Остров, на котором жить. Часть вторая

Конец истории уже так близок. Я иду к тебе, Попутчик.

Глава 10.

* * *

– Папа, папа, когда я вырасту я обязательно стану лётчиком.

– Ах, какой же ты у меня особенный, сынок, – отвечал своему чаду отец и крепко, по-мужски, но, тем не менее, нежно, по-отечески обнял грубой ладонью работяги прохладную бутылку недорогого пива. Прикоснувшись губами к горлышку, он сладостно прикрыл усталые глаза и вновь отворил медлительные веки лишь спустя четыре жадных глотка. – Но не обязательно же становиться лётчиком. Не хочешь, как твой папка, плотником? Вот, погляди какое произведение искусства твой батька сотворил, – лениво молвил, во всех отношениях довольный жизнью отец и медленно, но звонко постучал по столу за которым сидел. – Качественно, на века и со вкусом. Хочешь так же?

– Нет пап, – насупилось чадо. – Я хочу, как в фильме, лётчиком.

– Ну не знаю, – тяжко выдохнул утомлённый беседой отец, – с твоими то оценками… – он снова провёл благостный ритуал с любимой ёмкостью, ограничив себя в этот раз лишь двумя глотками, и раскрыл глаза, устремлённые взором уже не на сына, а на бегающих за мячом человечков в забавных гетрах. Из телевизора доносился рёв толпы, периодически в мерный шум врывались звуки, напоминающие гудки от машин, и на фоне неустанно звучал голос человека, безусловно сильно заинтересованного происходящим.

Сын замер у самодельного, слегка неровного стола. В глазах рябило. Кто-то на экране в разноцветной майке и шортах ударил по чёрно-белому мячу ногой и тут же всё поле засуетилось. Пёстрая картинка стала мутнеть и расплываться, солоноватая слеза, спустившись по щеке, коснулась дрожащих губ ребёнка. Отрок не издал ни звука пока юное эластичное сознание, изнывая от боли и сострадания, в спешке сливало случившееся глубоко во владения глухого, недоступного, но беспощадного для перспективы подсознания.

Сын тихо вытер рукавом мокрое лицо и, руководствуясь неизвестно откуда пришедшей необходимостью в убежище, слегка всхлипнув, зашагал к звенящей кухонной утварью маме. Безвольной, обессиленной женщине, сил которой хватит лишь на короткое сухое объятие. Но ребёнок не нуждался ни в чём большем, ведь основную работу он способен проделать сам. Зашлёпали босые ступни по ламинированному полу кухни. И чистый взгляд был полон тревоги смешанной с воодушевлением. Он только что говорил с любимым папой. И папа сказал ему что он «Особенный».

* * *

Возможно, моё утверждение о том, что мой отец был чудовищем, вызовет у кого-то праведный гнев и возмущение. Ведь в моей жизни он стал тем, кто вручил мне великое дарение в виде трезвости суждений. Подобно бесстрастному хирургу, он удалил мне больной орган, что звался беспечной инфантильностью и выпустил меня в свет уже оздоровлённого реализмом. Что ж, возможно это именно так.

Мало кто ведает о том, что такое «Сердечная чакра». Это центральный энергетический узел, связующий три верхних и три нижних уровня. Находясь в центре человеческого тела параллельно органу, носящему насосную функцию кровообращения, сердечная чакра отвечает за самые важные процессы в душе. Чувство, сострадание, мягкость, любовь, уравновешенность – заряды, осуществляющиеся именно этим энергоцентром в астральном теле человека. Я воистину готов отождествить своего отца с уберегающим меня от недуга хирургом. Да, во имя спасения моего больного сознания он вторгся в мою душу и вырезал больной орган.

Но ведь этот ублюдок лишил меня сердца.

Сломав во мне зачатки одухотворённости, он продолжил воспитывать меня, наставлять. Мы стали друзьями, теперь мой менталитет позволял этому случиться. Я полюбил футбол, работу плотника, алкоголь, сигареты и простоту. Ах, боже мой, как же я ценил простоту во всех её проявлениях. А отец ценил меня за это. И всё чаще и чаще взрывалось внутренними кровоподтёками больное истерзанное подсознание, переполненное обидой и моральной неудовлетворённостью. Но каждый раз на гноящуюся рану спешно накладывало свежие бинты потускневшее за годы сознание. И я вспоминал, что когда-то папа сказал, что я «Особенный».

