Полная версия
Стрела времени
Славка проснулся рано. Сегодня день был особенный. Из Минска приедет Лиза на летние каникулы. Елизавета – это сестра. Она учится в каком-то там Университете (точного названия Славка не запомнил) и не была дома уже месяцев шесть. Он помнил, как раньше Лиза обожала линьков, зажаренных до скрипучей корки. И сегодня «кровь из носу» он поставил себе задачу добыть их.
Все необходимое приготовлено заранее. Еще с вечера удочки, сачок, наживка стояли в сенях. Спать Славка улегся на лавке у печи, чтобы рано утром не разбудить отца и мать.
Проснувшись, тихонько, на цыпочках он пробрался в сени, и, прихватив все, что нужно, шмыгнул в утренние сумерки.
Дорога к речке лежала через Мамин луг, где местные жители выпасали домашний скот. Здесь мальчишки часто катались на лошадях. Почему луг назывался именно так, Славка не знал, но название ему нравилось.
Луг тянулся вдоль березовой рощи, за которой шел ивняк, спускающийся к самой воде. Деревья стояли в дымной пелене, словно по пояс в снегу. Редкий ветерок колыхал ветки и листья. Славка весь был поглощен мыслями о предстоящей встрече, предвкушал удивление и радость сестры, ожидал, конечно, гостинцев. Он не сразу сообразил, когда его окликнули:
– Эй, хлопчык! – голос грубоватый и холодный.
Славка повернулся и увидел стоящих на дороге трех мужчин в красноармейской форме.
– Поди сюда!
Славка подошел, с любопытством рассматривая новенькие скрипучие хромовые сапоги на одном из военных. Их обладатель его и подозвал. Сразу было понятно: командир, его форма отличалась выглаженностью и ромбиками в петлицах, да и интонация, не терпящая пререканий, говорила о том же.
– Как твоя фамилия? – спросил хозяин сапогов немного приветливее. Это был высокий, худой, костлявый дядька.
– Кухарчик Слава.
– Ты из Пугачево, так ведь?
– Так.
– Кухарчик, Кухарчик, – будто что-то вспоминая, проговорил странный командир, – Так это же…твоего отца не Астапом зовут?
– Так, батька Астап.
– Отец где?
– На хате.
– Так ты на окраине живешь?
– Так. Вон, на узлеску – Славка показал пальцем на деревянный дом, с крашенным штакетом и покосившимся крыльцом, перейдя на белорусский от страха.
Задающий вопросы дядька Славке не нравился. Что-то отпугивало. Может быть, холодные светло-голубые глаза и …улыбка, странная, леденящая улыбка.
– На, держи, хлопчык, – протянул что-то в руке костлявый.
Славку охватывало неудержимое желание бежать. Бежать куда глаза глядят, все равно куда, только подальше от этого места. Но тут же вспомнил. Он ведь поставил себе цель: стать настоящим мужчиной. А настоящие мужчины не бегут от опасности. Так ему говорил отец. Астап Матвеич воевал еще с немцами в какой-то далекой войне и имел медаль, такую полосатую с крестиком. Называл он ее – георгиевский крест. Она всегда хранилась обернутая в носовой платок в кармане у самого сердца. «Когда страшно, иди навстречу страхам. Больно – терпи. Бьют – давай сдачи, сопротивляйся». Эти наказы сидели в голове Славки и сейчас не позволяли ему струсить.
Незнакомец в гимнастерке подал мальчишке конфету и подмигнул. Славка взял ее и пошел к речке.
– Шустрый мальчик, не правда ли, Гюнтер? Может быть, его следовало ликвидировать? – сказал долговязый на немецком.
– Мы их всех к осени ликвидируем. Спешить некуда…– ответил Гюнтер.
– Немецкая речь, – подумал Славка, но оборачиваться не стал.
***
20 июня 1941 года, поезд.
Сосед-корреспондент вернулся не один. Из-за спины выглядывала девушка. Алексей не мог разобрать ее лица, вагон покачивало и вместе с ним лицо девушки то появлялось над плечом корреспондента, то исчезало.
– Вот. Хочу вас познакомить. Елизавета.
Онищенко отстранился, представляя девушку.
Алексей смотрел на девушку. Она смотрела на него. Ее нельзя было назвать красивой. Обычная девушка, на первый взгляд. Черные, как смоль, прямые волосы на резинке спадали до лопаток. Большие карие глаза, с умным взглядом скорее делали ее менее привлекательной. Умные женщины не в чести у поклонников. Тонко очерченные губы и маленькие белоснежные зубки завершали образ. Одетая я легкий белый сарафан с отороченной юбкой, в туфельках на широких, не высоких каблучках Лиза была прелестна, но не это озадачило Алексея.
