Стрела времени

Сенсей распалялся еще несколько минут. Двое слушателей покорно внимали. Но с разным настроением. Поярков внимательно и с интересом, даже с усмешкой; Мамин обреченно, стоя навытяжку.

Когда сенсей , наконец, вышел, Санчес сказал:

– У тебя на сегодня все?

Мамин кивнул.

– Пойдем, посидим где-нибудь.

***

Они шли по мощенной улице, задевая друг друга рукавами пиджаков. Солнце стояло высоко и щедро осыпало лучами брусчатку. Говорить не хотелось. Сейчас они сядут в каком-нибудь уютном месте, и у них будет время обстоятельно поговорить. Санчес появился спустя семь лет, нашел его и это не случайно. Мимо проезжали автомобили, поднимали дорожную пыль, завихряя ее в прозрачную турбулентность, и, отбрасывали горячими волнами на тротуары, прохожих и стены домов.

Мамин думал о том, кто теперь идет рядом с ним. Друг, товарищ, соратник? А может, приятель, давний знакомый? Связывает ли их сейчас что-то, кроме того случая? В тот раз Саня взял все на себя. Отвел удар. Помог. Но тогда Мамин знал, кто перед ним. Это был лучший друг! Даже больше, чем друг! Единомышленник, плоть от плоти родной человек! Ему Алексей мог доверить все и еще немного; мог пойти куда угодно и на что угодно.

С Поярковым они знакомы с курсантских времен. Тогда при первой же встрече быстро и легко сошлись. Общие интересы, схожее деревенское детство, и просто симпатия помогали в их дружбе. Оба были увлеченными и любознательными. Представления о жизни, о будущем тоже во многом были схожи. Одна картина мира на двоих! Было и еще что-то! Необъяснимое, иррациональное чувство доверия. Оно возникло из ничего и сразу. Мамину ни разу не пришлось усомниться в этом. Пока Санчес однажды не исчез.

Курсантами помогали друг другу в жизни и спорте. Они не были похожи. Разные темпераменты, разные интересы и увлечения. Например, в спорте. Если Мамин увлекался шахматами и каратэ, то Поярков был убежденным лыжником и легкоатлетом. Алексей – жаворонок, Саня – сова. Каждое утро (когда они жили вместе в общаге) Мамин будил Пояркова хрустом костей и сопением, тренируя отжимания на одной руке. Потом делал упражнения на пресс и что-то еще. В общем, спать мешал. Саня скрипел зубами, но терпел. Друг все-таки. Книги их интересовали тоже разные. Мамин читал Дюма и Хорни; Саня – Тополя и Незнанского.

Их дружба отличалась заботой друг о друге. Если удавалось раздобыть «вкусняши», всегда делились. Санчес, законченный педант, частенько следил за тем, чтобы Лемыч, равнодушный к одежде, не шнырял по улице в холодное время легко одетым. Прозвище Мамин получил в институте от Леха Мамин – Ле-ма, Лемыч. К Пояркову прозвища как-то не цеплялись и Мамин звал его просто Санчес.

Все это такое близкое, родное, думал Мамин, разглядывая до блеска начищенные туфли Санчеса. Как объяснить это возникающее непонятно откуда чувство радости и покоя? Как будто ты вновь оказался в своем прошлом, где тебе было хорошо. В том временном пространстве прошла его курсантская жизнь. Его и Санчеса. Многих эпизодов сейчас и не вспомнить. Да и преувеличением будет равнять этот щенячий восторг с тем, что было. Там было по-разному. Хорошо и плохо. Весело и не очень. Но до сегодняшней встречи с Санчесом Мамин не задумывался, что же связывает его с тем временем. После трагедии с Ирой Мамин несколько лет вытравливал из себя память, словно хирург кюреткой выскабливал плод. И как это обычно бывает, вместе с плодом многое, что связывало его с Поярковым, оказалось выброшенным и забытым. С момента бегства Алексея в Брест они не виделись. Общались по телефону. А три года назад Санчес исчез даже с этих радаров. Просто. Без объяснений.

