Зов Юкона

Сердце Сардо

Туда, где осклабился на луну клыков заснеженных ряд,Туда, где полуденную белизну ложные солнца язвятИ на зов июня свергаются с гор тьмы ледяных громад;Туда, где на тундру снежный покой нисходит в урочный час,Где плодятся безмолвия семена и адское пламя, ярясь,В чашу полночных небес течет, – яшма, янтарь, алмаз, —Туда, где в пенящейся быстрине проносятся льдины, стеня,Где реки в мученьях текут на закат, излучины кровеня, —Туда, собрав свой нехитрый скарб, я уйду на исходе дня.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Я знал, что однажды этот ловец к рукам меня приберет;Нетленный зов, драгоценный зов, зов извечных широт;И ныне – о боги неторной дороги! – как он мне сердце рвет!Холеных божков, показуху, вранье больше терпеть не могу;Мне на запах бобов и бекона идти, устроить «лежку» в снегу,Проложить тропу, испытать судьбу, дать решающий бой врагу.Глухоманью костлявой, разруху и смерть порождавшей во все времена,Я с Севером связан и с ним познал науку борьбы сполна.Мы сражались вместе, плечом к плечу, – но верх одержит Она.Я смеялся над Нею и шел на зов, бесстрашен и одинок,И за владенье этой землей выплатил битвой оброк.Но Глухомань одержит верх, крушенья день недалек.Я бился насмерть, как волкодав, с волчьей землей сцепясь;Содрогалось небо, и на снега потоками кровь лилась;И, как замученный волкодав, встречу я смертный час.Перевод Владислава Резвого

Три голоса

Я слушал на бреге дикомВолны монотонный слог;Качая верхушки сосен,Мне ветер шептал урок;И пели мне звезды, но их напевыВ слова я облечь не мог.И волны вели сказаньеО дали морских широт,О береге без названья,Что нас в океане ждет,О тех, кто плыл за богатым кладомИ сгинул в пучине вод.И ветер учил быть честным,Свободным, как ураган,Не ведать любви к наживе,Гордыни не пить дурман,Тянуться душой к природе,Как к матери мальчуган.А звезды о Боге пели,Что в каждом из нас живет,О пальцах, плетущих пряжуСтолетия напролет;Ветра и вода, душа и звезда —Лишь нити Его тенет.Закутавшись в одеяло,В костер добавляя дров,Мечтал я, что развернетсяБесшумно ночной покров,Умолкнут волна и ветер,Оставив мне песнь миров.Перевод Ю. Лукача

