Остров, на котором жить. Часть вторая

– Точно, обычный человек, я абсолютно уверен.

– Ну что ж, у нас всё равно выбор невелик, пошли.

И мы двинулись к подъезду.

Совсем недавно я смотрел передачу новостей, где транслировался репортаж из Ватикана. С экрана на меня взирал светлый лик Папы Римского в праздничном наряде. Понтифик что-то вещал на итальянском языке, а голос за кадром излагал суть его обращения. В течение всего репортажа Патриарх был продемонстрирован во всех ракурсах и плотно засел в моей памяти. Я бы даже не подумал удивляться, в случае если бы отворив дверь в подъезд, в проёме увидел бы именно его, но на пороге стоял человек, чьё присутствие во всей моей мрачной истории приключений, не могло иметь место в принципе.

– Папа? – единственное слово, что я смог выдавить из себя, перед тем как надолго потерять дар речи.

Отец стоял в двух шагах от нас, взирая на меня привычно снисходительно. На лице играла лукавая ухмылка, он явно получал удовольствие от степени моего удивления. Андрей же смотрел на нас обоих по очереди, не способный понять суть происходящего и, как мне показалось уже слегка раздражённый постоянными сюрпризами, так щедро предоставляемыми жизнью.

– Отчего так уставился отрок? – с картинным пафосом поинтересовался отец. – Обрати-ка свои усилия на фасад здания, его давно уже пора отшлифовать.

– Вы… – попытался вклиниться в неловкость ситуации Андрей, но был остановлен движением руки моего отца.

– Не стоит терять времени, молодые люди. Через пятнадцать минут отходит автобус, курсирующий раз в полтора часа, а я не на машине. Итак, уж более часа тут томлюсь, продрог уже аки поздний плод, грезится мне, что следует нам поспешить.

Мы покорно двинулись за отцом. Я – всё ещё огорошенный неожиданной встречей, и Андрей – стоически выжидающий обещанных ответов на ещё не возникшие в голове вопросы. Мы шли около десяти минут, когда я увидел старенькую истерзанную творческими порывами сексуально озабоченной местной молодёжи остановку, у которой дымил выхлопной трубой реновированный Икарус. Я заплатил за проезд хмурому водителю автобуса, и мы разместились на задних сидениях раритетного образца общественного транспорта. Отец, не дожидаясь наших расспросов, заговорил сразу.

– Андрей, рад тебя видеть. Сказать по правде, не был уверен, что ты появишься сегодня, но, как вижу, ставка на Борю была оправдана, – он одобрительно кивнул в мою сторону. – Боря ты молодец, после случая на стройке, где ты лишился своих способностей, я уже было опустил руки, но как оказалось, всё сложилось очень удачно.

– Папа, – не выдержал я, наконец-то переборов сковывающее оцепенение, – ты можешь говорить по порядку, что ты здесь делаешь? Как ты с этим вообще связан? – я замотал головой и взмахнул руками подобно экзальтированному итальянцу. – Да и вообще, кто ты такой? Как оказывается, я вообще тебя не знаю.

– Легко, – воскликнул отец, передразнив мои жесты. – Говорить по порядку я способен, именно для этого я здесь и сижу. Слушайте и запоминайте мои дети.

Мы впились взорами в моего отца, который умело, подобно профессиональному актёру, помучал нас интригующей паузой и спустя несколько долгих мгновений начал свой рассказ.

– Ты, Боря, знаешь меня просто как своего отца, среднестатистического работягу средних лет со средней зарплатой. Ты, Андрей, знаком со мной лишь три часа и двенадцать минут. Сканировал ауру ты мою, кстати, очень неумело. Если бы я не шёл на это осознанно, меня бы просто скрутило от дискомфорта, но ничего, всё со временем придёт, – отец улыбнулся и продолжил. – Я здесь не просто так, как вы уже, наверняка поняли. Моя цель доставить вас в город целыми и невредимыми. Уже сейчас тебя, Андрей, прощупывают Попутчиковские псы, проверяют тебя на ближайшие твои намерения. Лишь завидев рядом с тобой обычного человека, меня, они придут к ошибочному мнению, что ты лишь решил составить компанию в дороге своему новому знакомому. Именно для этого была необходима наша вчерашняя беседа, что бы мой энергоинформационный след в твоём сознании тянулся из прошлого, для достоверности данной версии происходящего. В свою очередь, Бориса они заметить не способны, за счёт чего мы сейчас находимся в относительной безопасности.

