Тёмный лабиринт

– О, – хрипло выдохнул Эрик. – И ты еще будешь лгать мне, что тебе неприятно?

Он прошёлся по нежной плоти, описывая круги, чуть надавил, прижался теснее, раздвигая её лепесточки, проникая внутрь. Палец натолкнулся на эластичную преграду.

– Так у тебя еще не было мужчин? – жаркий, тихий шёпот.

Кэти отчаянно замотала головой, пряча пылающее лицо в смятый шелк.

– Развяжи, – прошептала она дрожащим голосом, безуспешно пытаясь выдернуть запястья из тугой петли ремня. – Не надо. Пожалуйста. Не лишай меня….

– Что ж… – он улыбнулся.

А затем, наклонившись, неожиданно провёл языком по её ноющей плоти, лаская бёдра, сжимая ягодицы. Пальцы сжали, раздвинули белоснежные половинки, кончик языка проник между ними, дразня колечко ануса. Кэти ахнула от нахлынувшей волны удовольствия, стыда и нетерпеливого, жадного предвкушения. С губ слетел тихий стон, тело напряглось. Он еще раз провел пальцами по её горячей, влажной промежности, затем палец вошёл в тугую дырочку совсем чуть-чуть, затем дальше. Кэти задохнулась от ужаса. Ведь туда же нельзя! Он вышел, затем проник ещё и ещё раз, сначала очень медленно, потом чуть быстрее, вводя палец уже полностью в анальное отверстие. Это было так дико, так бесстыдно и грубо, и вместе с тем её тело отозвалось странным, похожим на удовольствие ощущением. Сгорая от унижения, она сначала неуверенно и очень медленно, потом всё смелее начала сама насаживаться на его пальцы. Змей вожделения проснулся, лениво разворачивая внутри неё свои кольца, и его сладкий яд потёк по венам, убивая разум и стыд. Страх боли отступил перед этим обжигающим, пьянящим как вино желанием. Эрик приподнял её бедра, подвигая подушку и притягивая её к себе как можно ближе, теснее, так что она ощутила своими ягодицами его напряжённый, плоский живот. Почувствовала, как головка твёрдой плоти упирается в тесно сжатое отверстие, трётся, скользя вверх и вниз, посылая по телу волны острого удовольствия, скользит по нежным складкам, лаская ещё и ещё раз. Затем нетерпеливое, горячее прикосновение, он надавливает, слегка входит внутрь. Головка наполовину вошла в тесное, узкое отверстие. Рука нырнула под её живот, скользнула меж напряжённо раздвинутых ног, прошлась по упругому холмику и нашла нежный припухший бугорок. Пальцы нежно потёрли его.

– Эрик, пожалуйста…

Он медленно вошёл в её попку, как нож в масло. Кэти задохнулась от боли и дёрнулась, но он только крепче прижал её к себе. Немного помедлил, оставаясь внутри, сжимая её талию, и медленно начал двигаться, всё же не решаясь войти до конца. Кэти сдавленно застонала, чувствуя, как он погружается всё дальше и дальше, теряясь в горячечном тумане, внизу её лона поднималась жаркая, жгучая волна. Эрик остановился, втягивая воздух сквозь плотно сжатые зубы. Потом впился пальцами в податливые, нежные бёдра, заставляя их раскрыться ещё шире, принимая его до конца. Кэти ахнула, когда его немаленький член вошёл ещё дальше, инстинктивно подалась вперёд, стараясь отодвинуться. Но он жёстким рывком придвинул её к себе, вонзаясь всё глубже. Он начал двигаться, сначала очень медленно и осторожно, потом всё быстрее, почти полностью выходя из неё и входя всё резче и глубже. Кэти прогнула спину, раздвигая колени ещё шире, приподнимаясь, чтобы ему было удобнее ласкать её рукой, и она начала ощущать, что от влажного трения его плоти внутри волнами накатывает какое-то странное, захватывающее ощущение. Страх отступил, уступая место бесстыдному, жгучему желанию и она впервые сама подалась назад, насаживаясь на его напряжённый член, разрываясь между стыдом и страстью.

