Историйки с 41-го года. Верность

– Во-от и с последней Бомбой покончено!

Бушлат и Шинель

В гардеробной на вешалке оказались рядом Бушлат и Шинель – их хозяева пошли на торжественную встречу ветеранов, одержавших победу над врагом. Бушлат взглянул на Шинель и завел беседу:

– Мой хозяин всегда рад встретиться с однополчанами и вспомнить с ними тяжелые военные годы. Много он тогда друзей потерял. Да и сам израненный весь. Если бы не медсестра, остался бы и он на поле боя.

– Моя хозяйка тоже медсестра, – вступила в разговор Шинель. – Много солдат спасала под пулями, под взрывами снарядов. Однажды тащит до лазарета раненого солдата, разговаривает с ним, чтоб тот сознание не потерял, а он глаза приоткроет, улыбнется и шепчет: «Я тебя не забуду!»

Встреча ветеранов завершилась. К Бушлату подошел прихрамывающий полковник, а к Шинели седеющая женщина – майор медслужбы. Их взгляды на мгновенье встретились… и они узнали друг друга. Одежда от неожиданности выпала из их рук. Они обнялись и долго еще стояли рядом со слезами на глазах от нахлынувших воспоминаний.

Винтовка

Винтовка гордо во весь рост стояла на выставке, посвященной ветеранам войны. Была она старая, невзрачная, шершавая от долгой службы, и только штык ее украшал красивый красный бант. К ней подходили посетители, задумчиво разглядывали и говорили:

– Винтовка-победительница!

Неотразимый, вороненый боевой Автомат, который был рядом с ней, спросил ее:

– Ты, старушка, великую славу приобрела, почему?

– Я Родину от врагов защищала, – ответила Винтовка, – всех их прогнала. Сама изранена была, думала, что не встану, но вот подлатали меня и поставили тут, чтоб показать, с каким оружием воевали солдаты в годы войны.

– Значит, чтоб меня почитали, как тебя, надо на войне побывать? – удивился Автомат.

– Если придется, и ты будешь защищать Родину! – серьезно прочеканила каждое слово Винтовка. – А пока лежи, отдыхай и гордись мастерами, которые создали тебя сильным и непобедимым! Враг боится тебя, оттого и Мир у нас сейчас!

– Но если что, – добавила Винтовка, помолчав, – я тоже буду защищать Отечество!

День Победы

На выставке в Музее вооруженных сил России все экспонаты торжествовали:

– Прошло уже много лет, как закончилась война, но и сегодня все празднуют День Победы над врагом!

Пришло много зрителей: молодежь, которая лишь слышала о войне, пожилые люди, бывшие в те годы детьми, и старые седые ветераны, отдавшие свою молодость на защиту Родины.

Миномет и Пушка, стоявшие рядом (они были знакомы еще с военных времен), завели разговор:

– Как мало пришло наших друзей и знакомых. Может, мы их давно не видели и просто не всех узнали?

– Я только что видел своего лейтенанта! – воскликнул Миномет. – Он постарел, но я все равно узнал его, такой же крепкий. Меня рукой погладил, она по-прежнему твердая, и сказал: «Молодец, так держать!»

Тут и другие экспонаты загудели: Ружье, Карабин, Автомат, а особенно выделялся блестящий, словно новый, готовый к бою Танк:

– К нам ко всем подходили солдаты, офицеры и генералы, прошедшие военные бои. Подойдут к экспонату – бравые, а постоят немного возле, – голову опустят, похоже, вспоминая что-то, и прямо на глазах стареют. Наверно, больно им за погибших друзей и товарищей.

Пушка молчала и заглядывала в лица проходящих мимо нее людей такого же возраста, каким был ее боец-наводчик, с которым она прошла все боевые дни. Порою некогда было даже поспать, а если выдавалась минута, он располагался тут же возле лафета, чтобы затем по команде, ухватив ее, вместе с однополчанами идти вперед.

Преодолевая все невзгоды и лишения, казалось, все военные превращались в металл и беспощадно гнали врага туда, откуда он пришел. Да, видно, то изнурительное время дало о себе знать.

– А многие бойцы так и не пришли нас повидать, и солдата моего, наводчика, я тоже не увидела, – сокрушалась Пушка.

– Надо бы их всех с почестями вспомнить, – успокаивает Пушку Миномет. – Ты же еще боевая, так пальни на радость ветеранам, военнослужащим, близким, родным. С Днем Победы!