А теперь они шли вдвоем по Невскому проспекту. Алексей задавал себе вопрос, что связывает его сейчас с Поярковым? Ответ – время «первых»! Первых…! Тогда, все было впервые. Первые самостоятельные шаги вдали от дома; первый выбор; первые споры о жизни, о прочитанных книгах, настоящие споры, жаркие, до драки; первый бунт; первое настоящее и притворное; первое серьезное и ответственное; первое можно и нельзя; первая правда и неправда, когда не знаешь точно, где что!

Где все теперь? Это ПЕРВОЕ? Недоступно, недостижимо, как время. Не потрогать, не прижать, даже не оттолкнуть. Жизнь утекала, словно песок сквозь пальцы. И нельзя наклониться, подобрать. Дать еще раз высыпаться. Ничего не повторяется. Ничего! Все в первый раз и только единственный раз. Как в шахматах. Заново ход сделать нельзя. Даже если фатально ошибся. Есть только выбор. Сдавайся либо играй. До конца. Хочешь играть – ходи!

***

Кафе «DEL MAR» было небольшим, мест на двадцать, но очень уютным. Его выбрал Поярков. В это послеобеденное, еще не вечернее время, кафе пустовало. За баром скучно прохаживался бармен, подыскивая себе занятие. Он, то брался протирать бокалы, то заглядывал в кофе-машину, то поправлял висящие на держателе фужеры. Время от времени бармен поглядывал на посетителей, занявших столик в конце зала. У стойки дежурила стройная официантка.

– Уж не знаю, Лемыч, что тебе там померещилось на вокзале. Но приехал я только сегодня, – сказал Санчес, когда они уселись за столик.

Мамин удивился, но вида не подал. Крыть было нечем, он действительно не был уверен, что видел именно Санчеса.

– Предлагаю по писдесят, – сказал Санчес и заулыбался.

Мамина тоже улыбнуло. А потом оба рассмеялись. Вспомнилась история, случившаяся с ними в казино. Это произошло в единственный раз, когда Алексей там побывал. Еще курсантами слоняясь по городу, пошли в казино. Оба там оказался впервые. Поскольку карточные игры они не знали, сели за рулетку. Во время игры предлагали коньяк. Бесплатно. Мамин с Санчесом не пьющие, на спорте, но от халявы не отказались. Так и пошло. Ставка за ставкой, под коньячок.

«Делайте ваши ставки» – прозвучала команда крупье, очаровательной блондинки лет двадцати в туго обтянутом бордовом костюме со вторым, но стремящемся к третьему, размером груди. Собственно, друзья и подсели к столу из-за нее.

– Чертовка, – прошептал Санчес. Алексей согласился.

На одной из ставок Саня сказал:

– Ставлю писдесят на красное.

Девушка-крупье взяла и повторила:

– Писдесят на красное, – и покраснела.

Все произошло быстро, многие за столом даже внимания не обратили. Только не инспектор у стола, девушка чуть постарше, и менее привлекательная. Она взглянула на блондинку и после этого розыгрыша крупье сменила. Как потом выяснилось, девушку-крупье оштрафовали. Впрочем, когда блондинка вернулась, Поярков вручил ей чаевые в виде трех оставшихся фишек по сто рублей. Все, что у них было, они тогда оставили в казино.

Санчес помахал стоявшей у бара официантке. Та подошла. На небольшой аккуратной груди был приколот бейдж «Анжелика».

– Что будете заказывать?

– «Джеймесона» ноль семь, оливок без косточек, колы, пару стейков, горошек, лед, – потом перевел взгляд на Алексея и продолжил, – Ты что-нибудь будешь, Лемыч? – с чувством юмора у Пояркова было все в порядке, как и прежде.

Официантка отметила заказ в блокноте и ушла.

