Между волком и собакой

Александр Соболев

Между волком и собакой

© А. Соболев, 2020

© О. Андреева, предисловие, 2020

© Издательство «Водолей», 2020

Искать настоящее имя вещей

Как известно, сгорает только бумага, а слова возвращаются к Богу. В этой книге Александр Соболев предполагает, почему и для чего именно «рисунки и текст разлетевшихся пеплом страниц /непременно запишутся в чёрный магический ящик…».

Весы постоянно колеблются, добро и зло присутствуют в мире и жёстко противостоят друг другу, и полем этой битвы становится хрупкая человеческая душа.

и шамкает сумрак: «Подсуден… подсуден!..»Да есть ли проблема, коль в общей посудеи добрые зёрна, и скудость твоя……И стрелка весов, накреняясь, дрожит,и мрачно кривится Гроссмейстер успений…Но, может быть, твой белокрылый успеетна правую чашу перо положить?..

Вот с таких – самых главных – тем – начинается эта книга, и продолжает говорить о главном – подробно и разнообразно – до последней страницы. О проявлениях добра и зла во всех ипостасях.

Он люто ненавидел термин «жрать»  —сырую нефть, надежду, судьбы, баксы,где власть лежит на всём кислотной кляксой,подшипники истачивает ржа,и где из глины в про́клятом гробуопять встаёт неистребимый Голем…Как часто он благодарил судьбу,что не стрелял и слать на смерть не волен.А что любил? Любил дрова колоть,чтоб звук был полон. Утреннее солнцеи лунный перламутровый ломоть.Грозу и снег. Живые волоконца,протянутые в завтра. Трель щегла,Тынянова и горные поляны,и женщину, которая моглаумножить звук и смысл – и быть желанной

Стихи отличаются редкостной цельностью. Даже модной сегодня, вполне приемлемой и симпатичной фрагментарности, фасеточности в них нет, автору хватает поэтического дыхания на ровный огонь длинного логичного и живого стихотворения.

Блестящая риторическая структура этих стихов нигде не мешает их музыкальности, что вообще сложно, мы привыкли в большинстве случаев, что эти два фактора исключают друг друга. Но вот смотрите:

Не темпера, не акварель, не сангинасмиренно творили цветок георгина,но плотное масло, мазок за мазком.Он алый, как крест на плаще паладина,и темно-багрова его середина,и с плотью планеты извечно едина,и звездам он тоже знаком.

«Муза венчает славу, а слава музу» – сказано не об этой книге. «Логика войны», милитаризм, шовинистическая самовлюблённость развенчаны Соболевым безжалостно и саркастично в «Ну-ка, грохни, Митральеза!», «Багровом этюде», «Бурой балладе», в апокалиптической «Сверхновой». А цинизм власть предержащих изобличён им в «Обезьянах», в пронзительном «Массаракше», в давшем название этой книге «Между волком и собакой».

Главное – человек. Не идея, не завоевание любой ценой. Никакая цель не стоит человеческой крови – утверждает автор в стихотворении «Иной Арджуна». Что интересно, в этом стихотворении говорит только противоположная сторона – Кришна, он приводит тысячу убедительных аргументов. Но встречает со стороны своего ученика лишь молчаливое «нет» – и это отрицание, это неприятие вражды и войны между вчерашними братьями побеждает.

Его стихи совершенно естественно встраивают человеческую жизнь в прошлое и в будущее. Там для автора ни в коем случае не две тёмных неизвестности – а сложная структура, которая зависит от наших сегодняшних поступков, которой определяется сегодняшнее наше бытие. И поэзия, слово как действие тоже это будущее определяет:

Но то, что здесь вызревало (и станет большим там)  —немалое утешенье в путях неисповедимых.Да славятся те, кто слово привил к твоим устам,да будет за нас приветлив и милостив к ним Единый.

