Близнецы. Индивидуальность убивает

– Главное, не смотри вниз. Тебе просто нужно преодолеть этот страх. Если ты вызвалась первой, значит, ты самая бесстрашная. И ты лучше всех сдашь экзамен, – мотивирует и подбадривает она меня, – это не так сложно, как тебе кажется. Сделаешь это один раз, а второй и следующие будет уже легче. Вот увидишь, спустишься и подумаешь, что это ведь было не так сложно.

Я не отвечаю, и вздыхаю. Смотрю на Беллу и вижу, что она одними губами говорит «удачи». В глазах ее страх, но она старательно скрывает его, улыбаясь одними уголками губ. Мне нравится эта улыбка. Я улыбаюсь ей в ответ и хватаюсь за ветку, которая ниже всех. Она массивная, но все равно совсем немного прогибается под моим весом. Боюсь представить, что будет, если я залезу на ту, которая у самой верхушки.

Хватаюсь за ветку, которая рядом со мной на уровне пояса, и залезаю на нее. Ветки в самом низу редкие, но на них не сложно залезть. Руки немного дрожат, но я стараюсь унять эту дрожь. Я хватаюсь за следующую ветку, и если не могу просто запрыгнуть на нее, то отталкиваюсь от ствола, или берусь за ветку, которая над моей головой и приподнимаюсь немного, а потом, поставив ноги на ствол, закидываю их на нее. Не думаю о том, как я выгляжу. Главное – продвигаться выше.

– Достаточно? – кричу я, когда на середине дерева.

– Ты издеваешься? – смеется Дэниел, – до конца.

Я не смогу залезть до конца. Или сорвусь, или ветка сломается, да что угодно может произойти. Но и сдаться я не смогу. Надо мной будут смеяться, и я не получу лишние проценты к экзамену. Зачем я согласилась на это? Лишние проценты стоят жизни? Но я буду жалеть, если сдамся.

Ветки уже сильней прогибаются надо мной, но я благодарна, что совсем немного вешу и мне легче забираться, чем Белле, например. Чем выше я поднимаюсь, тем сильнее у меня потеют руки и скользят по дереву. Я боюсь сорваться. Стоило бы давно сдаться, но я не могу. Просто не могу.

В голове проносится вся моя жизнь, будто я уже упала и умираю. Стараюсь не давать волю страху, потому что, если дам, то уже не загоню его назад. Не смотрю вниз, просто не позволяю себе этого. Только концентрируюсь на каждом своем движении.

Я все выше и выше. Несколько веток ломаются, когда я только хватаюсь за них. Я вижу, что до верха осталось чуть меньше метра, и это дает мне сил. Слышу, как мне кричит Белла, что у меня все получится. Хватаюсь за последнюю ветку, и повисаю на ней животом. От мысли, что я это сделала, начинаю смеяться, хотя это дается с трудом. Кора деревьев впивается мне в кожу, и мне больно. Ветка впивается под ребра, больно даже дышать.

Сюзи, только не смотри вниз. Только не смотри вниз. Ты должна это сделать. Ты же сильная девочка, у тебя все получится. Ты это преодолеешь, осталось совсем немного. А потом будешь смеяться, вспоминая свой страх. Ты сделаешь это, показав Дэниелу, что ты не просто девчонка, которую он унизил.

– Теперь медленно слезай, – кричит мне Селеста.

Теперь предстоит еще и слезать. Вот черт. Наверное, это еще сложнее. Мне в любом случае предстоит посмотреть вниз.

Я нащупываю под собой ветку и ставлю на нее ногу. Слышу хруст, и она обрывается, я срываюсь. Хватаюсь на ветку, на которой повисала, и удерживаюсь. Она прогибается и грозит сломаться, после того, как я ее резко дернула вниз при падении. Потные руки меня подводят, но я держусь крепче. Подо мной нет ветки, мне некуда встать. Если я не найду решение прямо сейчас, я упаду.