– Папа, как ты вообще влез в эту историю? – задал вопрос я.

– Нет-нет, Боря, не торопись, – покачал головой отец. – Вопросы должен задавать Андрюша, стоит постоянно поддерживать версию непринуждённой беседы.

Андрей послушно повторил вопрос, перефразировав его в более вежливую форму.

– С этой историей я связан уже очень давно. Двадцать шесть лет тому назад, когда я был в твоём возрасте, Боря, и мы с твоей матерью ждали твоего появления на свет, мой бездушный подонок отец, как казалось тогда, передал мне свои знания и посвятил в ряды довольно масштабного союза абсолютно обычных людей, связанных между собою информационными узами, хранящими информацию о деятельности так называемых «Последователей». Нас можно назвать смотрящими, наблюдателями или же просто аналитическим сообществом, обрабатывающим информацию, скопленную за века правления Наместников. Одним словом, у нас нет названия, в этом нет нужды. Мы наблюдаем за деятельностью обладающих так называемым талантом существ, а ныне Арментариев, с незапамятных времён. У нас даже есть несколько своих шпионов в этой системе. Это люди подобные тебе, Боря, со скудненькой аурой, как оказалось, в моменты коллективного сканирования мозгов, во время общих сеансов ментального обучения, способные блокировать некоторые отрывки воспоминаний. Таким образом, мы не попадаемся на глаза Последователям и получаем более обширный обзор их действий. По своей сути, мы лишь собираем данные и ждём каких-либо изменений во всей этой истории. Как мне кажется, изменения грядут, и поэтому было принято решение сменить пассивную позицию на активное участие.

– Вот это да, – я озадачено глядел на проплывающий ландшафт пустынных полей сквозь мутное стекло автобуса. – Вот так живёшь себе, ничего не подозреваешь и в один прекрасный день узнаёшь, что пока ты резво бегал по поляне бод звуки своего же блеяния где-то в высших, неподвластных простым смертным, эшелонах уже сотни лет натачивается топор войны.

Отец выжидающе посмотрел на Андрея и тот, поняв намёк, вновь покорно повторил мною сказанное.

– Нет, – возразил отец. – Топор войны выковали лишь четыре года назад, ваше забавное противостояние существует только в нескольких точках планеты и существует лишь потому, что его явление нисколько не заботит Наместников богов. Нам же это на руку, пока Последователи нежатся в осознании своего абсолютного всесилия, мы можем использовать отсутствие их бдительности в своих целях.

– В каких целях? Что должно произойти? – повторил заданный мною вопрос, быстро привыкающий к нестандартному методу общения, Андрей.

– Нам не известно, что именно должно произойти, но само возникновение движения, образно выражаясь, талантливых Декабристов и твой феномен, Боря, это – отклонение от нормы, ранее никогда не встречавшееся в рамках истории правления Наместников. Выше перечисленное говорит о серьёзных изменениях в структуре сознания.

– Почему Наместников не волнует противостояние, ведь любые подпольные собрания способны нарастить мощь и обратиться катастрофой для правящей силы? – Андрей слегка помедлил, было видно, что ему сложно справиться с напором столь плотного потока информации. Он снова повторил мои слова и отец продолжил.

– А для того, чтобы ответить на данный вопрос, я должен изложить вам полную суть вашей роли во всей этой эпопее, – отец уселся поудобнее. Я начал предчувствовать, что эта часть рассказа будет сравнительно необычной и сосредоточился. – Тебе, Андрюша, была предоставлена информация, толкующая о твоей исключительности, связанной с потенциалом, теплящимся в твоём сознании с момента рождения. По официальной версии обряд посвящения – раскрытия таланта, своего рода стимуляция пробуждения уже присущих человеку способностей. Но если логически подумать, практически у каждого человека в жизни возникают критические моменты когда, руководствуясь правилами обряда, человек должен был бы раскрыть потаённые резервы своего организма. Опираясь на данную версию, легко можно предположить, что большая часть населения земли это – Арментарии. Ведь так? – Андрей, заинтересованный, не спускал взгляда с моего папы, я же разочарованный снова обратил свой взор на вид из окна. Меня уже этой информацией удивить было нельзя. Уже из предоставленных мне противостоянием данных я узнал о совершенной несостоятельности басни, рассказанной нам Попутчиком. Отец всё говорил, – но факт в том, что Пасущих не тек уж и много. Таким образом, мы приходим к выводу, что данная версия направлена лишь на то чтобы вашему самолюбию было максимально комфортно. На примере Соединённых Штатов мы можем видеть, что комфорт рождает пассивность мышления. – Андрей всё буравил отца взглядом, явно завороженный весомостью аргументов. – А тебе, Боря, наверняка поведали о некоем реагенте, вводимом в организм избранного, что в некоторой мере является верным утверждением, но в реальности имеет свойство обёртки, скрывающей самое вкусное за её пределами, – я вскочил на месте, будто ошпаренный кипятком. – Конечно, ты сам понимаешь, что переданные тебе знания не могли быть ложью, но они вполне могли быть ошибочными, или же неполными, за счёт слабой осведомлённости передающего.

