Рассказы и сказки о странном и страшном

Впрочем, художникам легче. Сейчас я пишу детектив. Знакомый редактор в небольшом издательстве дает мне заказы. Повести, рассказы для сборника. Хорошие отзывы критиков, скромный, но стабильный доход. Есть лишь маленькая проблема. Люди. Мне ничего не стоит сотворить на бумаге красивый пейзаж, перенести улицы любого города. Я с наслаждением описываю дома, комнаты. Но они стоят пустые. Потускневший лак на мебели, продавленные подушки диванов, пустая чашка из-под кофе. Как кукольные домики без кукол. Необитаемые и одинокие. Сюжет, отличный сюжет – есть. Есть бумажное пространство, мечтающее о звуках голосов. История, которой не достает деталей. Но нужны герои. К сожалению, я совершенно не умею их выдумывать. Моя записная книжка в телефоне переполнена подслушанными разговорами, но нужны люди, которые будут произносить монологи и вступать в диалоги, ругать друг друга на чем свет стоит и клясться в любви. Жаль, я не умею изображать персонажей с помощью слов. Хорошо, что я нашел другой способ перенести их на страницы. По-моему, получилось неплохо. По крайней мере, мои кукольные домики уже не пустуют.

Есть, разумеется, некоторые ограничения. Например, все еще необходим личный контакт. Раньше, в доцифровую эпоху, приходилось бродить с фотоаппаратом по улицам и паркам, в поисках подходящих типажей, проявлять в темной комнате их изображения. Теперь все гораздо легче. Цифровая камера на телефоне. Еще немного усилий, и я пойму, как пользоваться фотографиями из соцсетей. Вот где раздолье! Люди не боятся выкладывать свои самые яркие образы, постоянно делятся своими изображениями, ни минуты не задумываясь, что есть такие, как я. Что могут быть последствия. И «отпечатки», которые они оставляют, визуальные частички их душ, могут быть украдены и использованы.

***

Звонил редактор.

– Слушай, да у тебя талант! Отличный текст, мне кажется, и продаваться будет хорошо. Искренне, душевно, а как страшно, я прям переживал за героев. Эти твои девушки-подружки просто как живые!

– Да, – ответил я. – А еще они прекрасно вписались в интерьер.

Манечка

Манечка с мамой живут в квартире номер 2, а дядя Саша – напротив, в квартире номер 3. Дядя Саша немного странный, Манечка слышала, как мама говорила кому-то по телефону: «Очень подозрительный тип. Ходит в пальто на голое тело! Это зимой-то. И в черных очках. И парфюм у него какой-то… не знаю, как описать. Резкий. Нет, ни разу не симпатичный. Нет, ты не понимаешь, я за Манечку волнуюсь».

«А чего за меня волноваться», – думает Манечка.

– Не волнуйся, мамочка, – говорит Манечка.

– Не мычи, – отвечает мама.

Однажды мама зашла с сумками в квартиру и не закрыла дверь. А Манечка увидела на лестничной площадке около соседней квартиры котика. Серого, с белым кончиком на конце хвоста. Кот поцарапался в дверь с золотой цифрой «3», и дверь открылась. Манечка заметила темный коридор с блестящим полом. На полу тоже были золотые циферки. Кот зашел в комнату, а из комнаты вышел дядя Саша. «Здравствуй, Манечка, – сказал он. – Хочешь в гости зайти?» Манечка не любит ходить в гости. Каждый раз, когда мама говорит, что они пойдут в гости, они идут в какое-то неприятное место. Там много людей в белой одежде. Там нужно ждать. Потом люди задают Манечке вопросы, а она на них отвечает. Но, может быть, неправильно, потому что люди хмурятся и что-то говорят маме. Наверное, неприятное, потому что мама потом всегда плачет. Зачем тогда в гости ходить, если тебя там обижают?

