Поведал мне эту историю Майк – он стар был и одноглаз;А я до утра курил у костра и слушал его рассказ.Струилась река огня свысока, и кончилась водка у нас.Мечтал этот тип, чтоб я погиб, и строил мне козни он;Хоть ведал мой враг, что я не слабак, – но гнев его был силён.Он за мною, жесток, гнался то на Восток, то на Запад, то вверх, то вниз;И от страшных угроз еле ноги унес я на Север, что мрачен и лыс.Тут спрятаться смог, тут надолго залёг, жил годы средь мрака и вьюгС одною мечтой: клад найду золотой – и наступит врагу каюк;Я тут что есть сил землю рыл и долбил ручьёв ледяной покров,Я тут среди скал боролся, искал свой клад золотой из снов.Так жил я во льдах – с надеждой, в трудах, с улыбкой, в слезах… Я стар;Прошло двадцать лет – и более нет надежд на мидасов дар.Я много бедней церковных мышей, обрыдли труды и снега;Но как-то сквозь тьму – с чего, не пойму – всплыл забытый образ врага.Миновали года с той минуты, когда взмолился я Князю Зла:Чтобы дал он мне сил, чтобы долго я жил, чтоб убил я того козла —Но ни знака в ответ и ни звука, о нет… Как всё это было давно!И хоть юность прошла, память в дырах была, – хотел отомстить всё равно.Помню, будто вчера: я курил у костра, над речкой была тишина,А небо в тот час имело окрас рубиновый, как у вина.Позже блёклым, седым, как абсент или дым, надо мною стал небосвод;Мнились блики огней, и сплетение змей, и танцующих фей полет.Всё это во сне привиделось мне, быть может… Потом вдалекеУвидел пятно; спускалось оно, как клякса чернил, по реке:То прыжок, то рывок; вдоль реки, поперёк; то на месте кружилось порой —Так спускалось пятно; это было смешно и схоже с какой-то игрой.Туманны, легки, вились огоньки там, где было подобье лица, —Я понял вполне, что это ко мне тихо двигалась тень мертвеца.Было гладким лицо, как крутое яйцо, гладким вроде бритой башки,И мерцало как таз в полуночный час средь змеящихся струй реки.Всё ближе блеск, и всё ближе плеск, всё видней мертвец и видней;Предстал он в конце предо мной в кольце тех туманных, дрожащих огней.Он дёргался, ныл; он корчился, выл; и я не успел сбежать,Как вдруг он к ногам моим рухнул – и там так и остался лежать.А далее – в том клянусь я крестом – сказал мне этот «пловец»:«Я – твой супостат. Я знаю: ты рад увидеть, что я – мертвец.Гляди же теперь, в победу поверь, тверди же, что месть – сладка;Гляди, как ползу и корчусь внизу, средь ила, грязи, песка.Если время пришло – причинённое зло исправить люди должны;И я шел потому к тебе одному, чувствуя груз вины.Да, я зло совершал, и тебя я искал – тут и там, среди ночи и дня;Хоть я ныне – мертвец, но нашел наконец… Так прости же, прости меня!»Мертвец умолял; его череп сверкал, его пальцы вонзились в ил;Уйти я не мог – лежал он у ног; он ноги мои обхватил.И сказал я тогда: «Не буду вреда тебе причинять, скорбя.Хоть безмерна вина твоя, старина, – ну да ладно, прощаю тебя».Глаза я протёр (может, спал до сих пор?), стряхнул этот сон дурной.Сияла луна, освещала она пятно средь воды речной;Спускалось пятно туда, где темно, где лунный кончался свет,Вниз и вниз по реке; наконец, вдалеке исчез его тусклый след.Седого и дряхлого Майка рассказ я слушал почти до утра.Потом он уснул, и по-волчьи сверкнул стеклянный глаз у костра;Отражал этот глаз в предутренний час небесного свет шатра.Перевод С. Шоргина

