Под флагом цвета крови и свободы

– Я совершенно точно не намерен обсуждать это с вами, – отчаянно молясь в душе о том, чтобы не побледнеть – удар достиг-таки цели – выдохнул Эдвард. Больше всего его почему-то поразило даже не внезапное упоминание дорогого его сердцу имени, а искренняя и вообще-то не свойственная Морено злость, прозвучавшая в этом последнем вопросе – обычно, если ей что-то не нравилось, она говорила прямо и подкрепляла свои слова энергичными действиями. А теперь Эрнеста молчала, сверля собеседника откровенно злым, недовольным взглядом – и Дойли готов был поклясться, что где-то в глубине этих умных, взрослых черных глаз просматривалась самая настоящая обида нелюбимого ребенка, не понимающего, чем он хуже остальных детей в семье. Сам Эдвард некогда испытывал подобное чувство – правда, в отношении одного лишь отца, а не заботливой и нежно обожаемой матери – и теперь, глядя в лицо этой странной, до сих пор не всегда понятной ему девушки, он ощутил, как какое-то удивительное чувство, смесь нежности, жалости и тревоги, кольнуло его сердце.

– Это уже не имеет значения, сеньорита, – подумав, как можно мягче заверил он ее. – Зачем мне отправляться в город, где меня никто не ждет? Теперь мое место здесь, – произнося эти, быть может, не совсем правдивые слова, он все же испытал облегчение, когда прежнее напряженное выражение в глазах Эрнесты уступило место обычной чуть лукавой усмешке.

Звон рынды, как нельзя вовремя разнесшийся над кораблем, неоспоримо свидетельствовал о наступлении обеденного времени. Сменившиеся с вахты матросы, уработавшиеся, веселые и голодные, выбирались на верхнюю палубу, расстилали куски парусины, служившие сразу и скатертями, и обеденными столами, водружали на них принесенные с камбуза бачки с горячим варевом, усаживались вокруг по шесть-семь человек и, вооружившись нехитрыми приборами, – у многих ограничивавшиеся лишь складными ножами да собственными пальцами – принимались за еду. Пища, как и полагалось, была одинакова для всех: и Рэдфорд, и Эрнеста, обедавшие вместе с остальными, получали точно такую же порцию того блюда, которым угощали матросов. В первое время это казалось Эдварду диким, но он, в отличие от многих своих сослуживцев, никогда не был излишне прихотлив к еде, да и кок Хоу, вопреки ходившим среди всех моряков обидным шуткам о судовых поварах, был честен и чистоплотен: похлебки, импровизированные крупяные каши, солонина и вяленая рыба, приготовленные им, после многочасовой работы на солнцепеке казались просто манной небесной.

Единственным проявлением субординации во время трапезы было место, занимаемое за бачком, из которого ели капитан, старший помощник и квартирмейстер: сесть по соседству с Рэдфордом и Эрнестой кому угодно было нельзя и, насколько понимал Дойли, подобное неуважение пираты могли расценить как прямой вызов. В первый раз, когда ему предложили занять это место, Эдвард даже посчитал, что ослышался: но места Макферсона и Моргана, бывших на «Морском льве», пустовали, и Рэдфорд сам слегка сдвинулся вбок, пригласительно кивая ему на свободный угол парусинной скатерти рядом с Генри. Эрнеста чуть заметно усмехалась, посматривая на Эдварда со своим всегдашним вызовом в черных глазах – тот, вспыхнув от досады, неловко поднялся на ноги и уселся на предложенное ему место. С тех пор за капитанским столом их четверка оставалась неизменной, и два или три человека, присоединявшиеся к ним, должны были для этого действительно отличиться чем-нибудь.

Однако сегодня на почетном месте их оказалось всего трое: Эрнеста, с обычным здоровым аппетитом поглощавшая обед, сам Дойли и хмуро оглядывавший толпу обедающих Рэдфорд. Эдвард наблюдал за все более мрачневшим капитаном с искренним удовольствием: его так и подмывало невзначай назвать имя старпома, чтобы сделать ситуацию еще более неловкой; но смутное чувство, которое он прежде привык называть благородством, мешало ему.