– Развяжи, – уже не просьба, а приказ хриплым, сорванным шёпотом.

И он торопливо содрал с неё путы, поспешно, раня нежную кожу запястий, но Кэти этого не заметила. Опираясь на локти, она бесстыдно прогнула спину, вставая на четвереньки, приподнимая бёдра как можно выше.

– Давай. Сильнее.

Она слышала его хриплое, рваное дыхание, чувствовала, как его движения становятся всё более грубыми и резкими, и сама погрузилась в темноту острого, порочного наслаждения, такого запретного, неправильного. И Кэти знала, что сейчас этот дерзкий, грубый человек принадлежит только ей одной. Вбиваясь в неё грубыми толчками, заполняя собой до конца. И она чувствовала сквозь притупившуюся боль, как на неё накатывает странное, прежде неведанное ощущение. Внутри всё взорвалось огнём, прокатившимся по всему телу и стёршим все сомнения, волнения и страхи. Всё её прошлое и будущее сузилось до единственной точки настоящего. Взрыв удовольствия ударил вверх по позвоночнику прямо в голову. Обезумевшая, она билась в невыносимых, сладких судорогах и шептала имя того, кто заполнял её собой. Эрик с такой силой сжал её бедра, что она вскрикнула, слыша его низкое рычание, грубые, бесконтрольные толчки, которые становились всё жёстче и быстрей. Он издал протяжный стон, вскрикнул, резким толчком насаживая её на свой член до конца, вздрогнул, и она почувствовала его неуёмную дрожь, струю его семени внутри себя. Ей не хотелось, чтобы он покидал её, но он медленно и осторожно вышел, повернул её лицом к себе и обнял, прижимая к себе так крепко, что у неё перехватило дыхание. Его губы нашли её рот, и она упивалась долгим, глубоким поцелуем, пока огненные вспышки медленно угасали в её теле.

Потом она расслабленно лежала рядом, любуясь его резким профилем. Высокие скулы, дерзко очерченный подбородок, губы расслабленно полуоткрыты. Какие они у него необычные! Розовые, нежные, мягкие, совсем как у девушки. И это создавало странный, волнующий контраст мужественному лицу. Затенённые светлыми ресницами, сонно прикрытые глаза смотрели в пустоту.

– Эрик… – Она сама порывисто обняла, прижимаясь крепко-крепко к его широкой груди, уткнулась носом в шею.

Эрик успокаивающе погладил её по голове, пропуская спутанные прядки волос между пальцами и Кэти совершенно успокоилась, погружаясь в расслабленный полусон. Весь мир остался там, за дубовой дверью, откуда приглушенно доносилась музыка и шум голосов, но её это не касается, не тревожит… В таком состоянии пребывают, находясь в пограничном состоянии между блаженным полётом по иным мирам и явью, и не видят, как входят всякие камердинеры, которых между прочим, никто и не звал.

Кэти, пискнув, едва успела натянуть покрывало до подбородка. В комнате возник седовласый, худощавый камердинер, всем своим видом выражавший почтительную вежливость. Эрик тут же встал с кровати, нимало не заботясь о полном отсутствии одежды.

– Стоун?

– Сэр, весьма сожалею, но должен незамедлительно сообщить вам о прибытии нежеланных, как я понимаю, для вашей светлости гостей.

И ни слова сожаления о беспокойстве, которое он причинил своему хозяину! Кэти была раздосадована. Ну как же можно так бесцеремонно вламываться, в столь значительный момент в жизни каждого человека и вести себя так, словно находишься в кабинете министров, а не в спальне, где на постели неодетая, между прочим, девушка. Разговор, за этим последовавший ситуацию нимало не прояснил.

