Историйки с 41-го года. Верность

С каждым годом жить становилось тяжелее. Валентина с матерью стали вскапывать во дворе землю, сажая картошку, и пилили засохшие деревья, заготавливая на зиму дрова. Делали они это вдвоем: уставшая мать и маленькая неокрепшая девочка, желавшая как-то угодить родительнице.

За несколько месяцев до окончания войны прибыл отец. Мать и дочь были счастливы и думали, что его демобилизовали навсегда и, наконец-то, им станет легче жить. Но оказалось, их морской полк перегоняют с дальневосточного фронта на запад в сухопутные войска, и командование дало ему возможность проведать близких. Он переночевал, а утром встал, обнял обеих, поцеловал и уехал.

От отца, как и раньше, они получали письма, даже чаще, чем когда он был на дальневосточном фронте.

Прошло девять месяцев. Мать, беременную, отправили в роддом. И в самый канун дня победы над врагом у них родился сын. В это время Родина ликовала: фашизм побежден. А в дом пришла повестка: явиться в военкомат.

Валентина пришла по вызову. Ей вручили предметы, оставшиеся от отца: планшет офицера, две фотографии – жены и дочери и незаконченное письмо: «Скоро буду с вами, мои ро…»

Несколько дней она не говорила матери о нагрянувшем горе. И только когда та привезла новорожденного домой, Валентина показала ей извещение о гибели отца. Мать охнула, присела на стул, обхватила голову руками и запричитала:

– Доченька, как же мы будем с тобой дальше жить? Дитя кормить надо. Дом разваливается. Тебе надо школу закончить, в институт поступить.

Валентина хотела успокоить маму, но горький спазм сковал ее горло. А маленький братик громко плакал, будто тоже узнал, что отец погиб.

Сдав с отличием экзамены за девятый класс, девочке пришлось пойти работать на завод.

Подруга журавушка

Враг прорвался на территорию России. На границе шла ожесточенная окопная война. Бойцы отражали натиск неприятеля, и его наступление захлебывалось. Но он продолжал стрелять по ориентиру – высокому сухому дереву с большим журавлиным гнездом.

Сержант Журавлев (фамилия у него была такая) решил спилить дерево. Только подошел к нему, услышал не то стон, не то плач на макушке, где было гнездо. Он полез наверх и обнаружил в гнезде двух журавлей: один был мертв, видно, в него осколок снаряда попал или пуля угодила, а другой лежал на нем еще живой, очевидно, не хотел бросать погибшего друга. Был он обессилен и недвижим, наверно, уже много дней не ел и не пил. Птица даже не испугалась при виде человека. Он взял журавля и, держа его одной рукой, стал спускаться с дерева. Солдаты, оказавшиеся рядом, смеются: «Сержант Журавлев свою журавушку нашел». И правда, это была самочка.

Попросив однополчан спилить дерево, он пошел в окоп, нашел местечко, где слышимость взрывов во время боя была поменьше, расстелил на земле телогрейку и уложил журавушку. Она, по-прежнему, не сопротивлялась. Сержант дал ей из кружки попить. Она с жадностью стала хлебать воду большими глотками.

– А чем кормить-то будем? – спросил он окруживших его солдат. Те восприняли его слова серьезно.

– Можно давать ей то, что мы сами едим. Пусть на нашем довольствии будет.

И с этого дня каждый солдат приносил ей что-то вкусненькое из своего пайка, а то и из своей заначки. И удивительно – солидарная любовь солдат к журавушке подействовала. Она стала быстро поправляться, узнавала всех, кто к ней приходил, а особенно радовалась сержанту, даже если он еще был далеко от нее. Все говорили: «Наверно, узнает по звяканью медалей, что висят у него на гимнастерке».

Она ласково его встречала, тыча головой ему в лицо, в грудь и курлыкала. Солдаты смеялись: «Вот сержант себе подружку нашел!» – и сами радовались. Придут после боя в час затишья усталые, погладят ее, усталость враз исчезает. Казалось, все чувствовали, что веет от нее домашним уютом и теплом.

Однажды, когда журавушка оправилась, а полку предстояло идти вперед, в наступление, они решили ее отпустить. Сержант и солдаты попрощались с ней, вынесли ее на волю и подкинули. Она же, словно большой белоснежный голубь, разогналась и полетела, молча, словно обиделась, что ее никто не останавливает, улетая дальше от надвигающегося грохота канонады.