Придвигаюсь ближе к тому месту, где ветка толще. Обхватываю ногами ствол. Кора обдирает мне кожу, но я прижимаюсь к нему и по одной обнимаю ствол руками. Я съезжаю по нему чуть ниже и кричу от боли. Майка протерлась, и на груди выступают ссадины, на ногах тоже. Руки уже давно все в крови.

Нащупываю наконец ветку и становлюсь на нее. Спускаться сложнее, чем подниматься. Спускаюсь на несколько метров вниз. Передыхаю какое-то время.

Ветка предательски наклоняется.

А потом я слышу ужасающий хруст.

Я падаю.

Глава 7

– Привет, – надо мной склоняется Белла, Дэниел и Селеста.

Я вижу дерево, значит, я до сих пор в лесу, и прошло не больше пяти минут с момента, как я упала. Руки дико болят, и я подношу их к своим глазам. Они все ободраны, какие-то кусочки коры застряли в коже. Ком подступает к горлу, и я поворачиваюсь на бок, прижимая колени к груди.

– Вот видишь, это кончилось, – ободряет меня Селеста. Она не права, я не хочу снова залезать на дерево и не считаю, что это легко.

К глазам подступают слезы, но я их быстро смахиваю, но делаю это так, чтобы их никто не видел. В зонах считалось, что это признак слабости.

«Если Близнец плачет, то это признак того, что он чем-то недоволен или огорчен, а это в свою очередь признак того, что он считает свою жизнь недостаточно хорошей. Слезы – признак плохих манер, которых у Близнеца быть не должно. (Пункт из правил поведения Близнецов)»

– Сколько процентов к экзамену я получила? – спрашиваю я у Дэниела.

– Два.

Я вскакиваю.

– Два?! – я надеялась на большее. Не знаю, на сколько, но не на два.

– Да, хотя ты должна радоваться, что хотя бы столько. На экзамене проверяются твои определенные знания, а не то, сколько ты заработала на какой-то ерунде.

– Ерунде? – я начинаю кричать, – а сам ты, когда у вас были тренировки, полез первый на дерево?

– Полез, – слышу я голос Селесты и оборачиваюсь, – не кричи, Сьюзен. Ты молодец. Ты сделала это. Разве остальное важно?

Она права. Я успокаиваюсь и отступаю. Я преодолела один из своих страхов. Это уже очень важно, я придвигаюсь к тому, чтобы хорошо сдать экзамен.

– Поздравляю, – улыбается мне Белла снова уголками губ. У нее такие белые зубы, они блесят на солнце.. Видно, что она волнуется, ведь им тоже нужно сейчас подниматься на деревья.

Думаю о том, может, кто-то так же восхищается моей улыбкой, как я Беллы? Было бы круто.

Селеста подходит ко мне и снимает аппарат. Когда смотрит, хмурит брови.

– Необычно. Когда ты только начала забираться, и, когда ты была на верхушке, у тебя несильно повысился пульс. Когда ветка обломалась, был скачок, но ты практически сразу успокоилась. Очень хорошо для только что Соединенного.

Мне разрешают больше не подниматься сегодня на дерево. Хан дает свою кофту, так как моя одежда практически вся порвана, и мое тело обнажено, и говорят, чтобы я шла к врачу. Там мне продезинфецируют раны, и я смогу переодеться.

– Эта партия одежды, как видишь, не особо крепкая, – говорит он, и я улыбаюсь.

В медпункте никого нет, но он открыт, и я сажусь на койку и жду.

Кабинет очень большой, но мебели здесь минимально. Длинная кровать на колесах, поверх простыни и подушки в белой наволочке целлофановая оболочка. Стол из красного дерева, на нем пару бумажек и стакан с ручками. Старый, громко кряхтящий холодильник и широкая полка рядом с ним. В ней разные папки, бумаги и прочее.

Я встаю, чтобы рассмотреть комнату. Здесь врача еще нет, и мне скучно. Я провожу пальцем по полке и замечаю, что на ней нет пыли. Хотя бы так, здесь все стерильно. Можно не волноваться, что в мед. пункте получишь какую-то заразу.