– Давно не виделись, Санчес, – сказал Мамин.

– Давненько. А ты, я вижу, стараешься держаться в форме, – Санчес кивнул на фигуру Мамина.

В отличие от своего друга, Мамин к тридцати годам изменился. Будучи среднего роста, он раздался вширь Скуластые щеки покрывала белая щетина. Мамин использовал образ известного миллиардера, владельца английского футбольного клуба, то есть образ трехдневной небритости. Когда-то изогнутые, надменные губы теперь были только изогнутыми и выдавали то ли покорность, то ли печаль. Голова безнадежно лысела. Теми же оставались только голубые глаза. Они не потухли тогда, семь лет назад, они переливались синевой и сейчас.

– Я больше, Санчес, по кихону, ката. По-стариковски, – улыбнулся Мамин. – Расскажи о себе. Потерялся так внезапно.

– Погоди, Лемыч, – Санчес повернулся к подошедшей официантке. Та поставила на стол бутылку «Джеймесона», стала раскладывать приборы. Наклонялась и изгибалась она чуть глубже и эротичнее, чем этого требовал этикет. Поярков без смущения ее разглядывал.

Когда официантка отошла, Санчес взял бутылку и разлил в стаканы.

– Давай, по писят. Все потом.

Они выпили.

Санчес в двух словах рассказал о себе. Женат, двое детей, живет в Москве. Служит в конторе. Уже полковник.

– Я, в общем, давно на связи с ними был. Еще с института, – пояснил Санчес. – Три года назад официально перешел, уволился из МВД.

– Так, ты, поэтому исчез?

– Лемыч, я никуда не исчезал. Ты к тому времени из Бреста вернулся. Здесь обосновался. Я время от времени интересовался. Только расшифроваться не мог. Служба. – Санчес пожал плечами.

– Значит, про себя могу не рассказывать. Контора пишет!?

– Пишет! – усмехнулся Санчес.

– Что изменилось? – напрямую спросил Мамин.

– Изменилось – уклончиво ответил Санчес.

К столу подошла официантка. Поставила колу и блюдце с оливками.

– Анжелика, когда будет горячее? – сладко пропел Поярков.

– Через двадцать минут, – пропела в ответ официантка. Санчес ей понравился.

Санчес вынул из внутреннего кармана пиджака непонятно как там оказавшуюся маленькую красную розу и подал официантке. Та кокетливо дернула короткой юбкой и, приняв презент, ушла.

– Что еще ты в карманах носишь? – спросил Мамин. – Фенобарбитал и гранаты?

– Гандоны и мирамистин, – заржал Санчес.– Ладно, давай! Похер! Пляшем! – добавил он и налил обоим виски.

– В культурной столице так не говорят, – сказал Мамин.

– Да? И как же говорят?

– Не похер! Пляшем! А, пренебречь! Вальсируем!

– О-о! Это тянет на тост.

Выпили еще. Внутри потеплело. Алкогольный яд медленно растекался по телу. Мамину захорошело. Он откинулся на спинку стула и смотрел на Санчеса слегка мутным взглядом.

– Давно в Бресте не был? – неожиданно спросил Санчес.

– А говоришь, контора пишет. Не все, значит, пишет!?

– Пишет, пишет. Когда нужно.

– С тринадцатого года не был. Как уехал и все.

– Ты мне рассказывал, что какое-то занимался историей города, – напомнил Санчес.

– Не историей города. Так. Созданием крепости и ее обороны в разные годы. Не серьезно и не систематически. От нечего делать.

– Что ты слышал о Брест-Литовском мирном договоре?

– Что я слышал? Мирный договор, подписанный третьего марта восемнадцатого года между Советской Россией и Тройственным Союзом. В Белом дворце на территории Брестской крепости подписали. На первом этапе переговоров Троцкий отказался подписывать договор, в итоге подписали Сокольников и Чичерин. Ленин назвал его «поганым».