Почти в каждом из стихотворений сборника камера то надвигается, то отдаляется. Поэт переход от роскошного крупного плана, с милыми сердцу деталями и подробностями:

Ноль часов по Москве. Новый год народился из пены!Фонтанируют магний, шампанское и Петросян.В морозильнике – стужа. Духовка подобна мартену.Из неё ароматы – и жареный гусь на сносях!

– к общему, общечеловеческому, а там и космическому:

Громыхают петарды. Резвятся и тешатся люди,карусельно кружась на спечённом для них колобке…Полюса шевелятся, и видно с летающих блюдец,как магнитные вихри играют Землёй в бильбоке.

Камера в книге перемещается постоянно, логика действия отдельных деталей подтверждается общими законами – и природными, и философскими, и мистическими, настоящее логично вытекает из прошлого, а будущее – из настоящего, картина мировоззрения автора раскрывается связной, подробно прописанной, страшной и прекрасной. Никакого умолчания, для автора нет закрытых тем, но язык повествования неизменно сложный и возвышенный, это высоколобые, интеллектуальные стихи. Но ни в коем случае не сухо-отстранённые, автор живо вовлечён эмоционально в поднимаемые им проблемы. Кроме несомненных поэтических достоинств этой книги она обладает ещё и редкими качествами энергичности и содержательности, помогает современнику осмыслить происходящее и решиться на верные шаги.

Самого автора мы почти не видим, Соболев не очень любит говорить о себе, разве что изредка, с неизменной самоиронией.

Кто ясно мыслит – ясно излагает. Язык этой книги отличается широтой и многообразием. Здесь и специальные термины, помогающие описать перемещение воздушных масс или тонкие мистические слои, здесь и кондовые полузабытые русские понятия, и современная богатая и образная речь хорошо образованного в разных областях нашего современника.

Назвать всё происходящее в настоящем, прошлом и будущем его истинным именем, открыть «таинственный код», смысл, сверхзадачу каждого явления – вот достойная поэта миссия. И когда случается это сделать – возникший резонанс развернётся широким воздушным потоком и унесёт найденное тобой, твоё – и уже не твоё – слово.

Смотри, как оно восходит в холодный покой,земле оставляя тугу, маяту человечью  —широкой спиралью над временем, речками, речью,над нашей по ясному смыслу тёмной тоской!Ольга Андреева

Автографы

Искать человека

Давно не чту ни вождей, ни чина.Но есть в миру, что столь многолюден,не шанс, а, может быть, лишь причинанайти особого homo ludens[1].Не чудодея и не мессию,не супермена в седьмом колене,но человека природной силыи капитана своих волений.По искре взгляда, по стилю жестаискать Зачинщика, VIP-персону,из тех, кто крепок причинным местом,умом, пером, мастерком масона;умеет делать добро, сюрпризы,попытки, вещи и личный выбор;кладёт начала, концы и визы,а то и камни – при слове «рыба»…И он готов, коли что, к расчёту,и он спокоен всегда к награде.А если спросят, какого чёртаон тут находится и играет,во что и с кем, из каких коврижек —таким об этом и знать не надо.Когда – подале, когда – поближе —он слышит голос своей монады.Она, голубушка, лучше знает,зачем жильём себя наделила,почём ему эта боль зубная,которой группы его чернила.Свою решимость на красном, чётноми блок, всегда для него опасный,он ставит именно против чёртаво всех личинах и ипостасях.Он дарит миру с себя по нитке,мешая аду, поодаль рая,играя Гессе, Шекспира, Шнитке,судьбой и жизнью своей играя.Азарт и смелость сильнее тягот,но только это не те лекарства,пока Косая стоит на тягеи бьёт на выбор себе бекасов.А значит – верьте или не верьте —среди забот о любви и кормеиграть приходится против смертив её отвратной и пошлой форме.Хотел бы стать не жрецом – скореепростым статистом его мистерий —но лишь бы вымпел единый реялнад мистагогом и подмастерьем.Сыграть хоть тайм, непреложно помня,что в этой лиге хотят не славы,прийти хоть словом ему на помощь…Когда маэстро отправят в аут —играть без правил, играть без судей,ножу ответить своим дуплетом,отдав ферзя (да игру, по сути) —не горевать никогда об этом.А у надежды – чудна́я доля:она старается тихой сапойоставить оттиски на ладонях,пометить лица секретным крапом.Приметой блёклой и ненадёжнойона кочует по всем обновам.Но мне она – на любой одёжезвездой Давида, тузом бубновым,шевроном, бляхой и голограммой,значком партийца, цветами клана.И вот на прочных и многогранных —ищу отличку такого плана:пешком по будням, с горящей плошкой,(пространство – здешнее, время – наше)чтобы вести игру не оплошно,чтобы при встрече своих спознаша.