Нет, в гости Манечка не хотела. «Киса», – сказала она. Дядя Саша ушел в комнату. Из комнаты вышел серый котик и пошел к Манечке. Она его гладила, а котик мурчал и терся о Манечкину коленку. Но тут мама закричала из квартиры, где Манечка, и ей пришлось вернуться домой. А котик ушел в свою квартиру.

Манечка играет в море. Она сидит на пляже и смотрит на море. Мама сидит рядом с песочницей на скамеечке и листает журнал. «Мамочка, море!» – говорит Манечка и показывает пальцем. «Господи, ну что за люди, какую-то пленку бросили прямо рядом с песочницей, ну что за страна такая», – причитает мама. Манечка смотрит на море, она видела море по телевизору. Но в жизни оно гораздо красивее.

Манечка стоит и ждет маму на лестничной клетке. Дядя Саша поднимается по лестнице и с кем-то говорит по мобильному телефону. Это такая штучка, ее прикладывают к уху. Дядя Саша говорит: «Нет, я только одно могу. Работа такая. Про три – это сказки. Ты представь, каждому по три, это ж когда я управлюсь? Да, здесь последнее осталось. Потом в отпуск поеду».

– Здравствуй, Манечка, – говорит дядя Саша. – Ты чего-нибудь хочешь?

Манечка думает.

– Кису, – говорит она. Мама выходит из квартиры.

– Что? – спрашивает она резко.

– Манечка говорит, что хочет кошку, – говорит дядя Саша.

– Какую кошку, о чем вы? – возмущается мама. – Нормальной она хочет быть, как все, в детский сад нормальный ходить, говорить, чтобы все понимали, а не мычать…

– Мамочка, – говорит Манечка.

– Не мычи, – говорит мама.

– Она пока всего лишь кокон, – говорит дядя Саша. – А потом бабочка вылупится.

– Какая бабочка, какой кокон, вы что, пили, Александр? Пошли, Манечка. – И мама начинает спускаться по лестнице вниз. Дядя Саша подмигивает Манечке и достает из кармана черного пальто конфетку. Манечка быстро запихивает ее в рот и ковыляет вниз по лестнице за мамой.

Вечером мама включает телевизор, а Манечка бродит по комнате. Она подходит к двери шкафа и начинает водить пальцами по стеклу. За дверью шкафа книжка. Манечка видит корешок с крупными буквами. «СКА-ЗКИ», – читает Манечка. Мама оборачивается к ней. «Мамочка, почему ты плачешь?» – спрашивает Манечка.

Дядю Сашу она больше не видит, и котика тоже. Но мама теперь приходит из гостей веселая. Она обещает Манечке, что они поедут осенью на море, а котенка она подарит ей на день рождения.

Последние приготовления

Лето – прекрасное время для ограблений. Москва на несколько месяцев сбивает свой бешеный темп, люди разъезжаются по дачам, едут за границу. Их квартиры стоят пустые или ремонтируются, самое время там пошарить и вынести что-нибудь ценное. У моей знакомой одновременно ограбили сразу две квартиры, пока она с семьей отдыхала на Валдае. Но я не боюсь, что в нашу квартиру кто-нибудь влезет, пока Сережа будет в командировке. Скорее наоборот, будет забавно.

Я лежу на нашей огромной кровати, жмурясь от солнечного света.

«Закрой шторы», – кричу мужу. Он собирается в командировку на три недели, куда-то в «усть-хрень-каменогорск». Ехать не хочет. Волнуется, что я не справлюсь одна «в моем положении». Я хмыкаю. «Ну не шипи на меня, солнышко». «Хорошо, мой сладкий».

Сережа, мой заботливый муж, гремит ключами в коридоре. Внезапно он что-то вспоминает и возвращается.

– Представляешь, Ленка звонила, Валера уже два дня дома не появляется.

– Да вернется он. Небось у какой-нибудь подруги.

– Если он вдруг тебе позвонит…

– Конечно, конечно. Хорошо. Опоздаешь на самолет.