– О секретных протоколах к договору что-нибудь слышал? – спросил Санчес.

– Слухи ходили. Но их никто не видел, – пояснил Мамин. – А что, они есть?

– Не знаю, – ответил Санчес. – Но очень хочется узнать.

– С каких пор контору история интересует?

– А нас все интересует, чем Родина прикажет интересоваться.

– А все же, – настоял Мамин.

– Четырнадцатого марта открылся четвертый Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов. Часть левых эсеров Карелин, Штейнберг вышли из ЦК после опубликования текста договора. Полемика была жуткая. Ленин всерьез опасался раскола.

– Ну, да. К моменту подписания Советская власть существовала сто двадцать девять дней всего, риск был, – согласился Мамин.

– Вот! – подчеркнул Санчес. – Договор на съезде ратифицировали, семьсот четыре против двухсот восьмидесяти четырех при ста пятнадцати воздержавшихся.

– Во, где демократия была. А еще говорят – диктатура. Это сейчас диктатура. Единая Россия голосует, остальные подмахивают, – засмеялся Мамин. – Но все равно не понял, тебе, что за дело?

Санчес замолчал и внимательно посмотрел на Мамина. Не вдаваясь в подробности, Санчес пояснил, что работает в Управлении специальных операций. Одним из направлений их работы является установление возможности выполнения задач в прошлом.

– Чееего? – протянул Мамин.

К столу вновь подошла официантка. В руках она несла две широкие дымящиеся тарелки.

– О! Как кстати! – воскликнул Санчес. – Анжелочка, какой у вас номер?

– Я не даю телефон клиентам, – парировала Анжелика.

– А я не про телефон, – щурился Санчес.

Девушка смутилась.

– Ну, хорошо, – соглашательски продолжил Поярков. – Телефон так телефон, говори номер.

– Я не могу, нам запрещают, – девушка кивнула на бармена.

– А мы тихонько, – заговорщически прошипел Санчес.

– Нет, нет! – официантка попыталась уйти.

– Анжелика! – резко повысил громкость Поярков, демонстрируя намерение продолжать добиваться телефона на весь зал. Эффект сработал. Официантка вернулась.

– Не кричите, пожалуйста, – умоляюще прошептала она.

– Восемь, девятьсот… – без предисловий начал Санчес.

Официантка продиктовала номер и ушла.

– Технично, – сказал опьяневший Мамин.

– Ерунда. Это безболезненно.

– Значит, в прошлое заглядываете? – спросил Мамин.

Поярков неопределенно покрутил ладонью, мол, пытаемся.

– И ты хочешь, чтобы я в это поверил?

– Лемыч, с каких пор ты решил, что меня интересует вера? Я – служивый! Выполняю задачу. Вот и все!

– Знаешь, а я бы хотел вернуться назад, – Мамин мечтательно откинулся.

Поярков скучающе посмотрел на Мамина.

– И зачем же, позвольте поинтересоваться, сударь?

– Ну, скажешь. Зачем?! Если бы вернулся, нашел бы зачем.

– А все же.

– Да глупости все это, – попытался уйти от разговора Мамин.

– Давай с темы не соскакивай. Ты чего?

– Долго рассказывать. Давай еще по писдесят.

Мамин потянулся к бутылке.

– Погоди, не гони. Значит, интересна тебе идея возврата в прошлое? – спросил Поярков, останавливая руку Мамина. За столом он вел себя как начальник. Мамин подчинился.

– Ну… – неопределенно сказал Мамин.

– Зачем тебе?

– Так, ясно же зачем. Что-то вновь пережить, что-то поменять. У меня вся жизнь в прошлом осталась. А настоящее – когнитивный диссонанс между представлением об устройстве мира и реальностью. Я ценю справедливость и порядок. Сегодня – это «чушь и дичь». То, во что верил, оказалось химерой. Книжные иллюзии. Друзей нет и неоткуда появиться. Ну, кроме тебя. Вот если бы вернуться и по-новому сыграть. О, я бы прожил жизнь!!