«Храповое колёсико сделало оборот…»

Храповое колёсико сделало оборот…По всему небосводу, покрытому частыми тучами,принимаются к ночи озимые звёзды окучиватьи мотыжат свой тучный и облачный огород.В полутьме ожидания малозаметны осколкипрошлогодних хрустальных надежд.                           Наступающий годзнаменуется скорой отменой неправедных льготи несмелым снежком. Всё теперь по-иному, посколькуна сплетенье широт и долгот,обернувшихся прочной уловистой сетью,предлагают жемчужину тысячелетья —на дрожжах вздорожавший две тысячи энный лот.Где же тут устоять. Содержимым счетов и заначекобеспечим покупку, скептический дух приструнив!Зодиак изменился… Всё будет гораздо иначе,но рисунки и текст разлетевшихся пеплом страницнепременно запишутся в чёрный магический ящик…А пока поглядим на цветную морзянку гирлянди, прижмурясь – на ангелов, к детям на ёлку летящихиз волшебной страны «Люболанд»…Ноль часов по Москве. Новый год народился из пены!Фонтанируют магний, шампанское и Петросян.В морозильнике – стужа. Духовка подобна мартену.Из неё ароматы – и жареный гусь на сносях!Громыхают петарды. Резвятся и тешатся люди,карусельно кружась на спечённом для них колобке…Полюса шевелятся, и видно с летающих блюдец,как магнитные вихри играют Землёй в бильбоке.Поутру – тишина. Далеко за пределами слуха,отключенного вместе с экранами в два или в три,просыпается город – лениво гудящая муха(или, всё-таки, это внутри?).Осторожный белесый рассвет погасил фейерверки,сновидения и фонари,за гардинами сеется манна (мука? сахарин?),и наряд короля перед душем проходит примерку.Обалдевший от здравиц, полночной хмельной болтовни,телефон не звонит…Пахнут чай, мандарины, смолистое прошлое сосен,возле коих сюрпризы лежат:дед Мороз, не утративший чуткости и куража,не хотел бы остаться непонятым в этом вопросе.Нет охоты читать или рифмой бумагу терзать.В хрустале – шоколадные лакомства Нового Годаи название фабрики – сладкое слово «Свобода» —составляют доступный эрзац.Открываем программы TV, надеваем обновы,хлебосольно встречаем гостей.И январь на дворе, а пока никаких новостей.Всё еще впереди.               Мы к чему-то подспудно готовы —но причастны и радостям зимних каникул, и святкамс Вифлеемской звездой и рождественской Вестью благой,и забытому с детства мочёному яблоку в кадкес ледяною шугой…

«Без ангела справа, без четверти два…»