Когда подхожу к самому пустому месту комнату, замечаю, что при моих шагах звук не такой глухой, как при других местах. Присаживаюсь на коленки и провожу пальцами по линолеуму. Под ним я нащупываю выпуклость.

– Там люк, через него можно выйти на улицу, – слышу я и вскакиваю.

Я не услышала, как он зашел, и испугалась. Я вижу, что он не злится от того, что я все осматриваю здесь.

– Мы тогда так и не познакомились. Я Генри Гаррисон, а тебя как зовут?

Он не такой злой, как мне показалось при встрече, и я улыбаюсь. Он хромает к столу, я за ним подхожу и сажусь на стул перед ним. Единственное, к чему я не могу привыкнуть, так это к его глазу и шраму. Встреть я его в другом месте, никогда не подумала бы о том, что он врач.

– Я Сьюзен Харриган.

Я протягиваю ему руки.

– Как тебя так угораздило? – спрашивает он и лезет в полку за медикаментами.

– На дерево поднималась. Тренировка была.

– Я всегда считал, что они выбирают слишком жестокие задания, – он достает щипцами кусочки коры. Я щурюсь от боли. Голос у него приятный. Не смотря на него, могло бы показаться, что ему лет 25.

– Тогда зачем вы пошли работать сюда?

– Все не так просто, как ты думаешь, – криво улыбается он, и я вижу, что в глазах у него печаль. В одном глазе.

– Вы можете мне доверять.

– Никому нельзя доверять, так, Сьюзен? – говорит он и смотрит на меня. У меня на миг появляется ощущение, будто он знает, что со мной что-то не так.

Мы сидим несколько минут в молчании. Он дезинфицирует мне раны. На теле он мне разрешает сделать это самой, так как мне приходится раздеваться. Он отворачивается.

– Ты смышленная девченка, – говорит он, и я улыбаюсь, – думаю, я могу тебе рассказать. Выгонят из штатов, так выгонят. Мне уже нечего терять.

Когда я сдал экзамены, я тоже думал, что у меня все впереди. Мои результаты были 83 процента, одни из самых лучших. Я хотел стать врачом, меня всегда притягивала перспектива помогать людям. Но получилось так, что правительство заподозрило, что я Индивидуален. Но доказательств у них никаких не было. Только тот факт, что у меня были хорошие результаты. Мои проценты – одни из лучших. Они считали, что я опасен для общества, и отправили меня сюда. Здесь я, будто в камере заточения. Я практически не разговариваю ни с кем. Мечта о том, чтобы стать доктором, не исполнилась. Я сижу здесь и могу помогать по каким-то мелочам, с которыми может справиться любой другой.

Он с злостью кинул тряпку, которой протирал мою руку, на стол. Видно было, что не легко даются ему эти слова. Мне хочется подбодрить его, сделать что-то, чтобы ему стало легче. Но что?

– Все еще впереди, – это все, что я могу сказать. Мне не приходит в голову, как я еще могу его подбодрить.

– Нет. Скоро найдется новый врач, который решит здесь работать, и меня просто вышвырнут, как использованную одноразовую вещь, – он горько улыбается.

– Все еще впереди, – повторяю я.

Я благодарю его и говорю, что все еще может поменяться. Он кивает, и я вижу, что эти слова его подбодрили немного. Его один глаз потеплел.

Я решаю, что вернусь на тренировку. Если Белла все еще забирается, ей нужна моя поддержка. Но когда я подхожу к месту, несколько людей уже слезли, в их числе и она.

– Привет, – я подхожу к ней, – ну как ты?

Она улыбается, но я вижу в ее глазах страх, ее руки трясутся.

– Главное, это знакончилось, – говорит она, и я сажусь рядом с ней.

