Дом Фауста

Там, на речке, придуманной кем-то,ловят рыбу бухие кенты.Пахнет воздух сырою плацентой.Распускаются в небе цветыголубые с зелёным отливом.Дом на сваях бредёт по песку.А внутри человечек плешивыйрубит мясо любимому псу.Неказистый совсем человечек,от горшка не видать ни вершка.Пёс кладёт ему лапы на плечи,валит на спину, дурья башка.Есть другие, конечно, дома там:в тех бранятся, а в этих молчат.А на пристани чёрт бородатыманекдотом смущает девчат.Вылезают кенты из байдарки.Перегаром разит за версту.Затаились ликантропы в балке,ждут, когда отлучится пастух.«Третий год провожу как в бреду яв этих гиблых местах… Без обид,отпусти меня в город, колдунья!»«Отпускала уже, – говорит. —Ты уехал и сразу вернулся.Сел на стул, покачал головой,сам не свой – ни костюма, ни пульса.Я заплакала, крикнул: не вой!»

«Потемнели листья виноградные…»

Потемнели листья виноградные.Трижды выпал дождь из саранчи.Толстые опричники прикладамивыбили всю душу из печи.Вот тебе и небо карамельное,небушко ванильное твоё.Помнишь, мать звала тебя Емелею,наполняла тазик до краёв?Мыла, приговаривала, сыночка,быть тебе наездником печным.Где ты, мама, бабочка, кровиночка?Отзовись, родная, не молчи.У царя семь пятниц на неделе – он,даже если милует, казнит.Смотрит из окошка привидение,вывалив раздвоенный язык(не поймёшь – принцесса ли, кикимора).Щука же ершонка потрошит;наврала с три короба и кинула…Видишь, мама, печка без душиползает на брюхе каракатицей,дыма околесицу неся,а устанет – по наклонной катится?Вот тебе и сказка, мама, вся.

«Где два волка – степной и морской…»

Где два волка – степной и морской(вариант: мизантроп и ликантроп),тот с цинизмом, а этот – с тоской,ставят жизнь на краплёную карту,ибо что в этой жизни, чтоб имне поставить родимую на кон?Бутафория, матрица, дым.А на большее кот не наплакал.Над оврагами стелется пар.Горизонт заслоняя, клубятсяоблака из овечьих отар.Эти овцы волков не боятся.Эти овцы, коварны и злы,пастухов затоптали намедни.А в деревне козлы не козлы,но заблеяли, слышишь, к обедне.Мечут вороны перья-ножи.Выползает из логова кобра…Спрячься, Серый, и карты прижмипоплотней к выступающим рёбрам.

Медведь

Ой да шёл я, куда не знаю, глаза пусты.Видел кладбища и вокзалы, леса, мосты.А была у меня одна, да спала со всеми.А любила меня другая, забыл как звать.Затянулась петля тугая, не разорвать,да на шее, от пыли серой.Вот пришёл я, когда не помню к кому домой.Загулял в том дому по полной, очнулся – ой,две зазнобы мои сидят, а глаза-то лисьи.Я под стол, а они когтями меня из-под.Так и клацают челюстями, тоска берёт,как посмотришь на тёмно-красные морды-лица.И одна говорит: «Мишутка, иди ко мне».Может, это такая шутка, а может, нет.А вторая то зубы скалит, то шкалик ставит.А и сам я медведь медведем, твою же мать!Выпил шкалик-то и соседей пошёл шмонать,да споткнулся и повалился в густой кустарник.

«Как сплавлялись мы на плотах от истока к устью…»

Как сплавлялись мы на плотах от истока к устью.Как искрилась вода на солнце, а ночью пела,прячась в водорослях, русалка о светлой грусти,только грусть не бывает светлой, а зависть – белой.Я своими глазами видел и грусть, и зависть:тело серое, руки длинные у обеих.Как грозил нам пестом серебряным лунный заяцпо-над лесом тысячемачтовым, корабельным.Только кто же его боится, зверька смешного?А была у меня сестрица – Марина, Анна?Вот нырнул я с плота и вижу – за тюлем шторыбьёт хвостом по воде дивчина с лицом румяным.Говорит: «Не тушуйся, братец, входи, не съем же», —и хохочет, а у самой-то язык двоится…Да не вру я! Подай-ка лучше ушицы свежей;мне ещё не одну неделю по дну тащиться.

«Если долго идти по следу ночного зверя…»

Если долго идти по следу ночного зверя,рано или поздно вернёшься к себе домой.Правда, дом твой сто лет тому как ушёл под землю,ну а что тебе не по нраву-то под землёй?Зверь ломал кусты, продираясь сквозь лес кошмара.Зверь ревел и выл и в тысячу труб трубил.И не кислородом, а смертью твоей дышал он,и сиял во тьме, потому что прекрасен был.Ты держал ружьё, и пуля была, что откликна далёкий зов, гипнотический взгляд в упор.Но скажи, земляк, какой из тебя охотник?Но окстись, чудак, ведь это тебе не спорт…И случилось всё, что не могло случиться;ты пришёл домой и сразу же лёг в постель —тело буйвола, а голова волчицыда змеиный хвост с погремушкою из костей.

«День закончился, не успев начаться…»

День закончился, не успев начаться.Ты как раз сходил на базар за счастьем,попросил сто грамм, положил в пакет.А пакет с дырой, ты и не заметил,как принёс домой злой осенний ветер,пожелтевший лист да вчерашний свет.А жена твоя всё бранилась: «Дима,лучше б я сама на базар сходила.Не мужик, а чёртово решето!» —и так далее. Даже если в чём-тои права, она у тебя в печёнках.Ты сказал: «Проваливай, а не то…»И пошёл в кровать. И тебе приснилось,что она воистину провалиласьсквозь вчерашний свет да на Страшный суд;и стучит в окно ветер злой осенний,а твоё лицо – жёлтый лист, в росе онили это слёзы – уже не суть.