Закон Юкона

Это – закон Юкона, чья скрижаль проста и крепка:«Посылай ко мне только сильного, не посылай слабака!Того, кому боль не страшна, кто пасть не боится в бою, —Чем круче такой, тем лучше: пусть придет на землю сию.Кто ловчее тигров Сибири, сильней медведей во льду;В чьей крови бульдожья порода – для тех награду найду:Отыщи меж своих отродий лучших по существу,Таких я в сердце приму, сыновьями их назову.К золоту приведет их назначенная тропа:Остальных – растопчет моя карающая стопа,В их глотках будет бесплоден хрип и предсмертный вой:Утаскивай-ка подале убогий выводок свой.Пред мощью моей, скиталец, руки в страхе воздень:Тысяча тысячелетий – для меня как единый день.Под престолом храню богатства, встречи с мужчиной жду —А если дохляк припрется, так разве себе на беду:Стать ему грязной пеной, илом лежать на дне.Выбраковка людского рода – дело как раз по мне.Одного за другим я брал – легче легкого – на измор.Одному за другим выносил я очередной приговор.Пусть потонут они, как крысы, погрызутся, как собачня,От тухлятины ли подохнут, от Антонова ли огня;В аду побывал, кто видел – что такое моя зима.Коростой липнет на лица моя полярная тьма.Я парней избивал буранами, заворачивал их во мглу;Гнулись они, как луки, принимающие стрелу;Воняли хуже волчар издыхающих, и одров;Их ребра – что ксилофоны для смертной пляски ветров.Молясь, но собравшись с силами, чтоб сразу, наверняка —Пальцем ступни дотягиваясь до спускового курка;С трудом плетясь под конвоем, пену роняя с губ,Чеком на миллион живой размахивал труп,И сгорал, будто вошь в костре… не сосчитать пьянчуг,Нырявших купаться в прорубь, где любому мигом каюк;Потому как самое место для них – это ил на дне;Где быстрей сгниют они и надежней, чем у меня в глубине?Ну, а если что заработал – к изгибу реки спеши:Там салуны, там граммофоны: пускайся в пропой души!Даже в городе, ложью набитом, ни к чему подобный балбес,Он – добыча пропастей, кряжей и зимних моих небес!Для меня такой – как чума, пусть подохнет – мне все равно.Слабые тут подыхают – лишь сильным выжить дано!Но есть иные мужчины, что спину не гнут, служа —Чести моей защитники, славы моей сторожа;Они-то знают дорогу чрез ледяные миры,И на моих порогах не боятся они снежуры;Вот их-то и ждут богатства прибрежий моих и гор;По-матерински с такими могу вести разговор.Такому гостю гостинец изрядный принадлежащ —Хранимый в хрустальных водах, в потемках звенящих чащ.Вот это-то гости знают, что я ожидаю вдали:Не то у начала мира, не то на краю земли.А надо мной в глубинах, вкруг меня мерцает беда,Во чреве жутком таящая не рожденные города.Просторы мои широки; и лежу я, силы храня,Ожидая мужчин, которые сумели бы взять меня:Для неженки-горожанина здесь ни тропок нет, ни путей:Но есть – дороги для викингов, с простою верой детей;Отчаянным, несгибаемым в моем ледяном краюОтдам я свои богатства, и плоть им скормлю свою.Привычно полный до края, смотрю я на берега,Исполнен вечной печали, ни в ком не видя врага;Одну великую грезу лелея и день и ночь,Когда же люди устанут, когда ж смотаются прочь;Когда мне дадут свободу от грызни своей, от резни,Ибо дающую руку лишь кусать умеют они.А мне – мечтать о мужчинах, о женщинах, чтящих меня,О детях, что здесь улыбнутся первому свету дня,О жизни, о гордой славе флагов и городов,С которыми поделиться я сокровищами готов».Это – Воля Юкона, поставлена испокон:Здесь слабый – должен погибнуть, а сильный – блюсти законПроклятый и отчаянный, в нем на всё найдется ответ:Это – Закон Юкона, и крепче скрижали – нет!Перевод Е. Витковского

Сын священника

Он – священника сын; он в лачуге – один; он беседует сам с собой,Когда Арктика льет свет нездешний с высот, освещая снега ворожбой,И мороз – шестьдесят, и собаки скулят, в снег зарывшись голодной гурьбой.«Я в Братство Полярное вписан с почти забытых времен.Я проклял давно край Юкона – но не покинул этих сторон.Я летней порой был иссушен жарой; я мерз, голодал зимой;Я шел за мечтой долиной речной, за золотом шел с киркой.В глаза мне взгляни – два раза они от снега слепли почти;Нет пальцев у ног, и шрамом прожег щеку мне мороз до кости.Я жизнь проиграл средь северных скал, я этой землей клейменНи доллара нет; ходячий скелет; что нужно мне? – лишь самогон.Добыча – игра в рулетку, и рядом с удачей – провал;Я явился сюда среди сотен других; тот выиграл, я – проиграл;Мог быть как Ледью и Кормак – но, Господи, как я слаб! —Все деньги свои растратил на выпивку, карты и баб.Мы жили рыбалкой, охотой – давно, много лет назад,И знать не знали у наших костров, что здесь, под ногами, – клад.Еще закупали пушнину; случалось, что я засыпалКак раз у ручья Бонанза – где после нашли металл.Мы жили единой большой семьей, была у каждого – скво,Жили вольно, без страха; про власть и закон не желали знать ничего;Но тут к нам донесся такой слушок, что любого с ума сведет;Я успел на Бонанзу прежде, чем за золотом хлынул сброд.Были слава и грех, был открытым для всех город Доусон – вот времена!(Хоть творил меня Бог – от макушки до ног, но внутри сидит сатана).Шли безумной толпой – и злодей, и святой; мимо бабы пройти не могли…И побольше навряд душ отправилось в ад из других уголков земли.Здесь денег было – как грязи; ты – богач, а назавтра – гол.Я на стерву-певичку однажды запал, но паршивку другой увел.Я ушел в запой; через год, больной, в бараке на койке лежал,Где постель грязна; и судьба ясна: срок, мне оставшийся, – мал.С киркой и лопатой провел я на Юконе двадцать лет;Шел по его долинам, встречал закат и рассвет;С холодом здешним собачьим и с каждой горой знаком —Да, здесь двадцать лет провел я… и стал теперь стариком.Плевать на это! В бутылке есть пара глотков у меня.Собак запрягу – и к Биллу отправлюсь при свете дня.А ночь так длинна; валяюсь без сна, и тело горит как в огне;Я утром отправлюсь… утром… и выпадет красное мне.…Иди сюда, Кит, дорогая, твой пони уже под седлом……Убью тебя, Минни, паршивка! Не путайся с этим ослом……Играем! А ну-ка, Билли, ты сколько намыл в ручье?…Отче, иже еси на небеси, да святится имя Твое…»Так священника сын, лежа в койке, один, разговаривал сам с собой,Но огонь погас, и в рассветный час наступил для него отбой;И с рычаньем голодные псы в тот же день его плоть растерзали гурьбой.Перевод С. Шоргина