Без ангела справа, без четверти два,в холодную ночь за туманом белёсымуслышишь урочной телеги колёса,гремящий по улицам старый рыдван.За столько-то лет о себе возвестив —кого он везёт, и по чью-то он душу?Чей сон и биение крови нарушитего нарастающий речитатив?..Возок, закопчённый нездешним огнём —какие химеры его населяют?..Твоё «санбенито», ларец с векселямии списком грехов приближаются в нём.Негромко бренчит ритуальный ланцетна дне сундука с остальным реквизитом…И едет в телеге судья-инквизитор,палач и возница в едином лице.Он едет тебе воздавать по делам!..Грохочут колёса по мокрой брусчатке,по граням поступков, по жизни початку,благих побуждений булыжным телам.Всё ближе и ближе, слышней и слышнейтелега из первого дантова круга…Во тьме перед ней, запряжённая цугом,вихляет четвёрка болотных огней —извечным путём: от бездонной Реки —в остывшую жизнь и постылую осень…Фальцетом поют деревянные оси,качается шляпа, дрожат огоньки…Дома, отшатнувшись с дороги, стоят,и шамкает сумрак: «Подсуден… подсуден!..»Да есть ли проблема, коль в общей посудеи добрые зёрна, и скудость твоя……И стрелка весов, накреняясь, дрожит,и мрачно кривится Гроссмейстер успений…Но, может быть, твой белокрылый успеетна правую чашу перо положить?..

Отчётный день

Февраль – сырой, как башмаки в прихожей.Сезон хандры, смурное бытиё.Дракон линяет. Лезет вон из кожи,с неодобреньем смотрит на неё.Тут есть над чем подумать, право слово.Чего хотел, чего реально смог,и отчего случился не фартовыйи скучный промежуточный итог?Не сам себя ли держит на арканеи чем у нас утешиться готовпокаместь не последний могиканинпомимо доморощенных понтов?Хоть цвет прически несколько поблек,он как-то не собрался в Гваделупу,и, стало быть – приличный человек! —не кушал черепахового супа.Бывал женат. Досаднее всего,что сей париж не стоил люминала,но бразильянка юная егокофейными ногами не сжимала.И к нашим девам он недоприник,не надышался миром и сандалом,хотя, конечно, слышал женский крикне только в кульминации скандала.Как уверяют древние китайцы,он мог копать – а мог и не копать:узоры папиллярные на пальцахи так сулили масло. Он кропатьумел разнообразные поделки —весёлое лихое ремесло! —когда строка летела лёгкой белкой,а из глагола дерево росло.Он верил, как велел его устав.Каноны оставляя без присмотра,не знал ни ритуала, ни поста,но мог и голодать недели по́ три.Он не любил брехливую печать.Ему уздечки были не по сердцу,но как-то умудрялся сочетатьчерты космополита и имперца.Он люто ненавидел термин «жрать» —сырую нефть, надежду, судьбы, баксы,где власть лежит на всём кислотной кляксой,подшипники истачивает ржа,и где из глины в про́клятом гробуопять встаёт неистребимый Голем…Как часто он благодарил судьбу,что не стрелял и слать на смерть не волен.А что любил? Любил дрова колоть,чтоб звук был полон. Утреннее солнцеи лунный перламутровый ломоть.Грозу и снег. Живые волоконца,протянутые в завтра. Трель щегла,Тынянова и горные поляны,и женщину, которая моглаумножить звук и смысл – и быть желанной.И были дети. Многого хотел —но в лучшей теме он не разобрался.Он не доделал половины дел,но в половине случаев старался…И вот, кроя к жилетке рукава,разглядывая сброшенную кожу,он знал, что долг придётся отдавать,не здесь, так позже.

Дракон на поводке

Нэцке

Неукротимость Сатаныи смерть, играющая в жмурки,узлом зловещим сплетеныв дракона бронзовой фигурке.Один бросок – и ты погиб!Не обмануть грозящей пасти.Но гребня бешеный изгибсмирён ошейником шипастым.Точна причудливая лепка,и завершённость темы в том,что жуткий зверь своим хвостомсебя за шею держит крепко…

Выгул

Жара над городом висит,и солнце – мутной кляксой.По-над обочиной труситдракон размером с таксу.Какой скандал, какой загулдовел его до точки?..Наверно, чижика сглотнулзаместо царской дочки.Суров кармический законв далеком прошлом драмы,а наш классический дракон —на поводке у дамы.Язык закинут за плечотоскливо и устало,и синеватый дым течётиз жалкого оскала.