– Да не дергайся ты, – негромко посоветовала вдруг Эрнеста, зачерпывая полную ложку похлебки и выкладывая из нее перед Рэдфордом приличный кусок солонины. – Перебесится и придет, говорю же. Ешь давай, это вкусно.

– Спасибо. Что-то не хочется, – сухо отозвался Рэдфорд, подумал, затем вдруг резко поднялся со своего места и, кивнув дернувшейся за ним девушке, направился в сторону трюма.

– Просто замечательно, – тихонько пробормотала Эрнеста, проследив за ним взглядом, и на секунду Эдварду стало почти жаль ее.

– Не обращайте внимания, – предложил он шепотом, игнорируя приглушенные смешки за спиной: должно быть, для матросов они двое, оставшиеся за трапезой практически наедине, и впрямь казались забавны, – и не переживайте так. Как-нибудь сами разберутся.

– Наверное, – недовольно проворчала Морено, хотя лицо ее немного прояснилось при этом. – Спасибо, мистер Дойли. Я, если честно, боялась, что вы опять что-нибудь скажете…

Эдвард предпочел отмолчаться, сделав вид, что уделяет все внимание содержимому бачка с похлебкой. И в лучшие времена он не часто испытывал подобное чувство, но именно теперь ему стало откровенно стыдно за свои недавние мысли.

– …нет, Джек! Я никогда тебе не перечил, но для меня это очень важно!.. – до неприличия громко раздался над палубой звонкий голос Генри. Многие матросы с любопытством повернулись в сторону трюмного люка, из которого как раз выбирался первым взъерошенный и сердитый Рэдфорд. Не обращая внимания на удивленные взгляды остальных, он прошел к своему месту и опустился на него с таким видом, как будто только что выдержал смертельную схватку с диким зверем. Генри, проследовав за ним, также заметно взволнованный и раздосадованный, остановился прямо перед ним, но присаживаться не спешил.

– Сеньорита Эрнеста, – во все глаза глядя на девушку, проговорил он срывающимся голосом, – мэм, вы должны его уговорить.

– Генри, – как можно более миролюбиво отозвалась Морено, протягивая ему ложку, – Генри, малыш, есть вещи, о которых говорят только в подходящей обстановке. Сядь и поешь, а затем мы подробно обсудим все еще раз.

– Да не могу же я! Как вы… вы совсем ничего не понимаете, – нервно оглядываясь по сторонам, с тоской выдохнул Генри. Рэдфорд молчал, внимательно глядя на него; Эрнеста, тяжело вздохнув, налила себе еще грога, и Дойли, все это время с некоторым недоумением наблюдавший за этой странной схваткой, вдруг спросил:

– А в чем дело, господин старпом? С чего вдруг такая спешка?

– Да потому что время истекает!.. – сорвавшись, выкрикнул Генри. На палубе окончательно смолкли все посторонние разговоры – теперь все смотрели только на них.

– Эрнеста права, – наконец нарушил это молчание Рэдфорд. – Сядь, Генри, поешь с нами.

Морено, искоса наблюдавшая за капитаном, мгновенно придвинулась ближе к нему:

– Кстати, Джек, забыла сказать: мистер Дойли сегодня решил те неурядицы с порохом, о которых я тебе говорила четыре дня назад. И у нас заканчивается запасная парусина, нужно будет в следующем порту обновить запасы.

– Отлично. А с описью пушек тоже закончено?

– Мы завершаем работу. Состояние орудий более чем удовлетворительное, – сухо отчитался Эдвард. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.

– И еще я закончила маршрут до самого Порто-Белло. Если хочешь, могу сегодня же предоставить его тебе на утверждение, – с безмятежной улыбкой расправляясь с остатками еды, прибавила Морено.