Прошло два года. Война еще шла, но врага уже гнали за пределами границы. На том месте, где когда-то шли бои, расположился полк для отдыха и переформирования.

И тут на поле, где маршировали солдаты, села журавушка с двумя журавлятами. Казалось, она смотрела в лицо каждого проходившего солдата, то и дело что-то сообщая своим деткам, может, говорила: «Я не узнаю его, тут все с орденами и с одинаковыми закопченными лицами». Вместе с журавлятами она разбежалась и, громко курлыкая, они улетели, сделав круг над полем.

А по полю раздался радостный крик:

– Товарищ лейтенант! Журавлев! К вам только что прилетала журавушка!

Память на всю жизнь

Еще год оставался до окончания Великой Отечественной войны.

Капитан Сорин получил извещение о гибели отца, матери и сестры, попавших под бомбежку вражеской авиации. Он всегда был жизнерадостным человеком, но тут враз посуровел, стал малоразговорчив и старался лезть во время сражения в самое пекло, презирая пули неприятеля и оберегая жизнь доверенных ему солдат.

Обычно после изматывающего боя на привале солдаты, отдыхая, чтобы отвлечься от прошедшего страшного дня, рассказывали разные байки. Капитан ранее тоже приходил, но на этот раз он сидел у старшины Киренко, с которым служил с самого формирования полка, и молчал, обхватив голову обеими руками.

Старшина не оставлял друга в одиночестве и, как мог, старался его успокоить, но все утешения были напрасны. «Погубит себя капитан раньше времени, – беспокоился Киренко, – что-то надо мне придумать. Отвлечь его надо!»

В это время в полку многие солдаты переписывались с девушками и в свободное время смаковали каждую полученную из тыла весточку. Старшина тоже писал письма и с нетерпением ждал ответов от своей девушки. Она его вдохновляла, передавала ему дух далекой гражданской жизни, и он порой задумывался о дальнейшей судьбе с ней.

И Киренко решил написать своей девушке все, что знал о судьбе Сорина: как служится ему и что произошло с его семьей, а в заключение попросил ее написать капитану теплое письмо, как это может сделать только женское сердце.

Прошло время, и однажды на привале, как всегда, однополчане радостно встречали почтальона. Капитан смотрел на все это без участия и был удивлен, когда ему тоже вручили письмо. Он его повертел, прочел обратный адрес, быстро раскрыл, глаза его заходили по листочку то вверх, то вниз и так несколько раз, Сорин улыбнулся. Старшина первый раз с тех пор, как капитан получил известие о гибели родителей, увидел на его лице улыбку. А тот, выхватив из планшета листок бумаги, стал быстро писать, потом он сложил его треугольником и, указав свой адрес, отдал почтальону.

С тех пор капитан использовал любую возможность написать письмо или просто черкнуть несколько слов и так же часто получал ответы. А однажды ему пришла посылка с варежками и с шерстяными носками. «И откуда она узнала, что у меня отмороженные руки? – подумал он. – Наверно, это случайность». Он их и правда повредил еще в начале войны в холодную зиму.

Сорина было не узнать, от его угрюмости ничего не осталось, он, как и прежде, стал шутить с солдатам, они отвечали ему тем же. Его все уважали за храбрость и за отношение к однополчанам. Старшина видел, как изменился капитан, и радовался за него, что тот немного оттаял. А сам стал реже писать знакомой девушке, а затем как-то на ее конверте написал «Адресат выбыл» и отправил обратно.

– У меня на хуторе невест много, – сказал он, – а у него одна. Нехай пишет!

Еще год оставался до конца войны. А она казалась вечностью!

Врага окончательно уничтожили в его логове в Берлине. Победу встречали салютами из орудий, винтовок и автоматов. Звук их удивительно изменился, стал каким-то праздничным. На серых, суровых, покрытых копотью лицах были слезы радости, но их никто не замечал. Дружба солдат стала крепкой. Хотя и были они разных национальностей, но все обнимались и с добром пожимали друг другу загрубевшие руки, вместе радуясь окончанию войны и торжеству солдатской верности. Крепкая дружба была и между Сориным – русским и Киренко – украинцем.

По окончании войны все получили ордена, медали, звания за храбрость, за защиту отечества. Капитан стал майором, а старшина – лейтенантом.