Ему казалось, что Лиза кого-то напоминает. Что-то неуловимо знакомое было во взгляде, движениях.
Мамин встал.
– Здравствуйте, меня зовут Алексей. Алексей Мамин.
– Лиза, – девушка протянула правую руку и твердо сжала ладонь Алексея.
– Алексей, голубчик, у меня к вам просьба – чрезмерно сладко произнес Онищенко. – Я справился у проводницы. Вы будете сходить в Бресте. Елизавета – тоже. Подсобите ей в сторону Пугачева уехать.
– Да, конечно – ответил Мамин, хотя не представлял, как он может помочь.
– Наверняка за вами пришлют автомашину – продолжал Онищенко. – Этой милой девушке нужно попасть, как и вам в гарнизон. Кто у вас там?
– Папа. Моей подруги, – Гавриловой Насти. Мы вместе учимся. У него день рождения тридцатого июня, подарочек передать нужно – Лиза оказалась обладателем прекрасного голоса.
– Вы, Алексей, должны ее взять с собой – уверенно сообщил Онищенко.
– Лиза, ничего обещать не могу. Каким образом будет организована встреча, и будет ли вообще, не знаю. Но попробую вам помочь, – ответил Мамин.
– Хорошо, я подойду к вам на перроне, – Лиза легко развернулась на каблучках и выпорхнула из купе.
– Так, а я пока вещички приготовлю. Не люблю, знаете, в спешке собираться – сосед повернулся спиной и начал убирать постель.
– Как вам статья? – не оборачиваясь, спросил корреспондент.
Мамин содержание статьи не помнил и потому с легкостью сменил разговор на интересующую его тему.
– А вам не кажется, что сейчас острее другая тема? – спросил Алексей.
– Какая же, позвольте поинтересоваться?
Мамин хотел завести речь о приближающейся войне. Но не мог решить, с чего начать. Как бы, не выдать себя?!
– Я про отношения СССР и Германии, – выдавил Алексей.
– А что не так в отношениях Германии и Советского союза?
– Ощущается напряжение. Немецкие дивизии стоят у западной границы.
Сосед повернулся и сел.
– В этом нет ничего странного. Германия находится в состоянии войны с Великобританией, поэтому хочет обезопасить свои восточные пределы. Да, конечно, между Советским союзом и Германией существует договор о мире и согласии, но, как говорится, береженого Бог бережет. Несколько дивизий для укрепления союза не помешает – улыбнулся корреспондент, вернее попытался улыбнуться, как и в первый раз, вышло ущербно.
– Почти сто дивизий? Это несколько? – воскликнул Мамин.
– Алексей, с чего вы взяли, что на границе сто дивизий вермахта?
Удар был в лоб. Мамин на мгновение растерялся.
– Знаю и все, – нашелся ответить Алексей.
Корреспондент с интересом смотрел на Мамина, потом перевел взгляд на капитанские петлицы и, понимающе, кивнул.
– Ну да, ну да. Это понятно, секретная информация. А что вы думаете о полете Гесса? – вдруг спросил Онищенко.
Десятого мая 1941 года Рудольф Гесс, третий человек Рейха, перелетел Ла-Манш и, выпрыгнув из Мессершмидта-110, спустился на парашюте где-то в Шотландии. Там, оказавшись у какого-то фермера, сначала представился летчиком, а потом в контрразведке признался, что он Гесс и попросил встречи с Черчиллем. Официально премьер-министр отказался встречаться с фашистским лидером, но кто даст гарантии, что они не встретились тайно.
– Думаю, что немцы хотят сговориться с англичанами, – Мамин не знал, о чем можно говорить, о чем не стоит, поэтому решил действовать по ситуации. Совсем отмалчиваться тоже подозрительно. – Вы же знаете, что двенадцатого июня британские газеты вышли под сенсационными заголовками "Гесс в Великобритании и предлагает мир".
– Бросьте, Алексей. Гитлер назвал Гесса сумасшедшим. У Германии нет оснований заключать мир с Великобританией. Зачем? Чтобы напасть на СССР? Это же безумие! – воскликнул корреспондент.