Генри, все это время молча наблюдавший за продолжившимся как ни в чем не бывало разговором, охваченный не то обидой, не то стыдом от внезапного унижения, рывком наклонился вперед, выхватив у Эдварда из-под руки нож для разделки рыбы, и с силой швырнул его в сторону Рэдфорда: лезвие просвистело в паре дюймов над его головой, вонзившись в дерево грот-мачты за его спиной.

Мгновение на палубе царила мертвая тишина. Затем матросы дружно бросились вставать со своих мест – из глубокой симпатии к Генри многие еще без оружия в руках, но у кого-то уже блеснул воздетый пистолет, послышался стук кремней, и в воздухе тонко запахло порохом.

– Джек, – на Генри жалко было смотреть – до того он был бледен и казался сам обескуражен собственным поступком. – Джек, я не…

Рэдфорд молчал, также глядя на него тяжелым пристальным взглядом – видно было, как слегка дрожала его рука, когда он провел ею по волосам, проверяя отсутствие крови. Внезапно со своего места вскочила Эрнеста: с каменным лицом и ярко горящими глазами, она без тени страха шагнула навстречу юноше. Тишина лопнула, исчезла, растворившись в неестественного громком звуке крепкой пощечины – Генри, не устояв на ногах, свалиля на колени у ее ног.

– Поднимись и спускайся в трюм. Жди меня там, – не терпящим возражений голосом велела Морено – юноше, слава Богу, хватило ума не начать препираться – и обратила мгновенно прояснившийся взгляд на Рэдфорда, слегка склонив голову с видом крайнего уважения: – Джек, как квартирмейстер, наказания членам команды назначаю я. Мистер Хоу давно жалуется, что ему не хватает рук, чтобы отчистить на камбузе все котлы и прочую посуду, однако если ты считаешь, что такое наказание слишком… – Эрнеста чуть заметно вздохнула, – слишком мягкое, то я заменю его на любое другое, какое ты сочтешь подходящим.

– Нет, – почти сразу же отозвался Рэдфорд, похоже, уже овладев собой в достаточной мере, чтобы говорить громко и твердо. – Наказание меня более чем устраивает. Мистер Дойли, возьмите, это ваше, – выдернув нож, увязший в дереве мачты, он вручил его Эдварду. Эрнеста, еще раз коротко наклонив голову, развернулась и направилась в трюм. Генри ждал ее, бледный и перепуганный едва ли не больше всех, и Морено сразу же разозлилась еще больше:

– Замолчи, не желаю слышать твоих оправданий!.. Твое счастье, что наш капитан добр и не велел отодрать тебя хорошенько при всей команде! Пошли за мной, – грубо толкнув его в плечо, велела она. Генри повиновался, лишь негромко спросив:

– Куда мы идем?

– На камбуз! Будешь драить посуду и делать все, что прикажет мистер Хоу. В другой раз ты так легко не отделаешься! – рявкнула та на него, хватая за локоть и лишь этим удерживая от падения с узкой ступеньки: – Под ноги смотри, не то в лазарете будешь этим заниматься!

– Я… Я сделаю все это, как прикажете, – справившись с дрожью в голосе, послушно ответил Генри. – Мне бы только увидеть Джека. Он сильно обиделся на меня?

– Естественно! Ты вообще соображаешь, что делаешь? – зло прошипела Морено. – Он – капитан! Его авторитет перед командой должен быть непоколебим, а ты!..

– Я этого не хотел. Сам не знаю, что на меня нашло, – торопливо произнес юноша, глядя на нее широко распахнутыми умоляющими глазами. – Умоляю, можно мне увидеться с ним? Я должен попросить прощения…

– Я не в карцер тебя веду, Генри, – немного смягчившись его жалобным тоном, ответила Эрнеста. – Закончишь с работой – и иди на все четыре стороны.