– Сэр, должен поставить вас в известность – прибыла с визитом мисс Блекхилл. С ней её брат и ещё один джентльмен.

Эрик отреагировал на новость не самым обычным образом.

– Какого черта, кто её звал?

– Она утверждает, что вы, сэр.

– Вот так номер!

– Никогда не слышал подобного выражения, сэр, но полагаю, вы имеете ввиду, что находите поведение её светлости эксцентрическим.

Стоун выдержал деликатную паузу.

– Её светлость так же сообщила, что имеет некоторое небезынтересное деловое предложение.

– То есть, вы хотите сказать, что эта бесстыжая стерва не только посмела сюда явиться, но и ещё чего-то хочет?

Камердинер кашлянул.

– Я бы не взял на себя смелость охарактеризовать визит её светлости в столь экспрессивных выражениях, но общую суть вы, в целом, истолковали верно. Полагаю, вы лично желаете встретить её светлость?

– О да. Где эта дрянь?

– Её светлости подали чай в восточной комнате.

– Прекрасно. Надеюсь, она успеет его допить прежде, чем я сверну ей шею.

Эрик, подцепив на ходу брошенную на пол одежду, исчез за маленькой боковой дверью, бросив Кэти через плечо:

– Я встречу тебя в зале.

Не успела Кэти снова обидиться, как камердинер, вежливо поклонившись, проинформировал её, что будет ждать за дверью, чтобы проводить в бальный зал и представить. Поскольку излить гнев и возмущение происходящим оказалось решительно некому, она начала приводить себя в порядок. Минуту спустя прибежала на помощь кем-то вызванная Фанни. Рыженькая горничная, ещё полчаса назад лучившаяся весельем и счастьем, сейчас являла собой вместилище мировой скорби – губы надуты, покрасневшие глаза распухли от недавних слёз. Доискиваться причин долго не пришлось.

– Фанни?

– Ах, мисс, я его бросила! Моего Мэтью! У-у-у-у….

– Но почему…

Выяснилось, что камнем преткновения оказался предмет, рушивший мир и между более значительными представителями рода человеческого. Да что там, не оставляет сомнений тот факт, во имя религии было убито больше народу, чем по какой-либо другой причине. Сколько войн случилось во имя мира, добра и истины! А Мэтью, как выяснилось, высказал что-то очень неучтивое относительно инцидента, произошедшего между Ноем и Хамом.

– Ну, вот тогда я и сказала ему, что между нами всё кончено. Вот. – И она завыла в голос.

Если девушка, расставшаяся по собственной инициативе с женихом ввиду несогласия по вопросам теологическим, решит искать утешения и понимания у девушки, чей кавалер покинул ложе любви с поспешностью голодного волка, учуявшего запах жирного кролика, она это понимание, скорее всего, не найдёт.

Кэти уточнила:

– То есть, ты его бросила из-за Ноя?

– Но мисс, Мэтью назвал Ноя старым алкоголиком!

И тут Кэти взорвалась. В течение трёх минут она доходчиво и аргументировано объяснила остолбеневшей горничной, что она думает о теологических спорах вообще, о Ное в частности, и о том куда она, Фанни, должна отправить Ноя вместе с Хамом, и всех их многочисленным семейством, а заодно и животными.

– Стало быть, мисс, думаете, я погорячилась маленько?

– Фанни, – твёрдо сказала Кэти, – лично я бы, имея выбор между пьющим мёртвым Ноем и симпатичным (говоришь, он лапочка?) живым Мэтью, выбрала бы второе.

– Ой, наверное, правда ваша, мисс…

Общими усилиями через пятнадцать минут Кэти была готова. Она посмотрела на себя в зеркало. Странно, но никаких глобальных перемен во внешности заметно не было. Ну, разве что губы и щёки ярче обычного, а в остальном выглядит как обычная восемнадцатилетняя девушка, а ведь теперь она многоопытная женщина! Решив серьёзно поразмыслить об этом, когда будет побольше времени, она выскользнула за дверь.