Гесс был самым преданным соратником Гитлера. Сомнительно, чтобы он совершил такой беспрецедентный поступок без согласия фюрера. Велись переговоры через Гесса или нет так и осталось тайной. После Нюрнбергского процесса Гесс отбывал пожизненное заключение в тюрьме Шпандау. Материалы уголовного дела Гесса были засекречены до 2017 года, а в 2017 году продлены еще на пятьдесят лет. Он содержался в одиночной камере сорок шесть лет. В 1987 году в период расцвета гласности и перестройки Горбачев сделал заявление, мол, а не пора ли нам освободить Гесса, мол, мы не против. Сын Гесса в мемуарах написал, что, получив эту новость, отец позвонил ему и произнес: «Теперь англичане меня убьют». Через некоторое время Гесса, который к этому времени и побриться самостоятельно не мог, нашли повешенным на кабеле электроудлинителя, закрепленного на оконной ручке. Тайну своего перелета Гесс унес с собой.
Этого Мамин рассказать не решился, как не решился рассказать, что того же двенадцатого июня в адрес командующих войсковыми группировками вермахта, сосредоточенными на границе с СССР, ушла шифротелеграмма, в которой доводилось содержание распоряжения главнокомандующего сухопутными войсками Германии от десятого июня, в котором назначен срок начала наступления на 22 июня. Вторжение должно было начаться по сигналу «Дортмунд». Шифротелеграмма перехватывается и расшифровывается английской службой радиоперехвата, и через некоторое время информация поступает к Сталину. В тот же день, двенадцатого июня, еще до получения расшифровки, Сталин разрешил дополнительное выдвижение значительного числа соединений ближе к государственной границе.
Тринадцатого июня Британское правительство официально подтвердило факт пребывания Гесса на территории Великобритании. Но вопрос о возможности подписания мирного соглашения с Германией комментировать отказалось. В этот же день разведка погранвойск СССР зафиксировала начало выдвижения германских войск на исходные для наступления позиции, но к концу дня выдвижение войск было приостановлено.
– Да, это безумие. Но ведь Гитлер этого не знает. Это во-первых. Во-вторых, политическая система Великобритании не отличается целостностью. Королевская семья, включая герцога Виндзорского, на секундочку короля Великобритании, отказавшегося от титула в пользу женитьбы на простой американке, выступают за мир с Германией. МИ-6 также склоняется к этому. Против мира с Гитлером выступают только премьер-министр Уинстон Черчилль и созданная им группа по секретным операциям, противовес МИ-6. Так что, думаю, Гесс по приказу Гитлера пытается договориться с английским истеблишментом, чтобы окончательно развязать руки фюреру на востоке. Другое дело, в чьих руках сейчас Гесс. В руках прокоролевских агентов или прочерчиллевских.
– Как интересно – произнес корреспондент.
На самом деле, переговоры вели люди Черчилля. И это смешало карты Гитлеру, который действительно стоял в шаге от перемирия с Англией. Сложность заключалась в том, что Гитлеру не нужен был официальный документ перемирия, требовалось тайное, джентельменское соглашение. Поэтому, как только Гесс растворился тумане, английской политики, Гитлер объявил Гесса сумасшедшим. Признание попытки переговоров означало подготовку к скорой войне с СССР. Этого Гитлер допустить не мог.
Девятого июня к переговорам подключился лорд-канцлер Великобритании Саймон Стекпол-Элидорский, профашистски настроенный бывший министр иностранных дел. Десятого июня об этом узнает Сталин. Его реакция не сразу была понята. Тринадцатого июня по вызову на кунцевскую дачу к Сталину приехал Хавинсон, руководитель Телеграфного Агенства Советского Союза. Иосиф Виссарионович продиктовал текст и потом спросил: "Вы понимаете, товарищ Хавинсон, зачем нам нужно такое Заявление?". Получив ответ: нет, не знаю, Сталин сказал: "Давайте скажем Гитлеру: подумай еще раз, прежде чем начинать!".
Заявление передали германскому послу в Москве. Затем, в 18-00 по московскому времени текст Сообщения ТАСС был озвучен и передан в открытый эфир московским радио. На следующий день четырнадцатого июня за номером 163 вышла газета «Правда», в которой была статья «Сообщение ТАСС».
Заявлением Сталин провоцировал Гитлера на ответ по поводу накопления немецких войск у границы с СССР. А также доводил до "мировой общественности", что слухи, исходящие от англичан о скором нападении Гитлера на СССР не более чем слухи и провокации, направленные на "разжигание мировой войны" и войны между СССР и Германией. И то, что ни Сталин, ни Гитлер "не намерены нарушать" действующих Договоров "О ненападении" и "О дружбе и границах".