Не хочется говорить так про лучшего друга мужа, но он та еще собака страшная. Волочится за всеми подряд, даже ко мне пару раз приезжал, когда Сережи дома не было. Неужели думал, что я променяю такого прекрасного мужчину, как мой, на какого-то жалкого человечишку?

– Ты не будешь скучать?

– Не волнуйся. У меня же полно работы. Несколько статей, консультация по Скайпу.

– Почувствуешь себя плохо, сразу звони. И не ходи одна гулять в лес, это опасно. Я буду волноваться.

Ну конечно, пока не пришло время, я буду ходить в Битцевский лесопарк. Я и квартиру покупала с таким расчетом, что буду прогуливаться там. Просто Сереже не обязательно знать об этом. Там есть прекрасные, абсолютно дикие места, стоит немного сойти с проторенных тропинок. Очень тихо, мало людей. Мне нравится.

Муж целует меня на прощание, в щеку, в шею. Он будет по мне скучать. Будет звонить несколько раз в день, спрашивать: «Может быть, мама моя приедет к тебе?» Брр!

Когда за ним закрывается дверь, я переворачиваюсь на бок, так чтобы живот лег поудобнее, и те, кто в нем. Думаю, что все произойдет, пока Сережа в отъезде. Кожа безумно чешется, нужно пойти принять ванну, потом – оливковое или кунжутное масло. И буду я вся такая скользкая и гладкая.

После ванны я встану, выпью кофе, поем мяса. Проверю электронную почту. Там должна прийти моя правка для каталога. Я еще успеваю написать несколько статей и обзоров в разные журналы. Люблю свою работу, мне не надоедает писать про украшения, огранку, виды драгоценных камней, золото, золото, золото. Благороднейший из металлов. Я раньше даже проводила экспертизу. У меня уникальная способность: могу сходу определить пробу, содержание примесей в металле. Но приходилось куда-то ездить, тратить время в жутких московских пробках, общаться с людьми. Лучше я дома посижу. Сереже нравится, что я такая уютная и немного нелюдимая, подруги только в социальных сетях, никаких тусовок. Мы общаемся с его друзьями, ему хватает, мне и подавно. Мне нравится моя квартира, тишина, комфорт. Немного пыльно, но это ничего.

Лето – прекрасное время для родов. У меня есть врач, который не то чтобы в курсе, но я так много ему плачу, что он напишет любые справки, достанет нужные снимки. Когда все начнется, я свернусь клубком на полу в гостиной, на пушистом ковре. Можно включить обогреватель. Не забыть чуть сдвинуть диван, чтобы места было больше. Забавно, конечно. Можно было бы обойтись и без Сережи. Но тогда точно родятся одни мальчики. А род через них не передается, к сожалению. Плюс драконы-самцы, как и любые мужские особи, как правило, глуповаты и агрессивны. Мы более… гибкие. Можно изменить форму, но сохранить суть. Легче всего было обмануть рыцарей, разумеется. Вот, например, как обычно все случалось. Рыцарь отправлялся в дремучий лес, чтобы отыскать чудовище и сразиться с ним. Он находил пещеру и – о чудо! —видел там прекрасную обнаженную девушку. Рядом – живописно разбросанные кости животных и людей, вперемежку с золотыми монетами, украшениями, кубками. Обычно человечишки забывали, что ехали с кем-то там биться-сражаться. Мало кто мог устоять перед обещанием любви и богатства. Разве что Святой Георгий, но на то он и святой. Так мы стали скрещиваться с людьми. Мы – продолжаем род. Хочешь выжить, нужно уметь приспосабливаться. В конце концов, можно есть и говядину, хотя Москва настолько шумный, людный и равнодушный город, что можно и людей. Пропажу некоторых из них не замечают годами, не замечают никогда. Битцевский парк, например, прекрасное место для охоты.