23.20 P.M.

В конце тёмного коридора, скудно освещённого факелами, чёрные ленты дыма которых вплетались в сумрак высокого потолка, замаячил сияющий проём. Когда до входа в бальный зал оставалось несколько шагов, Кэти повернулась к сопровождавшему её камердинеру.

– Ах! Я забыла веер! Не могли бы вы принести его?

Получилось, кажется, очень естественно. Ей показалось, что глаза Стоуна весело блеснули.

– Конечно, мисс.

Любопытно, сколько времени у него уйдёт, чтобы найти веер, заботливо спрятанный под подушку смятой постели? У неё точно есть минут пятнадцать, чтобы осмотреться, прежде чем её представят. Кэти уверенно шагнула в бальный зал.

Свет от сотен свечей заливал огромное помещение с неожиданно низкими сводами. Соединяющие пол и потолок готические окна не имели стекол, и плющ беспрепятственно проникал из внутреннего двора, полз вверх и вниз, то отдельными плетями, то сплошным зелёным ковром покрывая стены, расписанные фресками, столь реалистичными, что изображённые на них люди так же казались гостями этого бала. Впечатление усиливали живые цветы, поставленные вдоль стен – томные махровые камелии, аскетичные тюльпаны, вздрагивавшие своими лаковыми головками от движения воздуха, изломанные, чарующие своей болезненной красотой орхидеи. Их аромат смешивался, переплетался, подогретый огнём свечей, поднимался в воздух, струясь под резным потолком, и наполнял лёгкие сладким дурманом.

«Как странно», – подумала Кэти, любуясь прихотливыми изгибами плюща, – «Сейчас это конечно очень красиво, но зимой, когда листья опадут и голые ветви будут казаться чёрными трещинами на стенах, гигантской паутиной… И какие странные фрески!». Изображённые на них сводчатые комнаты с изумительной точностью продолжали перспективу самого бального зала, только вот персонажи были одеты в белые и алые пеплумы и тоги, или не одеты вовсе. «Какое-то античное празднество» – догадалась Кэти.

Она любопытным взглядом обвела зал и одна мужская фигура бросилась ей в глаза. Не броситься не могла по объективным причинам. Высокий, худощавый юноша стоял, байроническим жестом облокотившись на мраморную полку камина, и вперив в неё мрачный взгляд. Современные барышни называют такой взгляд демоническим, хотя, по мнению Кэти, если бы все демоны в преисподней смотрели бы так на своего господина Вельзевула, бедняга давно заработал бы тяжёлую депрессию вкупе с комплексом неполноценности, и попросился бы на пенсию.

Молодой джентльмен Кэти заинтересовал. Во-первых, единственный из гостей он не был в костюме, во-вторых вся его одежда выглядела весьма странно. Шейный платок в почему-то широко расстёгнутом вороте рубашке был невообразимо яркого розового цвета, хорошего кроя сюртук украшен живописной, и как выразилась бы Фанни, «весёленькой» вышивкой, впрочем, весьма искусной, привлекали внимание и гентские кружева, смело выглядывавшие как минимум сантиметров на пятнадцать из рукавов. Неужели это и есть загадочный хозяин этого замка? Кэти неуверенно пошла к нему навстречу. По мере приближения лицо загадочного незнакомца изменялось. Кэти поняла, что юношей он именоваться, пожалуй, не мог. Ему было лет тридцать пять, не меньше, иллюзию создавали юношеские кудри, придававшие лицу некоторую нежность и женственность, и то, что демоническое выражение понемножку, по мере приближения девушки, менялось на робкое. Первой заговорила Кэти.

– Какой приятный вечер! – и умолкла, не зная, что сказать ещё.

Незнакомец немного осмелел.

– Вы находите? А по мне – такая скука! Как и вся наша жизнь… Но я не представился. Персиваль Корнулинни! Но зовите меня просто Перси.