Согласно международного "этикета" Гитлер обязан был также рассыпаться в любезностях перед Сталиным и заверить, что никаких коварных планов в отношении СССР не строит и нападать вовсе не собирается. Однако Гитлер ушел в глухое молчание, официального ответа от немецкой стороны не последовало.
И только в дневнике рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Й. Геббельса через день появилась запись: "… Опровержение ТАСС оказалось более сильным, чем можно было предположить по первым сообщениям. Очевидно, Сталин хочет с помощью подчеркнуто дружественного тона и утверждений, что ничего не происходит, снять с себя все возможные поводы для обвинения в развязывании войны…".
А накапливание немецких войск после на границе с СССР все продолжалось и продолжалось… Ни мира, ни войны…
– Полагаете, Гитлер нападет на СССР? – спросил Онищенко.
– Да, – не задумываясь, ответил Мамин.
– Когда же?
– Не знаю – после недолгого молчания ответил Мамин.
– Но вы утверждаете, что нападение для Гитлера – это чистой воды безумие?
– Так и есть.
– Почему, позвольте узнать?
– Семнадцатого апреля этого года Конгресс США принял решение о том, что они поддержат в будущей войне ту сторону, на которую произойдет нападение. Гитлер стянул к границе почти четыре миллиона человек, обратно ему уже не откатиться. Советский Союз делает все, чтобы избежать провокации. Собственно, победит тот, кто станет жертвой. Потому что в этом случае получит поддержку США, Англии и т.д.
– Странный вы капитан, Алексей – Онищенко с нескрываемым интересом смотрел на Мамина.
А Мамина уже было не остановить.
– Тем более, что у Гитлера есть полная уверенность в успехе после доклада Канариса.
– Кого? – глаза Онищенко округлились.
– Адмирала Канариса, руководителя Абвера.
– А вы знаете, что докладывает Гитлеру руководитель Абвера?
– Нет. Я знаю только этот доклад, о котором говорю. Адмирал ввел в заблуждение фюрера и это приведет к катастрофе – Мамин вошел в раж и наслаждался моментом. Самому себе он сейчас казался гуру.
– И что же было в этом докладе? – спросил Онищенко.
– Товарищ командир, Брест – в проеме двери появилась фигура проводницы.
Пассажиры одновременно повернули головы.
– Приехали, как-нибудь в следующий раз договорим – отрезал Мамин и прочитал на лице корреспондента досаду.
***
Сообщение НКВД СССР в ЦК ВКП(б) и СНК СССР
№ 1798/6 2 июня 1941 г.
Пограничными отрядами НКВД Белорусской, Украинской и Молдавской ССР добыты следующие сведения о военных мероприятиях немцев вблизи границы с СССР.
В районах Томашова и Лежайска сосредоточиваются две армейские группы. В этих районах выявлены штабы двух армий: штаб 16-й армии в м. Улянув (85 км юго-западнее Люблина) и штаб армии в фольварке Усьмеж (45 км юго-западнее Владимира-Волынского), командующим которой является генерал Рейхенау (требует уточнения).
25 мая из Варшавы в направлении Люблин – Холм и Люблин – Замостье Грубешов отмечена переброска войск всех родов. Передвижение войск происходит в основном ночью.
17 мая в Тересполь прибыла группа летчиков, а на аэродром в Воскшенице (вблизи Тересполя) было доставлено сто бомбардировщиков.
25 апреля из Болгарии в Восточную Пруссию прибыла 35-я пехотная дивизия.
В мае отмечено инспектирование частей германских войск в Восточной Пруссии и на территории Генерал-губернаторства и рекогносцировка в пограничной полосе высшими чинами германской армии.
5–7 мая Гитлер в сопровождении Геринга и Редера присутствовал на маневрах германского флота в Балтийском море, в районе Готтенгафен (Гдыня). В средних числах мая Гитлер прибыл в Варшаву в сопровождении шести высших офицеров германской армии и с 22 мая начал инспектирование войск в Восточной Пруссии.
Генералы германской армии производят рекогносцировки вблизи границы: 11 мая генерал Рейхенау – в районе м. Ульгувек (27 км восточнее Томашова и 9 км от линии границы), 18 мая генерал с группой офицеров – в районе Белжец (7 км юго-западнее Томашова, вблизи границы) и 23 мая генерал с группой офицеров производил рекогносцировку и осмотр военных сооружений в районе Радымно.
