассматриваются и описываются как малозначимые (девушки в культурах в роли подруг) и, как правило, бесконфликтные. С этой точки зрения важно не только обозначить присутствие женского опыта на молодежных сценах, но и понять особенности складывающихся на них девичьих практик межэтнического взаимодействия.

Статья Анастасии Саблиной «Музыкальная (электронная) dark- сцена Санкт-Петербурга: карнавализация “темноты”» посвящена результатам проведенного ею этнографического исследования dark-сцены Санкт-Петербурга как постготического пространства молодежных культурных активностей. Автор характеризует dark-сцену как крайне гетерогенную, куда входит электронная музыкальная сцена (андеграунд, за исключением витч-хауса), множество музыкальных жанров и их пересечений, начиная от EBM, техно, Aggrotech, дарк-эмбиента и заканчивая индастриал-металом, витч-хаусом и др. Помимо этого, dark-сцена оказывается пересекающейся с набором других сцен – косплеем (особенно вселенной Warhammer, готик-лоли и вселенной Гарри Поттера), настольными играми, готик-роком, киберпанком и др. Автор приходит к выводу, что исследуемую сцену характеризуют: гетерогенность, разный демографический состав, распространенные практики, «темная» эстетика, «карнавальность», декларируемая ориентация на гендерное равенство и толерантное отношение к ЛГБТ, практики (вос)производства сцены и телесных опытов в ней. В рамках данного кейса уровень ксенофобных и антимигрантских настроений значительно ниже среднего по Санкт-Петербургу.

В своей статье «Молодые горожане в креативных кластерах: вег-сообщество в Санкт-Петербурге» Эльвира Ариф представляет результаты этнографического исследования вег-кафе, расположенного на территории лофт-проекта в Санкт-Петербурге, вокруг которого формируется молодежное сообщество, состоящее из вегетарианцев, веганов, сыроедов. «Анализ показал, что “своих” на вег-сцене объединяют идея переосмысления потребления еды и опыт сопротивления дискурсу всеядности. Однако результаты переосмысления отличаются, образуя разные вег-репертуары» (с. 348).

Наталья Гончарова в статье «Социокультурные контексты поискового движения: анализ случая» представляет результаты этнографического кейса, который состоял из глубинных интервью и включенного наблюдения поискового отряда «Снежный десант» Казанского федерального университета (Республика Татарстан). Автор подчеркивает, что сцена поискового движения формирует специфические социокультурные контексты молодежного взаимодействия. Н. Гончарова обращает внимание на то, что ресурсом для конструирования и поддержания групповой идентичности, внутренней солидарности, производства межгрупповых различий является коллективная память. Но при этом делает вывод, что усиление военно-патриотической риторики, интереса к военизированному компоненту в молодежных движениях содержит опасность националистических настроений.

Кроме названных, в книге представлена статья Алины Майбороды «Быть неформалом в Дагестане: повседневная жизнь аниме-фанатов», в которой рассматриваются особенности позиционирования аниме-сообщества в Махачкале. На основании анализа данных глубинных интервью и включенных наблюдений автор раскрывает нюансы повседневной жизни участников аниме-сцены – родительско-детских взаимоотношений, а также взаимодействий участников сцены с «другими» сверстниками. «В отличие от некоторых других молодежных сцен (к примеру, рэп-сцены в Казани), участники сообщества практически не используют локальные, этнические или религиозные ресурсы. Напротив, молодые люди конструируют свою идентичность, ориентируясь на глобальные молодежные тренды. Они включаются в российские и зарубежные социальные сети, придерживаются либеральных ценностей, в частности, солидаризируются вокруг идей гендерного равенства, пацифизма, космополитизма. Уровень мигрантофобных и ксенофобных установок у аниме-фанатов значительно ниже, чем у других молодежных сообществ Махачкалы» (с. 398).