Баллада о Клейме

Богата златом была страна, а женщин – найдешь с трудом;И Теллус-кузнец издалека привел красавицу в дом.Был Теллус мастером в деле своем, он был волосат и силен,Он встретил ее, и в жены ее он взял из Южных племен.Ее королевой своей избрал; мечтал, чтобы жили в векахИ имя, и сила стальная его – в его и ее сыновьях.А были в ту пору насилье и зло уделом этой страны;Законы молчали, и только супруг был стражем чести жены,Поскольку там было немало таких, кто мог почти без трудаИ женское сердце украсть из груди, и душу сгубить навсегда.И были женщины, на льстецов бросавшие ласковый взгляд;И пролили реки крови мужья; Король был тому не рад.И он возвестил свою волю стране, и строгий издал закон:«Коль кто-то в стране человека убьет – да будет убит и он».А Теллус-кузнец доверял жене, он с ревностью был незнаком.На самой вершине холма их сердца светились любви маяком.На самой вершине их домик стоял, среди кустов и ракит;Под сенью дубов был их мирный очаг, от взоров чужих укрыт.И он поклонялся, как ангелу, ей в том доме среди тишины,И были горячие губы ее, как бабочки крылья, нежны.А руки, обвившие шею его, как перышки, были легки;С лица его грусть прогоняла она одним мановеньем руки.И в час завершения пыльного дня, прошедшего в звонких трудах,Она выходила, чтоб встретить его, в закатных янтарных лучах.И был, как храм беззаветной любви, их балдахин – золотым;И неба купол, как чаша цветка, лазурью сиял над ним.Бывало, сквозь заросли лилий и роз она торопливо шла, —Тогда, словно дети, к ней льнули цветы, она им – как мать была.И ждал от жизни Теллус-кузнец только радость одну,И он хвалу возносил богам за счастье и за жену.И жил там писец-красавец, и звали его – Филон;Имел он лицо Адониса; был строен, как Аполлон.Он был безупречен в манерах, изящен и неотразим —И женщины забывали о чести и долге с ним.Умен был и в играх ловок, был нежен в речах и остер…Любая ему уступала, и ждал ее скорый позор.И он упивался удачей; и в день, что ночи черней,Жену кузнеца он увидел и жертвой избрал своей.К своим подмастерьям Теллус был добр, как родной отец;Сказал он как-то в июне: «В полдень – работе конец!Ступайте и радуйтесь солнцу, идите под сень ветвей,Плывите по тихим водам, и каждый – с подругой своей.»И он подумал: «Родная, устрою я праздник и нам;Мы будем играть словно дети, глаза – улыбнутся глазам;Украсим цветами друг друга, гирлянды из маков совьем;Из озера выудим карпа; укроемся в доме своем.Пускай же кипрские вина текут, услаждая рот;Сегодня у нас годовщина: со дня нашей свадьбы – год.»Он шел к ней под пение птичье; от радости пела душа;Собрал он букет из лилий, к любви, как мальчишка, спеша.Туда по тропинке прошел он, где в зелени домик тонул,Где лозами окна увиты… И тихо в окно заглянул.Усеяли лилии землю; к гортани присох язык;И в страшную смертную маску лицо превратилось вмиг.Как инок, что слышит про Деву дурные слова подлеца,Кузнец содрогнулся, увидев супругу в объятьях писца.Побрел в свою кузницу Теллус, шатаясь, словно был пьян,И сердце терзала мука. Но вскоре явился план…Он встал к своей наковальне, развел в своей топке жар,Нанес по куску железа он страшный и точный удар.И искры сыпались тучей; и делалось дело само;И вот уж оно готово – позорное, злое Клеймо.Той ночью звезда его сердца и страстна была, и нежна,Его целовала жарко, – но знал он, что лжет она.Еще от нее не слышал он столь влюбленных речей(От страсти женщина зреет, как плод – от солнца лучей).А он не сказал ни слова; он только глядел во тьму;Он знал, что она сгорает от страсти – но не к нему.Волос ее прядь намотал он на пальцы. В его умеЗвучало одно лишь: «Завтра…»; он думал лишь о Клейме.Назавтра в солнечный полдень он снова пошел домой.Под солнцем дремала роща, сморил даже бабочек зной.Он к дому приблизился тихо… Внутри он услышал смех.Смеялись над ним эти двое, верша свой постыдный грех.Он вспомнил глаза, что сияли ему лишь в прежние дни;Не мог он представить, что ныне сияют другому они!Угаснет отныне сиянье! И вспыхнул огонь в крови;Сквозь камень он видел их похоть, их радость от грешной любви.О ужас! Здесь рай был – что нынче потерян, увы, навсегда…Терпеть уже не было силы; он бросился в ад – туда!Да он ли был столь бессердечен? Иль, может быть, все это – бред?И что так пронзило воздух? То был ее крик – или нет?И дверь, как скорлупка, ударом – и впрямь была снесена?А жалкая эта блудница – взаправду его жена?И что же: вот это – любовник, что подло с ума ее свел,Которому кости крушил он и бил головой об пол?Хотел раскроить он череп, тонул его разум во тьме…Но тут он очнулся. Сквозь ярость блеснула мысль о Клейме.Связал он Филона нагого, потуже ремни затянул,А рот жены своей милой он шелковым кляпом заткнул,И крики утихли. Пред нею лежал распростертый злодей,И Теллус пригнул пониже за волосы голову ей.Клеймо раскалил он в камине; принудил ее, чтоб самаОна рукоятку сжала позорного злого Клейма.Направил он вниз ее руку, и тела коснулся металл,Пред нею Филон извивался, пред нею Филон кричал.Он трижды проделал это, к мольбам и стенаньям жесток:Чела железо коснулось, и дважды – коснулось щек.Когда это сделано было, сказал он жене: «Взгляни —Ты славно его заклеймила! Теперь я разрежу ремни.О как же ты сладко, отмщенье!» – и путы разрезал он.Шатаясь, рыдая от боли, поднялся с пола Филон.И тот, кто был схож с Аполлоном, кто женщин пленял красой, —Стал страшен, подобен сатиру, и скрылся во тьме ночной.Явились они на суд Короля, и тот объявил закон:«Коль кто-то чужую жену соблазнит – да будет он впредь заклеймен.Да будет Клеймо на его челе, да будет оно на щеках —Чтоб каждый видел его позор, и боль, и трепет, и страх.Пусть видит повсюду презрение он, пусть слышит всеобщий смех;Пускай он уходит в пещеры, во тьму – и прячется там от всех.Он будет изгнан из мира людей – да будет навеки так;Пусть ждет судьба хуже смерти того, кто смел осквернить Очаг».Перевод С. Шоргина

