В поисках любви

– Боже… – вырываюсь из горячего плена.

– Антон? – она поднимается на локтях, хватая меня за руку. Ее пальцы испачканы кровью. Скользят.

– Он был там! Этот сукин сын был там!

Натягиваю трусы. Майку, штаны.

– Да что случилось-то, можешь объяснить?!

– Мне нужна твоя машина.

– Ты не можешь так уйти…

Времени на споры нет. Зажигаю ночник.

– Ключи, – раскрытая ладонь тянется к ее лицу.

Она смотрит с непониманием. Обнаженная женщина, ищущая любовь. Готовая на все, ради собственного счастья.

– У тебя нет прав, я поеду с тобой…

Отмечаю складки на ее худом животе. Когда она сидит вот так, согнувшись пополам, демоны и бесы времени оголяют свою суть. Вытаскивают наружу все то, что она прятала. Чего боялась. И посреди ночного мрака, здесь, в глубинах города, я вижу ее настоящую мечту, которую она принимает за страшный грех. Стать матерью. Любить и быть любимой.

– Собирайся… Лера.

Быть может, когда-нибудь, я пойму, что эти два слова и были той самой, настоящей любовью. И скитания наших одиноких сердец прекратятся. Когда-нибудь… не сейчас.

Она накидывает куртку, хватает со столика кобуру. Черный ручка пистолета вращается во мраке пространства. Горит желанием влиться в чью-нибудь ладонь.

– Идем…

Я следую за ней прочь из квартиры. Старая «Тойота» мигает фарами. Садимся в промерзлый салон. Изо рта идет пар.

– У тебя есть лом?

– Да, в багажнике.

Ночь необычайно темна – не вижу собственной руки, поднесенной к глазам. Лера зажигает в салоне свет. Тусклое свечение, разбрасывающее тени. Дергает ручку скоростей.

– Куда?

Я говорю ей. Свет фар скальпелем вспарывает ночную мглу.

– Расскажешь? – тонкие ручки крутят руль.

– Покажу…

Несемся сквозь город. Мокрый асфальт рекой убегает под колеса. Память той ночи. Так близко, что я стискиваю кулаки. Вижу. Слышу. Ее тонкий силуэт. Визг покрышек. Удар. Всплеск крови и волос. Скрежет днища о вывернутые из мяса кости.

Всего секунда, словно вечность.

Лера гонит «Тойоту» во весь опор. Выскакиваем из города в безумную, непроглядную тьму.

– Включи дальний…

– Уже.

Мне не по себе. Сердце колотится в груди, трясутся пальцы. Я не боюсь того, что впереди – страшусь прошлого. В моем мире, за чертой света, все иначе, холоднее и ближе. На расстоянии вытянутой руки, в безумном плене дыхания. Все они, мертвые. Рядом со мной.

Ни одного фонаря по обочинам. Только мы – некий живой свет, летящий сквозь бездну рухнувшего неба.

«Убей его»

Холодные губы касаются уха.

«Убей. Отомсти за меня»

Я готов. Сжимаю шершавую сталь в кобуре, под сердцем. В зеркалах заднего вида злое лицо Оксаны скалит кровавые зубы, цедит розовую пену.

«Убей эту мразь!»

– Я готов…

Машину бросает по скользкой дороге. Трасса остается в стороне.

– Так темно… – женский голос. Я не знаю, чей он, кому принадлежит. Жизнь и смерть сплетаются воедино внутри холодного салона, стирая все грани подвластные разуму.

– Держись, Антон!

«Тойоту» подбрасывает вверх и она, дико жужжа колесами, падает вперед лицом, натыкаясь на жесткий кулак земли. Ломается бампер, с треском лопаются фары, скрипит по швам древний каркас. Меня кидает вперед, на лобовое стекло. Изо всех сил держусь за ручку над боковой дверцей, чувствую, как она выворачивается из металла, словно гнилой зуб. Лера рядом, отплевывается матом, поправляя врезавшийся в грудь ремень безопасности, ведет автомобиль медленно, вслепую. Не останавливается.

Вползаем, будто змеи, в мерцающий фонарями поселок.