В статье Святослава Полякова «Молодежная сцена уличного ворк-аута, Махачкала» рассматриваются особенности повседневного существования сообщества молодых дагестанских мужчин. Уличный воркаут (street workout) – это любительский вид спорта, который относится к так называемым натуральным (природным), в данном случае городским, форматам и возник как своего рода альтернатива коммерциализированному фитнессу. Воркаут как практика включает выполнение различных упражнений на уличных спортплощадках – на турниках, брусьях, шведских стенках, рукоходах. Основной акцент делается на работу с собственным весом и развитие силы и выносливости. Включенное наблюдение, интервью и беседы с участниками этой сцены, а также участие в общих тренировках помогли автору прийти к нетривиальным выводам, в частности, относительно поддержания и демонстрации «правильной» религиозности. Воркаут-площадка, пишет автор, становится для участников безопасным пространством, в котором они могут свободно обсуждать волнующие их проблемы, в том числе религиозной жизни, находить единомышленников, обмениваться информацией. Сами занятия спортом могут реинтепретироваться в религиозном ключе – как практика дисциплинирования тела, комплементарная к практикам дисциплинирования души. Тренировочное пространство также может становиться пространством намаза, индивидуального или коллективного.

Статья Дмитрия Омельченко «Документальное социологическое кино. Репрезентация поля и исследований» раскрывает тему визуальных репрезентаций в социологических исследованиях. Основываясь на личном опыте многочисленных съемок социологических фильмов, автор рефлексирует на сложные этические темы в такого рода работе: где начинается и заканчивается ответственность автора фильма, каковы бонусы и риски участия в подобном проекте для информантов и др.

Раздел 1

Молодежные культурные сцены и межэтническое взаимодействие

Вместо введения. 25 лет молодежных исследований: глобальные имена – локальные тренды

Елена Омельченко

doi:10.17323/978-5-7598-2128-1_29-91

По прошествии 25-летнего опыта исследования молодежных культурных практик постсоветской России возникла амбициозная идея – поместить полученные результаты в контекст всего этого периода, чтобы понять, как, в каких направлениях и под влиянием каких факторов происходили трансформации молодежных культурных практик. Шли ли эти изменения вслед глобальным трендам (Европа, Северная Америка, Австралия), получившим широкое документирование в ключевых работах исследователей молодежных культур и практик? Или российский случай является своего рода исключением, выпадающим из «классической» картины? Вместе с изменениями молодежной реальности менялись ее теоретические конструкты и интерпретативные схемы. На смену классическим работам по субкультурному подходу [Hall, Jefferson, 1976] в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века пришли идеи авторов, вдохновленных резкими изменениями культурных молодежных ландшафтов, став своего рода ответом на глубинные изменения в обществах потребления позднего модерна, приведших к возникновению «постмодерных субкультур». Корпус этой академической литературы чрезвычайно велик и красочен, однако сама дискуссия и темы, вокруг которых она разворачивалась, долгое время оставались закрытыми для российского контекста[5] [Bennett, 1999; Bennett, Kahn-Harris, 2004; Blackman, 2005; Hesmondhalgh, 2005; Hodkinson, 2004; Moore, 2010; Muggleton, 2000; Pilkington, Omel’chenko, Garifzianova, 2010; Polhemus, 1997; Redhead, 1995; Shildrick, MacDonald, 2006; Thornton, 1995]. Включенные в дискуссии ученые позиционируются как «защитники» либо субкультур и субкультурного подхода [Hodkinson, 2004; Moore, 2010; Dedman, 2011], либо альтернативных вариантов – «постсубкультур» [Muggleton, 2000], «неоплемен» или «сцен» [Bennett, 1999; Malbon, 1999; Riley, Griffin, Morey, 2010][6]. Несмотря на достаточно широкое (зонтичное) имя, в рамках этой волны молодежных исследований были разработаны яркие идеи, давшие начало возрождению интереса к новым формам молодежной социальности.