В голове будто бы взорвался армейский снаряд. «Когда уже сюрпризы закончатся, сколько меня можно пичкать объедками сильных мира сего? Я ведь просто хочу докопаться до правды, неужели это и впрямь невозможно?».

– Папа, если у тебя есть вся информация, выкладывай, если нет, оставь это, мне надоело! – я чувствовал себя обречённым на вечное коллекционирование ничтожных крупиц, которые, возможно, никогда не откроют предо мной истинную картину происходящего.

– Андрюша, не медли, – потребовал отец. Юный Арментарий подчинился, пересказав мою фразу. – Сейчас всё сильно прояснится. Реагент – неплохое определение для данного явления, но не определяющее. Это не просто вещество, это живой организм, если быть точным в формулировках это – паразит, – я присоединился к Андрею и жадно впился взглядом в непринуждённое лицо отца. – Это живой организм, который кровеносными сосудами попадает в мозг и сразу же начинает обживаться. Он и вправду влияет на нейроны серого вещества, перерабатывающие информацию, но не просто блокирует их деятельность, он их ест. Начиная с подкорки. Приём в пищу чего-либо, конечно же, подразумевает под собой его переработку. Одним словом паразит на месте съеденных мозговых клеток оставляет свои экскременты, но не простые, а золотые.

Андрей обхватил руками голову, округлил глаза и взвизгнул:

– Это получается, что мне сейчас в голову кто-то гадит?

– Не кручинься, сын мой, – отец добродушно похлопал шокированного парнишку по плечу. – Гуано – разложившиеся естественным образом остатки помета морских птиц и летучих мышей, уже со времён средневековья считается ценнейшим азотно-фосфорным удобрением. Вот и то что после сытного обеда оставляет за собой паразит, копающийся у вас в мозгах, не просто фекалии, а вещество, позволяющее вам менять реальность, являющееся катализатором ваших сверхспособностей.

Движемся дальше. Паразит не просто так заполняет вашу голову остатками своей жизнедеятельности, попутно он создаёт для себя оптимальную среду обитания. Обычно на это уходит где-то полгода. Если вы вспомните, именно это время требуется для полного раскрытия, так называемого таланта. Спустя это время паразит впадает в спячку, окутанный периной комфорта своего же производства. Как бы это ни было отвратительно, этот живой организм просто создаёт для себя приемлемые условия для существования, ведь мозг человека – чуждая для него обитель. Но что происходит дальше. Мозг начинает абсорбировать это полезное вещество каждый раз, когда применяется сила. Постепенно оно иссякает, выходя из организма человека. Вы никогда не обращали внимания на то что вас окружают достаточно молодые Арментарии, послужной список которых ведётся не более десяти лет? – я закивал, это было правдой, я никогда не видел Пасущего старожила, – Семь-десять годков – максимальный срок вывода вещества из организма, учитывая интенсивность работы Пасущих. После чего встревоженный паразит чувствует, что с него стягивают одеяло и просыпается. И снова начинает есть. С тем же неуёмным аппетитом. Особенности данной трапезы заключаются в том, что самое вкусное уже съедено, и он начинает поглощать всё подряд. Постепенно переходя на кору головного мозга, отвечающую за материалистическое восприятие действительности. В этот период и начинается самое интересное. Арментарий начинает сходить с ума, связь с реальностью рвётся почти полностью, молодой талант становится опасным для себя и для общества и его в срочном порядке ограждают от мира ментальными оковами всеми нами любимые Наместники богов. Боря, ты наверняка помнишь, как бушевала аура у людей в той комнате? – я снова кивнул, вспоминая тёмное помещение с сотней закупоренных в своём безумии Арментариев. – Теперь мозг человека служит инкубатором, пробиркой, в которой неустанно копится ценнейшее вещество Последователей. Философский камень, дарующий бессмертие. То помещение является неким подобием плантации, в котором созревает и собирается посев, – в памяти всплыли данные Противостояния, Лейла – «Сборщик урожая». – Ведь и у наместников в мозгах сидят те же замечательные паразиты, и каждые десять лет они вынуждены менять ему пелёнки, ведь от этого зависит их вечность.