Баллада про растяпу Генри Смита

Немного на свете таких чудил – захочешь, не враз найдешь.Три сотни отводов он застолбил, а золота – ни на грош;Стремглав летел он на край земли, за буйной толпой спеша;Соседи лопатой злато гребли – а он не имел ни шиша.Разведал жилу, решил: обман, – сбыл за понюх табаку,И золото все утекло в карман попутчику-дураку.Однажды пробил двенадцать шурфов – крупинки не отыскал,А справа и слева везучий люд мешками злато таскал.Облом случался за разом раз – тут спиться немудреноНо Смит Растяпа не верил в сглаз – к утратам привык давно.И вот в девятьсот четвертом году – то был високосный год —Растяпа Генри на Ханкер-Крик прибрал боковой отвод.Начал копать – и решила судьба: везеньем ему воздаст.В начале зимы он вскрыл наконец богатый и мощный пласт.В канавках промывочного лотка осел золотой песок.День-ночь напролет он рыл, словно крот, выкладывался как мог.Кончался декабрь, леденела мгла, аренды срок истекал,А он ликовал: наконец-то урвал то, чего так алкал.Сидел и думал: ну почему коварны судьбы пути?И вдруг до слез захотелось ему красотку себе найти.Чтоб ластилась будто зверек она, с него не сводила глаз,Подруга, советчица, радость, жена, опора во всякий час.Собрался поесть, костер разложил – мелькнула мысль невпопад:Что толку от им застолбленных жил? Любовь – вот истинный клад!Порылся в котомке, сморщив лицо, забытый подарок нашел —Пасхальное крашеное яйцо, надписано карандашом.О них с теплом припомнит любой, кто шел по юконской тропе.Их женщины слали, свои адреса черкнувши на скорлупе.И самый тупой златокоп-шакал, что только себя ценил,К подарку такому вмиг привыкал и возле сердца хранил.Растяпа яйцо осторожно взял и к свету его поднес,Щурился, долго не разбирал – буквы тоньше волос.Напрягся – и все же сумел прочесть строчки неровной бег:«Старатель, захочешь, так напиши – Висконсин, Сквошвилл, для Пег?»Всю ночь он думал о ней одной – богине издалека.Казалось, откликнулись небеса на чаянья мужика.Она приходила к нему во сне, и днем являлась она.Улыбка ее сквозь табачный дым сияла – легка, ясна.И сдался он на сердечный зов, пожитки свои повлекВ далекий Висконсин, в озерный край, к дому красотки Пег.Он чуял: чем ближе конец пути, тем жарче любовный пыл.Для встречи с нею искал слова, искал – и не находил.И вот наконец, с мороза застыв, но страстью в душе горя,Он встал у порога ее жилья, как грешник у алтаря.От искры малой в сердце зажглись любовные пламена;Набрался храбрости, постучал – и дверь открыла она,Прекрасна, словно весенний цвет; смутясь и охрипнув, онВыдавил: «Здрасте… то есть привет…я с севера, где Юкон…Я золота полный мешок привез, а адрес… ну в общем, вот…Хотел повидать я девушку Пег, которая здесь живет».Краска бросилась ей в лицо; помедлив слегка, онаОтветила мягко – глубь ее глаз слезами увлажнена:«Да, златокоп юконский, ты прав; девушка Пег – это я.Тебя отыскать, подарок послать – затея была моя.К тем, чья жизнь – холод и мрак, сердцем меня влекло.Но, полагаю, посланье мое поздно тебя нашло.Ждала, надеялась – вот бы тогда явился ты предо мной…Но полтора уж года назад я стала мужней женой.Напрасно проделал ты дальний путь. Не гнать же тебя взашей;Что ж, заходи, садись и гляди – увидишь моих малышей».Перевод А. Кроткова