И Пушка грянула оглушительным разноцветным салютом. Люди любовались и плакали.

Платочек

Каждый раз в день своего рождения Старушка доставала из шкафчика старый, выгоревший Платочек, разглаживала его руками и плакала. Однажды Платочек оказался рядом с новым Шарфиком.

– Скажи мне, – обратился к нему Шарфик, – почему Старушка, надевая тебя на голову, всегда плачет?

– Она меня сохранила с детства, – ответил Платочек, – я был с ней во время войны в концлагере. Туда фашисты отправляли тысячи детей для медицинских исследований. Там все голодные были, падали от слабости, мало кто выжил. Может, и мы погибли бы, если бы не спасли нас наши родные солдаты-освободители. Вот после этого она каждый год в день своего рождения надевает меня и идет в церковь. Ставит свечи перед иконой за упокой всех измученных и погибших узников концлагеря.

Тут Старушка надела на шею Шарфик, накинула на голову Платочек и медленно побрела в церковь.

Платочек от ветра развевался в разные стороны, словно радовался жизни.

Душа солдата

Офицеры пришли на захоронение воинов, погибших в Великой Отечественной войне. Сели возле одной из могилок, долго смотрели на фотографию солдата и разговаривали с ним. Потом разлили по граненым стаканам по сто грамм водки, выпили и молча закусили. Один Стакан с кусочком хлеба не тронутым оставили возле портрета и ушли.

Стакан булькнул, посмотрел на черный хлеб и задумался: «С кем это разговаривали военные? Со мной? Нет! С хлебом? Тоже нет! Наверное, с погибшим солдатом, с его душой! Постою. Посмотрю, если увижу ее – тоже поговорю».

День прошел, два. Водка в Стакане стала выветриваться, хлеб засыхал и крошился, а душа все не появлялась. Стакан опять задумался: «Как бы я хотел, чтоб солдат знал, что я тоже его жду с хлебом и с боевыми ста граммами» – и грустно звякнул от упавшего на него листочка. Тут прилетел белоснежный голубь. Он покружился над могилкой, походил по ней, поклевал хлеб, травку пощипал, постучал по стакану и, заворковав, полетел к следующему захоронению.

– Так вот она какая, душа-то! Она светлая, чистая, лёгкая, как воздух! – воскликнул Стакан, продолжая звенеть от прикосновения голубей, а их прибывало все больше и больше.

Голуби грустно ворковали, а Стакан все громче и громче звенел, чтобы все слышали, что никто из бойцов не забыт.

Последняя встреча

В прихожей на полке вели разговор солдатская Пилотка, офицерская Фуражка и генеральская Папаха. Папаха оглядела всех присутствующих и сказала:

– Друзья мои, нам всегда приятно встретиться друг с другом. Жаль только, что редко видимся. У нашего хозяина много работы, со мной он почти неразлучен, но и вас всегда вспоминает. Вы же с ним прошли огонь, воду и медные трубы. Пилотка была с хозяином во время войны, когда он был еще молодым солдатом. Она с ним защищала Родину от врага, пропиталась потом и кровью. Позднее Пилотку сменила Фуражка, когда хозяин стал уже командовать взводом, изгоняя врага за пределы наших границ и преодолевая все невзгоды последних лет войны. После победы он стал генералом и носил уже Папаху. Но всякий раз, надевая ее, не забывал навестить и вас – подойдет, подержит, погладит, вспомнит пережитые годы.

Тут Папаха встрепенулась:

– Почему-то наш генерал так долго не идет?

И словно ее вопрос кто-то услышал: дверь открылась, вошел незнакомый военный. В руках у него была красная подушечка с лежащими на ней орденами. Он взял с полки Папаху, положил на подушечку и, придерживая руками, вышел. Пилотка и Фуражка удивились, а потом решили, что хозяин просто ушел ненадолго, но он обязательно вернется и, как всегда, взглянет на них, подержит, погладит.

Они посмотрели туда, где скрылась Папаха, и стали ждать возвращения своего боевого друга.

Две Ложки

Две Ложки находились на полочке: одна, серебряная, стояла, красуясь в ажурном подстаканнике, другая, алюминиевая, стояла незаметная в темном углу.

Алюминиевая спросила серебряную:

– Соседка, ты на самом видном месте, все видишь, все знаешь, расскажи, что делается там, за полочкой.

Серебряная Ложка промолчала. «Не ровня мне ложка-железяка, что с ней разговаривать», – и отвернулась.