– Это и есть причина, по которой Наместники не заботятся об устранении партизан, срок их существования очень мал, – пробормотал я.

– Молодец, Боря, правильно мыслишь. Но всё ещё может поменяться. Противостояние ещё может нам пригодиться. Нам лишь надо раздобыть вещество. Оно продлит сохранение здравого рассудка у наших талантливых друзей, это даст нам возможность нарастить бицепсы.

Как же всё, оказывается, просто. Никаких премудростей, ставятся лишь стандартные, примитивные задачи в рамках скотоводства. Повышение производительности «доноров» и придание стимула развитию племенного дела за счет увеличения спроса на высокопродуктивных животных. Мы не являемся цивилизацией, мы не раса, мы даже не племя. Мы стадо. И самые перспективные из нас отбираются в целях откармливания с последующим освежеванием. Противостояние – это лишь овцы, отбившиеся от отары, недолго им осталось мять копытцами зелёную травку на лугу. Совсем скоро придут хозяева и возьмут своё.

Отец окликнул водителя и тот нехотя повернул руль к очередной остановке. Автобус стал тормозить.

– Ты уже сходишь? У меня к тебе уйма вопросов! – воскликнул я.

– На долгую болтовню у нас времени нет, Боря. Я лишь в общих чертах разъяснил существующее положение вещей, это должно помочь тебе в дальнейшем пути. И на этой остановке выхожу не я, а ты.

– Зачем? – изумился я.

– Ты думаешь, что наши друзья Арментарии ничего не заподозрили? Они далеко не дураки и в данный момент уже на полпути к нам, я уверен, как и доблестные Декабристы.

– Ты же утверждал, что мы в безопасности!

– Не хотел вас пугать раньше времени, мне нужно было всё ваше внимание. Совсем скоро этот несчастный Икарус окажется в центре мощнейшей ментальной брани, и ты не можешь находиться в нём, ты ещё пригодишься живым, – отец протянул мне сложенный вчетверо листок мятой бумаги. – Здесь адрес ещё одного штаба Противостояния, доберись туда, они смогут помочь, наши нынешние союзники вряд ли сегодня выйдут победителями. Пытайся перемещаться незаметно, – в ладони лёг протянутый отцом упругий конверт. – Это деньги, тебе пригодятся, Андрюша, – папа обратился к молодому Арментарию. – Сейчас тебе придётся решить, на чьей ты стороне, в этот раз сбежать не удастся, извини.

– Боря, – он снова посмотрел на меня. – Возможно, мы ещё увидимся и ты непременно получишь ответы на остальные вопросы. Или найдёшь их сам, «Путь осилит идущий», так как-то раз заявил один умный человек, ты главное не останавливайся.

Зазвенели тормоза, слегка качнуло, и пейзаж в мутных стёклах автобуса прекратил свой бег. С шипением отворились створчатые двери, справа от водителя.

– Почему мы не можем уйти вместе? – упирался я.

– Мы с Андрюшей будем как маяки для Пасущих, нас всё равно достанут, а вот тебя одного им никогда не отыскать.

Что-то неразборчивое рявкнул водитель, явно раздражённый нашей медлительностью. Отец подтолкнул меня к выходу, и я покорно засеменил к дверям трусливой походкой. Уже спускаясь на остановку, я кинул беглый взгляд в конец автобуса. Перепуганные глаза Андрея хаотично метались по старенькому, но чистому салону Икаруса. Рядом сидел отец, на лице которого играла всё та же безмятежная ироничная улыбка. Подошва легла на запесоченное асфальтовое покрытие остановки. Двери автобуса с шумом захлопнулись за моей спиной. Мотор загремел, сдвигая с места престарелого металлического титана, Венгерского любимчика Советского Союза, поднимая в воздух комья пыльного воздуха. Перед глазами высился чистый голубой небосвод, с глубин которого на меня взирал слепящий диск солнца, звезды столь могущественной , чтобы создать жизнь на целой планете, но уже даже не способной согреть меня.