– Слышал что-нибудь про «стрелу времени»? – спросил Саня.

– Ммм. Нет.

– Это трудно объяснить на пальцах. Но если без подробностей, то в начале двадцатого века возникло учение о ноосфере. Одним из основоположников которого был Вернадский. Это ты конечно знаешь. Суть учения о неотделимости и взаимовлиянии человека и биосферы. С того времени много воды утекло. Наука сильно продвинулась вперед. Сейчас базовой проблемой является коэволюция биологических видов. То есть, изменения, затрагивающие какие-либо признаки особей одного вида, приводят к изменениям у другого. Мы это наблюдаем на протяжении всего двадцатого века. Так вот, существуют закономерности этого процесса и механизмы, позволяющие его направлять.

– Это то, чем ты занимаешься? – усомнился Мамин.

– Не совсем. В рамках научного исследования коэволюции было выявлено явления обратимости времени. Целое НИИ этим занимается. Внутри этих исследований достигнута возможность управления обратимостью. Это назвали «стрелой времени».

– Вы, что? В прошлое научились летать? – съехидничал Алексей.

– Летают птички и «еропланы». Мы путешествуем, – ответил Поярков.

– Без обид, Сань. Хрень какая-то. Читал я про «попаданцев» в прошлое. Сказки это. Да и смысла в таких «попаданиях» не вижу. Приключения, мля.

– Ты, погоди. Не горячись, – хладнокровно заметил Саня. – Мы не на прогулку, а по вполне конкретным заданиям. У нас узкоспециализированная работа: документы, информация, люди. Все по профильному ведомству.

– Контора пишет. Не далеко лезете? – иронично заметил Мамин.

Поярков промолчал.

– И что? Прям, вот так в прошлое можно вернуться? И что-то изменить? – продолжал Мамин.

– Знаешь. Вернуться то несложно. Есть только одна заковыка.

– Какая?

– В своем прошлом ты рассчитываешь на то, что будешь сегодняшний. Сможешь поступить по-другому. Исправить. По новому прожить пройденный когда-то этап. Это не так. Все будет, как тогда, в тот первый раз. Все будет тем! И – ты!

– А смысл?

– Я и не предлагаю тебе искать смысл. И, кстати, в вернуться в свое прошлое тоже – хладнокровно заметил Поярков.

– А ты вообще, что-то предлагаешь?

– Погоди, давай закончим с этой темой. Ни при каких условиях свою жизнь перекроить не получится. Надеяться на это – утопия, – Саня странно усмехнулся. – Жизнь это цепь связанных и не очень связанных событий. Природа слишком велика, чтобы свое развитие соотносить с пожеланиями каждого существа на Земле. Природа движется к своей цели. И путь этот неумолим. Вся цепь даже случайных происшествий подчинена выполнению главной задачи. Приближать к цели! Человек, как песчинка природы, заложник этой цели. И нам, человекам сложнее, чем, скажем дереву или слону.

– Потому что человек способен к осознанному творчеству, может предвидеть отдаленные последствия своих действий, а животные нет, они подчиняются своим инстинктам, а действия запрограммированы – монотонно и книжно забубнил Мамин.

– Да – невозмутимо продолжил Санчес. – Развитая кора головного мозга. Мы, как и любое животное, в ходе ряда случайностей, добавляем капельку к приближению конца. Но в отличие от них, нам может казаться, что каждый из нас это субъект, представляющий особую ценность. Кора головного мозга позволяет нам нарисовать любую значимость и даже убедить себя в этом. Вот и получается, что живем в иллюзиях.

– Погоди – не унимался Мамин, когда они опрокинули еще по пятьдесят. – Вот, к примеру, я в прошлом. Я ведь могу не обидеть человека в ситуации, в которой обидел; или не уйти, когда ушел. Разве это не изменит мое настоящее?