Нетопырь

В мартовском небе, в воздухе хрупкоммчит через звёздный мракфея ночная в легкой скорлупке,сея любовный мак.Падают зёрна в пенные кубки,снегом летят на всё…Фею ночную в тёмной скорлупкечёрный дракон несёт.Счастья ли ждёте или сольётегуб и объятий пыл —где-то над вами – фея в полёте,в трепете тонких крыл.

Памятка

Делириум тременс[2] имеет в активе то,что вдруг исчезает грань. Зоопарк Денницыс набором рогов и копыт, пятаков, хвостовсожительствует с душой, а не просто мнится.По слухам, приятного мало. Дверной глазокв преддверие пекла обычно задёрнут шторкой,но если туда заглянул хотя бы разок —так это не глюки, и дверку лучше не торкать.Но время имеет свойство идти назад.Хотя бы и близко не пахло зелёным змием —бездонное «было» вернёт пережитый ад,и память поднимет чугунные веки Вию.Мальчонке всего-то исполнилось пять или шесть.Обычный ребёнок, детство без лишних стрессов,и вряд ли он был законной добычей бесов,но речь не об этом… Кошмара чёрная шерстьего не спросила. Мозги опаливший жардве ночи подряд служил одному и тому же:меж этим и тем куда-то делась межа,оставив ему непосильный посмертный ужас.…Он был содержимым безумно жуткой тюрьмы,и тьма была её единственной сутью.Он был амёбой, кляксой, гримасой тьмы,в себе заключавшей зыбкое бремя ртути.Он был существом, пробитым тупой иглой,беззвучным воплем, агонией и надсадой,и только животный страх сохранял его —на долю мига – от будущего распада,не смерти второй, а вовсе не-бытия.И зная уже, что края ему не будет,себя на исходе, дрожало жалкое «я»,ничем не скреплённое в той кромешной посуде…Баланс на оси, где малейшей опоры нет,и судорожный пароксизм эфемерной кожиугрюмой смолой пропитывал чёрный свет,и муки секунды с вечностью были схожи.Он лет через сорок припомнил тот эпизоди думал печально про опыт, вставший из праха,узнать не умея, какой уродливый код,какие грехи эгоизма легли на плаху.…И был через множество дней предутренний сон.Там море шумело, на жёлтом песке играя,и, стоя поодаль, счастливо завидовал онвесёлому братству людей, обещанных раю.

Контрмарш скорпионов

Когда напасти – заодно, и тянет жёрновом на дносмешной вопрос «кому все это надо»,когда дорожка скрючена, когда нарезка скручена —не прибегай ни к лезвию, ни к яду.И если факт упрямится, и с ним невмочь управиться,и идеал явился жалким идолом —с улыбкой саркастической веревки синтетическойна шею вместо шарфа не накидывай.Ты смят, но тем не менее твой дух сопротивления —твой золотой запас, и ты не тронь его.Ты существо, которое – двуногое беспёрое,но всё-таки из рода Скорпионьего.Бедою покалеченный, когда и делать нечего,осталось только каяться да маяться —в упор, во славу вящую встречай судьбу рычащую!У Скорпионов хвост не поджимается…На поле поражения и в боли униженияты помни, что в крови у Скорпионараствор весёлой ярости от юности до старостисодержит вдоволь кобальта и крона.С пути – да не попятишься.Плати – и ты расплатишься.Хоти – и это будет не напрасно.Хоть жизнь тебе и съездила – горит твое созвездиеогнём осенним, холодно и ясно.