Глава 8.

В юном возрасте на яркой цветущей поляне пышного острова детской беспечности, рядом с радужным хрустальным замком молодого сознания, выправляет осанку хрупкий, но величавый дворец мечт. Высясь в небеса своими многочисленными искусной работы башнями, не сломленный здравостью суждений, он тянется пиками в безграничность вселенной. И казалось бы, нет для него преград и ничто не может обусловить его высшую точку, как в дело вступает общественность и горячо любимые нами родители, своим примером и совокупностью разрушительных фраз – «не можешь», «нельзя», «не получится», срубая башню за башней с воздушного замка наших грёз. К тому времени как облик дворца теряет свою грациозную царственность, мы вырастаем и продолжаем верное дело, начатое когда-то людьми, вселявшими в нас чувство уважения и авторитета. Теперь, уже повзрослевшие дети сомнений и скепсиса, с каждым трезвым заключением, мы обтёсываем, и без того уже, куцое жалкое подобие величественного замка, пока собственноручно не превращаем его в старый, потрёпанный, опустевший сарай. И только когда двадцатитонный бульдозер зрелости заканчивает сравнивать с землёй убогую постройку, мы чувствуем на плече касание твёрдой руки родителей, в глазах которых взрывается фейерверк ликования и гордости. И одобрительные слова эхом звучат в пустоте сознания: «Молодец сынок! Ты уничтожил свою жизнь, перед тобой открываются неограниченные просторы жалкого существования. Ступай, сын, борись за перспективу, и возможно ты станешь самым счастливым из несчастных». И, склонив голову перед лицом сурового быта и ритмичной монотонности долгоденствия, мы остаёмся бродить вдоль берегов маленького островка, сминая ороговевшими ступнями лепестки засохших цветов, лишь иногда проходя мимо некогда прозрачного хрустального замка томящегося молодого сознания.

Любил ли я своего отца? Не уверен. Возможно, чувства, испытываемые по отношению к нему, были лишь данью наших кровных уз. Правилом, исходящим из общепринятых стереотипов. Образ жизни им ведомый и ежедневно демонстрируемый мне, нисколько не мог способствовать формированию чувства уважения и гордости за отца. Да, он был хорошим приятелем даже порой собутыльником, но отцом никогда. Афиширование своих вредных привычек, отсутствие, хотя бы, элементарных амбиций, поминутно взращивало в моей психике личностную слабость и осознанную подневольность. Понимание своей обречённости на подобное существование рушило и без того надломленные мечты.

И вот, в одночасье, отец становится героем. Осознание того что этот человек способен на движение к высоким целям, на жертву, во имя веры в реализацию столь призрачной победы. Твёрдая, скупая решительность заслонить грудью своего сына, чтобы тот мог продолжать свой путь. Но путь сей является лишь навязанной обречённостью. Формированный долгие годы в планах очередных таинственных участников божественной интриги – пассивных наблюдателей. Мне чуждо данное состояние души. Всю жизнь я просто желал быть обычным человеком. Хотел быть, как и все. Тяготел лишь к простейшей стандартной концепции качества жизни – к элементарному бытовому счастью, что смогло бы скрыть состояние, бесконечного, уничтожающего, чувства бескрайнего несчастья духа. Возможно мой отец всю свою жизнь, под личиной примитивной части многочисленной мозаики общества, прятал облик истинного героя. Но он никогда не был моим героем, ни на мгновение не являлся героем для меня.

Я слышал лишь звук своих шагов и мягкий шум, порождаемый мерностью дыхания, порой заглушаемый рёвом проносящихся мимо машин. По сторонам медленно тянулись бескрайние просторы пустующих полей. Прошли уже сутки, как я отдалился от последнего встреченного мною поселения, где представилась возможность запастись провизией на грядущее путешествие. Один только раз мне посчастливилось поймать попутку, но и тут я выиграл лишь десяток километров. Мой путь лежал в дальний уголок моей крохотной отчизны и большую его часть, по всей видимости, мне было суждено пройти пешком. Добрые сельчане, встреченные мною, дивясь способу моего передвижения, подсказали в каком направлении двигаться, и сейчас я точно знал – выбранное мною направление верно.