Алюминиевая не стала задавать больше никаких вопросов. Она уже привыкла, что ее забыли.

Но как-то раз возле нее оказался старый Котелок военных времен. И серебряная Ложка стала свидетелем их радостной встречи:

– Я вернулся, моя незабываемая Ложечка! – сказал Котелок. – Мне залатали продырявленные места, говорят, еще долго прослужу.

Он передал ей привет от старой, изношенной Фляги, которую тоже подреставрировали, и стал шептать ей что-то тихо-тихо, так что это уже никто не слышал.

Утром серебряная Ложка, как всегда, глядела в экран телевизора. Это было ее единственным занятием кроме чаепития с подружкой-чашкой, так как больше она ничего не умела и не хотела делать. И вдруг она увидела, что там показывают соседку Ложку, Котелок и Фляжку как участников Великой Отечественной войны и рассказывают про них:

«Они выручали солдат, согревали их, кормили и поили, следили, чтобы те были сыты и здоровы, а сами поизносились, пропахли порохом и дымом. Спасибо им за помощь в разгроме врага. Жаль, что новая посуда их стала забывать, видно, запамятовала, кто подарил ей красивую жизнь, от которой они даже засеребрились».

Серебряная Ложка взволнованно обернулась к стоявшей в углу алюминиевой посуде:

– Смотрите! Смотрите! О вас говорят, вы же герои!

Котелок и Ложка тихо звякнули:

– Говорят… но разве от этого что-то изменится? Все равно нас не поставят, как тебя, на виду. Хорошо бы не забыли вовсе и вспоминали почаще…

Серебряная Ложка горделиво стояла на полочке и рассуждала:

«Не так уж много и хотят эти железяки…»

Единство

Огромный Гранит пролежал тысячу лет на одном месте, весь мхом порос от старости, но был тверд и крепок. Со всех его сторон росли цветы, самые разнообразные – синие, желтые, красные, и корни их все находились под Гранитом. Он их оберегал, чтоб дождь не смыл, чтоб ветер не сдул и солнышко всем доставалось поровну. Цветы от такой заботы рождались с крепкими бутонами и тоже долго жили.

Сам Гранит на себя не обращал внимания, поэтому и оброс мхом, и на нем не было ни одного цветочка. Все свое внимание и здоровье он отдавал красивым цветам. Они росли рядышком и нежно соприкасались лепестками, словно желали друг другу добра. Гранит радовался такой дружбе и единству, старался сохранить эту атмосферу, оберегал их, чтоб жили цветы без забот.

Как-то раз он заметил, что некоторые цветы стали часто заглядываться на солнце, поворачивались следом за ним и громко шелестели листьями:

– Там, вдалеке, светит солнце, а у нас его нет, – возмущались они. – Мы хотим быть ближе к нему! – и потянулись ввысь, отрываясь от Гранита, удаляясь и прорастая все дальше от него, видно, надеясь добраться до яркого светила.

Через некоторое время рядом с Гранитом остались только три цветка: красный, голубой и белый. Они с особой нежностью прижимались к нему, и от такого тепла и верности на нем самом появились росточки цветов. А те бутоны, что тянулись к солнцу, уже не доставали до него. Они росли вдалеке и колыхались от ветра то в одну, то в другую сторону, но от неопределенности и одиночества медленно вяли, вспоминая те времена, когда они были все вместе под гранитной защитой.

И Гранит мудро заметил:

– Цветы ушли, а корни-то остались. Время придет, и они дадут новую жизнь тому, кто любит родной край и крепкое единство.

Свалка

На мусорной свалке оказались рядом: Бачок для воды, Фляжка походная и обыкновенный металлический Котелок. У всех был совсем неприглядный вид: облезлые бока, местами покрытые ржавчиной, да еще с налипшей на них грязью.

– Эх, хе-хе! Хе-хе! – вздохнул Бачок. – Когда-то мимо меня никто не проходил, всегда останавливались, пили вкусную прозрачную воду и говорили: «Спасибо!»

– Да, да! Помню, наслаждались твоей водицей! – вдруг откуда-то вылезла помятая Кружка. – Мы с тобой неразлучны были тогда, цепью связаны, но пили только из меня.

– И мы вас давно знаем! – неожиданно воскликнули Котелок и Фляжка. – Встретились с вами, когда шли на фронт. Солдаты вашу водицу пили, радовались, говорили: «Мы вернемся и еще попьем».