Арментария из меня сделал не Попутчик, отнюдь, это был отец и только он. В течение всего срока моего взросления и становления меня как личности, отец готовил идеальную кандидатуру для Наместников божественных талантов. Мастерски уничтожил во мне мечты, но оставил надежду. Подобно варвару, разорив мой остров, он всё-таки позволил ему выситься над уровнем бескрайнего, но пустого океана жизненных процессов. Да уж, он свято верил в то, что цель оправдывает средства и не брезговал никакими возможными средствами.

Любил ли я своего отца? Я ненавидел его, всегда ненавидел.

Я медленно плёлся в направлении районной библиотеки. За спиной молча следовали Вадим с Заликой. Их решительности не хватало даже на то, чтобы уговорить меня на смену забрызганной кровью одежды. Они понимали, отчаяние ослепило мой периферический взгляд на перспективу. Я шёл напролом и уже ни в ком не нуждался. Мимо по асфальту прошаркал грязный полупьяный бездомный, я мельком взглянул в его сторону, но не стал никак реагировать на появление в моей жизни ещё одного зловонного пятна. Последнее время вся моя жизнь состоит лишь из подобных дерьмовых фрагментов. Хотя и всё моё предыдущее никчёмное существование всегда являлось лишь средоточием убожества и грязи. Я продолжал двигаться вперёд.

Я отворил дверь в ветхое, когда-то торжественное здание и из осеннего сумрака шагнул в тяжёлую атмосферу старости и забвения. Наверняка в дверях сидел вахтёр, но я этого решил не замечать, для такой ерунды у меня есть мои друзья из падшего Противостояния. Ступени лестницы жалобно заскрипели, когда я стал подниматься наверх. Тусклый свет едва помогал разглядеть помещение второго этажа. Нажав на дверную ручку, я оказался в ярко освещённой просторной комнате. На пыльных полках книжных шкафов серели многочисленные, когда-то яркие обложки книг. Практически в центре зала, за своеобразной стойкой, на меня глядел удивлённый библиотекарь. Старичок лет восьмидесяти пялился мне в лицо чистыми, но сильно уставшими глазами, обрамлёнными глубокими трещинами морщин. Он не был напуган появлением в библиотеке человека с ненавидящим звериным взглядом, одетым в серую одежду, украшенную лишь тёмными пятнами свернувшейся крови, человека принесшего с собой лишь смерть и только. Однако он был невероятно заинтересован, о чём свидетельствовали классические жесты – резкое выпрямление уже не молодой осанки и мало чем помогающее поправление оправы на переносице.

Несмотря на всеобщее шаблонное мнение об отношении глубоких старцев к смерти, должен заверить, что всё это абсолютная чушь. Не существует человека, не боящегося окончания собственного бренного пути. Это заложено в нас на генном и инстинктивном уровнях. Для нас всех жизнь является одним из самых важных факторов. Даже в моменты, когда задумываешься о смысле своего грёбаного бытия, есть возможность отыскать лишь один ответ. Ответом является сама жизнь и зачастую лишь она и ничего более. Мы цепляемся за собственное жалкое существование, словно заядлые курильщики, осознавая, что данное занятие не приносит нам никакой радости и удовлетворения, понимая, что ввержены лишь в рабство зависимости от явления, результатом которого может быть лишь смерть. И только немногие умудряются порвать ту призрачную связь с наркотической зависимостью. Заставить силу воли противиться обманчивому ощущению комфорта и прервать жизнь до момента, когда она решит за нас. Но стремительно падая с пятого этажа, приближаясь к асфальту, нас охватит панический страх, страх будет нашим владыкой, заставляя не терять надежду на то, что, возможно, мы сможем вновь испытать терпкий запах жизни, который нам так необходим, хоть и неприятен. Кто-то попытается утверждать, что жизнь прекрасна и поистине нравится ему, и он готов наслаждаться жизнью до скончания лет. Но правда лишь в том, что наш организм, в купе с менталитетом, имеет невероятную способность привыкнуть к любому говну, при этом преобразив его в гранёный алмаз. Любой человек живёт в страхе перед смертью, даже тот, что смертельно устал от жизни. Каждый трусливо поджимает хвост при малейшей опасности, даже осознавая то, что смерть несёт в себе лишь освобождение от бессмысленной наркотической зависимости.