– Кэтрин Бранн, – она не удержалась и спросила.– Вы итальянец?

– Ну, не совсем. Корнулинни – мой творческий псевдоним. Я – поэт!

Кэти это впечатлило. А заодно успокоило. Нет, юноша ей скорее понравился, но всё же… Хозяина замка она с таким вот жабо представить не могла. Другое дело поэты. Это творческие личности, им, небожителям, позволено много больше, чем простым смертным.

– Что вы говорите! А что вы написали?

– Я пишу. Громадную, великую поэму. Замысел родился четыре года назад, во Флоренции, где я изучал кватроченто, – он снова почему-то опечалился.

– Вы о кватроченто пишете? – машинально спросила Кэти, пытаясь понять, кого же так сильно напоминает ей поэт – то ли персонажа иллюстрации «Страдания юного Вертера», то ли пуделя Томми, когда он проглотил целую бутыль слабительно, прописанного нянюшке.

– Да нет же. – Поэт немного оскорбился. – Я современный поэт, драматург, древнюю культуру я изучал с целью получить степень бакалавра. Да! Я декадент!

– О… Получили? Степень бакалавра? – несмотря на довольно скромные познания в области культурологии, Кэти не была уверена, что кватроченто такая уж древняя культура, но поэтам, конечно, виднее.

– Не совсем, – Перси немного смутился. – Меня влекли музы, я отдавался искусству со всей страстью молодого влюблённого, а эти старые зану… Я хотел сказать, учёные мужи, так вот они всё время требовали, чтобы я куда-то приходил, что-то там читал или писал… Не помню. В любом случае, творческая личность насилия не терпит!

– Конечно, конечно. Покажете мне свою поэму?

Стихи Кэти любила. Петрарка был зачитан до дыр, нравился даже «Фауст», точнее первая его часть, там, где они с Грэтхен познакомились. Дальше было очень скучно и не очень понятно.

– Показать не могу, она ещё не написана. Но она у меня вся в голове! – поспешно добавил Перси, увидев, как вытянулось личико его очаровательной собеседницы, которая с каждой минутой нравилась ему всё больше. Такая нежная, персиковая кожа, большие, оттенённые тёмными ресницами глаза, тонкий стан… Сразу видно, девушка умна, образованна, и, бесспорно, хорошо разбирается в искусстве.

– Вот, послушайте. – Он возвел очи к потолку, драматично нахмурил брови, и начал трагическим голосом:

Тугие струи дождя хлещут по обнажённым деревьямНочь, тоска и смерть в моём сердце навекиЗмеи ползут по холодному мёртвому мраморуК моим помертвелым ногам, что стоят на земле…Смерть!Смерть!Смерть!

Он отдышался и гордо глянул на онемевшую Кэти:

– Ну как вам моё произведение?

– Э…. О… Ну, очень современно. И так необычно! – смогла она, наконец, выдавить из себя.

Перси приосанился:

– Это самое главное – новизна и необычность.

– А, простите, рифмы почему же нет?

– Это тоже современно – называется «белый стих»

– Наверное. А у вас есть что-нибудь про любовь?

Поэт по-отечески снисходительно улыбнулся. Весь его вид как бы говорил – ах, девушки! Эти нежные, наивные создания…

– Конечно. Называется «Моей возлюбленной Натали», – он снова уподобился певчему на хорах и застонал, на сей раз жалостливо:

Ты лежишь в мраморном склепе нагаяЯ печально целую твои хладные устаО, как рано смерть накрыла тебя своим крылом!Увядшие лилии на твоей невинной грудиО, Натали! Как жестока судьба!Смерть сжимает тебя в своих объятиях!

– Ну, вот, опять вы про смерть, – вздохнула Кэти. —А скажите, вы же разбираетесь в античной культуре, каков сюжет этих фресок?