Фляжка ближе подвинулась, чтобы все ее услышали:

– На той войне-то я много всякого повидала: взрывы бомб, гарь, окопы, холод… Тяжело было. Солдаты глотнут немного горячительного у меня, согреются и опять вперед, в атаку с винтовкой и гранатой под шквальным огнем неприятеля. Так Родину они защищали от врага.

– А я, – вступил в разговор Котелок, – как привал, сразу готовил на костре кипяточек и солдат угощал. Вода горячая хоть и без сахара, а была сладка для всех. Ну, а если заварка оказывалась, меня все на руках носили, друг другу аккуратно передавали. В атаку шли, меня берегли. Многих солдат после боя теряли. А вот меня до Победы сберегли. Сколько в тот день было радости!

– Я помню этот день! – встрепенулась Кружка. – Когда уничтожили врага, то в день Победы кто-то из солдат-шутников долил в Бачок спирт. С меня убрали цепь, я ходила среди хохочущих счастливых солдат и угощала – выпивали кто сколько хотел и радостно кричали: «Победа! Победа!» А у Бачка спирт из крантика лился медленно, с перерывами, тонкой струйкой, словно он плакал, что не все солдаты вернулись попить его водицы.

– По-омню! По-омню этот день! А теперь-то нас забыли?! – прогудел Бачок, поддерживая разговор.

В этот момент к ним подошла поисковая группа школьников. Взяли они Бачок с Кружкой, Фляжку и Котелок. Долго их чистили и выпрямляли, а потом поставили на выставку в честь ветеранов войны. Кто-то из посетителей открыл кран, надеясь, что там есть вода, но ни одна капля не вышла из Бачка. Вода в нем, как слезы, со временем высохла.

– Вот и вспомнили нас! – облегченно вздохнул Бачок.

За Победу!

Фужер стоял на полке и рассуждал:

– Я себе ни в чем не отказываю, чуть ли не каждый день пью спиртное, а граненый Стакан почему-то позволяет это себе только раз в году. Может, от старости? Вон он какой – весь пожелтевший, в трещинках, словно в земле пролежал…

Как-то раз Фужер оказался на столе рядом со Стаканом и, воспользовавшись этой встречей, спросил:

– Почему вы так редко выпиваете? Не хочется или вам противно смотреть на нас, алкоголиков?

– В молодости я выпивал, – отвечает Стакан, – но на то была причина. Шла война. В окопах, под дождем, на холоде горячительным взбадривался. Друзей и товарищей, погибших в бою, поминал. Кровь, стынущую от горя и ненависти, согревал. А сейчас выпиваю только раз в году – за Победу над врагом, чтобы те страшные дни не повторились. Вот сегодня как раз этот день пришел, и я вспомнил все!

Фужер, пораженный рассказом Стакана, помолчал и тихо сказал:

– А я даже не знаю, за что пил. Помню только, что со мной были пять Фужеров, и все они разбились, – и он с уважением посмотрел на Стакан, который, не шелохнувшись, стоял рядом.

Тут пришла Бутылка, налила им обоим спиртного до краев. Фужер со Стаканом чокнулись:

– За Победу! – и выпили до дна.

Фужер подвинулся поближе к Стакану – послушать историю его жизни.

Мир

После окончания войны артиллерийскую Пушку почистили, привели в надлежащий вид и поставили на пьедестал, как победителя.

«Странно! – удивилась она. – Не могу понять, почему я здесь стою?» Она привыкла всегда находиться в движении и выполнять команды: «Вперед, вперед! Огонь! Огонь!» Пушка стреляла всю войну, до тех пор, пока не изгнала напавших на Родину врагов.

Тут же, пока она стояла на одном месте, голубка построила у нее в самом жерле ствола гнездо, словно в деревянном дупле, и завела там птенцов, которые весело щебетали, перекликаясь друг с другом.

Конечно, Пушке тут было хорошо, ее не перетаскивали, как раньше, с места на место через ухабы, через горы, через болота. И не была она после стрельбы разгоряченной так, что до нее не дотронуться. И черной копоти на ней уже нет, и горького пороха. Ее отмыли, но запах войны так и не улетучился.

Тут голубка села на ствол и заворковала:

– Ты, Пушка, успокойся, сейчас наступил мир. Нет войны. Оттого я здесь гнездышко и свила, мне с тобой спокойно и хорошо. А если что, я вмиг улечу и освобожу твой ствол.