Этот человек не боялся меня, не страшился он ничего, что могло следовать моему появлению в его жизни. Возможно, главную роль сыграло его истинное бесстрашие, или же неверие в то, что нечто страшное допустимо в святых стенах обители знаний. Вполне вероятно, что старик не в полной мере осознавал обстоятельства, привлекшие в его владения человека жаждущего крови как символа отмщения. Но его никак нельзя было назвать лицом, погрязшем в жизненном опыте. И в связи с этим потерявшим всякий интерес к происходящему вокруг. Любопытство старика даже заставило его извлечь из-за стола администратора библиотеки свой чахлый торс, так сильно контрастирующий с его боевым характером.

Ощутив почти физически несгибаемую энергетику ветхого библиотекаря, я слегка даже пришёл в себя и замялся. Вспомнив о том, что мой внешний облик не соответствует дресс-коду данного заведения, я машинально оглядел себя и вдруг осознал, что в таком виде выгляжу скорее нелепо, чем устрашающе. За спиной заскрежетала дверная ручка, мои соратники тихо вошли в зал и остановились у меня за спиной.

– Вы что-то хотели? – любезно поинтересовался старик.

– Мне нужна информация, – прохрипел я и тут же прочистил горло. Я не произнёс ни слова с самого утра, предшествующее появлению в библиотеке душевное состояние никак не способствовало беседам.

– Здесь библиотека, а не информационный пункт, молодой человек, – с достоинством произнёс дед, но любопытство явно было на порядок мощнее любой гордости. – Что вас интересует?

– Лиллит, – я решил не блуждать вокруг да около и решил чётко и лаконично донести до библиотекаря вопрос с расчётом на подробный ответ старика. Оглянувшись, я увидел удивлённый взор Залики и Вадима, они внимательно следили за происходящим не смея вмешиваться. Мои, мать вашу, наркоманские видения – мои представления о приоритетах.

– Странно, что вы обратились по этому вопросу именно ко мне, это общедоступная информация имеющая место в компУтере, – старик, совершая ошибки в произношении заимствованных слов, явно не вдавался в подробности системы всемирной паутины, но умело набивал себе цену, оттого что знал о том что я спрашиваю, и по всей видимости знал недурно.

– Вы мне расскажите? – мягким тоном спросил я, при этом теряя терпение.

– Конечно, незамедлительно, – ответил библиотекарь помедлив. Его звёздный час, столь долго ожидаемый в стенах угрюмого храма познаний вот-вот пробьёт, и старик, подобно столетнему мудрецу, снизойдёт до ответа, что принесёт долгожданную отраду утомлённому сознанию ученика. Вытянув паузу, он заговорил: – Обычные Христиане искренне полагают, что у Адама была жена Ева, что искусила его, поддавшись на уговоры сатаны, который невесть каким образом очутился в Эдемском саду. Нарожала ему детей и оттуда пошло заселение планеты. Но мало кто знает о первой жене Адама, которую звали как раз Лиллит, – старик искоса глянул в нашу сторону и облокотился о стойку. Эх, а этот книжный червь ещё тот артист. – Если Ева была создана из частички Адама, то Лиллит была вылеплена из глины, что изначально подразумевало под собой её независимость. Я надеюсь, вы понимаете насколько всё это иносказательно. В итоге, демонстрируя свою личностную автономность, она навлекла не себя гнев господа и была отправлена во владения Дьявола, то есть на землю, где она ежедневно совокуплялась с падшими ангелами и порождала себе подобных. Лиллит стала отождествляться с демоном, если вы когда-нибудь слышали слово Суккуб (демон в женском обличии), то учитывайте, что она была первым из них. Во многих культурах, религиях междуречья, каббале и христианских апокрифах она описывается как адское отродье, убивающее младенцев, сосущее кровь и поедающее мозг своих жертв. Считается, что чаще всего Лиллит приходила во сне, но возможно это лишь мнение, связанное с предрассудками. Время Лиллит это ночь. Многие фольклорные источники вещают о Лиллит как о первом вампире. Как ни странно, вторым был Каин, сын Адама и Евы. Так вот, в определённом ракурсе Лиллит рассматривается именно как прародитель всех вампиров. Правда легенда гласит, что большая их часть была уничтожена волею Господа и остались лишь несколько экземпляров прячущихся в ночи. – Я ошеломлённый пялился на статный силуэт рассказчика мутным взором, не способный ярко воспринимать его мимику, в чём вовсе не было необходимости. Информация, вливаемая в моё сознание вербальным методом, подкашивала мои усталые ноги сильнее всякого ментального обучения осуществляемого когда-то Попутчиком. – Ну что я могу ещё добавить к краткому описанию интересующей вас сущности, наверное, лишь то, что Лиллит есть источник практически всех фольклорных басен, что слагали наши предки. На мой взгляд, именно потому, что имела характеристики многих из них. Возможно, несколько гипертрофированный и утрированный вариант оных, но тем не менее.