Зов глухомани

Ты глядел ли на величье – там, где видишь лишь величье,Водопадов и обрывов высоту,Гривы гор, пожар заката, в вышине полеты птичьиИ ревущую каньонов черноту?Ты по сказочной долине и по горному отрогуПроложил ли к Неизвестному пути?Ты души настроил струны на молчанье? Так в дорогу!Слушай зов, учись и цену заплати.Ты шагал ли через пустошь, пробирался ли усталоЧерез заросли, кустарники, полынь?Ты насвистывал рэгтаймы там, где дальше – только скалы,Познакомился с повадками пустынь?Ты под небом спал ли звездным, на коне скакал степями,Ты, под солнцем изнывая, брел вперед?Ты сумел ли подружиться со столовыми горами?Ну так слушай – Глухомань тебя зовет.Ты с Безмолвием знаком ли? То не снег на ветке нежной —В Тишине той лжив и суетен наш бред!Ты шагал ли в снегоступах? гнал собак дорогой снежной,Шел ли в глушь? торил пути? достиг побед?Ты шагал ли к черту в зубы, ты плевал ли на напасти?Уважал тебя любой индейский род?Чуял в мышцах силу зверя, мог ли рвать врага на части?Так внимай же: Глухомань тебя зовет.Ты страдал ли, побеждал ли? Шел к фортуне, полз за нею?Средь величья – стал великим, как титан?Делал дело ради дела? Мог ли видеть – дня яснее —Ты в любом нагую душу сквозь обман?Ты постичь ли смог, как много есть примет величья Бога,Как природа гимны Господу поет?Здесь творят мужчины смело только истинное дело.Ну так слушай – Глухомань тебя зовет.И в привычках пеленанье, и в условностях купанье,И молитвами – кормежка круглый год,И потом тебя – в витрину, как образчик воспитанья…Только слышишь? – Глухомань тебя зовет.Мы пойдем в места глухие, испытаем мы судьбину;Мы отправимся неведомым путем.Нам тропу звезда укажет, будет ветер дуть нам в спину,И зовет нас Глухомань: ну так идем!Перевод С. Шоргина