Очень надеюсь, что Сережа, когда все начнется, еще будет в командировке. Мне не хотелось бы думать о том, что он может стать настоящим «кормильцем» своим детям. Надо проверить морозилку. Она спрятана на балконе за деревянной панелью. Сережа о ней не знает. Хотя устающий на работе мужчина, который приходит домой только спать, а выходные проводит у телевизора, вообще мало что замечает вокруг себя. Содержимого морозилки мне должно хватить для того, чтобы вообще никуда не выходить эти три недели – пельмени, антрекоты, просто куски мяса. Валера был мужиком худосочным, поэтому его оставлю на сладкое. Жене его я, можно сказать, сделала подарок. Нужно еще достать с антресолей гири. Они золотые, покрашенные черной краской. Но золото есть золото. Я положу их для комфорта рядом с с-собой, когда вс-се начнетс-ся. С-судя по тому, что я мыссссленно начинаю удваивать с-соглас-сные, это произойдет довольно с-скоро…

Яна Полей

Чудовищный ребенок

Ритка ребенка хотела так, как другие хотят выйти замуж, как беременные хотят пива, как мужики с работы рвутся на футбол, как малыши рвут родительские кошельки, чтобы им купили заветную игрушку. Я не хотела. Никогда не хотела. Мне нравилось детей рисовать. Мне нравилось с детьми разговаривать, но когда представляла себе жизнь с ребенком целый день, то приходила в ужас: вещи перемещаются и пропадают неизвестно куда, деньги тают в мокрых памперсах мгновенно. Капризы, вопли, сопли. Нет-нет! У моей соседки – ребенок. Я измучилась, пока он рос до пяти лет. И сейчас продолжаю мучиться. Сначала он орал двадцать пять часов в сутки. Затем научился стоять и швырять вещи из своего манежика. Он швырял их целыми днями с безумным грохотом. Бам-с – полетела пирамидка прямо по моим нервам. Бам-с – на них же повисли звонкие удары мячиков или еще какой-нибудь игральной дребедени. А мне так нужна тишина. Я не могу работать иначе.

Недавно встретила его бабушку. Она с гордостью сказала, что у внучка явно удивительные музыкальные способности (это я сдуру сказала ей, что мои работы будут участвовать в весенней выставке в ЦДХ). Мало того, что их крикливое, шумливое чудовище не давало мне покоя пять лет жизни, так ему еще собираются купить скрипку или пианино… Есть риск сойти с ума.

А тут еще моя подруга детства Ритка стала чудить: хочет ребенка – и все тут. Почему-то она за шесть лет общения со своей большой любовью ни замуж за него не вышла, ни ребенком не обзавелась. И пошли все эти разговоры, мол, как ужасно не выполнить свой материнский долг. По детским домам куча всяких детей. Ах-ах! Если б каждый взял по ребенку, то мир стал бы намного лучше!

– Пусть мир становится лучше без меня, – сказала я ей. А когда она принялась бросать на меня тяжкие, как картины Гойи, взгляды и скорбно нудеть, что вот, как можно быть такой недоброй, я не выдержала и сказала:

– Я не добрая. А я и не говорю, что добрая. Но с каждой выставки, с каждой продажи этим твоим детям перечисляю хоть пару тыщ.

– А я с тобой согласна, – сказала рыжая Машка. Они с мужем порой заскакивали к Рите. Если честно, это были не самые лучшие знакомые Риты, и я старалась за ними приглядывать. – Эти дети… Они такие несносные. Да, Петенька? – ее Петенька что-то невразумительно пробубнил, пытаясь проглотить кусочек третьего бифштекса. Это была бездетная пара, причем жена была одержима идиотскими идеями насчет здорового образа жизни, а Петенька, здоровенный, откормленный красивый парень, почему-то загнавший себя преподавать историю в обычную школу, полностью был подчинен своей женушке. – Особенно из всяких приютов.

– Гм-гм… – Петю, как всегда, больше интересовало содержимое тарелки.

– Маша! – глаза у Риты стали круглыми от негодования.

– Из… откуда ты сказала? – мягко спросила я. – А чем плохи такие дети?