– Конечно, нет. В любой момент жизни ты всегда делаешь лучшее из того, что мог сделать. Если тебе дадут, скажем, сделать ход повторно в шахматной партии. Кажется, это изменит партию. Может быть. Но если ты сделал ход, ведущий тебя к поражению, то значит, ты должен прийти к поражению. И ты к нему придешь. Не в этой, так в другой партии. Иными словами, путь к своему концу ты можешь сделать каким угодно зигзагообразным, если у тебя будет возможность ходить снова и снова. Но итог все равно будет таким, какого ты заслуживаешь, исходя из заложенных в тебе предрасположенностей. Каким бы эрудированным ты не стал, ты не проживешь свою жизнь лучше, чем ты ее прожил. Я понимаю твое желание исправить ту ситуацию, с Ириной. Лемыч, забудь про это! Импоссебл!

Лицо Мамина потемнело.

– С этим закончили, – жестко продолжил Санчес. – То, что я дальше скажу, Лема, это важно и конфиденциально. Степень секретности максимальная. Готов слушать?

Мамин колебался мгновение, потом кивнул.

– У меня есть проект, который экспериментально я могу протестировать в ближайшее время. Официальных лиц и действующих сотрудников привлекать к нему не могу. Кроме того, нужны специальные познания. В том числе, географические, знание местности. Перемещаться никуда не придется. Все будет происходить, если на пальцах, под гипнотическим эффектом. Цель – секретные протоколы, их существование и место хранения. Время эксперимента от нескольких дней до двух недель. Подробности, бонусы и вознаграждение после подписания контракта. Что скажешь? – Санчес взял бутылку и разлил по полному стакану. Виски кончилось.

Мамин почувствовал себя на ступень ниже. Даже не зная последних лет жизни Сани, ясно ощущалось, что тот ходит в начальниках и занят чем-то серьезным. Алексей отметил, держится уверенно, чуть надменно, но деликатно. Не ищет возможности показать свою силу, наоборот, старается говорить без административного апломба.

– Тебе кролик нужен? – спросил Мамин.

– Мне не просто кролик нужен. Мне кролик с биографией нужен. Породистый, обученный и свободный от житейских обязательств, поскольку тестирование предполагает время. Мне боевой кролик нужен. Такой кролик, который тигру, если придется, голову отвернет. Ты мне нужен, Лемыч! – потом добавил. – Надежность и доверие тоже никто не отменял.

– Слушай, я вспомнил. Полгода назад в «Аргументах» статья была о том, что в секретных лабораториях ФСБ проводятся исследования со «стрелой времени». Агентов засылают куда-то, а они не возвращаются. Исчезают люди. Бред сивой кобылы. Это не про вас случайно? – спросил Мамин.

– Случайно про нас. Но ты прав, только сам факт имеет место, остальное бред.

Мамин хотел продолжить тему бреда, но Поярков перебил.

– Пакты до настоящего времени нигде не всплыли. Возможно, лежат у кого-то в частной коллекции. А нам важно знать, что там было изложено. Международная обстановка сам видишь какая. Неровно дышат в нашу сторону с запада. Под брюхом повстанцы окопались. Есть сведения, что документы могут «всплыть». Нужно подготовиться.

– И ты мне вот так, просто раскрываешь гостайну? – усомнился Мамин.

– А что ты с ней сделаешь? Расскажешь? – Поярков рассмеялся. – Рассказ свой закончишь в дурдоме.

Мамин задумался, хотя о чем тут думать. По сути, пьяный бред. Санчес просто измывается. Стебется. Но с другой стороны, если Санчес не врет – это шанс. Шанс изменить жизнь. В каком-то смысле вернуться в систему. Пусть в таком качестве. Но это пока. Тут же главное зацепиться. А зацепиться сейчас было бы ой как неплохо, в свете развивающихся отношений с Машей. Но что-то его смущало. Вечное русское – про синицу и журавля. Такие эксперименты на голову всегда сопряжены с рисками. Пойдет что-то не так. Все, поминай, как звали.