Следующим слезает Элиот. Смотря на него, я не вижу больше слабого мальчика, которого пришлось вести к врачу. Он стоит с какими-то парнями и смеется, а я поверить не могу, что нам предстоит жить вместе посте экзаменов. С этим человеком мне придется связять всю свою жизнь. Элоди говорила, что, пожив вместе, мы понравимся друг друга. Но я не верю.

Потом я замечаю Селесту, Хана, Эльзу и Дэниела и подхожу к ним. Отдаю Хану кофту и еле сдерживаюсь, чтобы не вцепиться Наблюдающему в глотку за его два процента, но решаю, что разберусь с ним позже. При остальных мне стыдно показаться глупой девченкой.

Потом все слезают, и я радуюсь, что они живы. Возможно, им легче перенести эту тренировку, так как их часть развивала это у себя в зоне. Селеста снимает аппараты измерения пульса и записывает данные у себя в тетради.

Начинается дождь, и Дэниел говорит, что дальше мы направляемся в тренировочный зал. Селеста уходит, когда мы в общей комнате, а мы идем туда, где я тренировалась две ночи.

Когда здесь не одна я, то в зале соверешенно другая атмосфера. Соединенные ходят по нему и рассматривают место, а Дэниел идет в комнату с окном. Я понимаю, что это мой шанс. Захожу за ним, прикрываю дверь и складываю руки на груди.

– Какого черта? – спрашиваю его.

– Что? Это ты какого черта делаешь здесь? – он злится. Желваки двигаются, а я чувствую, как подступает ярость.

– Я полезла туда только из-за того, что хотела себе повысить результат на экзамене. Два процента за ободранную кожу и порванную одежду? – про то, что мне было страшно, я молчу.

– Послушай меня. Экзамен – это экзамен. Там проверяются твои данные, а не то, что ты заработала за какой-то мелочный поступок. Я обещал лишнюю помощь к экзамену, я исполнил свое обещание.

– С таким мерзким характером и тот, кто тебе предназначен, никогда с тобой не будет.

Он смеется и мне хочется ударить его. Я сжимаю руку в кулак.

– Успокойся, – говорит он, обходит меня и открывает дверь. Я ухожу, так и не ударив его. Что же я сделала ему?

В зале мы делаем то, что делали вчера на площадке. Результаты у меня оставляют желать лучшего.

Каждый раз, заходя в душ, я замечала под своими ногами волосы. Они оставались у меня не только на ногах, но и на всем теле. Не мои волосы, как доказательство того, что я не такая, как они.

Когда я захожу в комнату, я вижу, что Белла сидит на кровати и плачет. На коленях у нее локоны волос, а руками она заглушает плач. В свободный час никого нет в комнате, поэтому она позволяет себе выразить чувства.

Я подхожу к ней и сажусь на кровать. Она не реагирует, и я обнимаю ее за плечи.

– Ну же, не плачь, – она обнимает меня, и я чувствую, как намокает моя майка, но не обращаю на это внимания.

– Они ведь вырастут? – спрашивает она, выглядывая, – вырастут?

Они вырастают, и все Соединенные это знают, но Белла ищет в этом вопросе поддержку. Я вижу лысые отметины на ее голове. Я бы погладила ее по ней, но я так сделаю только хуже, тем более они так станут выпадать еще больше.

– Конечно, вырастут. И станут лучше, чем сейчас.

Эти слова ее не успокаивают, и я встаю. Она остается сидеть на кровати.

– Подожди немного.

Я выхожу в общую комнату, и думаю о том, где можно найти то, что я хочу. Нахожу это на складе, рядом с нашей комнатой. Возращаюсь в комнату и подхожу в Белле.

– Что ты хочешь сделать? – спрашивает она, когда я показываю ей ножницы.

Они слабые и ржавые, но и они подойдут.

– Ты хочешь остричь мне волосы?

– Нет, ты сделаешь это сама, – я ей отвечаю и беру за руку.

Веду ее в ванную комнату, ставлю перед зеркалом и вкладываю в ладонь ножницы.

– Это твое решение. Ты можешь прямо сейчас признать себя слабой и остричь их, но ты можешь завязать их в хвост и признать, что рано или поздно они должны были выпасть.