Слова эти, очевидно, настолько подбодрили Генри, что на камбузе он бросился к горе засаленных, перепачканных жиром и накипью котлов так, будто увидел, по меньшей мере, груду золота. Хоу, недоверчиво усмехаясь, вручил ему полный таз песка и миску золы, скупо объяснил, что и как нужно делать, и юноша сразу же принялся за работу.

– Как у вас тут дела? – спустя десять минут незаметно спустившись в трюм, поинтересовался Дойли. Эрнеста, сквозь узкую щель неплотно закрытой двери на камбуз наблюдавшая за Генри, пожала плечами с обычным бесстрастным видом:

– Сами видите – все спокойно. Как Джек?

– Аналогично, – усмехнулся Дойли: сразу же после случившегося Рэдфорд без единого слова заперся в своей каюте и никого не пускал внутрь, так что старший канонир даже почти не кривил душой, утверждая это. – Сеньорита, вы считаете, что инцидент исчерпан?

– Разумеется, – сверкнув на него глазами, отрезала Эрнеста. – У меня сейчас вахта, а у вас – с вечера, так что лучше идите отдыхать, – прибавила она, давая понять, что разговор окончен.

Ближе к вечеру Рэдфорд все же вышел из каюты – слегка бледный, но, вопреки всем ожиданиям, даже трезвый; он подошел к Эрнесте, спокойно поинтересовался у нее положением дел и отправился к штурвалу, отпустив рулевого.

– Как вы думаете, это вот так закончится? – тихо спросил Эдвард у девушки. Та глубоко вздохнула:

– Что вы имеете в виду?

– Генри так настаивал на стоянке неспроста. Я слишком хорошо знаю его, – сквозь зубы пробормотал Дойли. – Это может быть опасно для всей команды, вы слишком доверяете ему.

– Ваша личная неприязнь к нему – еще не повод для таких утверждений.

– Дело совсем не в моей неприязни к нему, сеньорита! – с досадой воскликнул Эдвард. – Подумайте сами: будь этот мальчишка вполовину так честен, как вы полагаете, стал бы он требовать от вашего капитана подобной самоубийственной выходки?

– Говорите тише, не то даже я не смогу вам помочь! – зло прошипела Эрнеста, глядя куда-то ему за спину. – Вот и он.

Генри, усталый и распаренный, с кое-как отмытым от сажи лицом, действительно выбирался в этот момент на палубу. Осмотревшись, он безошибочно направился на капитанский мостик и встал перед Рэдфордом, что-то тихо и виновато говоря ему.

– …ты простишь меня, Джек? Ты не представляешь, как мне стыдно… – долетели до ушей Эдварда его слова, а следом за ними – негромкий смех капитана.

– Видите? Все хорошо, – тоже улыбаясь, заметила Эрнеста удовлетворенно. – Принимайте вахту, мистер Дойли, а я пойду спать. Замучилась с этими чертями… – подавив зевок, ворчливо призналась она.

В своей каюте Морено действительно сразу же легла спать. Однако прошло, казалось, всего несколько минут, прежде чем ее разбудил торопливый шепот:

– Сеньорита! Сеньорита Эрнеста, просыпайтесь скорее!.. – Эдвард, полностью одетый и встревоженный, стоял прямо над ней – Эрнеста, забыв о том, что на ней лишь едва прикрывающая грудь рубашка и штаны, потерла глаза ладонью и растерянно покосилась на чуть светлеющее в проеме окна небо: было около четырех часов утра:

– Что случилось, мистер Дойли?

– Генри нет, – без обиняков прямо сообщил Эдвард, нервно ероша свои непривычно короткие волосы. – Я встал двадцать минут назад, глянул – а его гамак пуст.

– Может, вышел куда-нибудь? – лицо у Эрнесты все еще было крайне сонным и недовольным, но взгляд уже прояснился и приобрел обычную жесткость.

– Нет, я везде проверил. И заодно нашел очень интересную пропажу.