Во многих пунктах вблизи границы сосредоточены понтоны, брезентовые и надувные лодки. Наибольшее количество их отмечено на направлениях на Брест и Львов.
Продолжаются работы по устройству оборонительных сооружений вблизи границы, главным образом в ночное время.
Отпуска военнослужащим из частей германской армии запрещены.
Кроме того, получены сведения о переброске германских войск из Будапешта и Бухареста в направлении границ с СССР в районы Воловец (Венгрия) и Сучава – Ботошаны (Румыния).
Основание: телеграфные донесения округов.
Народный комиссар.
***
20 июня 1941 года, Брест.
Поезд прибывал на станцию Брест. Онищенко уложил свои вещи в картонный чемодан, обитый жестяными скобами.
– Очень жаль, что не удалось договорить. Признаюсь, вы интересный и странный человек. Если бы не вы не были командиром Красной армии, я бы сказал, что вы не тот, за кого себя выдаете, – сказал Онищенко.
Мамин промолчал. В это время не знал, чем себя занять. На полке оставался еще один чемодан, но не было уверенности, что он принадлежит капитану. Алексей понимал, что и так уже наговорил лишнего. Прокол с чемоданом станет катастрофой. Оставалось только ждать, когда уйдет Онищенко.
Алексей посмотрел в окно. Вокзал Бреста представлял собой небольшое двухэтажное кирпичное здание скучного серого цвета. На навесном перроне стояла суета. Тележки, чемоданы, мешки, домашний скарб, разночинный народ от гражданских до военных, шляпы, кепки, женские платки, платья, пиджаки, детские сандалии – все это двигалось, смешивалось, то появляясь, то растворяясь в толпе. Через закрытое окно купе слышался человечески гул, заполнявший привокзальную площадку. Вдоль вагонов сновали железнодорожники. Звучали стуки, скрипы, множество неизвестно откуда возникавших звуков, свойственных вокзальной жизни.
Мамин увлекся картиной перронной сутолоки.
– Здравия желаю, товарищ капитан! Ефрейтор Стебунцов прибыл для сопровождения! – отчеканил чей-то звонкий голос за спиной.
Алексей вздрогнул и повернулся.
– Со мной полуторка! – добавил чуть погодя тот же голос, но уже не так уверенно.
В проеме двери купе стоял молодцеватый, худой как щепка парень и широко улыбался. Лицо ефрейтора было открытым и располагало.
– Здравия желаю. Вы точно за мной? – ответил Мамин.
– Да, я Вас с 4 утра дожидаюсь. Со мной полуторка, – вновь уточнил ефрейтор. – Можем ехать. Где ваши вещи?
– Тык…
Мамин замялся. Сосед сидел на полосатом диване и смотрел на Алексея, посмеиваясь. Его вещи стояли тут же, на полу, и лишь единственный чемодан продолжал лежал над дверью. Вариантов не оставалось. Значит чемодан принадлежит капитану. То есть ему – Мамину Алексею Степановичу. Он хотел потянуться и достать его, но шустрый ефрейтор опередил и, схватив чемодан, с не покидающей лицо улыбкой, всем своим видом показал, что готов к выходу.
– Жаркое время вы выбрали для перевода на границу, – вдруг заметил Онищенко.
– Да граница во все времена была горячим местом, – заметил Мамин.
Ему не нравился корреспондент. Что-то в нем было непривлекательное. Что-то что внушало если не ужас, то тревогу. Хотелось побыстрее отделаться от этого «нехорошего» соседа. Поэтому Мамин двинулся к выходу.
– Не забудьте про девушку, – сказал корреспондент.
Мамин кивнул и, не подавая руки, вышел из купе.
– Еще увидимся, капитан, – в спину прозвучал голос соседа.
На перроне Алексей остановил Стебунцова.
– Ефрейтор, мы девушку до гарнизона можем довезти?
– Девушку?– удивился Стебунцов.
Мамин в двух словах объяснил ситуацию. В это время к ним подошла Лиза. Ефрейтор не знал, будет ли нарушением подвезти гражданскую, но сообщил, что сейчас по всему гарнизону усиление, поэтому решение, то есть ответственность Мамин берет на себя как командир.