Одинокий путь

Коль Одинокий Путь позвал – не изменить ему,Хоть к славе он ведет тебя, хоть в гибельную тьму.На Одинокий Путь вступил – и про любовь забудь;До смерти будет пред тобой лишь Одинокий Путь.Как много путей в этом мире, истоптанных множеством ног, —И ты, по пятам за другими, пришел к развилке дорог.Путь лёгкий сияет под солнцем, другой же – тосклив и суров,Но манит тебя всё сильнее Пути Одинокого зов.Порою устанешь от шума, и гладкий наскучит путь,И ты по нехоженым тропам шагаешь – куда-нибудь.Порою шагаешь в пустыню, где нет годами дождя,И ты, к миражу направляясь, погибнешь, воды не найдя.Порою шагаешь в горы, где долог ночлег у костра,И ты, с голодухи слабея, ремень свой жуешь до утра.Порою шагаешь к Югу, туда, где болот гнильё,И ты от горячки подохнешь, и с трупа стащат тряпьё.Порою шагаешь на Север, где холод с цингою ждут,И будешь ты гнить при жизни, и зубы, как листья, падут.Порой попадёшь на остров, где вечно шумит прибой,И ты на пустой простор голубой там будешь глядеть с тоской.Порой попадёшь на Арктический путь, и будет мороза ожог,И ты через мрак поползёшь, как червяк, лишившись навеки ног.Путь часто в могилу ведет – не забудь; всегда он к страданьям ведет;Усеяли кости друзей этот путь, но всё же тебя он влечет.А после – другим по костям твоим идти предстоит вперед.С друзьями распрощайся ты, скажи любви: «прощай»;Отныне – Одинокий Путь, до смерти, так и знай.К чему сомнения и страх? Твой выбор совершён;Ты выбрал Одинокий Путь – и пред тобою он.Перевод С. Шоргина

Сосны

Наша дрема длится веками – первобытных сосен покой;Под мха седыми клоками теснее смыкается строй,Все глубже хватка в стылую хмарь, бессолнечных дней чередой.Штормами изранены склоны – там наши столпились полки;Пускаясь в набег на пустынный брег, песнь поем океанской тоски;От владений морей до владений снегов наша власть крепка, как тиски.Мы скудной страною гонимы, заперты тундрой и льдом;Нами Севера земли хранимы, нам твердыней стоять и щитом,Покуда последней лавиной рухнет мир, как карточный дом.Нам – от глухого начала, сквозь эпохи мертвого сна;Нам – тот удар, когда камни и пар метнула шипя глубина;Нам – ледниковая поступь, медлительна и холодна.С востока ветры, с запада ветры, странствуя там и тут,Ваши песни пойте в вершинах крон, пусть людей сыновья поймут:Несравненные сосны в начале пришли, последними сосны уйдут!Мы столпы благовонного храма; мы венец, где орлы парят;От нависшего полюса ветер падет, и старейшин рушится ряд;Но где воин пал средь крошливых скал – стеною встанет отряд.Из мрачной утробы каньона – в рост; разлеглись на коленях долин;От белесой каймы морской бахромы до небо скребущих вершинМы восходим, и вод златоглазых болот ловим блеск в просвете лощин.Поднимись на горбатый водораздел, огляди открытый простор:Сосны и сосны, и темные сосны – насколько видит взор;Доблестных рыцарей строг легион в верховном владычестве гор.Солнце, луна и звезды, – скажите, разве не ввек,Как нынче, стоять нам стражей, взирая на времени бег,Часовыми безмолвья, в чьей власти земель пустынных ковчег?Перевод Е. Кистеровой

Наваждение

Глушь зовет меня – послушай – запустение рыдает!Догадалась, испугалась, хочешь силой удержать?Плачешь ты во сне, и слезы на щеках твоих мерцают —Слышишь дали отголоски, что зовут меня бежать?Заклинают: брось подругу! Просят, молят дни и ночи,Север стонет, запад стонет – плач с равнины, с диких гор;День и ночь – ты, верно, слышишь? – ну, а мне уж нету мочи:«Возврати, кого взяла ты: нам он отдан с давних пор».И преследуют, терзают окаянные просторы —Хнычут, воем завывают, будто в каждом есть душа:Это полюс ограждают коченеющие горы,Мрака стылые пустыни, одиночеством страша.По кострам моим тоскуют: не мелькнет ли бесшабашныйБлеск на ледяной равнине, где царит одна пурга.Я друзей мечтал найти в них – одинокий и отважный,И меня, как прежде, любят верные мои снега.Кличут снова – впору сдаться: бесполезно отрекаться;Зачарован, как ребенок, кроток, как зверек ручной —Наяву, во сне страдаю; не уйти от них, я знаю:Тихих голосов оковы – власть Безлюдья надо мной.Я боюсь сказать, родная; мне не вынести прощанья;Потихоньку, до рассвета, от любви твоей сбегу.О, жестоко, как жестоко! – слышит Бог мои рыданья;Но создавший всё, Он знает – у Пустыни я в долгу.Перевод Е. Кистеровой