Поезд с демобилизованными солдатами и офицерами, заполнившими вагоны, отправился на родину. Разговоров только и было, чтобы не было больше войны и о предстоящей встрече с близкими и родными. Особые пожелания доставались тем, кто ехал к невестам. Смех стоял на весь вагон, и это не прошло мимо майора, который тоже поддерживал это настроение.

Поезд, на котором ехал Сорин, проезжал без остановки мимо того полустанка, где жила девушка. Только с городского вокзала он мог обратно добраться до нее. Но поезд на полустанке неожиданно резко затормозил и остановился.

– Майор, тебя-то вон ждут! – смеясь, сказал лейтенант Киренко и показал на толпу встречающих людей с цветами.

Сорин выпрыгнул из вагона и побежал к ожидающим. Многие солдаты тоже выбежали, чтобы пополнить баки и фляги водой. От ожидающих отделилась девушка и побежала навстречу майору. Они обнялись. Букет гвоздик выпал из ее рук.

– Вот интуиция! – удивился Киренко. – Среди всех солдат определить свего, родного. Вот это любовь!

Поезд протяжно загудел. Солдаты вернулись в вагоны.

Майор все стоял, обнявшись с девушкой, усыпанный цветами. И тут на всю станцию раздалось громкое «Го-орь-ко-о!», из окна вагона вылетел вещмешок майора, а за ним еще два с продуктами. Поезд удалялся и громкое «Горько!» становилось все тише и тише.

Через год лейтенант Киренко получил письмо:

«Здравствуй друг! Спасибо, что познакомил меня с девушкой, с Катей. Ныне она моя жена. Я увидел у нее твою фотографию. Жена ее бережет. Спасибо тебе за встречу, устроенную на полустанке. Навеки буду помнить твою дружбу. У нас родился сын, назвали его, как тебя, Миколой. Приезжай, будешь крестным».

Фотография

Похоронив мужа, вдова закрепила красную подушечку с его орденами под иконкой и поставила рядом на трельяж фотографию супруга – молодого солдата в гимнастерке. Горький ком подкатил к горлу, она готова была расплакаться. Села на стул и не отрываясь стала смотреть на портрет мужа, вздыхая и повторяя одни и те же слова:

– Как мало ты пожил, Коленька. Ушел от меня безвозвратно.

Ордена на подушечке сияли под ярким солнцем, огненный зайчик от них то и дело озарял лицо солдата, словно напоминая: «Вот он, победитель, герой, награжденный за мужество, за отвагу, за победу».

И только одна цветная планочка не блестела. Она висела на подушечке и не хотела вспоминать о прошедших годах войны. Она свидетельствовала, что у солдата было тяжелое ранение, от которого он так и не смог оправиться. Может, поэтому и не было у них детей. Но они с супругой никогда ни на что не жаловались, радовались завоеванной победе и счастливой жизни. А теперь вот она осталась без мужа. Наступило одиночество.

«Как я теперь буду без него?» – сокрушалась вдова.

Она долго смотрела на солнечного зайчика, бегающего по фотографии. Веки ее отяжелели, и она, прикрыв глаза, задремала. Привиделось ей, что к ней бежит Коля и улыбается. Молодой, кудрявый, сильный, в светлом красивом костюме. Обнял ее и говорит: «Не волнуйся, Нюра, я буду тебя навещать».

Вдова очнулась, горький ком исчез. Она взглянула на фотографию мужа – и ей стало немного легче. И тут она заметила, что на иконке тоже появился солнечный зайчик.

Братья

Жили-были два брата. Один был старше на год, но это не мешало им дружить и быть неразлучными. В детский сад пошли они в один день, и в школу тоже – младший не хотел оставаться один, без брата.

Была у них с детства мечта: стать известными гимнастами, и они готовились к этому, занимались в спортивной секции, показывая хорошие результаты. После школы планировали поступить в институт физкультуры.

Но тут нагрянула Великая Отечественная война. Старшего брата в тот же день вызвали по повестке в военкомат, младший, как всегда, тоже пошел с ним.

Военная комиссия посмотрела на старшего – он был высок и крепок, затем взглянули на младшего – он выглядел мускулистым и не по возрасту развитым. И их обоих взяли на военные сборы.

Попрощавшись с матушкой (отец был уже на фронте), они вскоре оказались в воинской части. Во всем показывали успехи: стреляли отлично, спортивные упражнения делали безукоризненно. Только за одно ругал их старшина. Когда отделение состязалось в беге, то братья всегда держались рядом, хотя старший с его длинными ногами мог прибежать первым. Но за это старшина отыгрывался, когда вел взвод: старший стоял в первом ряду, а младший в последнем. Их так и звали все: «Большой да Маленький».