– Не знаю, —отмахнулся несостоявшийся бакалавр.– Так о чём это я? Да. Смерть повсюду! О чём же ещё петь моей лире, как не о смерти и любви! Она… В смысле, смерть. Она подстерегает нас в тиши лесов, средь шумного бала…

Перси повернулся, очевидно, вознамерившись продемонстрировать Кэти бал, где их вполне возможно подстерегает смерть, пафосно взмахнул рукой и застыл, как вкопанный. Прямо перед ними стояла смерть. Ну, точнее, высокий мужчина в костюме смерти комедии дель арте. Очевидно, он некоторое время слушал их беседу, потому что незамедлительно ответил на вопрос Кэти:

– Это Дионисийские мистерии. Здесь изображён ритуал поклонения Дионису.– произнёс он глубоким голосом, показавшимся Кэти странно знакомым.

– Это бог виноделия? – Кэти проявила эрудицию.

– В том числе, – он слегка улыбнулся. – Это бог тёмного, хтонического начала природы. В античных храмах его изображения размещали на стене, куда никогда не попадал солнечный свет, напротив всегда освещённой стены, где было царство Аполлона – бога искусства и красоты. Раз в год Дионису воздавали почести, устраивая вакханалии, где люди погружались из мира цивилизованного, скованного правилами и нормами, в темноту своих желаний, страсти и абсолютной свободы. Простите, я помешал вашей беседе?

– Нисколько! – живо откликнулась Кэти.– Мы с мистером Корнули.. Корноли…

– Мы знакомы с лордом Клейтоном, – мягко улыбнулся смерть, очевидно, знавший Перси не под творческим псевдонимом.

Перси немного смутился.

– Да? И как вам его поэма? Вы знаете, я первый раз в жизни познакомилась с настоящим поэтом! – щебетала Кэти.

– Перси, это правда? Вы поэт? И как давно вы почувствовали первые симптомы?

– Это от рождения, – сдержанно заметил Перси.

– Что ж, тогда, конечно, ничего не поделаешь.

– А это кто? —Кэти указала на обнажённых женщин на фреске – одна из них держала чашу, наполненную чем-то красным – то ли вином, то ли кровью. Две другие кружились в экстатическом танце.

– Это менады. Жрицы Диониса. Своим танцем они могли доставить человеку самое сильное удовольствие в его жизни. И лишить рассудка. Околдованный чарами менады, человек не может более себя контролировать и…

Все трое обернулись на звон разбитого стекла. Официант поспешно убирал осколки у ног юноши в костюме Пьеро. Последующие две минуты пока Кэти и её спутники наблюдали за ним, он умудрился задеть локтем проходившую мимо даму, повернувшись к ней, заблеял извинения, и буквально сшиб с ног танцующую пару. Пытаясь поддержать падающую девушку, врезался задом в фуршетный столик, с которого посыпалась посуда. Кэти мгновенно опознала симптомы. «Джордж!? Но откуда он здесь? Ведь он только завтра должен был приехать». Озорной бесенок внутри неё ожил и заплясал. Упустить такой шанс? Никогда.

– Это мой знакомый, – почему-то извиняющимся тоном сказала Кэти своим собеседникам, – подойду, поздороваюсь.

Она устремилась к долговязому нескладному Пьеро, но её опередили. У женщины, подошедшей к Джорджу, была поистине королевская осанка. Благородная голова с пышным узлом тёмно-каштановых волос, глаза полуприкрыты тяжёлыми веками, проницательный, чуть насмешливый взгляд. Костюм дамы пик как нельзя лучше подчеркивал её высокое, стройное тело. Она заговорила голосом, в котором чувствовался сильный восточноевропейский акцент, так хорошо знакомый Кэти благодаря горничной славянке.

– Скучаете? Осмелюсь предположить – вы одиноки этим вечером?

Джордж дёрнулся, как от зубной боли.

– Я? Н-нет. Признаться, я случайно здесь оказался, меня позвал с собой мой друг, Марк.