– Здесь! Останови здесь! – Пытаюсь выскочить на ходу, но дверь не поддается – мешает чертов блокиратор. – Лера!..

Она осторожно гасит движение. Тяжелые от грязи колеса застывают в ночной кофейной гуще и в салон вливается тьма.

– Он там? – ей страшно. Черный риф дома оголяется перед нами, и я смотрю на него, раздумывая. Сомневаюсь…

– Антон?..

…в ней. Не знаю, стоит ли брать ее с собой. Мы в самой сердцевине темноты. В том месте, откуда не возвращаются. Я никогда не прощу себе, если она погибнет.

Вытаскиваю из кобуры черную сталь:

– Ты не идешь!

Выхожу из машины. Она что-то громко говорит мне в спину, но я закрываю дверь. Земля размокла, превратилась в скользкую гадину. Насытилась гнилью природы так, что заблевала весь праздничный стол. Давлю ее каблуками без жалости. Иду, кажется, целую вечность.

Дом рядом. В десяти шагах от кошмарных стен, какая-то неведомая сила заставляет меня обернуться. Автомобиль пуст. Леры в нем нет!

Господи Боже…

– Лера? – медленно скольжу обратно. Вглядываюсь в исцарапанные стекла. Водительская дверца не заперта.

«От судьбы не убежишь»

В доме грохает выстрел.

И в следующий миг я вижу лишь свое дыхание на воротнике пальто. Мелкие капли, блестящие, будто бисер. Бегу. Точно огонь взметаюсь по деревянным ступеням крыльца, и дальше – к стеклянной ручке двери. Хлипкий замок пытается удержать меня, но вылетает от первого же удара ноги. Врываюсь внутрь. На прицеле каждый сантиметр, каждая молекула враждебного мира.

– ЛЕРА?! – Нет ответа. – ЛЕРА?! ТЫ ЗДЕСЬ?!

В панике натыкаюсь на груду мебели в углу. Падаю. Пол залит чем-то липким и горячим, руки разъезжаются в стороны.

– Что за?.. – подношу пальцы к глазам. Кровь. Вскакиваю, в ужасе обтирая ладони. – Твою мать!..

Это она? Это Лера?

В подвале кто-то есть. И он знает обо мне. Сжимаю рукоять пистолета сильней, готовясь убивать. Лестницы нет, вместо нее – непроницаемая тьма, затопившая подпол. Не могу заставить себя спуститься и только одноглазый ТТ глядит в бездну без страха. Требует. Ждет.

«Иди»

Адреналин выжигает вены – глубоко вдыхаю и начинаю погружение. Отсчитываю ступени. Пятая прогибается под тяжестью моего веса, скрипит и проламывается. Отдергиваю ногу, хватаясь за стену рукой – из дыры рвется яркий слепящий свет. Аккуратно перешагиваю пролом, пытаясь заглянуть внутрь, и натыкаюсь на его лицо. Нечеловеческое, бледное, оно смотрит на меня всего секунду, а потом ощеривается черными зубами-иглами и срывается с места… Реву от злости и открываю огонь. Стреляю себе под ноги, выбивая из дерева брызги щепок. Раненая лестница жалобно стонет, и в следующий миг, с грохотом рушится подо мной. Падаю на колени, расшибая их о каменный пол. Плюю на колющую боль, выбрасываю руку с оружием вперед и не верю своим глазам.

– Сукин сын…

Девушки. Все они здесь. Висят на цепях, точно туши. Абсолютно голые, нанизанные на крюки, они раскачиваются, словно маятники. Задевают друг друга, создавая неподвластный описанию шорох смерти. В свете двух ярких фонарей, расположенных у стены, их кожа отливает жирным блеском. Ублюдок накалывал их какой-то дрянью – замедлял процессы разложения. И натирал. Гасил трупные запахи.

Сколько их здесь?

Много. Слишком много. Поднимаюсь на ноги.

Что это за место? Часть подвала?

Проверяю обойму. Два патрона плотно сидят в магазине, третий – в стволе. Чертовски мало для той твари, что я видел.

Ничего… ничего… Он всего лишь человек.