– Ой, ну, это всегда потомство всяких маргиналов, личностей неполноценных… – Маша размахивала бокалом, как флагом, и мило улыбалась, гадина. Я не стала отвечать, повернулась, подхватила дубленку и вышла.

Уже на улице я услышала возмущенное Риткино:

– Маша, как ты могла? Ларису усыновили.

– Удочерили, – тихо заметил Петя.

– Какая разница?.. Уже в большом таком возрасте, лет в пять… Это моя лучшая подруга.

У меня потеплело на сердце. Ритка – дура, но добрая дура.

– Она знаешь какая талантливая? У нее знаешь картины какие дорогие?..

– Ой, ну я не знала, – разочарованно протянула Маша. – Это вот и есть твоя подруга-художница?

И тут раздался торжествующий смешок обычно безгласного Пети:

– Ну, теперь твоя мечта о портрете, дорогая моя, развеялась прахом могильным, ха-ха-ха.

Дальше мне было неинтересно, и я пошла быстрее. Обычно на расстоянии ста метров я тоже все слышу, но при желании – хуже.

Прошло еще немного времени. Я готовилась к одному интересному международному проекту, который сулил в случае удачи и приятную щекотку для творческого самолюбия, и достаточную финансовую стимуляцию. Незаметно промелькнуло полгода, и когда вдруг раздался звонок от Ритки, совесть слегка меня куснула – не вспомнить ни разу о подруге! Боюсь, я действительно не самое эмоциональное существо на Земле. Все мои чувства остаются в моих картинах.

– Привет, Рит, прости, я пропала, но рада тебя слышать…

– Я тоже! Я тоже рада! Не извиняйся, ты же была так занята! Но теперь ты должна заскочить ко мне в гости! Я такая счастливая!

Голос у нее действительно звенел и искрился, как маленькая радуга, которая словно бы выскакивала из трубки и окрашивала все вокруг в цвета счастья. Ну, что ж – я поехала к ней. От «Октябрьской» до «Калужской» было недалеко, в принципе. Купила по дороге большую коробку любимых Ритиных конфет, ликер и симпатичного игрушечного зверя, похожего на енота. Я решила что-нибудь такое сказать, мол, от мужчин ничего нежного никогда не дождешься, вот тебе пушистый зверек, а когда-нибудь он пригодиться по назначению. Ну, будут же у нее дети? Может, и усыновит кого-нибудь. Мама говорила, что Ритка ей всю душу вымотала зимой, мол, как к этому вопросу подступиться.

Дура Ритка! Вот нет у меня детей – и не надо, хотя маме я благодарна на всю жизнь. Но все равно она для меня вроде любимой, заботливой, но тети. Я так всегда и фантазировала, что это какая-нибудь сестра мамы, хотя не представляю свою маму… и была ли она у меня?

Итак, я доехала до Ритки: охи-ахи, поцелуи. Вручаю ей конфеты и ликер.

– Ой, Ларочка, зачем? И праздника-то нет.

– Ну, как это? Давно не виделись, вот и праздник нашей встречи. – Я принюхалась и поняла, что Ритка пахнет по-иному, но в чем дело, не разобралась.

– У тебя духи новые?

– Нет. Я вообще теперь духами не пользуюсь, – засмеялась подруга. – Идем.

Мы прошли в комнату. На ходу я пыталась достать из сумки енотика.

– Что ты там копаешься? Садись давай, сейчас пообедаем нормально. Я даже язык отварила.

– Сейчас-сейчас, сей… час… Я тут еще принесла тебе… Ой, – я удивленно посмотрела на кухню.

У Риты большая комната плавно перетекает в кухню, которая поэтому прекрасно просматривается из коридора. Под барной стойкой сидела девочка и увлеченно что-то громоздила из кубиков.

– Да. Это мы! – радостно воскликнула подруга.

– Рита, это… Это то, про что я думаю?

– Это Леночка! Леночка, иди сюда. Это тетя Лариса.