Среди активно дискутируемых в западной академической литературе подходов к молодежной социальности особое место занимают исследования молодежной транзиции, обращенные к структурным условиям взросления [Hollands, 2002; Pilkington, Omelchenko et al., 2002; Nayak, 2003; MacDonald, Marsh, 2005]. Для понимания российского контекста не менее значимы исследования, обращенные к специфике пространственных локаций, к тому, как территории и режимы реального времени влияют на жизненные траектории и культурные практики молодежи [Shildrick, 2002; Roberts, Pollock, 2009]. Наиболее важно это для исследования маргинальных или периферийных мест, групп и практик [Pilkington, Johnson, 2003; Shildrick, Blackman, MacDonald, 2009]. Очевидная недостаточность как субкультурного, так и постсубкультурных подходов, и прежде всего затянувшаяся в западной и отечественной (в меньшей степени) академической среде дискуссия вокруг их адекватности современным условиям жизни молодежи, побудили искать новые подходы к анализу меняющейся молодежной социальности. Ученые начинают исследовать поколенческие различия, новые формы гражданского участия и включенности, солидарности, формирующиеся вокруг ценностно-стилевых противостояний на молодежных сценах [Pilkington, Omelchenko, 2013; Omelchenko, Sabirova, 2016].

Попытаемся в самом общем виде рассмотреть, как менялось молодежное пространство в России в течение этих 25 лет, какие теоретические конструкты и с какой целью использовались для концептуализации изменений, какие эмпирические находки оказали наибольшее влияние на кардинальный пересмотр наших подходов и исследовательских практик.

Время идей – время трансформаций[7]

Идея этой статьи заключается в попытке анализа 25-летнего периода существования (формирования, развития, угасания и расцвета) различных молодежных пространств и групповых идентичностей в России в постсоветское (постперестроечное) время [Омельченко, 2019]. Ключевой интерес связан с осмыслением уникальности российского случая включения молодежи в глобальные культурные тренды, которая определяется не только кардинальными геополитическими изменениями во всех посткоммунистических странах. Российский случай выделяется рядом значимых черт, о чем со всей очевидностью свидетельствует современная картина молодежного культурного опыта, его миксовый, конфликтный и многоликий характер. 25-летний период социальных трансформаций в той или иной степени зафиксирован в результатах наших проектов, обращенных к разным сторонам повседневной и субкультурной жизни российской молодежи[8]. Последовательный анализ эмпирических данных, непосредственная включенность в происходящие в российском обществе трансформации, отражающиеся в академических дебатах и медийном пространстве, дают право говорить о значительных, а подчас и кардинальных перегруппировках как внутри отдельных (особых, эксклюзивных) молодежных сообществ и субкультурных групп, так и между ними и мейнстримом, конвенциональной молодежью.

Молодежные активности «нового типа» (в той или иной степени соотносимые с глобальными молодежными формированиями) зарождались и развертывались в контексте непрекращающихся скачкообразных трансформаций, затрагивающих все стороны российской жизни: экономическую, политическую, социальную, культурную. Стремительные изменения в перестроечный период сменялись замедлением и стагнацией. Бум неформальной молодежной активности – новыми пятилетками «молодежного строительства» вместе с публичными манифестациями участников прокремлевских движений (от «Идущих вместе» до «Наших», «Молодой гвардии» и их последователей) и маршами новых русских национал-ориентированных формирований. Стремление равняться на Запад и Европу – просоветским дискурсом «загнивающего Запада как угрозы нравственности». Политики гласности, отказа от цензуры и демократизация СМИ – возвратом к запретам оппозиционных или нелояльных власти культурных инициатив и просоветским практикам идеологических чисток. Молодежные активности «нового типа» практически с самого начала, пусть и в разных пропорциях, совмещали в себе идеи и практики молодежного суб(контр)культурного бунта с остатками идей и лозунгов формальных молодежных объединений советского времени. Полного освобождения от родимых пятен советской социальности, несмотря на смену поколений, не произошло до сих пор. Особая роль в скачкообразных перегруппировках молодежных сцен принадлежит влиянию государственных и медийных дискурсов, с присущими им акцентами, прямыми и опосредованными воспитательными и пропагандистскими практиками продвижения государственной молодежной повестки.