У тех, у кого выпадают волосы, не всегда выпадают они полностью. Бывает, что поражены только некоторые части, и есть шанс спрятать то, что они выпадают, просто завязав хвост. Я хочу снова увидеть ее улыбку, но понимаю, что благодаря таким словам не увижу.

Белла медленно подводит руку с ножницами к волосам, но резко одергивает ее и кидает ножницы в раковину.

– Ты права, все еще впереди. Это не конец. Всего лишь волосы выпадают, – горько говорит она, но я вижу, что у нее появилась надежда в глазах.

Я улыбаюсь, и мы обнимаемся. Я понимаю, что в наших отношениях есть искренность, хотя я знаю ее пару дней. Мы даже еще не подруги, но я доверяю ей. Это – одно из самых важных пунктов в отношении людей. Доверять друг другу. Без доверия вы не знаете его, не верите ему.

Я жалею, что не могла больше доверять Ким. Мне было важно соблюдение правил. Я ей не рассказывала о своих странностях, не говорила о том, что чувствую. Но, оказывается, верить кому-то… так приятно.

Но здесь я снова противоречу себе. Я пока не готова рассказать Белле о том, кто я такая. Но я знаю, что когда-нибудь я смогу ей рассказать. Когда-нибудь, когда нам не будет угрожать опасность.

Мы опять попадаем на урок к Веронике Датрис. Волосы у нее заколоты в пучок на затылке, а одета она в синий, строгий костюм до колен. По периметру комнаты расставлены зеркала, а столы, за которыми ми сидели на прошлом уроке, унесли. Мы все стоим у двери и не знаем, что делать и куда идти.

– Я рада видеть вас снова, – говорит она. Ее пухлые руки у нее заплетаются в узел ниже живота, ногти острижены под корень, – я хочу, чтобы каждый из вас подошел к зеркалу и выбрал то, которое ему по душе.

Мы с Беллой выбираем два одинаковых, стоящих рядом. Все зеркала практически не отличаются. Наши во весь рост, с позолотой по краям.

– Сегодня вы научитесь общаться с самими собой, – говорит она и улыбается взглядам Соединенных, – это не так сложно, как вы думаете. Скажите что-то себе. Поздоровайтесь.

Это кажется смешным, но я здороваюсь со своим отражением.

– Сегодняшний урок у вас будет индивидуальным. Вы должны взять по планшету, интерактивной ручке и записывать данные, – мы с Беллой переглядываемся, но идем к большому столу у Вероники и берем по интерактивному планшету, – Ваша задача в том, что вы должны рассказывать что-то своему отражению. Не имеет значения, что. Но трудность может возникнуть в дальнейшем. Вы должны замечать свои черты характера. Какие-то повадки, привычки. Вы должны изучить самих себя. Это нелегко, но кому живется просто? Результаты записывайте на бумагу. Это поможет вам развить внимательность и узнать себя.

Мне кажется, это интересно. Во всяком случае, это поможет мне. Я замечу за собой какие-либо повадки, которые могут меня выдать. Я включаю планшет. Редко с ними обращаюсь, поэтому чувствую себя неуютно.

– Хм-м. Как ты? – спрашиваю я у второй Сьюзен.

Замечаю, что Белла смотрит на меня и улыбается. Тыкаю ее пальцем в бок, и она смеется. Наверное, со стороны это выглядит глупо.

– Сьюзен, ты такая растрепанная, – говорю я тихо и поправляю волосы, – Что я могу тебе рассказать? Все идет своим чередом. Встреча Близнецов, экзамены у нас, Соединение…

Я вспоминаю, что не знаю совсем, как сдала экзамены Молли. Мне не удалось в наши встречи узнать об этом у нее. Мне не удалось узнать вообще ничего о ее жизни.