Человек из Эльдорадо

IЧеловек из Эльдорадо – гляньте: в город входит он В старой, драной куртке из оленьих кож,Он пропах землёй и потом, грязен, солнцем обожжён, На индейца измождённого похож.Многодневною щетиной, словно боров, он зарос, И спина не разгибается пока,Он бредет, и с ним плетется захудалый рыжий пёс, Но в котомке – кучка жёлтого песка.На ходу, казалось, дремлет (взор терзают фонари); В споминает время тяжкого трудаИ убогую лачугу, где мечтал он до зари (Слава Богу, не вернется он туда!),Жрал томаты из жестянки, и засушенный бекон, И прогнившие, прогорклые бобы,И теперь его желудок этой пищей изнурён — Но в мешочке – золотишко, дар судьбы.Он тонул в зыбучей глине, он сплавлялся на плоту И лебёдки поворачивал рычаг,Сам себя загнал пинками в немощь, сырость, темноту, От труда невыносимого исчах.Но теперь всё это в прошлом; нынче дышится легко, Запах сена долетает с ветерком.Мнится сад ему цветущий – где-то, где-то далеко — Там коттедж, лозой увитый. Это – Дом.IIЧеловек из Эльдорадо и умылся, и поел, Повстречался с парой алчущих друзей,Часть песка решил потратить – чтобы вечер пролетел, О стальное спрятал – чай, не ротозей.У него в глазах сиянье, и рассказ несется вскачь, Радость в сердце и бутылка на столе;Неказист, одет в лохмотья, но сегодня он – богач, О сегодня – самый главный на земле!Говорит он: «Мне, ребята, Север больше ни к чему, Хоть я думал, что останусь тут навек.Но сумел, сумел пробиться я к богатству своему — И теперь пошлю к чертям проклятый снег.Я отправлюсь в край чудесный, в Божью, дивную страну, Я куплю себе земли, построю дом,Заведу себе хозяйство, и найду себе жену, И детей десяток мы произведём».Все его превозносили, возле бара встали в ряд, Троекратно пожелали долгих лет;Он дымил сигарой толстой, весел был и очень рад Предсказаньям денег, счастья и побед.И за дом, и за супругу – громких тостов череда, За детей, и вновь – за будущую мать;Человек из Эльдорадо притомился – и тогда Уложили его на пол подремать.IIIЧеловек из Эльдорадо только начал путь большой, К чумовому опьянению разбег.На душе у парня похоть, золотишко – за душой; Танцевал он с местной девкой Маклак Мэг.Словно фея, белокура, словно ягодка, нежна, Славно парня вокруг пальца обведет;И речами музыкальна, и фигуркою ладна, А в улыбке – только сахар, только мёд.Лихорадка этих танцев! Этот блеск и этот шик, Всё кружится, пол качается слегка!И мелодии, и вина, и объятий чудный миг, И она – так одуряющее близка!Маклак Мэг с мадонной схожа, он же – грязен, измождён, Но она, ему даря любовь свою,И ласкает, и целует! И уже поверил он, Что участок застолбил себе в раю.Вот пришла пора тустепа: как пленителен напев! Ритмы дивные – заманят и глухих!Блеск, безумие, брильянты, изобилье дивных дев, И – бродяга в мокасинах среди них:Вот кто платит за веселье, за спиртное, за жратву; Все слетелись, как стервятники, к нему…Но когда конец настанет и песку, и удальству — Парня выгонят на холод, в грязь и тьму.Человек из Эльдорадо славно день проводит свой; И за ним – заветной пыли жёлтый след;Он сдержать себя не может, он сегодня как шальной, И управы на его безумье нет.Слово сказано – так, значит, как огонь, оно летит, И – глядите – все друзья ему теперь:Кавалеры – негодяи, дамы, что забыли стыд, — Те, что вышвырнут потом его за дверь.IVЧеловек из Эльдорадо пир затеял до утра; Пусть танцуют все, пусть будут все пьяны:Денди местного разлива, банкометы, шулера, Перекупщики, лентяи, хвастуны,Размалёванные дамы с ненасытным блеском глаз — Нет, Клондайк еще такого не видал!Маклак Мэг сказала: «Выпьем за того, кто поит нас, За того, кто так удачлив и удал!»«Удалец» ответить хочет, поднимается с трудом — И мелькают, как в тумане, перед нимТравы сказочного Юга, напоённые дождём, Степь зелёная под небом голубым.Понял он, что не увидит этих трав и этих нив (А вокруг и шум, и гам, и круговерть),И, зловонное дыханье подлой жизни ощутив, Он становится суровым, словно смерть.Он встает (и сразу – тихо), говорит: «Мои друзья, В свой карман впустил я ваши руки сам,Я кормил вас в этот вечер, и поил вас тоже я; Что осталось? – лишь послать проклятье вам.Да, конец моим надеждам – что ж, я сам тому виной; Я растратил состояние свое.Вы доставили мне радость тем, что были здесь со мной, — Вам дарю я это, шлюхи и ворье!»И остатки состоянья, что хранил еще в мешке, Он швырнул с размаху – на пол, на столы;Словно зёрна, разлетелись самородки в кабаке, Жёлтой пылью засияли все углы.Гости замерли… Но тут же вся собравшаяся дрянь С криком бросилась за золотом под стол;Все дрались, как будто звери, и неслась по залу брань… А «счастливчик» хлопнул дверью и ушел.VЧеловек из Эльдорадо отыскался тем же днём —