На прошлой неделе Кэти читала мистический роман о несчастной девушке, на которой, как водится в таких романах, лежало родовое проклятье. И в конце был эпизод, где жестокая и подлая герцогиня (виновница всех бед и проклятия заодно) падает вместе с каретой в пропасть и разбивается на мелкие кусочки. Кэти ещё тогда подумала: а что чувствовала в этот момент подлая герцогиня? Теперь она это поняла. Сердце рухнуло вниз, желудок сделал двойное сальто. Значит и кузен Марк здесь. Поездка в загадочный замок плавно превращалась в пикник в тесной компании родных и друзей. Впрочем, особенно беспокоиться не стоит – врядли кто-то узнает в пепельной ночной птице Кэтрин Бранн.

– Простите, я не представилась. Княжна Мария Сухотина. А это мои сёстры – Татьяна и Ольга. Она величавым жестом указала на двух женщин – одна, блондинка лет двадцати была в костюме дамы червей, другая, чуть постарше, изображала даму треф. Окончательно смешавшись в обществе трёх дам, Джордж, от природы застенчивый, совсем утратил присутствие духа.

– Д-да. Очень приятно, я Джордж Мэлвик…

Он хотел сказать что-то ещё, зацепил локтем свечу, стоявшую неподалеку в канделябре и не ждавшую беды, но в это время Кэти, вынырнув из толпы, взяла его под руку.

– Добрый вечер. Джордж, дорогой, не ожидала тебя здесь увидеть. Чудесный приём, не правда ли? – И приподняла на мгновение маску. Чтоб узнал. Эффект превзошёл все ожидания. Джордж всхрапнул и попятился, побелев, как полотно. Ни дать, ни взять – чопорная английская леди увидела фамильное привидение.

– Кэти!? Что ты тут…? Как?!

Русские княжны были мгновенно забыты.

– Я тут по приглашению хозяина дома, – Кэти не могла не заметить, как при этой фразе расширились глаза княжны Марии.

– Это ваша спутница? – поинтересовалась она у Джорджа, не забыв одарить Кэти взглядом, которым образцовая хозяйка награждает муху, барахтающуюся в её праздничном торте.

Джордж машинально представил их друг другу.

– Какой красивый замок, не правда ли? – жизнерадостно щебетала Кэти, игнорируя безумные взгляды Джорджа, дёрганье за руку и попытки что-то спросить. – Меня поразили эти фрески на античную тематику.

– О да, – снова встряла в разговор княжна.– А какие здесь гобелены! Некоторым более трёхсот лет. Наверху есть комната, где находятся наиболее ценные. Позволите устроить вам маленькую экскурсию? – говоря, она подчёркнуто обращалась только к Джорджу, игнорируя наличие Кэти как досадное недоразумение.

– Гобелены? Простите, никогда ими не интересовался, – нервно пробормотал Джордж.

К ним незаметно подплыл официант.

– Могу я предложить вам вина?

– Я пью только минеральную воду и чай, – оскорбился Джордж.

Кэти картинно взяла сразу два бокала, наслаждаясь новым взрывом ужаса в глазах несчастного жениха. Его и винить-то было нельзя. Человек по чистой случайности оказывается ночью на балу у незнакомого джентльмена и обнаруживает там девушку, с которой он помолвлен, одну, без сопровождения, да ещё в таком рискованном наряде.

Вино оказалось тёрпким, пахнущим диким мёдом и яблоками. До сих пор знакомство с дарами Бахуса ограничивалось для Кэти причастием, дома ей внушали, что алкоголь является одним из тягчайших пороков человечества. Но после первого же глотка у Кэти зашумело в голове, что-то мягко стукнуло в затылок, огоньки свечей стали ярче, а в груди разлилось приятное тепло. После недолгой борьбы Джорджу удалось оттащить её к мраморной колонне, увитой плющом так густо, что ветви его, тянущиеся из окна, образовывали некоторое подобие беседки под пологим куполом. Музыка здесь звучала тише.