К машине отправились втроем, ефрейтор взял и чемодан Лизы. По пути, Мамин с интересом изучал окружающую обстановку и думал. Два дня. Всего два дня. Либо он находит документы, и тогда каким-то образом возвращается домой. Мамин был уверен, что при выполнении задачи должна появиться возможность вернуться. Каким образом сейчас неважно. Но всего два дня! Он даже не знает, где их искать. Собственно, вариантов три, если задуматься. Договор подписывался в Белом дворце. Он на территории Брестской крепости. Это первый. Документы могут храниться в здании НКВД. Это логично. И это номер два. Наконец, есть еще здание обкома. Статьи номер шесть о руководящей роли партии еще конечно нет, она появится только в брежневской Конституции, но это де-юре. А де-факто партия давно занимает руководящую роль. Поэтому документы могут там храниться. Это третий. Что ж, отчаиваться не стоит. Нужно только успеть за два дня. Если нет, то… Об этом думать не хотелось. Через два дня здесь будет ад! Может он что-то существенно изменить? Конечно нет! Санчес об этом же и говорил. То, что должно случиться, то и случится. Даже если оказаться в теле самого Сталина, а не капитана, ничего изменить уже нельзя. Война еще не началась, а колесо смерти уже вращается на всех оборотах. Ни мира, ни войны!
Они прошли через главный вестибюль вокзала. Лиза со Стебунцовым шли впереди и что-то весело обсуждали. Казалось, они забыли про Мамина. Он шел позади. Вокруг привычная глазу советского человека обстановка вокзала. Плиточный пол, несущие колонны, деревянные скамейки со спинками, кассы, привокзальное кафе, откуда на весь зал распространялся запах пирожков и еще чего-то съестного. Даже суета была вполне обычной. Стоял людской галдеж, где-то плакал ребенок, слышались беспокойные голоса мамаш, самоуверенный бас мужчин. Вокзал был наполнен людьми в форме. Мамин, извлекая из глубин памяти информацию, смог определить пограничников, летчиков, связистов. Эти три группы «кучковались» отдельно друг от друга, компактно кружком. Были еще разрозненные группки по два три человека с красными и зелеными петлицами. Меж сидящих и галдящих людей прохаживались два милиционера.
Вышли из здания вокзала. Солнце уже стояло высоко. Вот так же он шел по Вознесенскому проспекту с Машей. Светило солнце, вокруг хаотичное движение. Машины, люди. А он держал ее за руку. И весь мир не существовал. Вернее, он существовал, но только в границах пространства их тел. Маша что-то звонко рассказывала. Он не очень внимательно ее слушал, подставляя лицо греющему солнцу. Он наслаждался этой минутой. Это было счастье! Почему нельзя превращать мгновения счастья, например, в духи. Достал, когда необходимо. Брызнул – и ты счастлив! Мамину захотелось, чтобы сейчас в кобуре, висящей справа, оказался флакон с такими духами. Он даже машинально хлопнул себя по правому бедру. И его обдало холодом.
Нет! Кобура с наганом были на месте. Плотная гимнастерка, брюки-галифе, ремни. Все на месте. В том-то и дело. В вихре размышлений, планировании и мечтах он позабыл об одном обстоятельстве.
Обнаружение документов, разумеется, было важной задачей. Но что он собирается делать по прибытии в гарнизон?! Он не Поярков! Не то, что не действующий офицер, а даже в армии не служил. За плечами четыре года института. Военизированного конечно, но… Как долго он сможет делать вид, что человек этого времени, что обладает знаниями и подготовкой, соответствующей командиру Красной Армии. Ответы выходили неутешительные. Не так уж и долго получится дурака валять. Не более суток, может быть. При первом же соприкосновении с личным составом станет понятно, что он ни в зуб ногой с уставом и правилами. Эх, Санчес, Санчес. Где ты?!
***
20 июня 1941 года, немецкая сторона в районе Коденя.
Сквозь узкое клеенчатое окошко санитарной палатки пробивалось солнце. Постепенно, небесное светило набирало силу, двигалось вдоль горизонта, и лучи перемещались по убранству палатки. Вот они упали на белый рифленый стол, покрытый белой материей, вот луч коснулся брезентового квадрата 0.5 на 0.5 м. с пришитыми матерчатыми отделами. В этих отделах заиграли переливами света медицинские инструменты: зажимы, скальпели, молоточки. Ненадолго задержавшись, луч продолжил путь и опустился на лицо мужчины средних лет, с коротко стриженными светлыми волосами. Голова мужчины лежала на подушке, а сам он растянулся на кушетке. Мужчина был укрыт до прозрачности белым покрывалом. Сквозь материю угадывался овальный жетон, лежавший на груди.