Вспоминаю черные иглы во рту. Прозрачные глаза. Но все же… Неимоверным усилием заставляю себя двинуться вперед. Войти в этот страшный лес из тел. Они тянутся ко мне, желая прикоснуться, будто чувствуют мое живое тепло. Словно требуют отдать им его часть. Холодная, изуродованная ступня касается моей щеки. Страхи кроются внутри нас самих. Стараюсь отвести их от себя методом дыхания. Кажется, телам не будет конца. Но, стискивая челюсти, с безумным упорством я продвигаюсь дальше. И, вскоре, миную их страшный плен.

Камень под ногами сменяется мягкой землей. Пытаюсь отдышаться, согнувшись пополам. Время утекает горными ручьями, вливаясь ледяной правдой в мое нутро. Слишком долго. Отхаркиваю никотиновую слизь. Обтираю рукавом вспотевшее лицо. Где-то впереди хлопает дверь – словно кто-то специально, с силой ударяет ею о косяк, поторапливая меня, давая подсказку верного пути. Вовлекаясь в жуткие салки, поддаюсь игре. Бегу.

Туннель заканчивается деревянной лестницей в пару-тройку перекладин, и дощатой дверью сверху, сквозь щели в которой пробивается тусклый свет. Оглядываюсь назад. Пути отступления затянуты черной ширмой.

Вчера утром, когда все мы были в доме, убийца стоял под лестницей и наблюдал. Бродил по подземелью, и вновь возвращался к нам. На расстояние вытянутой руки. И если бы я не был столь надменен, то придал бы значение скрипу ступеней. Увидел бы, в узких щелях между ними, его белые глаза.

Взбираюсь по лестнице, и понимаю, что место, в которое убийца заманил меня, полыхает огнем. Выбираюсь из подпола в раскалившуюся атмосферу.

Это дом. Соседний дом через дорогу. Вижу в окне Лерину «Тойоту». Справа от меня, сопровождаемые хлопком, разбегаются по стене ярко-рыжие огненные волны. Вонь бензина пленкой обволакивает рот. Слева лопается стеклянный кувшин, расплескивая по полу закипевшую воду. Голубой, едкий дым, заполняет комнату, выталкивая меня к окну. Бью по стеклу ногой, и оно с глухим звоном рушится на крупные, острые куски. Дышу.

Огонь расползается по деревянному строению, как тысяча неизвестных науке пауков. Перешагиваю через занявшийся половичок, и вступаю в сумрак соседней комнаты. Делаю несколько шагов вглубь и вдруг, застываю на месте. Чувствую его за своей спиной.

– Тварь!..

Пытаюсь развернуться, но что-то тяжелое обрушивается мне на голову и взрывается брызгами осколков. Падаю на пол. Мерцающий дождь накрывает меня с головой, стучит по деревянному полу, искрится. Темная боль внутри черепа заливает глаза. Теряю сознание. Всего на миг. И когда прихожу в себя, черные, измазанные грязью сапоги стоят перед лицом. Сильные руки переворачивают меня на спину, и я вижу его лицо. Но не могу поверить…

Веки закрываются. Я соскальзываю в забытье, будто кусок злого мяса, вытолкнутый с пирса в темные воды…

…открываю глаза.

Лера сидит у стены, раскинув ноги. Это она, узнаю по одежде. Черная юбка, куртка… Лица нет. Красная тень.

Стараюсь подняться. С удивлением обнаруживаю, что пистолет снова зажат в руке. Дом полыхает, как факел. Огонь подступает к комнате, щелкая зубами. Дрожит в дверном проеме ярким стягом, преграждающим путь.

– Лера?! – я все еще надеюсь, что она жива. Опираюсь на руки, встаю с пола. Иду к ней сквозь помутневшую от дыма комнату. Сквозь закипающее пространство. Наплевав на заплетающиеся ноги. Забыв о пробитом затылке…

Падаю возле нее на колени.

Дышит. Держится окровавленной рукой за шею – между пальцами стекает бордовая кровь.

Не видит меня.

– Лера? – нежно касаюсь плеча, трясу. – Слышишь меня, девочка моя? Слышишь?..