Я, небрежно задев взглядом эрудированного старика, развернувшись, тронулся прочь из умирающего кладезя науки. Выйдя из библиотеки, я остановился и на мгновение задумался о сказанном. По сути, всё наше восприятие бытия, в котором мы обитаем, есть лишь сплошная патологическая гипертрофия. Попытка вознести наше дикое рыночное сознание над другими, такими же уничтоженными простотой сущностями как мы. И в чём причина? Мы всячески стараемся стать эксклюзивом для дальнейшей перспективы торговли своей оскудевшей душой. И что мы только не придумаем для того чтобы наша пустая жизнь казалась нам наиболее красочной. Что мы готовы отдать, чтобы быть особенными? Да всё! Даже свою веру. Порой готовые деформировать своё неверие во благо своего эгоцентризма.

Что ж, моя персональная истина достигнута, память, оставленная паразитом и логический анализ, смогли в сотрудничестве своём родить один объёмный, обширный мыслеобраз что подобно фейерверку взрывал меня изнутри словно снаряд, невесть как оказавшийся в утробе пустоты.

Я ступил на покрытый мокрой изморозью асфальт, невольно любуясь множеством цветовых гамм, что присутствует в нём. Насколько же мы можем быть невнимательны к окружающему нас миру, когда являемся обуреваемыми одной лишь призрачной идеей. Я вдруг застремился воззреть на небеса, что склонились предо мною, когда режущий дискомфорт влился в моё сознание, превозмогаемый сознанием.

Интуитивно я почувствовал отсутствие моих соратников, вроде бы ненужных ни мне, ни этому миру сказочных партизан, но уже таких привычных. И вновь я оказался одинок. Я стоял посреди пустоты той реальности, что создал социум, в самом центре отсутствия чего-либо, впитывая лишь щекочущий аромат озона и обречённости. Я был на сто процентов уязвим. Я опять находился в западне.

Я закрыл глаза и спустя минуту отворил их снова. Я чувствовал, что на площадке окутывавшей пёстрым осенним цветом основание библиотеки, я был не один, но не мог разглядеть ни крупицы за пределами чёрного тумана, окольцевавшего территорию здания, из которого только что вышел. Однако я отчётливо осознал, что тьма сгустками наложенная на реальность оставляла мне лишь эту площадь и постройку за моей спиной. Я был абсолютно отрезан от мира, от всей социальной парадигмы, в которой существовал доселе. Словно на моё бытие накинули купол из серости, оставив лишь крохотный клочок для осознания. Так и было. Меня пленили, окутывая ментальным, съёживающим бытием, арканом.

– Ну, здравствуй, Борис, – прозвучал голос Попутчика из тьмы, и на свет неспешно вышла крепкая фигура. Вместе с ним из мрака появились более трёх десятков мужских и женских фигур. Все одновременно остановились, обозначая собой некое подобие косы.

Меня объял страх. Я наконец-то осознал, что моё наплевательское отношение на перспективу, связанное со всеми предшествующими эмоциональными переживаниями, стало, своего рода пригласительным билетом для всей Последовательской братии. Вадима и Залику вычислить было легко, так же как и в мгновение устранить, так что я даже не успел заметить этого. А я был именно тем бонусом, который в своей охоте ожидал заполучить Попутчик. Существа, находящиеся с ним не были простыми пасущими, среди Арментариев никогда не было женщин, и никто из них не мог нести в себе такой немыслимый заряд энергии, который я сейчас испытывал всей своей сущностью. У детского сада Попутчик не шёл ва-банк, это был тонкий расчёт на мою деморализацию, что оправдался более чем на сто процентов. Этот выродок всё же прекрасно понимал происходящее вокруг.

Хотя, мне уже было наплевать, он ко мне или я к нему. Встреча была неизбежна. Более того, наше свидание было мною невероятно желанным и наиболее приоритетным.