– Сейчас мы проходим процедуру Восстановления. Я делаю все, чтобы в конце хорошо сдать экзамены, – я замечаю, что когда вру или недоговариваю, локоны волос завожу за ухо, даже если они не выбиваются, но не записываю это в планшет, – здесь сложно. Моя часть из зоны «сила», видимо, не так хорошо занималась, поэтому мне сложнее восстановиться.

Я знаю, что никто не слышит меня, но все равно не решаюсь говорить правду. Когда не знаю, что говорить, замечаю, что обхватываю то руку, то талию.

– Мне здесь нравится. Я чувствую себя свободной, – и это правда. Улыбаюсь своему отражению и вижу, что, когда улыбаюсь, у меня спокойное выражение лица. Только губы выдают, что у меня хорошее расположение духа.

Все, кроме лжи, я записываю. Даже когда пишу, замечаю за собой, что немного хмурюсь при чем-то абсурдном, а когда не знаю, что записать, у меня дергаются губы, будто я причмокиваю.

– Скажи, Сьюзен, ты когда-нибудь боялась чего-то? – спрашиваю я, но не собираюсь отвечать правду, – да, – слова выходят сами собой, – я боюсь. Мне страшно, когда я в полной темноте. Это из-за того, что я не могу контролировать ситуацию. Я ничего не вижу – и это меня пугает. Мне страшно, что кто-то может узнать о моих странностях. Страшно, что меня не примут из-за них. Все мы зависимы от общества, и мне страшно, что я останусь без него.

Я одергиваю себя, когда понимаю, что слишком много рассказываю правды. У меня раскраснелись щеки, горят глаза. Я решаю, что будет правильным записать об этом в планшете. Моя искренность польстит правительству.

Я смотрю по сторонам. Белла с интересом рассказывает что-то отражению, отчаянно жестикулируя. Если бы нам предолжили такое задание в школе, все бы не поняли его. Но здесь другая атмосфера. Даже я здесь стала раскрепощенней.

Я начинаю корчить рожи зеркалу. Рассказывать мне ничего не хочется, но я решаю, что запишу свои черты при разных эмоциях.

– Что это? – смеется Белла, когда я стараюсь изобразить злость. У меня ничего не получается, и от этого я злюсь по-настоящему.

Мне нравится наблюдать за собой. Это интересно, замечать за собой что-то новое, видеть свою реакцию на то, что ты видишь или тебе говорят. Если бы у меня не был такой прямой нос, или глаза не сидели бы так близко, или еще куча недостатков, возможно, я была бы симпатичной. Но красивый человек не всегда добрый.

Я не хочу врать, что не встречала красивых людей и душевно, и внутренне. Такая Белла, Элоди, Шон и Шейн. Тамолодая девушка, которая помогла мне подняться, когда я упала с лестницы еще в детстве.

– Не хочешь прогуляться сегодня? – спрашивает Белла, вдоволь насмеявшись. Я смотрю в окно и замечаю, что дождь почти кончился. Небольшие капли бьются о стекло, а потом растекаются по нему. Еще не темнеет, но на улице мрачно.

– Хорошо, – я соглашаюсь все равно. Будет лучше, если у меня будет, кому доверять.

Когда заканчивается время, мы сдаем планшеты. Вероника аккуратно складывает их в стопочку, и я завидую ее перфекционизму. Для меня не имеет значения, как застелена кровать или сложена посуда. Но иногда мне не хватает усидчивости, чтобы до конца доделать что-то.

Мы с Беллой не заходим в комнату, а сразу идем на улицу. Дождь уже закончился, и трава блестит от капель. Дует легкий ветер, но снаржи все равно тепло. Я снимаю обувь и становлюсь босыми ногами на землю.

– Никогда не разувайся после дождя. Вся земля холодная, и ты простудишься, – всегда говорила Элоди. Но сейчас ее нет, и я могу себе позволить насладиться свежестью.

Ноги немного застревают в земле, и ходить немного сложней, чем обычно, но это совсем не мешает. Белла тоже разувается. Обувь мы оставляем у входа.

– Что ты чувствуешь? – интересуюсь я у нее.