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Отрывки из «Лунного пахаря» даны в переводе Д. Якубова.

Мнение критика кн. Д. Святополк-Мирского.

В огне сжигаемые тела принимают т. н. «позу боксера», что и увидел лирический герой стихотворения.

Стихотворение посвящено памяти сэра Гектора Арчибальда Макдональда (1853–1903), который покончил с собой в парижской гостинице, прочтя в газете обвинение в гомосексуализме. Макдональд, прошедший путь от рядового до генерал-майора и заслуживший прозвище Мак-боец, был одним из самых выдающихся военачальников британской армии.

Клеймор – палаш шотландских горцев.

Пиброх – тема с вариациями для волынки.

Роб Рой – герой одноименного романа В. Скотта, Родрик Ду – герой поэмы В. Скотта «Дева озера».

Гордонский хайлендский полк, элитное шотландское подразделение британской армии.

В битве при Маждубе (1881 г.) отряд шотландцев был наголову разбит бурами. Макдональд попал в плен, но через несколько дней был освобожден главнокомандующим армии буров Петрусом Жубером в знак уважения к его мужеству и заслугам.

В битве при Омдурмане против суданских дервишей (1898 г.) Макдональд командовал бригадой, решившей победоносный исход сражения.

Неудачная атака англичан при Магерсфонтейне (1899 г.), в которой атакующие понесли огромные потери, но позиции буров остались непоколебимыми.

В 1900 г. Макдональд получил звание генерал-майора, в 1901 г. был пожалован в рыцари.

Генерал-майор Э. Г. Ваухоп погиб в сражении при Магерсфонтейне.

Гарпии – древнеэллинские божества доолимпийского пантеона, полуженщины-полуптицы с омерзительной наружностью и злобным нравом. Имели обыкновение похищать детей. Английские моралисты-пуритане XVII – первой половины XVIII вв., рассуждавшие о «борьбе с развратом» и «падении нравов» в манере античной риторики, называли гарпиями проституток. Потомки пуритан, т. е. люди из поколения Роберта Сервиса, получившие классическое британское образование, легко расшифровывали коннотацию и понимали намек, вложенный в название стихотворения.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1...3 4 5

На страницу:

Перейти

5 из 5

Другие книги автора

Полярные аргонавты

Роберт Уильям Сервис