Поднимает тяжелые веки. Кажется, приходит в сознание.

– Ан… – Узнает. Силится сказать мое имя. Сипит, не в силах совладать с разорванным горлом. – Ан…

Не может. И из глаз ее, от этого, горькими бриллиантами, ползут слезы.

– Тсс… тихо. Не говори, девочка. Ты сильная… Дай я посмотрю, что там…

Отнимаю ее руку от раны. Она не желает, чтобы я видел, но силы не равны, и спустя всего секунду, передо мной раскрывается страшная правда. Из округлого пулевого отверстия плещет темная кровь. Обойма выскальзывает из моего пистолета и падает на пол. Смотрю на нее, от злости стискивая зубы. Один патрон. Господи!..

Лера дрожит. Пытается что-то сказать. Слышу только кровь, бурлящую в горле. В слепых попытках она нащупывает мою руку и сжимает. Крепко-крепко.

– Не… не…

Красный кашель.

– Я не отпущу, Лера.

В комнату, с грохотом врывается пламя.

– Я не отпущу…

Закрывает глаза. Успокаивается.

К какой любви готово мое сердце?

И пока я думаю над этим, она отпускает мою ладонь. Оставляет свою жизнь полыхающему дому.

– Прости… Я так виноват…

Из-под опущенных век ее продолжают течь слезы. В них отражается огонь. Поднимаюсь с колен, разворачиваясь к голодной стихии, рвущейся мне навстречу. Тело закипает от безумного жара, но я не двигаюсь с места.

– Я оставляю ее тебе.

Оранжевые языки извиваются, облизывая стены. Они готовы к дарам. Мы в самом сердце тьмы.

– Прощай, Лера.

Стена справа занимается все сильней, прогорая до черноты. Поднимаю с пола обойму. Вставляю в рукоять и передергиваю затвор.

Эта горечь не будет иметь конца.

Гарь забивает легкие. Стреляю в стену, выбивая из нее красные угли. Ставлю плечо и, что есть мочи, с разбега врезаюсь в горящий сруб. Проламываюсь сквозь преграду, обрушивая на себя горящие обломки. Пламя бьет в лицо, опаляет кожу. Горячие искры брызжут за шиворот, грызут спину, въедаются в пальто. Вываливаюсь на улицу, в мокрую грязь, и тут же, за спиной, с диким грохотом обваливается крыша, взметая в ночное небо тучу огненных насекомых. Яркие нити оплетают дом, превращая его в один полыхающий клубок.

Поднимаюсь на ноги.

«Антон…» – она говорит со мной.

«Да?»

«Я люблю тебя, Антон»

В глазах моих отражается свет. Он сползает по лицу, повисает на подбородке, падает на грудь. Я вижу ее внутри себя. И протягиваю дрожащую руку, не в силах удержаться.

«Не отпускай меня, Антон…»

«Я не отпущу»

– Я никогда не отпущу…

Но ее нет. Только пустота. Горячий воздух в грязных ладонях. И я разворачиваюсь, чтобы уйти.

Пистолет все еще со мной. Тяжелит руку, желая что-то сказать. Бросаю его под ноги без сожаления. Он предал меня, встал на сторону зла.

«Тойота» ждет все там же. Забираюсь в нее и закрываю глаза.

Что ты наделал?

– Я разгонял тьму.

Горло сохнет, слипаются губы. Лопнувшие нервы требуют табачного дыма – глубокого, крепкого, но я вспоминаю, что так и не купил сигарет. Как давно это было? Кем я был там, в китайском ресторане, и после, в ее объятиях? Не вижу ничего, кроме залитой кровью шеи и слез, катящихся из-под опущенных век.

Что я искал? Любовь?

В затылок пульсацией возвращается боль. Вспоминаю о бардачке и нервно шарю в нем. Нахожу одну сигарету, переломленную у фильтра. Отрываю его и закуриваю. Тяну старый, высохший табак, и не нахожу ничего прекрасней, ничего лучше его дрянного, затхлого дыма. Во всем мире сейчас, есть только эти несколько минут полета над обожженной, залитой кровью округой. И я лечу. Зная, что придется упасть, зная, что горечь этой ночи неминуемо затопит мое сердце… Я все равно… лечу.