– В смысле?

– Что ты ощущаешь? После процедуры. Ты понимаешь, что ты делишь с кем-то тело, или нет? Есть что-то особенное, что происходит с тобой, но не происходило раньше?

– Ты же сама можешь ответить на вопрос, – улыбается она.

– Я думаю, у нас разные чувства.

– Наверное, ты права, – вздыхает, – но я ничего не чувствую физически. Единственные ощущения, так это то, что я все время думаю, как это происходит. Внутри меня сидит моя вторая часть и дает мне силы? Или я уже есть общее что-то? Не могу в это поверить.

Она нервно смеется. Когда она это делает, она немного откидывает голову назад. Зубы у нее белые, как маленькие облака. Наверное, чтобы были такие, надо чистить их три раза в день.

– Я чувствую, что во мне какой-то клад, что ли. Но я не могу его открыть. Во мне будто большая сила, но я не могу сразу ей воспользоваться. И меня это бесит. Будто видишь рядом с собой то, что давно хотел, но не можешь дотянуться! – она фыркает.

Я делаю вид, что понимаю, но это совсем не так. Мне даже нет, до чего дотягиваться. Мне придется добиться всего своими силами, и неизвестно, получится ли у меня.

– А ты что чувствуешь? – этот вопрос ставит меня в тупик.

– Примерно тоже самое, что и ты, – отвечаю я, но вижу, что ответ ее не удовлетворил, – глупое чувство, когда понимаешь, что у тебя вдруг появилось что-то еще, кроме того, что ты учил всю жизнь. Я чувствую свободу в действиях и рада этому.

Мы доходим до забора, и я замечаю, что наверху сетка. Я слышу легкое жужжание, почти незаметное, но оно есть. Роюсь пальцами в земле и поднимаю камень.

– Если ты хочешь узнать, заряжен ли забор, то так не узнаешь. Надо кинуть какую-нибудь проволку, чтобы закоротило, – вдруг говорит Белла, – но можешь не напрягаться. Я и так знаю, что это так.

Меня это пугает. Я не понимаю, чего опасаются правительство, ставя забор, заряженный током, ведь в любом случае Соединенный, что уйдет из зоны «Восстановление», будет считаться нарушившим правила и будет отправлен за пределы зоны.

Не бывает случаев, что пропавших не находили. В Новом Времени полностью искоренили случаи, когда люди живут на улице. Если такие есть, значит, они не прошли процедуру и прочее, а таких ликвидируют или отправляют за пределы. У других им спрятаться невозможно, они все контролируются. Но они это преподносят по-другому.

«В данный момент идет повышение мер безопасности в городе. Мы стараемся только ради своих жителей, чтобы ничего не угрожало их жизни, и они чувствовали себя в любом месте комфортно. (Отрывок из речи Бенджамена Андерсена)».

– Ясно, – отвечаю я Белле и кидаю камень под ноги. Она улыбается.

Мне нравится, что она все время улыбается. В такие моменты ты чувстувуешь, что человек тебе родной, если он доверяет тебе такую важную вещь, как улыбку.

– А кто тебе предназначен? – спрашивает Белла, и я краснею. Молчу, надеясь, что она забудет свой вопрос, но она его повторяет.

– Элиот, – вздыхаю я и смотрю на небо.

Оно покрыто серыми тучами, но в некоторых местах есть проем, в которые пробивается солнце. В такие моменты оно светит в глаза. Люблю, когда так происходит. Я чувствую такую приятную боль в глазах, и ощущение, что солнце наполняет меня жизнью.

Впервые за какое-то время я позволяю себе задуматься о том, что будет у нас в будущем. Я не хочу быть с этим человеком всю жизнь. Приходить вечером с работы и видеть его. Он будет сидеть и читать книгу, которая мне не нравится и попросит на ужин ту еду, которую я терпеть не могу. Интересно, что чувствуют другие? Они тоже думают, что не хотят прожить жизнь с этим человеком, или они испытывают какие-то приятные чувства?