– Какую еще пропажу? Мистер Дойли, да говорите уже!

– У нас было четырнадцать шлюпок. Теперь их стало тринадцать, – с некоторым даже злорадством сообщил Эдвард. Морено одарила его долгим испытующим взглядом и, по видимости, поверив сказанному, сразу же выбралась из гамака, как была, босиком, с растрепавшимися за ночь волосами:

– Я немедленно сообщу Джеку. Он не мог разрешить это, я бы знала!..

– Нет, – помрачнев еще больше, торопливо возразил Дойли. – Он сразу же развернет судно к берегу, а этого допустить нельзя, вы сами говорили. И Генри тоже это слышал, кстати.

– Вздор! Какие у вас доказательства? Если вы намеревались сбежать этой ночью, то могли не выдумывать весь этот бред про Генри, – почти с тоской перебила его Эрнеста, лихорадочно озираясь в поисках не то сапог и верхней одежды, не то ключей от оставленного на столе сундука с картами и приборами. Эдвард внезапно протянул руку и схватил ее за локоть:

– Скажите, вы правда не понимаете, что происходит? Ну же, сеньорита, вы должны помочь мне! Я возьму шлюпку, постараюсь догнать его и вернуть на борт: нас с ним еще могут не заметить с берега, но целый корабль или даже два – никогда! Просто постарайтесь… – он запнулся, встретив настороженный взгляд Эрнесты. – На это мне нужно время. Выиграйте мне хотя бы пять-шесть часов! Скажите, что возникли неотлучные дела на «Морском льве», а еще лучше – передайте это через кого-нибудь, капитан до полудня нас и не хватится!..

– Не хватится? – переспросила Эрнеста с невольной усмешкой, но сразу же сама пообещала, помрачнев: – Хорошо, сделаю! Идемте: шлюпку проще спустить на воду вдвоем.

На шлюпочной палубе было пусто и прохладно в этот час; сиротливо зияло прогалиной место той лодки, на которой ушел Генри. Отвязывая найтовочный канат, Эрнеста сухо, отрывисто говорила, не поднимая головы и старательно не глядя в сторону Эдварда:

– Вы знаете город лучше меня, так что не буду советовать, где вам его искать. Если до полудня не управитесь, все равно возвращайтесь: расскажем обо всем Джеку и будем вместе думать, как быть. И еще… – какой-то неподатливый узел застопорился в ее руках, и Эрнеста, чертыхнувшись, с силой дернула за веревку: – Если вас… если вас вдруг заметят – бросьте свои дворянские замашки и бегите. Никто… ни один человек здесь не осудит вас за это.

– Хорошо, сеньорита. Я обещаю вам не рисковать жизнью без крайней нужды, – заверил ее Эдвард, берясь за весла. Течение было сильное, поэтому на какое-то время все его внимание оказалось приковано к тому, чтобы отделиться от судна и двинуться в направлении берега; когда же он поднял голову, между шлюпкой и кораблем лежали уже добрых полсотни ярдов: Эрнеста все еще стояла на палубе и махала ему рукой. Ее стройный силуэт на фоне хищно трепетавших на ветру снастей и медленно светлевшего неба был последним, что увидел Эдвард, прежде чем с новой силой налег на весла.

Знакомые узкие улочки легко стелились ему под ноги. Город в целом остался именно таким, каким он его запомнил – разве что обычные караулы солдат в красных мундирах, ежедневно совершавших обход по часам, встречались значительно реже, и в Дойли против воли просыпалось едкое раздражение: он был убежден, что, свернув в сторону от главной площади и добравшись до отлично известного местным трактира «У Джо», непременно обнаружил бы там с десяток незадачливых караульщиков. Похоже, его нынешний преемник, кто бы он ни был, здорово распустил солдат: Эдвард, искренне не считавший себя излишне строгим, всегда считал, что пустующая гауптвахта – признак скверного командира.