Закончив военное учение, они отправились в самое пекло войны, где не хватало бойцов. На участке границы шел ожесточенный бой с переменным успехом – то пограничники захватят местность, то немцы. Бойцы, серые, чумазые от гари и пыли, уставшие, с впалыми глазами, невыспавшиеся, стояли насмерть.

– Вот и свежие силы прибыли, – встретил новичков капитан части.

Прибывшие спрыгнули с кузова автомобиля и стали перед ним в шеренгу.

– Скоро всем в бой. Готовьтесь к атаке! А ты, – указал он на Маленького, – пойдешь в разведку. Подберись поближе к немцам и разузнай обстановку.

– Товарищ капитан! – обратился к нему Большой. – Этот солдат щупленький. Если он схватит вдруг языка, не дотащит. Можно пойти с ним?

– Ну, если еще и немца в плен возьмете, то идите вдвоем! – отчеканил начальник.

Оставив все документы, сняв тяжелые каски, взяв только карабины и по паре гранат, они перелезли через бруствер и перебежками и ползком стали продвигаться к расположению врага.

Редкие выстрелы были слышны с обеих сторон. Солнце уже шло к закату и освещало возвышенность с кустами и верхушки деревьев. Братья слились с местностью и старались держаться в тени. Они засекли уже несколько огневых точек противника, как вдруг Большой тихо охнул и завалился на землю.

Что с тобой? – забеспокоился Маленький.

– Я не могу двигаться!

Посмотрел Младший на ногу старшего, а она прострелена и кровь хлещет. Перетянул ее ремнем и понял – это дело снайпера.

– Дай мне свои очки, брат, – попросил он (старший всегда ходил в очках), прицепил их к карабину и шепотом сказал:

– По моему сигналу постарайся поднять их до вершины кустарника и против солнца.

Понял старший брат смекалку младшего, а тот отполз в сторону и стал наблюдать за одинокими деревьями. На одном заметил непонятное шевеление веток и дал сигнал брату. Солнечный зайчик заиграл в стеклах, и тут раздался выстрел брата, поймавшего на мушку снайпера, стрелявшего в очки. С дерева что-то свалилось. Младший подполз к стволу сосны, там лежал немец, пуля задела ему бедро. Разоружив фрица, он оттащил его в сторону.

Братья задумались, как им теперь добраться до своих: один из них ранен, немец тоже. Решили так: младший ползет по-пластунски, тащит старшего, а тот фрица. Таким способом они продвинулись совсем недалеко, немец никак не хотел шевелиться, и это серьезно затрудняло их путь.

– Если так дело пойдет, мы лишь к концу войны доберемся до своих, – возмутился старший.

– А я вот что предлагаю, – решительно сказал младший. – Я на тебя немца взвалю, ты его держи крепко, а сам на меня ложись. Я вас всех на спине потащу.

Когда немцы из своих укрытий увидели на бугре своего солдата со странно шевелящимися ногами, но идущего в противоположную сторону, стрелять не стали. А красноармейцы были поражены – такой маленький солдат, а двоих детин притащил! Позже младший брат отшучивался:

– Брата я обязан был спасти! А «языка» приказано было доставить!

Командование представило обоих братьев к награде за ценные данные, полученные от захваченного немца. Капитан части, узнав, что они братья, не стал отправлять старшего в тыл, лечили его в местном лазарете.

Врага отогнали далеко, но война еще продолжалась. К концу войны за смелость и храбрость они были удостоены орденов и медалей, и им было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вернувшись домой, они застали матушку в полном здравии. Добрые письма, которые они писали ей, были хорошей поддержкой. А отец погиб.

Братья поспешили в институт физкультуры, исполнить свою заветную мечту – стать знаменитыми гимнастами. В приемной комиссии им сказали: «Поздно! Возраст не тот, только тренерами уже можете быть!»

Загрустили братья – война отняла у них исполнение мечты. А дома матушка сказала:

– Кому-то из вас надо работать, зарабатывать на жизнь.

– Ты, брат, иди учиться, – наставляет старший младшего, – а я пойду трудиться!

– Нет, ты иди в институт и повышай свои знания, – отвечает младший старшему.

Долго они уговаривали друг друга, но так и не договорились. И пошли оба брата восстанавливать разрушенную страну.