Песня добровольного раба

Когда окончится длинный день, и Хозяин даст мне расчет —Думаю, в адскую пропасть меня пламя не завлечет.И поповский рассказ про дорогу в рай, полагаю, тоже брехня;Надеюсь только, что миг тишины – миг отдыха ждет меня.На лицо мое грубое посмотри, неловким словам внемли:Я, Господи, выполнил Твой наказ, трудясь на лоне земли.Мелких хозяев обслуживал я, чтоб крупными стали они;Я, поденщик, как пес в канаве умру – мои окончились дни.Я использовал силу, что дал Ты мне, и ничего не таю:Шесть десятков лет проработал я, и всё – во славу Твою.Нынче, Хозяин, я сломлен, согбен, и душат хрипы в груди.Но всё же я сделал дело свое, строго меня не суди.Ты знаешь, как часто бывал я глуп, как часто бывал я слаб,Сколько денег мне дьявол велел просадить на виски, на карты, на баб.Сколь часто я, как последний дурак, вел себя на долгом веку,Утехой служа льстецу, подлецу и шлюхиному кошельку.А потом всё равно возвращался туда, где жернова и кайло,Я жил трудягой, и потому не было мне тяжелоНичто, кроме тяжкой работы ума (кто бы мне его одолжил?).Я, как зверь, тратил зверскую силу свою: как приказывали, так и жил.Одинокие дни и дороги мои были радости лишены:Поцелуя любимой я не познал, не изведал ласки жены.Женщины видеть хотели во мне животное естество,А я бы на виселицу пошел ради взгляда любви одного.Обладал я силой двоих мужчин, одичал я в глухом краю.О, как дорожил бы женщиной я, о, как берёг бы семью!В сотворенном Тобою мире я жил, пусть Тебя и хулил со зла,Но я прожил жизнь, и по мне она не самой подлой была.Рабочий, вечно по пояс гол, и уж некуда быть грязней;Я копал канавы и спал в хлеву, где другой держал бы свиней.Я прорубался через тайгу, минуя стремнины рек,Зарывшись в глину, строил дворцы, каких не видал человек;Я шахты рыл, я дороги стелил среди болотных пучин,Ибо решителен был я и тверд – мужчина в мире мужчин.Я, Господи, выполнил Твой наказ, я ныне к Тебе иду, —За грехи осуждать меня не спеши, но суди меня по труду.Я, Господи, сделал всё, что мог… До смерти подать рукой.На Западе гаснет последний свет… Я заслужил Покой.Перевод Е. Витковского

Не сникай

Если в схватке с чемпионом в первом раунде ты лег —        Не сникай.Если ты побит вчистую, под собой не чуешь ног —        Не сникай.Отбивайся, чтобы страх твой он почувствовать не мог,Пусть лицо разбито в кашу – преподай ему урок,И пока пластом не ляжешь, налетай как петушок —        Не сникай.Жизнь – сплошная потасовка, сроду так заведено —        Не сникай.Если ты боец неважный, остается лишь одно —        Не сникай.Не показывай народу, что в душе черным-черно,Улыбайся непреклонно – трын-трава и всё равно,Коли счастья пожелают – пожелай ответно, но        Не сникай.Бодрый ты с утра пораньше, или же наоборот —        Не сникай.Хорошенько высыпайся, даже если сон нейдет —        Не сникай.Ныть и хныкать бесполезно – до добра не доведет;Кто предложит мировую – отрекайся наперед;В том беда, что неизвестно, ты побьешь иль он побьет —        Но смекай.Если снова невезуха – не давай попятный ход;Блефовать – пустое дело; верь в себя – и повезет,        Не сникай.Перевод А. Кроткова