Рыдаю, согнувшись, на переднем сидении. Зажав между зубами тлеющую сигарету, сжав в беспомощности кулаки. Я не могу, не имею сил противостоять той пустоте, что обступает меня со всех сторон. Я…

–…не могу… прости меня Лера, я не могу…

И в эти мгновения, через сказанные слова, я понимаю, что навсегда останусь с ней. Здесь, в этом полыхающем доме, на краю земель, в самой бездне. Я буду тянуть трясущиеся руки к ее лицу, и гореть вместе с ним. И в этом пепле, находить то, чего так боялся, от чего бежал всю жизнь. Ту самую, настоящую… вечную любовь.

Успокаиваюсь. Дышу. Замечаю, что в машине дребезжит панель. Придавливаю ладонью. Кажется, прекращается…

И вдруг, «Тойота» резко дергается вперед. Хватаюсь за руль, и вижу, как по лобовому стеклу, одна за другой, бегут трещины. Земля гудит, вибрирует, и медленно начинает оседать, затягивая капот в свое обмякшее чрево.

– Твою мать!

Дергаю дверь. Блокиратор подмигивает красным и потухает навсегда. В салон, через щели, пробирается черная слизь. Шипит, будто змея, пускает ядовитые пузыри. Кручу ключом в замке зажигания – тщетно. Двигатель захлебывается мутной жижей, беззвучно принимая смерть.

Бью локтем в стекло. Несколько раз. Только глухие звук и боль в плече.

Фонарный столб слева, кривится и падает на дорогу. Провода, искрящимися хлыстами, ударяют по земле, высекая из прогнившей плоти черные брызги. Вжимаюсь в сидение и изо всей силы ударяю ногами в боковое стекло. Оно вылетает, не разбившись, словно лист картона, обвитый паутиной. Выбираюсь из салона и вижу, что дорога впереди обрушилась, превратившись в глубокий ров, заполненный вонючим болотным месивом.

Рот, наполненный иглами, усмехается.

Взбираюсь на крышу. Убийца заметает следы. Кидает нам объедки. Спрыгиваю с обреченной машины. Она медленно сползает вниз, погружаясь в чавкающую пропасть. Кривые гадкие щупальца карабкаются по железной обшивке, цепляясь за каждую щель. Они утягивают железное тело на дно, в свои ненасытные глубины.

Дом горит. Рушится. Прячу замершие руки в карманах пальто и с удивлением обнаруживаю в правом коробку с диском. Вытаскиваю.

МОЙ ДНЕВНИК.

Буквы сливаются в единую цепь… Поднимаю глаза. Свет бесчисленных фар сужает зрачки. Вижу тени вокруг. Человеческие фигуры, не имеющие лиц. Слышу крики. Наперебой, будто карканье сотен ворон. Вой сирен. Отблески радужных цветов в серых лужах…

Опускаюсь на колени с поднятыми вверх руками. Все еще держу этот чертов диск…

– Не двигайся!

– Не двигайся, мразь!

– Ты что сука, не слышал?!

– Все в порядке, я свой, – говорю спокойно. Так, как учили. Не вызывая гнева, не разбрасываясь бешеной слюной. – У меня удостоверение…

– Ты что, падла, не слышал?!

В слепящем свете различаю только тонкое дуло автомата. Оно смотрит мне в грудь.

– Будь по-твоему…

Кто-то невидимый подкрадывается ко мне сзади и скручивает руки за спиной. Слышу только, как щелкают наручники. Чувствую холодную сталь на запястьях.

– Будь добр, – сплевываю закипающую злость. – Возьми удостоверение во внут…

– Да мы знаем, кто ты такой, ебаный в рот! – сильная рука хватает меня за шиворот и поднимает на ноги. Толкает в спину. – Двигай…

– Я… – и тут до меня доходит смысл происходящего. Громко смеюсь, не в силах остановиться. – Ну, тварь! Ну, сука… Подставил меня…

Допросная комната смердит кровью. Всегда. Сколько бы ее не отмывали, какую бы химию не использовали. Вонь не уходит.