– Ну, привет старичок, – ответствовал я. – Знаешь, на уровне стихийного мышления я всё удивлялся, от чего же изначально признал тебя именно под наименованием Попутчик, – я собрался слегка поумничать, раз уж больше нечем было выделиться в сложившейся ситуации, – что именно заставляло всех осознавать тебя именно под этим именем, ведь полагаю, что был не единственным подопытным, кому ты не соизволил представиться, тем не менее…

Я не успел закончить свой сценически дерзкий монолог, прерванный неожиданным ментальным вмешательством.

Усилиями Преемников Богов меня снова выдавило из моей реальности, и я заструился в облаке материй и пространств. Энергия, из которой было соткано бытие, словно хрупкая старая стена, распалась на тысячи бетонных крошек, расколовшихся на бесконечность атомов, заметалась в пустоте, разрушая пространство, началом которому и являлась. Моё несуществующее эго затрепетало в волнах сгустков энергий, создающих этот мир, и лишь скомкав пустоту, ворвалось в сознание яркой вспышкой великого явления всего того, что не является. Бесконечность опровергает наличие начала. Отсутствие начала чего-либо есть лишь великое отсутствие.

Великое отсутствие есть божественный родоначальник великого явления всего сущего.

Я более не блуждал по песчаным барханам доисторического аналога игры «Цивилизация», в которую так и не наигрались боги, исчезнув с лица земли. Мой мозг не вспыхивал откровениями, истина не выжигала более тлеющих дыр в лживой реальности. Я плавал в глухой пустоте, созданной в Абсолюте всем тем что когда-то существовало и является вне временных рамок. И вот уже который раз, выстрелом бытия меня вернуло на землю и вонзило в концептуальную социальную реалию.

Глава 11.

Распахнув веки, я тут же жадно вдохнул затхлый воздух помещения, явно концентрировано сдобренный ароматом крысиного дерьма. Занялся было болезненным сухим кашлем, но быстро пришёл в себя. Оглядевшись, я увидел, что нахожусь в тесном помещении, стены которого были слеплены из неровных камней. Вероятно, я находился в каком-то подвальном сооружении, в одном из древних архитектурных памятников города. Дышать было тяжело и тусклый свет непонятно откуда берущийся, проигрывал в неравном бою с тьмой, оставляя слабые блики на серых камнях. Конечностями я был крепко привязан к деревянному стулу, на котором и восседал, должен отметить, довольно комфортно. Передо мной мерцала броня невыкрашенной металлической двери, за которой, я был абсолютно уверен, стояло некое подобие охранника, вероятно из числа преданных Пасущих. Тут же в голову врезалась картина, на которой стражник в полированных доспехах, со скучающими глазами на грозном челе, не двигаясь, самоотверженно сторожит железную дверь. Навеянный окружающим пространством мыслеобраз заставил усмехнуться.

Не знаю, как много времени провёл я в таком положении, но полагаю не так уж долго, раз уж тело так и не подаёт характерных знаков. И что не маловажно, я всё ещё жив, и не смею тянуть время сидя в гнетущей тишине, ведь где-то наверху, вероятно, нервно переминаются с ноги на ногу великие и ужасные Последователи Богов, которым, полагаю, так не терпится поделиться со мной важной информацией, или же, что было бы странно, получить её от меня. Хотя зачем иначе мне тут находиться. Сомневаюсь, что меня бы силком тащили на урок истории.

– Эй вы, там! – рявкнул я и снова зашёлся кашлем. Густая пыль, стоявшая в воздухе, плотно бетонировала голосовые связки. Я немного похрипел, прочищая путь для дальнейшего осуществления звуковых колебаний и было уже открыл пасть, как в дверях звонко загромыхали затворы. И от кого меня здесь так тщательно прячут? Противостояние уж точно не решится на стычку с могущественной силой Наместников, да и ни к чему им это, ведь они свято полагают, что уже владеют всей истиной, а ничего больше и не требуется.

Ох, уж эти талантливые партизаны, лелеют веру в то, что близки к границам своих целей. Но лишь на миг, заострив внимание на этой теме, с неожиданностью для себя осознаёшь: любая цель, имеющая свои чёткие границы, даже неподвластная уму простолюдина, формирует своим явлением лишь убогую ограниченность преследующих её, ничем не разнящуюся с куцым мышлением жалкого бомжа, стремлением которого может быть лишь спиртосодержащее в любом его количестве. И ведь каждый мирянин с неистребимым фанатизмом, как можно скорее, стремится очертить финишную черту, словно боясь что не имея оной, на горизонте внезапно возникнет что-то пугающее, выходящее за пределы осознания, что-то что он не в силах понять и превозмочь. И лишь воздвигнув рамки, человек окунается в упоение комфортом, ведь то, что он способен постичь уж ограниченно, а то, что не способен – уж не грозит. До сего момента я и сам остервенело мчался к своей финишной черте, не осознавая, что создал её сам, приняв за финальный штрих лишь одну из множества граней вселенских моделей действительности.