«Все дороги, Бильбо, приводят в Мордор…»

«Все дороги, Бильбо, приводят в Мордор, —говорил мне старый волшебник Гэндальф. —Свято чти традиции в мире мёртвых.Выходи из комнаты, отобедав.Никогда обратно не возвращайся.Не проси, поскольку предложат самитридцать три – стандартный набор – несчастьяи к нему подробное расписанье:что с тобой случиться должно, как скоро…В мире мёртвых, Бильбо, полно инструкций,нерабочих графиков, протоколов;вместо Бильбо Бэггинса – сумма функций,утверждённых цензорским комитетом(беглый эльф, дракон и четыре орка).Встань, когда беседуешь со скелетом!А теперь садись, без сюрпризов только».

Алиса в стране чудес

Езжай, Алиса, в зазеркальный город.Там мертвецы грустят в своих конторах,выстукивая на клавиатурахсухих дождей потусторонний ритм,покуда ты у них на мониторахсидишь с лицом осунувшимся старымна двух рывками движущихся стульях;один гарцует, а другой горит.Порой они меняются местами…Сопит Болванщик. Мышь больная стонет.Над нею Белый Кролик вырастает,опорожнив двенадцать пузырьков.На каждом пузырьке на арамейскомнаписано: «Не пей меня!» – на резкостьнаводишь – видишь черепа и кости,но мало ли на свете дураков,глотающих направо и налеволюбую дрянь. Простим ему, Елена,преступную беспечность, Марианна…Чеширский кот готовит антидот.Палит в него из ружей полк потешный.А как наступит редкое затишье —улыбка, превращённая в усмешку,сопровождает скверный анекдото со стены скатившемся Болтае.Вот он лежит, обмотанный бинтами,который день на койке госпитальной.И санитар, похожий на Моржа,заходит за прозрачные кулисыи говорит: «Мы умерли, Алиса.Произошёл программный сбой, Алеся.Мне очень жаль. Мне правда очень жаль».

«Возвратился из странствий пропитанный горечью ветер…»

«Возвратился из странствий пропитанный горечью ветер.Снились Ване русалки, дыши, говорили, дыши.Родились у Агафьи красивые мёртвые дети,полежали немного и на дискотеку пошли.А случилось ещё – волкодав в волкодлака вцепился,превратился в шерифа, теперь ковыляет на двух.А в отверстой могиле сидит мореход-кровопийца,погрузивший ладони в набитый костями сундук.Под Кощеевкой снег серо-буро-малиновый выпал.Вышел кот в сапогах из портала на Старой Морской.А летучая мышь подружилась с болотною выпью.А уволенный паж заявился в притон колдовскойи гуляет на все, только всех-то раз-два и обчёлся…Жил на свете маркиз с погремушкою вместо башки;что ни день покупал на базаре шампунь и расчёску —типа есть голова, напрягите глаза, петушки».Я сидел, вспоминая смешные и грустные сказки,в старом кожаном кресле, пока за оконным стекломскарабеи толкали мерцающий шар тёмно-красныйнад поваленным лесом, над высохшим руслом стихов.

Подвал

Ниневия

«Остаются кротовые норы дневных сновидений…»

Остаются кротовые норы дневных сновидений,провалы казённых комнат,огрызок яблока на потрескавшейся столешнице,неверный свет в забранном решёткой окне.Человек сидит в кресле, силится вспомнить, но что?Тополиный пух летит старику в лицо,мальчик чихает, мать ведёт его в зоопарк, смеётся.Но в их городке не было зоопарка,но мальчик рос в детском доме,но старик не видел своих настоящих родителей(и ненастоящих тоже не видел).Остаются ложные воспоминания,прозрачные стебли рук на подлокотниках кресла,сиделка, похожая на Мойру,Танатос, похожий на санитара.Остаётся меланхолический бегемотв тополином пуху,пятнистая башня жирафа,чёрно-белые мячики панд.

«Они сидят, колени плотно сжав…»

Они сидят, колени плотно сжав.Их головы мерцают в лунных нимбах,тела на удивление прозрачны,там снег, поля, железная дорога,стремительные змеи поездов.Они сидят, в себя погруженынастолько, что выталкивают дубли(так Архимед выталкивает водуиз ванны или что там у него).Всё происходит медленно и быстро:сначала ты пускаешь пузырив сосудах сообщающихся комнат,потом плывёшь по воздуху, идёшьедва ли не по головам сидящих.Они смеются (смех похож на клёкот),претерпевают ряд метаморфоз.То трилобита видишь ты, то крокус,то морду тигра, то павлиний хвост.

«Я был последним в списке кораблей…»

Я был последним в списке кораблей —смотри альтернативный (чёрный) список;вёз на себе мешки с мукой и рисом,ножи и пилы, лис и соболей.Что греки мне и что мне Илион —земля-фантом в мозгу слепого барда?И всё-таки я плыл туда сквозь сонна всех парах (в хвосте эскадры, правда).Мне жуток грохот водяных столбов,хотя, возможно, я и сам химера,скользящая из головы Гомерав иллюзион сознания Рембо.

«Над страной лотофагов летит истребитель парфянский…»

Над страной лотофагов летит истребитель парфянский,исчезая с радаров made in Поднебесная, ондержит по ветру нос, в облаков замотавшись портянки,раздвигая крылами воздушную толщу времён.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.