Я сижу за столом, с зажженной сигаретой, и гляжу на красную куртку медбрата. Он упаковывает мази и бинты обратно в аптечку. Защелкивает ее и устало улыбается:

– Кажется, сотрясения нет.

Молчу. Но навряд ли его слова адресованы мне – у двери, прислонившись к ней спиной, стоит человек в синем костюме. Трогаю перебинтованную голову.

• Вот и славно, – синий костюм смотрит на меня. Те же черные глаза, что и прошлым утром. Детектор лжи. – Спасибо вам.

Дверь открывается, и санитар пятится к выходу:

– До свидания.

– Угу. Всего хорошего.

В проеме мелькает конвойный, с автоматом наперевес. Откашливаюсь. Хочется спать и я протираю лицо ладонями. Стул напротив меня скрипит от тяжести погон. Пухлые пальцы стучат по засаленной крышке стола.

Затишье перед бурей.

Желтая лампочка в патроне, под потолком, выглядит убого и грустно. Она походит на раздетую догола девочку, которую только что изнасиловал собственный отец.

Пускаю дым из носа. Синий костюм вздыхает.

– Как это случилось, Антон?

Пожимаю плечами. Случилось что? Вопрос, похожий на сетку кровеносных сосудов.

– Пойми – здесь, сейчас, в этой комнате, я еще могу тебе помочь. Но когда я уйду, тебя просто сожрут.

Я знаю эти слова, они звучат здесь каждый день. Но не имеют такого действия, такой силы, как удары резиновой дубинки по ребрам.

Что я готов рассказать ему? И что могу?

– Я видел его, там…

– Кого?

Перед мысленным взором вспыхивает страшное, нечеловеческое лицо. Зубы-иглы. Муть глазных яблок. И капли крови в уголках бледных губ.

– Убийцу.

– Ты уверен? Антон, ты уверен в том, что видел?

– Да…

– Сколько ты уже не спал? Ты снова сидишь на колесах?

– Бред…

– Послушай! – он обрывает меня. Нависает надо столом. – Ты так уже говорил! Три года назад, помнишь?! Бред – умирать в четырнадцать?! Бред – переходить дорогу в положенных местах?! Бред, бред, бред… везде, мать твою, только один сраный бред! И ты, – палец целит мне в горло, – только ты не бред! Антон… зачем ты убил Леру?

Вот оно. Тот вопрос, ради которого все и затевалось. Сразу же, без торжеств и приготовлений – выстрел в самое сердце.

– Я не убивал.

Смотрит на меня в бешенстве. Не отвожу глаз.

– Ну, тогда скажи мне, кто ее убил?

– Я не знаю, кто он. Какая-то тварь с острыми зубами…

Фыркает:

– Нет-нет, только без этого…

– Тебя там не было! Черт…

– Вот именно!

Его глаза слезятся от бессонной ночи. Их заливает злость. Замечаю кольцо на безымянном пальце и думаю о том, какая же холодная сейчас, его половина кровати.

– Почему меня там не было, Антон? Почему не было ребят из группы захвата? Почему там была только одна хрупкая девочка, готовая на все ради твоего долбанного внимания?! Ответишь мне?

Вопросы – пальцы с острыми ногтями, ковыряющие кровавую рану. Только боль и пустые ответы.

– Мне очень жаль, – вдавливаю окурок в железо пепельницы.

– Тогда признайся. И она освободится.

Качаю головой:

– Ты ничего не понял. Мне жаль ее, но не тебя!

Обветренные губы усмехаются:

– А мне тебя искренне жаль. Ведь никого там не было, Антон. Эксперты обнаружили только твои следы.

Это ни к чему не приведет. Мы сотрем в спорах языки, но так и не добьемся понимания общей правды. Я был там, с ней. Все, что у нас есть. Только эта, твердая, непоколебимая стена. И мы – по разные ее стороны.

Диск с откровениями Оксаны мог бы кое-что прояснить, но о нем, почему-то, все забыли. Он так и остался лежать там, в мокрой грязи. Никому ненужный балласт, тяжелящий расследование, отодвигающий финишную черту за недосягаемую линию горизонта.