Я переварила свое превращение в тетю и достала треклятого зверя, который растопырил лапки и никак до этого не хотел вылезать из сумки.

– Хм. Ну, тогда, Леночка… Ты любишь енотов? Кажется, это все-таки тебе. – Леночка вцепилась в енота, царапнув меня взглядом из-под светлой челки.

– Леночка, – тихо и мягко намекнула Рита.

– Спсиб, – пробормотала девочка. Было ей года три, как мне показалось.

– Лар! Ты – гений! Ты такая тонкая, такая чувствительная! Как ты догадалась?

– Да не догадалась я! Тебе зверика везла… думала подбодрить, мол, будут же детки когда-нибудь.

– Ну, я и говорю, что только ты могла предчувствовать… как творческая личность…

– Рита, я сейчас зарычу! Давай чай пить. Ненавижу все эти разговоры о тонко чувствующих личностях.

Мы сидели уютно и спокойно, как могут сидеть женщины, когда остаются одни. Правда, рядом присутствовала девочка – загадочное и непонятное существо. Но, кажется, Леночка обладала спокойным и удобным нравом. Она мне понравилась. Девочка смирно возилась с игрушками, уложила енота спать на диванную думку, накрыла его пледом, как нормальный домашний ребенок. Меня, помнится, мама учила играть в игрушки.

– А ты… когда?

– Да летом еще… Просто мы из Москвы уезжали. Да и новости о тебе доходили. Зачем дергать-то? Ругаться будешь? – она вытянула губки хоботком, и я улыбнулась.

– Да нет. Молодец! Я не говорю, что это плохо. Просто я никогда не рожу и чужого ребенка не приемлю.

– Это тебе так кажется, – промурлыкала Ритка.

– Нет. Не кажется. Ну, давай за Леночку, за то, чтобы мечты сбывались. Каждому – свое. – Мы чокнулись и выпили.

– А с духами что не сложилось?

– Ну, – Ритка как-то повела плечами… – Ты знаешь, у Леночки…

– Аллергия? – я понимающе кивнула.

– Нет, не аллергия… – Рита помялась. – У нее такое чувствительное обоняние… как у тебя, только еще хлеще.

– Хлеще? – я засмеялась. – Да ладно… – Я могла учуять сорт сигарет, которые человек курил три дня тому назад и отделить этот запах от запаха других сигарет, которые он курил позже. Покупая хлеб, я могла рассказать, что ела на завтрак продавщица, по какой улице ехала машина с этими булками, когда последний раз принимал душ водитель. Жизнь моя из-за этого была немного сложнее, чем у прочих, но с другой стороны – я редко покупаю хлеб. И сметану. А уж при выборе свежего мяса мое чутье мне, наоборот, помогает. А я очень люблю мясо…

– А как? – я многозначительно подняла бровь, не решаясь при ребенке озвучивать некоторые особенности Риткиной жизни.

– А что он… – усмехнулась та. – У него своя жизнь, у меня своя. У него нет недостатка в детях. Скорее наоборот. Он мне и помог ускорить процесс, все эти бумаги, то да сё. Может, решил, что успокоюсь…

– А, – махнула я рукой. – Давай выпьем за тебя, мамочка, и за Леночку. Чтобы все у вас было хорошо.

Мы сидели и болтали. Я сделала набросок Лениной головы в блокноте. При заурядной внешности девчушка обладала притягательностью: округлый, аккуратный лоб, выразительные, немного навыкате глаза, легкие волосы, сами собой укладывающиеся в хорошенькие прядки, чуть надутые губки… В карандаше получилось неплохо, потом можно будет попробовать что-то сделать. И Ритке приятно, и я свое полугодовое молчание заглажу. Потом, что это я чужим мамочкам рисую их детенышей, а подруге не могу? В общем, пока сидели, я твердо решила сделать портрет Лены.

Лена вдруг подняла голову, посмотрела на меня.