Выстрел Дэна Мак-Грю

Для крепких парней салун «Маламут» хорош и ночью и днем,Там есть механическое фоно – и славный лабух при нём;Сорвиголова Мак-Грю шпилял за себя в углу,И как назло ему везло возле Красотки Лу.За дверью – холод за пятьдесят, но вдруг, опустивши лоб,В салун ввалился злющий, как пес, береговик-златокоп,Он был слабей, чем блоха зимой, он выглядел мертвяком,Однако на всех заказал выпивон – заплатил золотым песком.Был с тем чужаком никто не знаком, – я точно вам говорю, —Но пили мы с ним, и последним пил Сорвиголова Мак-Грю.А гость глазами по залу стрелял, и светилось в них колдовство;Он смотрел на меня, будто морем огня жизнь окружила его.Он в бороду врос, он, как хворый пес, чуял погибель свою,Из бутыли по капле цедил абсент и не глядел на струю.Я ломал башку: что за тип такой пришел сквозь пургу и мглу,Но еще внимательнее за ним следила Красотка Лу.А взгляд его по салуну скользил, и было понять мудрено,Что ищет он, – но увидел гость полуживое фоно.Тапер, что рэгтаймы играл, как раз пошел принять стопаря,А гость уселся на место его, ни слова не говоря,В оленьей поддевке, тощий, неловкий, – мне и слов-то не подобрать, —С размаху вцепился в клавиши он – и как он умел играть!Доводилось ли вам Великую Глушь видеть под полной луной,Где ледяные горы полны СЛЫШИМОЙ тишиной;Где разве что воет полярный волк, где, от смерти на волосок,Ты ищешь ту проклятую дрянь, что зовут «золотой песок»,И где небосклоном – красным, зеленым, – сполохи мчатся прочь;Вот это и были ноты его: голод, звезды и ночь.Тот голод, какого не утолят бобы и жирный бекон,Но тот, который от дома вдали терзает нас испокон,Пронимает тоскою по теплу и покою, ломает крепких парнейГолод по родине и семье, но по женщине – всех сильней:Кто, как не женщина, исцелит, склонясь к твоему челу?(Как страшно смотрелась под слоем румян красотка по имени Лу).Но музыка стала совсем другой, сделалась еле слышна,Объяснив, что прожита жизнь зазря, и отныне ей грош цена;Если женщину кто-то увел твою, то значит – она лгала,И лучше сдохнуть в своей норе, ибо все сгорело дотла,И остался разве что вопль души, точно вам говорю!..«Я, пожалуй, сыграю открытый мизер», – вымолвил Дэн Мак-Грю.Стихала музыка… Но, как поток, она вскипела к концу,Бурля через край: «Приди, покарай» – и кровь прилила к лицу;Пришло желание мстить за всё, – да разве только оно? —Тупая жажда – убить, убить… Тогда замокло фоно.Он взглянул на нас, – я подобных глаз не видел, не буду врать:В оленьей поддевке, тощий, неловкий, – мне и слов-то не подобрать, —И спокойно так нам сказал чужак: «Я, конечно, вам незнаком,Но молчать не могу, и я не солгу, клянусь моим кошельком:Вы – толпа слепцов, – в конце-то концов, никого за то не корю,Только чертов кобель тут засел меж вас… и зовут его – Дэн Мак-Грю!»Я голову спрятал, и свет погас, – бабахнуло – будь здоров!После женского крика зажегся свет: мы увидели двух жмуров:Начиненный свинцом, – ну, дело с концом, – Мак-Грю лежал на полу,А чужак с реки лежал, привалясь к бюсту красотки Лу.Вот и вся история: на нее глядел я во все глаза.Допился ли гость до синих чертей? Не скажу ни против, ни за.У судей, наверное, много ума, – но я видел: в спешке, в пылуЦелуя, обчистила чужака красотка по имени Лу.Перевод Е. Витковского