Пушка была счастлива, услышав это, и хотела защебетать, как птенцы, но не умела и только тихо скрипнула.

Вечный огонь

Ветер трепал Вечный огонь, а тот поднимался все выше и выше и становился еще ярче.

Огонь говорит Ветру:

– Как бы ты ни бушевал, ты никогда не потушишь мое пламя. Я тут вспоминаю всех погибших солдат и офицеров, которые не вернулись домой после Великой Отечественной войны. Оттого я горю, страдаю!

Ветер от таких пламенных слов даже затих и продолжал слушать.

– Я вспоминаю этих героев каждый день и уже много лет. Все они были молодые, безусые, ничего в жизни не успели увидеть, кроме войны.

Тут к Вечному огню подошла молодая пара – юноша и девушка, склонили головы над каской со звездой, лежащей на мраморной плите, и положили красные гвоздики.

– Вот такого же красного цвета проливалась кровь на войне, – продолжал свою речь огонь. – Погибшие отдали свою жизнь ради счастья следующих поколений. И молодежь не забывает своих героев – приходят воздать почести и в благодарность несут цветы!

Ветер грустно загудел, и первые капли дождя упали на мраморную плиту, окропляя ее и красные гвоздики на ней. Ветер завыл сильнее и помчался дальше, чтобы рассказать всем историю Вечного огня.

Китель и Фуражка

Китель с орденами и медалями висел на спинке стула. Зеленая пограничная Фуражка лежала на его сиденье. Все награды были начищены и сверкали, ожидая своего хозяина, который должен был надеть китель с фуражкой и пойти на встречу с однополчанами, участвовавшими в Великой Отечественной войне.

– Как много у тебя орденов и медалей, – начала разговор Фуражка. – Смотрю и никак не пересчитаю их.

– Это все хозяин в годы войны заслужил, – отвечает Китель. – Тут у него и за мужество, и за отвагу в борьбе с врагом, и за геройство, и за выручку друзей – солдат в бою. Много раз он рисковал жизнью, но побеждал – вот эти планочки за ранения. Тут подошел хозяин, с трудом надел на себя тяжелый китель, вздохнул и сел на стул.

– Стар я стал, – сказал он. – Куда-то силушка моя подевалась. Даже китель уже стал тяжел. Видно, ордена и медали силу забрали…

Он нежно погладил их, а награды тихо зазвенели в ответ. Хозяин еще немного посидел, подумал о чем-то. Снял китель. Надел гимнастерку, прицепил к ней единственную медаль «За Родину», надел фуражку и, опираясь на трость, пошел к выходу. Первый раз за все время после окончания войны он не надел китель с орденами. Награды были так огорчены, что ни разу не звякнули.

В этот день хозяин пришел поздно. Он был весел. Перевесил медаль с гимнастерки на китель, разгладил остальные награды и вместе с фуражкой повесил все в гардероб. Лег на кушетку. В эту ночь он долго не мог заснуть, необычно громко звенели ордена – это медаль рассказывала всем наградам, как тепло солдата встречали друзья и однополчане. Ветераны обнимались, пожимали друг другу руки. У всех были счастливые лица.

Правда, на этот раз, их было меньше, чем в прошлую встречу.

Американский гриб

Молодой Журавлик впервые прилетел в Россию искупаться на озерах. На берегу возле березки он увидел что-то необычное и красивое, хотел его клюнуть, но на всякий случай спросил:

– Ты кто?

– Я гриб! – ответил тот.

– Гриб?! – с ужасом воскликнул Журавлик и побежал, чтобы улететь прочь, а тот ему кричит:

– Не улетай! Я не страшный. Я добрый и хороший белый гриб. Можешь меня даже потрогать.

– Я очень боюсь слова «гриб», – испуганно промолвил Журавлик. – Мне мама рассказывала, что он многих родных и близких погубил, – и взволнованно продолжил свой рассказ:

– Жили мои далекие родственники на японском озере. Вода там была чистая и прозрачная. Они плавали, купались, с рыбками играли, гнездышки строили, чтобы жить было уютно и деткам радостно. Но однажды в небе показался черный орел и стал спускаться к земле. Мы испугались его острых когтей – и все куда-то попрятались. И тут небо озарилось ярким пламенем и появился огненный жаркий гриб. От него все озеро выкипело и исчезло, журавли погибли, дом с людьми, стоявший около озера, превратился в пепел. Только чудом некоторые спаслись. Вот и моя бабушка с опаленными крыльями осталась жива, да вскоре от болезней погибла. Она и поведала об этой страшной трагедии маме, а она уже мне, что этот взрыв совершил не орел, а самолет, сбросивший атомную бомбу.