Внезапно, уже привычное жужжание мотора проезжающего мимо меня автомобиля, сменилось звонким торможением и поодаль, в десяти метрах у обочины остановился старый Форд. Я, удивлённый данным обстоятельством, ускорил шаги и уже через несколько секунд обнадёженный приблизился к боковому окну машины. За рулём восседал сухой старик, с поразительной лёгкостью удерживая стройность осанки. Он глядел на меня ветхими, но невероятно живыми глазами. Старик не стал дожидаться, пока я решусь дёрнуть на себя дверную ручку и отворил дверцу сам.

– Куда бредёшь, сынок? – спросил он скрипящим голосом.

– Мне в западную часть, нам по дороге?

– Мне нет, – безмятежно проскрипел дед, – но ты присаживайся, подброшу.

Я шлёпнулся в давно просиженное сидение и захлопнул за собой дверцу. Ответ был определённо странным, но явно сулил завершение моего пешего паломничества. Я был искренне рад этому и решил приберечь вопросы на потом.

– А куда вы сами направляетесь? – спросил я, спустя несколько минут, как мы тронулись.

– Я еду в портовый город, но ради тебя пожалуй сделаю небольшой крюк.

– Почему это? – опешил я. Взрослое поколение, конечно, зачастую, удивляет некой пыльной эксцентричностью, но это благородное деяние было как минимум очень странным со стороны незнакомого мне дедушки.

– Видишь ли, сынок, понравился ты мне, забавный ты какой-то что ли… – уставшие, но ясные глаза на мгновение обратились в мою сторону. Старик лукаво подмигнул мне и продолжил. – Всю свою жизнь я тяготел к общению, но меня нисколько не привлекали беседы на тему политики, погоды или же на тему взлёта цен на мучные изделия. И чуть только завидев на горизонте человека, преодолевающего долгий путь на своих двух, я предположил, что общение с ним может меня увлечь.

– С чего вы взяли, что я иду долгим путём?

– Взглянул на твой ранец за плечами, он тяжёл, явно набит жестянками с надписью «Завтрак туриста». Но главная причина заключается в другом, я попросту весьма сильно надеюсь на то, что ты окажешься интересным собеседником. В противном случае я очень пожалею о своём поступке. Тоскливо мне… – старик вновь окунул меня в глубину своего взора, тут же вернув его на дорогу.

Вдруг мне стало как-то грустно. Слева от меня находился человек, который, возможно, сможет помочь мне советом, в котором я так сильно нуждаюсь, хотя бы за счёт очевидного опыта, полученного благодаря своему долголетию. Но расстраивало то, что не имея возможности вдаваться в подробности, мне придётся прибегнуть к выражению мысли в общих чертах. Не хотелось бы расстраивать снисходительного старца угрюмой бессмыслицей.

– Не думаю, что способен вам дать что-либо новое, любые мои проблемы, это проблемы давно уже вами пройденные.

– Ты абсолютно прав, сынок. Меня уж мало чем удивишь, но ты попробуй, – старик слегка снизил скорость, приблизив её к разрешённой на этой трассе.

В любом случайном незнакомце заключается величайшая радость любого томящегося ума, ему можно сказать всё. Он нисколько не заинтересован в развязке твоих приключений и, более того, он не станет судить тебя за слабость твоих суждений. Такому человеку можно рассказать всё, словно батюшке в процессе обряда покаяния. Иногда нам просто необходим объективный зритель. Пусть и не мог я раскрыться в полной мере, но решил попробовать.

– Совсем не знаю, что мне делать, – проговорил я. – До недавней поры я плыл по течению и поминутно спускал свою жизнь в унитаз, повинуясь общепринятым моральным устоям и догматичности быта. В одночасье я замечаю, что вовлечён в какую-то непонятную аферу огромных масштабов. Жизнь меняется, и я уже не являюсь частью безмозглого стада баранов, бредущих за навязанной власть имущими идеологией. Но это мне уже не нужно. Я привык к своей участи. Я свыкся с мыслью о том, что мне предстоит прожить жизнь по классическим шаблонам, и меня это устраивало. Я не хочу, чтобы меня выдёргивали из тупого покоя.