Тяжёлая дверь, издавая скрипящий вопль медленно распахнулась, и на пороге возник уже опостылевший мне Попутчик. Войдя, он медленно опустился на неведомо откуда материализовавшийся деревянный стул, похоже, что такой же, как и тот, что был подо мной. Сомневаюсь, что мой бывший куратор нуждался в отдыхе, возможно, это была лишь дань обычаям, позволяющим тактично беседовать на одном уровне. Меня позабавило подражание человеческим правилам хорошего тона со стороны Последователя, но стало и вправду чуть более комфортно. Он молча глядел мне в глаза, будто не решаясь что-то спросить. Что ж, придётся мне.

– Пришёл в гляделки поиграть, Попутчик? Мне кажется, мы оба знаем кто победит. Нечестно это, – ляпнул я сущую нелепицу, но с чего-то же следовало начать.

Предводитель Арментариев продолжал молча взирать на меня, лишь слегка опустив взгляд, так давящий на сознание. Ох, уж эта Наместническая воспитанность. И тут он заговорил. Спокойный тон его жёстко контрастировал с холодным металлом в голосе.

– Думал ли ты Боря, почему ты здесь?

– Я-то? Думал ли я? – мне не удалось сдержать порыв и я тут же повысил голос, сказалось влияние нервных будней. Я бы с радостью картинно почесал затылок, но руки сковывали цепкие ремни. – Ты имеешь в виду этот пыльный подвал или вообще ту реальность, в которой мы мечемся как взбешённые крысы?

– Про подвал Боря, сейчас про подвал, про всё остальное позже, – мерно вещал Попутчик.

– Сказать по правде, не успел. Покашлял, покашлял, да и ты тут как тут, знал бы, что такой метод действует, давно бы воспользовался.

Попутчик словно не слышал моих слов.

– Если честно, ты нам интересен именно за счёт неординарности твоей природы. Ты аномалия. За все тысячелетия существования человечества, таких как ты, были единицы. Мы всех истребили. Твой феномен это непосредственная девиация, по ошибке созданная мирозданием. Череда просчётов совершённых нами, невнимание к ситуации, допущения связанные с нашей собственной халатностью и самоуверенностью, а так же нелепая случайность, вот что породило тебя. Ты подобен сорняку, что вырос средь цветущей розами грядки, из-за невнимательности садовода.

Я издал звук, роднящийся с хриплым смешком и стоном одновременно.

– Ах, вот какие аналогии вы проводите. Воистину лестно. Людей с растениями сравнить. А я, знаешь, всё больше склонен рассматривать ситуацию со скотоводческой точки зрения.

Попутчик оставил мою реплику без внимания.

– Во все века мы осуществляли абсолютный контроль на нашем уровне мироздания. Человечество пережило множество катаклизмов только благодаря нашей поддержке. Ваши учёные всё бьются о загадку эволюции, оставаясь верными приверженцами теории Дарвина, но все доказательства в виде ископаемых есть лишь результаты наших неудачных экспериментов. Явив миру Питекантропа, мы были на грани достижения цели, коей было создание послушных единиц для инкубации, однако со временем мы осознали, что чем более примитивен мозг, тем менее комфортными и эффективными становятся условия для проживания в нём Материнских семян.

– Ого! – воскликнул я, бесстрашно перебив вещателя. – Ну, вы и имечко паразиту дали…

– В связи с чем, – Попутчик снова проигнорировал мой выпад, – возникла необходимость создания некоего общественного строя для упрощения разведения продуктивного урожая. – И вновь моя попытка рявкнуть что-то остроумное на тему была проигнорирована, и Попутчик продолжал. – И именно с этого момента начали появляться такие, как ты аномалии. Самоуверенно позволив развиваться человеку без нашего гнёта, мы стали терять контроль. Предыдущие тебе подобные были уничтожены в той связи, что данное явление не встречалось ранее, и если все остальные формирования, типа Противостояния или же движения Наблюдателей, в число которых входил твой отец, были в рамках стандартного бунтарского поведения человеческой природы, и сотни раз с лёгкостью устранялись, то наделённые твоим отклонением особи нам были непонятны.