– Ну, что задумался? Сомнения? – прервал размышления Санчес.

– Знаешь, после того случая, с …Ирой – Мамин запнулся. – Жизнь на рельсы встала. Как не хочется резких поворотов. Понимаешь?

– Понимаю. Лемыч, но ты подумай, финансово укрепишься, тебе сейчас не помешает, в систему вернешься, для начала так, – будто прочитал мысли Мамина Санчес.

– Нет, Санчес. Мое чутье говорит мне, не стоит – сказал Мамин.

– Чутье? Чутье – это ненадежно. А другу помочь? – спросил Санчес.

– Санчес, это удар ниже пояса. Не ставь меня в положение «должника». Я никогда не забывал и не забуду, что ты сделал для меня, но…

– Ладно, расслабься – примирительно сказал Санчес. – Нет, так нет.

***

Друзья попрощались у входа в «DEL MAR». Санчес заказал такси, послал воздушный поцелуй Анжеле, и уехал.

Алексей неторопливо шагал по Невскому проспекту. День клонился к закату. В одурманенной голове дымно и туманно ворочались мысли. О Санчесе, о Маше, об Ире, о жизни, о сказанном. Мамин, словно древний мельник, вращал тяжелый диск жернова, переходя от одной мысли к другой. Засыпающий город сквозь белесую дымку над крышами домов посматривал на вялых, усталых прохожих. Время текло медленно, будто подстроилось под темп мыслей и шагов Мамина. Он вспомнил, что есть еще одно обстоятельство, которое связывает его с Поярковым.

Ира! История, перечеркнувшая его жизнь. Поделившая ее на до, и после.

Поярков, собственно, и познакомил Алексея и Иру. На свой день рождения он пригласил свою знакомую. Та привела подругу. Это и была Ира. Со знакомой Санчес расстался через неделю, а Алексей с Ирой «задружили».

В Иру Алексей влюбился сразу и бесповоротно. Хотя характерами они не сходились совсем. На жизнь смотрели разными глазами. Для него жизнь – путь борьбы, он жаждал побед, был преисполнен романтической воинственности. Она – хотела просто жить. Жить спокойной, семейной жизнью, поглощенной обычными заботами. Ее не интересовали крутые виражи и рыцарские турниры, о которых бредил Мамин. Тем не менее, они полюбили друг друга, много времени проводили вместе и почти не сорились. У Алексея уже шли госы. Ира училась на третьем курсе.

Однажды она поехала на учебу. И не вернулась. Прошел день. Два. Три.

Ее искали. Милиция, родные, Алексей с Санчесом. Нашли на пятые сутки.

– «Пиииии», – громко просигналили из автомобиля. Алексей не заметил, что стоял на пешеходном переходе. Все уже прошли, а он замешкался.

– Ты чо, бля, слепошарый! – заорал из окна водитель.

Мамин быстро закончил переход. У доджо стоял его Мерседес, но Алексей решил не садиться сегодня за руль. Во-первых, нетрезв, а это нарушение порядка. Во-вторых, воспоминания растормошили дух, а это мешало сосредоточиться. Решил ехать на метро. Он направился к подземке. Вдруг, ощутил на спине пристальный взгляд. Резко обернулся. По тротуару шли пешеходы. На него никто не смотрел. Мамин повернулся и продолжил движение, но вдруг снова ощутил на спине взгляд. Мотнул головой назад. Ничего! До подземки оставалось около пятиста метров. Мамин никак не мог отделаться от ощущения преследования. Даже проезжающие автомобили вызывали напряжение. Липкое тревожное чувство бесконтрольно растекалось по телу. По мышцам пробежал озноб. Алексей попытался взять себя в руки, но ничего не выходило. Его определенно трясло.