«Учиться никогда не поздно», – решили они.

Каравай дружбы

На годовщину Победы над фашистской Германией мы, трое друзей, офицеры Российской армии, всегда собирались вместе. Внуки, вдоволь наигравшись, попросили нас рассказать что-нибудь о нашей крепкой дружбе.

– С какого бы времени рассказать вам о нас? – задумчиво ответил я. – Пожалуй, начну с того времени, когда мы были такими же сорванцами, как вы.

…В ту пору шла Великая Отечественная война, до победы над врагом остался год. Моему другу Жене (а теперь, вы знаете, он Евгений Иванович) пришло извещение: погиб отец на фронте. Женя сидел во дворе на лавочке и всхлипывал. Я не стал его успокаивать, знал – от этого еще сильнее расплачется, а он вдруг поднял голову и говорит мне:

– Петя, скоро фрица уже прогонят из нашей страны, а мы с тобой ничего еще не сделали для победы. Давай махнем на фронт и поможем загнать врага в его логово.

Женя так хорошо это сказал, что мне понравилось и я решил поддержать его: «А что, и правда, убежим с товарищем на передовую громить фашиста».

Мы дружили втроем: я, Женя и Миша. О нас на улице говорили: «Они едины, как голова, спина и хвост». И правда, учились мы в одной школе, одновременно закончили шестой класс и друг без друга не гуляли. Миша принял наше предложение с большим энтузиазмом и воскликнул:

– Отомстим за Жениного отца! Наши папы живы, твоего демобилизовали по ранению, а моего по брони оставили. Ты, Петя, будешь у нас старшим, – дал он мне указание.

– Хорошо! – согласился я. – Берем только еду, чтоб никто не догадался о нашем побеге. А как доберемся до фронта, там военную форму дадут и оружие. В разведку станем ходить и будем добивать немцев.

На следующий день рано утром мы встретились с полными карманами черного хлеба. Взяли из дома только свою положенную порцию пайка. В стране была карточная система на все продукты питания, и мы не хотели, чтобы родители сразу заподозрили что-то неладное. Пришли на вокзал. На рельсах стояло несколько составов. Один из них, с товарными вагонами, пыхтел, выпуская по сторонам белый пар, а черный дым то и дело вылетал из трубы вверх.

– А в какую сторону ехать-то? – задумчиво спрашивает меня Миша.

– Да, наверно, этот пыхтящий поезд и довезет нас до места! – отвечаю я. – На всех его вагонах написано «Все для фронта!»

Состав из товарных вагонов был уже заполнен людьми. Мы пробежали мимо шумящего поезда до последнего вагона и, увидев в нем небольшой тамбурок, забрались туда и спрятались. Женя от нервного напряжения стал есть запасенный хлеб и сухарики. Поезд тронулся, набирая скорость, и хруст сухариков еще долго слышался в пути.

Ночь была летняя, теплая, нам не спалось. Уже светало, когда колеса заскрежетали по рельсам и состав остановился. Это была какая-то сортировочная станция: с одной стороны стояли вагоны, на которых был красный санитарный крест, с другой стороны из нашего товарняка выпрыгивали пассажиры, желая, видно, размяться и покурить. Поезд встал на заправку углем. Послышался разговор, из которого мы поняли, что это рабочие специалисты едут восстанавливать в тылу заводы.

Мы сообразили, что едем не в том направлении, выскочили из тамбурочка и побежали к пассажирскому поезду напротив, надеясь, что он довезет нас до фронта. Дверь была открыта, мы юркнули в вагон и поразились царившей там чистотой и порядком, несколько лавочек были недавно заново сбиты и пахло еще свежей сосной. Послышалось щелкание двери. Нас закрыли снаружи. Поезд тронулся, набирая скорость, и скоро из-за его стремительности за окном только мелькали очертания пролетающих деревьев и построек.

Я вытащил из кармана кусок хлеба. Женя посмотрел на него, и чувствовалось, что он проглотил появившуюся слюну. Разделив хлеб на три дольки, я раздал всем, а Мишин запас оставили на потом. Хотелось пить. Но ритмичный стук колес, переживания и ожидаемая неизвестность впереди дали о себе знать. Мы улеглись на лавочки и крепко заснули. Разбудил нас громкий гудок паровоза. Мы встали, разделили оставшийся кусок хлеба, что был у Миши. Женя, как-то извиняясь, его взял, видно сожалел, что свой слопал, ни с кем не поделившись. Нам после еды пить еще сильнее захотелось. Уселись возле окна.