– А как звать-то это страшилище, которое уничтожило всех? – спросил Боровик.

– Его кличут «американский гриб», – сердито промолвил Журавлик.

С тех пор в годовщину этого ужасного дня все дети Японии скорбят и делают миллионы бумажных журавликов, чтобы души всех погибших знали, что их вспоминают и проклинают эту атомную бомбу.

Пограничники

Известный воин

Великая Отечественная война закончилась, но недобитые бандиты еще остались на рубеже западной границы.

Вечером в квартиру семьи Теминых кто-то позвонил. Это был военный офицер, друг отца, который был проездом в их городе. Он рассказал, что капитан Темин дошел с боями до Берлина, а потом был направлен на Украину, где при столкновении с врагом был тяжело ранен. Он передал им несколько фотографий отца и место его захоронения.

Пораженные этой новостью мать и сын смотрели на родное лицо и на снимки с надписью: «Где бы я ни был, я с вами! Любящий ваш». Они сидели молча, не могли выговорить ни слова. Офицер попрощался и тихо вышел.

Через год после этого извещения мать с сыном захотели навестить могилу мужа и отца, но в военкомате им ответили, что данные о месте захоронения утеряны.

Через некоторое время сына забрали в армию, в школу сержантского состава пограничных войск, где он учился навыкам воина и следопыта. Получив звание сержанта, он был направлен на Западную Украину, где еще бесчинствовали ранее сотрудничавшие с фашистами бандиты. Они уничтожали всех, кто поддерживал восстановление советской власти, неожиданно нападая из своего логова, и разрушали все, что строилось для мирной жизни. Многих пограничники обезвредили, но часть из них с главарями вместе затаились в лесу и часто совершали погромы, налетая на мирные села.

Задача пограничников была обнаружить и обезвредить этих матерых бандитов. Сержанту Темину с двумя напарниками, как и другим нарядам, был дан соответствующий приказ.

Получив военное снаряжение и карту местности, они в маскхалатах тихо пошли по лесу. Встречались и густые чащобы, и светлые поляны. Прошли они несколько километров, лес жил своей спокойной жизнью: соловьи заливались, выделывая красивые трели, кузнечики стрекотали, бабочки летали и даже садились им на головы, пахло хвоей, прелыми листьями, земляникой. Ни подозрительных следов, ни чего-либо настораживающего они так и не обнаружили.

На обратном пути, проходя мимо одиноких деревьев с большими кустами вокруг, сержант вдруг что-то почувствовал, а может, листья прошуршали: «Остановись!» Он дал сигнал солдатам залечь, а сам стал оглядываться. Густые кусты обзору не мешали, да и сами они ни с какой стороны не были заметны. Три стройные березки стояли рядом, но со странной проволокой, намотанной на белоснежную кору. Проволока уже вросла в дерево и у подросших березок была едва заметна.

«Где-то я уже это видел», – подумал сержант и стал мучительно вспоминать, пристально в них вглядываясь. Хотел было уже привстать, но тут его опять прервал внутренний голос или шелест листьев: «Тихо! Не вставай!»

В этот момент с противоположной стороны леса вышли трое вооруженных детин. Шли они бодро, ничего не боясь, не остерегаясь, словно зная, что тут никого нет. Остановились возле бугра с пеньком и разветвленными корягами. Подняли его и юркнули в большую дыру, вернув пенек на прежнее место. Следом за ними еще пятеро подошли и тоже скрылись. И так продолжалось несколько раз.

Уже смеркалось. В лесу восстановилась тишина. Где-то вдалеке заухал филин.

– Да там целая стая бандитов, – тихо сказал напарник. – Принимай меры, сержант! Пора с ними покончить!

И опять кто-то незримый прошуршал ему: «Пора!»

Наряд бесшумно и незаметно подполз к коряге, резко поднял ее, разом кинул внутрь гранаты и отпрыгнул в стороны. Раздался мощный взрыв, видно, сдетонировали запалы к боеприпасам. Вспыхнул огонь. Небо заволокло дымом. Когда все стихло, послышалось карканье многочисленных ворон. Вскоре участок был окружен прибывшими из воинской части бойцами. С рассветом все стало ясно – подрыв полностью уничтожил бандитов в их логове.