И все же отвратительнее всего была вовсе не скверная дисциплина среди солдат, не необходимость срочно прикидывать, где разыскивать Генри и не опасения, что Рэдфорд, все узнав, прикажет судам подойти к берегу, где по ним могут открыть огонь – все это хоть и сидело в сознании Эдварда раскаленной иглой, отвлекая от других мыслей, но над всем этим довлело одно тягостное чувство, мерзкое, мучительное и унизительное – чувство собственной ненужности в некогда родном городе. Нью-Лондон, под стать своему далекому туманному собрату, даровавшему ему имя, принял Эдварда, выпил из него все силы и отбросил прочь, как надоевшую игрушку. По-прежнему в иллюзорном подобии веселья сияло на небе солнце, шумел город вокруг, а над всем этим муравейником звучал чуть различимый голос моря – единственного, что было здесь настоящего, окружившего это место и тихо посмеивавшегося над суетливой пестротой людской жизни.

Подгоняемый его зовом – даже выйдя на сушу, Эдвард почему-то ощущал всем своим существом эту огромную соленую бездну – Дойли ускорил шаг, почти перестав вглядываться в лица встречных людей и не ища глазами прошлых знакомых. Даже мысль о Мэри Фостер слегка притупилась и не колотилась в висках оглушительным набатом, как он ожидал. Найти Генри, отвести к спрятанной в прибрежных зарослях в четверти мили от порта шлюпке и вернуться на корабль, пока не случилось чего-нибудь действительно непоправимого – вот единственное, что заботило Эдварда теперь. Солнце постепенно поднималось над городом, стремясь достичь самой высокой точки: нужно было спешить.

Глава XIX. Без памяти и имени

Эрнеста сдержала слово: с самого утра она под предлогом очередной проверки отправилась на «Морской лев», мимоходом обмолвившись Рэдфорду, что с ней отправятся старший канонир Дойли и Генри Фокс, которому также необходимо набираться опыта в решении повседневных проблем команды. Капитан, все еще слегка тяготившийся вчерашней стычкой с юношей, согласился сразу же. Что бы ни испытывала Эрнеста в это время – понять по ее лицу было невозможно; однако она честно и добросовестно выполнила все, что полагалось: тщательно осмотрела судно, переговорила с Макферсоном о нуждах команды, пообещав передать все капитану, и потратила почти час на беседу с самими матросами. Словом, Эрнеста тянула время мастерски – любой, кто следил бы за ней, не заподозрил бы в ее действиях ничего предосудительного, ни малейшего намека на тревогу или волнение.

Однако ближе к полудню, когда раскаленное солнце дошло до середины небосвода, Морено наконец забеспокоилась по-настоящему: она еще держалась спокойно, прощаясь с командой и спускаясь в шлюпку, однако, к удивлению сидевшего на веслах матроса, призванного доставить ее на «Попутный ветер», затем вдруг внезапно спрятала лицо в ладонях и не шевелилась с добрых полминуты, когда оробевший парень осмелился подать голос:

– Мэм, с вами все хорошо?

– Нет, – не отнимая от лица рук, отрезала Эрнеста. Подумала, выпрямилась, потерла пальцами лоб и виски и уже твердо произнесла: – Да. Возвращайся к работе, я доберусь сама.

Рэдфорд уже ждал ее у трапа. Выражение его лица сказало девушке больше любых слов, поэтому она не сделала даже попытки вырваться, когда капитан протянул ей руку, помогая забраться на борт, а затем сразу же с силой дернул поближе к себе, заговорив низким шепотом:

– Фокс и Дойли пропали. Никто не видел их с прошлой ночи. Ты сказала, что они с тобой – я знаю, что это была ложь от первого и до последнего слова!..

– Джек, я могу все объяснить, – не сделав бессмысленных попыток вырваться, твердо ответила Морено. Рэдфорд с силой скрипнул зубами:

– Мне не нужны объяснения. Только правда! Говори – они живы?