За Насреддином

Ты наследовал жизнь – так живи, не спеша.Ты успеешь узнать, как она хороша.Пусть касыдой становится образ летучий,и удачные мысли приносит верша.Если просит у женщины плоть и душа —развяжи, не колеблясь, запретов кушак.Не желающий дать ничего не получит,да и струсивший взять – безнадёжный ишак.Если то, что тебе подарила судьба —это крытые крышей четыре столба —не печалься, что большего ты не имеешь,ведь зато не имеешь долгов и горба.Не терзайся с унылой повадкой раба,что у хана гарем, у соседа арба.Ты на хлеб и урюк заработать умеешь,и да будет здоровой твоя худоба!Пусть ложатся снопы и куётся клинок,пусть до ночи работает ткацкий станок,пусть рубаха твоя побелеет от соли,и устанешь, и будешь порой одинок —но тебе воздадут полновесной луной,и любви испытаешь полуденный зной,теплоту очага и весеннего поля,родниковой воды поцелуй ледяной.

«Да здравствует энергия гримасы!»

Да здравствует энергия гримасы!Да празднует всемирное «Ха-ха»!Не будем у Олимпа и Парнасавыклянчивать «божественность» стиха,вопите валаамовой ослицей,и автор, и лирический герой!..Слыхал, что из стихов моих поройглядят зверей застенчивые лица…Не отпираюсь. Мы – единой крови:и брат меньшой внимателен ко мне —и я быка предпочитаю Jovi[3]хотя бы потому, что бык – скромней.Мои гаранты от любых фиаско!Когда я помню, как они умны,когда не оставляю их без ласкии не лишаю радостей земных,когда стихи не обращаю в ребус —мой лебедь носит титул «царь зверей»,а рак – свистит!.. а щука – рвётся в небо,ударив плёсом заводь на заре.Мой пёс – сметлив и к голоду привычен,мой скунс надёжно охраняет тыл;и нам годится всякая добыча,и каждый зверь печален, коль остыл.А если нас в беспутстве обвиняют —то лишь за то, что в мартовскую ночьмои кентавры ищут сабинянок,и фавны от скоромного не прочь.Моих фаланг – мои же мериносыобучены затаптывать гуртом,но мой мустанг – узды не переносит…И, может быть, когда-нибудь потом…в моём прощальном сне – заглянут в ясли,где спал однажды мальчик Иисус,волы, колючек знающие вкус.И сладок будет сон, глубок и счастлив…

Дом напротив

А лет пятьдесят тому начинался май,сирень занималась, многое было внове.С набором из глюков, глупостей и любовейшкатулка судьбы раскрывалась уже сама.И ночи стояли свежие, как моря,и страсть к переменам тянула вперёд и выше.…Когда через тесный люк он попал на крышу,то некому было мешать или укорять.Внизу тополей и акаций толпились купы,и стало другим пространство вокруг и в нём,и был на четыре сто́роны окоём,где вдруг развернулся медленный звёздный купол.На верхней палубе в переплетенье вант,среди антенн, надстроек уснувших лифтовон плыл вперёд, на курсе не было рифов.Он был себе Ломоносов, Коперник, Кант.Он знать не знал, к какому приписан порту,но шёл к удаче, видел цель целиком!А рядом серийной копией, двойникомдругой пассажирский шёл по правому борту.Светились шторы, съедался вчерашний суп,подсчитывались потраченные пиастры,и два корабля эфир держал на весу,и плыли они в кильватере тьмы per astra[4].Весенняя ночь творила свои дела,а жажда чудес и жадность души и плотиискали спасенья в женщине, что былагола перед сном, и, не чуя того, зваласвоим обнажённым телом в окне напротив.