Кремация Сэма Мак-Ги

Навидались дел, кто денег хотел,Кто золото здесь искал;Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —Сказанья полярных скал.Но поди, опиши ночь в полярной глуши —Господи, помоги —Ту ночь, когда средь Лебаржского льдаЯ кремировал Сэма Мак-Ги.Нешто, гнали враги теннессийца Мак-Ги, что хлопок растил испокон,Узнай-ка, поди: но Юг позади, а впереди – Юкон;Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.На ресницах – снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем.Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой.Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой.Он сказал: «Старина, мне нынче – хана, думаю, сдохну к утру.Вспомни просьбу мою в ледяном краю после того, как помру».Полумертвому «Нет» не скажешь в ответ. А Сэм стонать продолжал:«Пуще день ото дня грыз холод меня – и в железных тисках зажал.Но лечь навсегда под покровом льда… Представить – и то невтерпеж.Счастьем или бедой, огнем иль водой – поклянись, что меня сожжешь!»Смерть пришла на порог – торговаться не в прок, я поклялся: не подведу.И утро пришло, но так тяжело пробужденье на холоду.Сэму виделась тропка у плантации хлопка где-то в стране родной,А к ночи Мак-Ги отдал все долги, превратился в труп ледяной.Дыхание мне в той гиблой стране ужас перехватил,Обещанье дано – его всё одно нарушить не станет сил;Труп к саням приторочен, торопись, иль не очень, не об этом в итоге речь:Покорствуй судьбе, долг лежит на тебе: что осталось – то надо сжечь.Моги не моги, а плати долги, у тропы – особая власть.Проклинал я труп, хоть с замерших губ не позволил ни звуку пасть.Ночь темна и долга, и собаки в снега протяжное шлют вытье;Укоряя меня кружком у огня: не сделано дело твое.Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,Но я, как слепой, шел всё той же тропой, оголодали псы,Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу.Я место искал, он – щерил оскал; и стал я петь мертвецу.И добрел я тогда до Лебаржского льда – попробуй, не очумей!Там намертво врос в ледовый торос кораблик «Алиса Мэй».Я на Сэма взглянул и тихо шепнул, хоть был заорать готов:«Черт, операция! Будет кр-ремация – высший-из-всех-сортов!»Я взялся за труд: вскрыл полы кают, котел паровой зажег,Даже увлекся: насыпал кокса, не иначе – Господь помог.Ох, было дело: топка взревела, такое заслышишь – беги!Я в горячей мгле схоронил в угле тело Сэма Мак-Ги.Я решил, что не худо прогуляться, покуда тлеет покойник в дыму.Меркло небо во мраке, завывали собаки, быть поблизости – ни к чему.Всюду снег и лед, но горячий пот на лбу смерзался корой,Я долго бродил, но котел чадил и в небо стрелял порой.Сказать не могу – как долго в снегу длился тяжелый гул;Но небо врасхлест посветлело от звезд – и я вернуться рискнул.Пусть меня трясло, но себе назло я сказал: «Ну, вроде, пора —Догорел твой друг!» – и открыл я люк, заглянул в потемки нутра.Я-то парень неробкий – но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри:[3]Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: «Дверь затвори!Здесь тепло весьма, но кругом – зима, как бы снегу не намело:Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло».Навидались дел, кто денег хотел,Кто золото здесь искал;Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —Сказанья полярных скал.Но поди, опиши ночь в полярной глуши —Господи, помоги —Ту ночь, когда средь Лебаржского льдаСжег я Сэма Мак-Ги.Перевод Е. Витковского

Моя Мадонна

Я с улицы девку привел домой(Хоть шлюха – но краше нет!),На стул посадил ее перед собой,Ее написал портрет.Сумел на картине я нрав ее скрыть,Ребенка ей в руки дал…Писал ее той, кем могла она быть,Коль Грех Чистотою бы стал.Смеясь, на портрет поглядела она,И – скрыла ее темнота…Явился знаток и сказал: «Старина,Да это же – Мать Христа!»Добавил я нимб над ее головой,Картину сумел продать;Вы можете холст этот в церкви святойИлларии увидать.Перевод С. Шоргина