– Я… – помедлив секунду, Эрнеста шумно выдохнула, собираясь с мыслями: – Да, живы. Полагаю, что так.

– Что именно произошло? – нисколько не успокоившись, продолжил расспросы Рэдфорд. Девушка поджала губы и с силой дернула плечом, высвобождая стиснутую им руку:

– Твой Фокс сбежал прошлой ночью. Мистер Дойли сообщил мне обо всем и предложил отправиться на берег. Его план имел шансы на успех, и я согласилась, – принялась излагать ситуацию Эрнеста. Рэдфорд на мгновение прикрыл глаза, и она даже внутренне приготовилась к удару в лицо или чему-то подобному – однако капитан овладел собой и лишь спросил тихо:

– На какое время вы с ним условились?

– До полудня. Джек, мы не сказали тебе, потому что…

– Потому что опасались, что я подвергну опасности всю команду. Напрасно, – холодно перебил ее Рэдфорд и обернулся к рулевому: – Айк, разворачиваемся! Идем прямо к берегу…

– Джек, Джек, стой! – побледнев, Морено метнулась к нему, встав между капитаном и штурвалом, словно это могло разделить их непреодолимой стеной. – Именно этого мы с ним и боялись, когда решили не говорить тебе!..

– И зря! Команда не пострадает, – отрезал капитан. – Подойдем к берегу на расстояние в три мили, и я сяду в шлюпку. Со мной пойдут пять человек добровольцев, если таковых не будет – обойдусь. И нет, тебя, или Макферсона, или Моргана в их числе не будет! Ждите до полуночи, и если мы не вернемся все вместе…

– Этого не будет, Джек, – слегка севшим от волнения голосом возразила Морено. – Этого не будет, пока я жива и в своем уме. Если бы тебе не застилала глаза привязанность к этому мальчишке, ты и сам понял бы все! Мы доверимся мистеру Дойли и последуем его плану.

– Мистер Дойли, мистер Дойли! – раздраженно повторил Рэдфорд. – Вот как я это вижу: Генри вчера вечером уже осознал свою вину и никуда сбегать не собирался, а сегодня они оба с твоим мистером Дойли исчезли неизвестно куда, и ты даже не знаешь, что в действительности произошло! Да полно, не притворяйся, будто не понимаешь…

– Мистер Дойли не заслуживает твоих подозрений, – перебила Эрнеста; Джек закатил глаза:

– Мистер Дойли сказал бы тебе что угодно, чтобы только покинуть борт. То единственное, чего он хочет, ждет на берегу! Неужели ты до сих пор не поняла… – начал было он, но, уперевшись взглядом в упрямо поджатые губы и сведенные в одну линию брови Эрнесты, шумно перевел дыхание: – Айк, разворачиваемся, я сказал! Готовьте нижние стаксели, брасопьте грот! Как ты вообще можешь ему доверять? – со все еще не израсходованным гневом снова обернулся он к девушке.

– Так же, как ты доверил пост второго человека после себя мальчишке, для которого и место пятого помощника рулевого – непозволительная роскошь! – Морено тоже явно сдерживалась из последних сил, чтобы не начать кричать в голос. – Делай что хочешь – но я не пущу тебя на берег, Джек. Мы должны дождаться вестей от мистера Дойли!

– Мы дождемся разве что пары «охотников» либо хорошего обстрела из форта! – огрызнулся Рэдфорд, прицеливаясь подзорной трубой на пока что тонкую синеватую полоску земли прямо по курсу. – Пойми уже наконец: твой мистер Дойли больше не вернется!

– Нет, вернется, вот увидишь! – без тени сомнения или волнения отрезала Эрнеста; черные глаза ее вдруг расширились, а на губах прорезалась слабая, недоверчиво-изумленная усмешка, когда она указала на какую-то едва различимую даже для Рэдфорда точку, по-черепашьи медленно выделявшуюся на фоне основной линии берега: – Вот он.