– А ты что делаешь? Ты меня рисуешь? А зачем?

Я удивилась, что она так хорошо говорит и что углядела, чем я занимаюсь.

– Да, рисую. Тебя. Ты умеешь рисовать? – я протянула ей блокнот и карандаш.

– Я не умею, – малышка насупилась.

– Научу. Круг можешь нарисовать?

– Да… – она нарисовала круг, который я легко превратила в кошачью мордочку. Девочка тихо засмеялась. Голос у нее был хрипловатый, неожиданно низкий.

– Лена! Спать-спать! – сказала Рита. – Мы сейчас. Я ее помою… Поскучаешь?

– Поскучаю, конечно, – согласилась я.

Рита с Леной ушли в ванную, а я налила себе еще кофе и стала осматривать квартиру. Что-то неуловимо изменилось. Что-то истрепалось, а кое-где, наоборот, появились новые вещи. Я одобрила новый цвет стен, но меня заинтриговали свежие царапины возле окна. Для Лены было высоковато, для Риты низковато. И вообще, что это – вилками царапали? Как будто кошка скреблась…

– Рит, а сколько Лене? – спросила я подругу, когда она вернулась в комнату.

– Пять.

– Ого, я думала меньше.

– Она миниатюрная, – улыбнулась Рита.

– Ну и хорошо. Девочка должна быть миниатюрной.

– Ри-и-ит, – послышался низкий хрипловатый голосок. – Возле стола появилась девочка и серьезно смотрела на нас чуть выпуклыми глазами. – Я есть хочу.

– Ой, опять? Сейчас, Леночка, – подруга виновато посмотрела на меня и, щедро отрезав говяжьего языка, сделала Лене два гигантских бутерброда с майонезом, солеными огурцами и ломтиками сиреневатого вкуснющего мяса. Я была уверена, что это многовато для маленькой девочки, но она их проглотила в мгновенье ока.

– Ух ты, какой голодный ребенок, – засмеялась я. – Я бы тоже от такого бутербродика не отказалась. – Ритка и мне соорудила.

– Зубки почисти, – крикнула она вслед Лене.

Та, проглотив последний кусочек, кивнула нам и быстро-быстро засеменила к себе в комнату.

– Да, Рита.

– Она тебя по имени зовет?

– Ну, да… Я бы хотела, чтобы мамой, но большая уже, видимо. Рита – и все тут.

– Я смотрю, наголодалась девчонка…

– Ты знаешь, – Ритка смущенно улыбнулась, – у нее вот такой вот обалденный аппетит. Вот перед тобой только поела. Ест, как взрослый мужик: проходит полчаса – и опять есть хочет. Да мне не жалко. Бедный ребенок, она и не ела, наверное, нормально. Я, правда, боялась, что глисты там или еще чего, а врачи сказали, что просто такой обмен веществ. В общем, я смело ее кормлю столько, сколько она хочет. Может, хоть вес нормальный наберет. Смотри, какая худенькая.

– Я вот тоже всегда есть хочу, – виновато сказала я, отрезая себе еще колбаски и сыра. – Без мяса жить не могу.

– Вот-вот! – Ритка засмеялась. – Я теперь мясо покупаю. Правда, сначала казус вышел. Может, не видела никогда, может, очень голодная была… В общем, в первые дни купила я мяска – думала, запеку или суп сварю – надо же ребенку нормальную пищу делать, никаких диет… Положила на мойку, пока продукты разгружала… Эта красавица, наверное, четверть кусочка съела.

– Сырого мяса? – Я поставила чашку, чтобы не расплескать кофе.

– Ага.

– Это какие же зубы надо иметь? – Вообще-то я сама могу запросто недоваренный кусок мяса съесть, мясо по-татарски обожаю. Но я-то – взрослый человек.

– Ну, вот-вот! Я ей: «Леночка, рыбка моя, подожди, я хоть приготовлю…» Ну, впрочем, меня предупреждали, что первое время у нее могут быть странные вкусы.