Синий костюм, как всегда, торжествует. Думает о победе и мысленно ускользает из допросной в теплые объятия любимый женщины. Кольцо блестит на его пальце. Золотая бесконечность любви, замкнувшаяся в круг. Но так ли неразрывны эти узы? И неужели в них и есть настоящая правда?

– Он будет убивать.

– Что?.. – Не слушает. Думает о жене.

– Вы нашли диск?

– Если он там есть, то обязательно найдется, не так ли?

Они не найдут его. Вижу бледную руку, вытаскивающую из грязи прозрачную коробку. Пока они занимались мной, убийца снова был рядом. Подходил вплотную, рассматривая крепкие спины, закованные в бронежилеты.

Но как же следы?..

Закрываю глаза. Сон тут же утаскивает меня в яркие глубины. Красное море накатывает на белый берег, закипая розовой пеной.

– Антон!?

Вздрагиваю:

– Да?

– Ты заснул.

– Я очень устал.

– Тебе нужно отдохнуть. Выспаться…

– Нет, – протираю липкие от дремоты глаза. Синий костюм снова стоит у двери. – Я в порядке.

– Ты готов говорить? – голос наивно удивлен.

– Откуда вы узнали, что я там, в этом поселке?

Странно, но я до сих пор не думал об этом. Не спрашивал.

– Ты действительно думаешь, что я скажу тебе? Нет. Не в этот раз.

Киваю:

– Тогда мне нечего больше сказать.

– Твой выбор. Я предъявляю тебе обвинение в убийстве Валерии Сотниковой, – кулак стучит по двери. – Уведите задержанного!

– Ты, правда, веришь в это? Веришь, что я убил Леру?! – вскакиваю с места, опрокидывая стул.

– Ты упустил свой шанс поговорить, Антон. Теперь слушать тебя уже никто не станет…

– Ты даже не представляешь, что за тварь я видел!

На мой крик в допросную врывается конвойный. Молодой парень с испуганным прыщавым лицом и дрожащими руками. Держит меня на мушке, хотя автомат и пляшет из стороны в сторону:

– К стене!

– Спокойно, – я отступаю от стола.

– Не надо, – синий костюм осторожно кладет ладонь на черное дуло и опускает его вниз. – Задержанный все понял. Правда, ведь, Антон?

Он насмехается надо мной. Ждет, когда, наконец, я преклоню колено перед его раздутым величием. И, я делаю лживый поклон:

– Да… я понял…

Губы расползаются в довольной ухмылке.

– Уведите подозреваемого.

– Лицом к стене…

– Да понял я! – огрызаюсь сквозь зубы и поворачиваюсь к конвоиру спиной, складывая руки замком. – Суки…

– Не горячись так, Антоша. Не горячись. – Холодные браслеты защелкиваются на запястьях, больно передавливая вены. – Ты теперь настоящий преступник! Не то, что раньше…

– Пошел ты!..

– Увести!

Автоматное дуло вонзается под лопатку. Тонкие пальцы ложатся на плечо и разворачивают меня к выходу.

– Вперед! Экипаж уже заждался. Вперед, я сказал! – конвойный входит во вкус. Чувствует себя палачом.

Улыбаюсь, смотря себе под ноги. Этот парнишка – мой последний шанс. Он ведет меня по коридорам, подталкивая в спину острой пикой автоматного дула. Выводит на улицу, в морозную утреннюю свежесть. Солнца нет. Только его белый, тусклый свет над крышами многоэтажек. Воздух дрожит от холода, а на газонах у крыльца серебрится иней.

Вздрагиваю. И начинаю действовать.

– Ну, что, мразь? – стараюсь развернуться на обледенелом крыльце. – Прокурорская шестерка! Дай сигаре…

Он бьет меня кулаком в живот так, что перехватывает дыхание. Из легких, с сипом, вылетает белесый пар. Сгибаюсь пополам от дикой боли. В кишках, разбуженный и недовольный, ворочается гастрит. Хватается за кишки и поднимается в полный рост.