Солнце светило ярко и спокойно, словно в жизни ничего плохого не происходило. А за окном стали появляться обугленные дома, черная, взрыхленная от взорвавшихся бомб земля, искореженные машины. Было безлюдно, даже не летало ни одной вороны. К закату солнца стали слышны глухие раскаты грома. Это явно разрывались снаряды. Стало как-то тревожно.

– Мы на правильном пути, – тихо сказал Миша, с трудом открывая пересохший рот.

Тут колеса резко заскрежетали. Когда поезд остановился, мы с трудом удержались на ногах. Перед нами по всей длине состава были видны автомобили с красными крестами и бегающие в белых халатах медсестры, выгружающие раненых солдат из машин на землю. Дверь в вагон внезапно открылась, вошел офицер, увидев нас, удивился и отчеканил:

– Быстро на выход! – и часовому, стоявшему рядом, – Придержи их!

Мы видели, как в вагон начали вносить на носилках неподвижных красноармейцев, хромавшим помогали взобраться, кто мог, заходил по высоким металлическим ступенькам сам, и все были перебинтованы. Пахло лекарством и йодом. Ни одного стона не было слышно, и от такой тишины стало страшно.

Подошел уже знакомый офицер. С трудом шевеля губами, мы попросили попить, и, как только мы наглотались воды, он спросил:

– Говорите, откуда и что здесь делаете?

– Мы тутошние, – отвечает Миша.

А я вторю:

– Отстали от эвакуации.

Женя помолчал, посмотрел на раненых солдат возле автомобилей и грустно заявил:

– Хотели на фронт пробраться, Родину защищать.

– Вот это ближе к делу, – проговорил офицер и, узнав подробно, откуда мы, остался доволен, – как раз едем туда, садитесь в поезд.

Находясь в дежурке, где обитали часовые, я и Миша перестали общаться с Женей, сурово осудив его:

– Ты нам не друг. Ты предал нас, из-за тебя мы не попали на фронт.

Он старался нам что-то объяснить, но мы его не слушали и твердо стояли на своем. С таким настроением мы доехали до нашего города. Из поезда стали выгружать раненых. Мы Мишей пошли домой вместе, а Женя побрел от нас отдельно.

Дома мне от родителей достался нагоняй. Они о нашем исчезновении узнали от Мишиной сестры и в наказание не пускали меня на улицу. Я не огорчился, были школьные каникулы, и до начала учебы в седьмом классе время погулять еще оставалось. В один из дней ко мне пришел Миша с сестрой. Она посмотрела на меня, повертела пальцем у моего виска и с издевкой промолвила:

– Вояка, тоже мне. Женя-то хотел вам сказать, что в Красную армию надо идти подготовленными, а на фронте обучаться уже некогда, враз погибнуть можно. До него это дошло раньше, а вы с моим братом бестолковые. Сейчас Женя пошел учиться в Осоавиахим. Это добровольное содействие армии и флоту, как закончит, пойдет в Суворовское училище.

Мы с Мишей поняли, что совершили глупость, и вечером же сами пошли в указанное учреждение. Там среди многих ребят встретили и Женю. Он, словно ничего не случилось, сказал:

– Я знал, что вы быстро поймете меня, вы же не длинношеее жирафа, до которого долго доходит: чтобы в армию пойти, надо военное дело знать.

Мы засмеялись и с этой поры стали вместе с Женей ходить на занятия в Осоавиахим. Там были курсы шофера, парашютиста, стрелка из разных видов оружия и просто солдатские дисциплины. Так прошел год. Мы трое закончили седьмой класс и преуспели в военном деле. Нас хвалили за отличные успехи.

Скоро по радио объявили: «Война закончена, враг разбит». Весь народ торжествовал и салютовал красочными мирными выстрелами.

Мы не прекращали учебу в Осоавиахиме. Однажды мы поехали на практические занятия за город. Курсанты расположились по всему вагону. Мы сидели втроем, я, Женя и Миша, и смотрели в окно. Нам это напомнило поездку на фронт, только сейчас мы видели строящиеся дома, зеленые поля, густые леса, по качающимся макушкам деревьев задорно летали птицы. Женя вытащил из своего рюкзака сверток, обернутый холщевой тканью, развернул ее и выложил на столик большой белый каравай хлеба с коричневой корочкой. Запах его распространился по всему вагону.