Юбилейному себе

С днём рожденья, ро́дный! Расти – не хнычь!Как любил Тарковский в такой денёк,сочиним-ка бодрый заздравный спич,сочинять под градусом – наш конёк.Моему куратору исполать —миновал эксцессы, обут и сыт.Так чего же нам себе пожелатьи о чём бы нам теперь попросить?..– В юбилейный год и в любой другойбудь удачлив, весел, крепок в кости.Пусть судьба золотой осенней рукоймолодильным яблоком угостит.Молодильный яблок – славная вещь!И сейчас, и после, тверёз или пьян —будь всегда здоров. Оставайся весь,как оно, румяным и полным семян.Пусть влетает в денежку бытиё —хорошо, что в доступе вещный мир.Он цветёт, растёт, кое-где гниёт,но совсем не худшая из квартир.Ничего на блюдечке не несёт,но ведь нет причины терпеть облом.В самый раз сегодня забить на всёи поставить главный вопрос ребром.Госпожа Фортуна! Ты помнишь знак,о котором истово я мечтал?Ты дала его. Неизвестно, каки в какую форму зальют металл —только мой прибыток, избыток весь,пентаграмму жизни, бумажный тленс драгоценной нэцкэ уравновесь,остальной сортамент бери взамен.

Святки

Шесть часов у сна, у тишины,льна и накрахмаленного ситца.Снег упал. И, снова прощены,к небу в гости можем попроситься.А не то – плениться январём,причаститься этой ночи ранней,во дворе, под сонным фонарём,нагрести блескучих острых гранейи потом от крохотных кресалзажигать рождественские свечи.…Эту ночь вчера живописал,а сегодня – чаянная встреча.Тише… тише… гаснут голоса,остывают лампочки и строчки,снежный свет скользит по волосам,отменив пустые заморочки,и рекламы клёкот чумовой,и дверных электроканареек…А в прогалах туч над головойвсё сильнее звёзды январеют.

Понтийские фрагменты

День шестой

Мир уже создан: врезаны в зыби кряжи и мысы,плавают тучи, резвые рыбы… Только измыслен —он уже дышит, свеж и огромен.Пляжа на гранимускулов пенных злыми буграми море играет.Людное место здесь, под неслабо греющим солнцем!Не утерпела б, не обошла бы кисть барбизонцагладких девчонок, лакомых женщин, прочей массовки —всех, кто издревле небу обещан, с Лика срисован.Экипировка – три лоскута и пара тесёмок!..Татуировка – узел хвоста лихого бесёнка.И – пропадаешь ни за полушку: дремлющий с виду,млеешь, прохвачен с пят до макушки знойным либидо,линией бёдер – той, волоокой, медноволосой……Лупит о берег, в надолбы, блоки, скалы, откосы,и забулдыгой, шарящим слепо дырку в заборе,пробует прочность каменной лепки Чёрное море.Шваркает гулко, шаркает глухо, ломит солому,лепит стотонные оплеухи в цепь волноломов.Возгласы чаек и человеков. Ветер и воля!..запах самшита и чебурека, йода и соли.Мир – населён, и он веселится плотским весельем,семенем жизни, как чечевицей, густо засеян.Близок венец трудов эпохальных – sanday и sontag[5].Так что и мы теперь отдыхаем, с Понтом – под зо́нтом!..

День седьмой

Я ступаю по хрусткой гальке. Галька взъерошенашестибалльным вчерашним штормом. Волн кучеря.Хризолитов и халцедонов светят горошины,припасённые посейдоновым дочерям.Завиток рапана разбитого ал и ярок.Тёмной зелени томность. Есть на что поглазеть!Молодой аквилон пасёт тонкорунных яроки полощет душу в индиго и бирюзе.«Коля с Людой здесь были» – гласит граффити наскальное.Мира вам, соплеменники! Здравствуй, великий Ра!..Я бреду по берегу, занят богоискательством,я ищу куриного бога в который раз.Загорелый, поджарый, довольно-таки валидный —я иду вдоль моря. Так мысли мои светлы,так чисты стихии, что на́ небе звёзды видно,а на дне – жемчужницы, стоит чуть-чуть заплыть.Мельтешат золотинки, искринки с «Чёрного принца»[6],вызревают икринки счастья в лёгкой волне…Вот он, принцип духа в материи, Вечный Принцип!И напрасно искать, где бы он явился полней.Подмалёвок?.. эскиз… гениальный Рая набросок! —этот мир пропитан волшебным живым огнём.Несомненно, сегодня мне встретится бог неброскийи глазком куриным приветливо подмигнёт.