Мы сидим со Штефаном в небольшом вьетнамском кафе и едим рис с кальмарами, а еще горячо любимые блинчики-нэмы из рисовой бумаги, обжаренные во фритюре. Внутри хрустящие креветки, свинина, нарезанные соломкой овощи. Штефан – немного уставший после перелета – выглядит тем не менее совсем неплохо. Он почти не изменился за те тринадцать лет, которые я его знаю. Мы познакомились в Германии много лет назад через общую знакомую. Я тогда проходила практику в Кельнском университете, и мне нужно было где-то пожить, когда я захотела посмотреть Берлин. Я была безумно влюблена в Штефана, сначала десять, а потом еще и пять лет назад. Мы сходились, потом расходились. Отношения наши накатывали, как волны на берег, потом так же внезапно отступали. Нашу любовную лодку то и дело заливало водой, хотя мы упорно и немного упрямо продолжали делать вид, что не страшно, это еще не конец, можно еще поставить заплатку. Возможно, нам просто с самого начала не суждено было быть вместе.

Последний раз мы расстались в прошлом году, без истерик с моей стороны и без «нам надо серьезно поговорить» с его стороны. С тех пор мы еще пару раз встречались, когда он приезжал из Берлина, обычно за чашкой кофе по-вьетнамски или в пабе, недалеко от станции метро «Боровицкая». Сейчас Штефан считает меня другом (это очень современно и по-европейски модно). В данный момент он работает в крупной международной компании, что-то связанное с таможней, и ему в один из отделов как раз нужен переводчик тире личный секретарь. Я очень тактична, спокойна, хорошо говорю на английском, на немецком хуже, но второй язык потребуется только для переписки. Одним словом, «надежный и проверенный временем человек», как выражается Штефан. Я почти уверена, что получу эту работу. Поэтому ссориться с ним не собираюсь. Ругаются и устраивают истерики глупые и недальновидные особы. Мой любимый пример из истории – одна из жен английского короля Генриха VIII (всего их было шесть, и дети в Великобритании запоминают очередность королев с помощью считалки «развелся, казнил, умерла, развелся, казнил, пережила»). Жена под номером четыре, Анна Клевская, с которой Генрих развелся почти сразу после первой брачной ночи, смирилась со своей судьбой, не роптала, ни на что не претендовала, благодаря чему успешно пережила и мужа, и остальных его жен. Такой расклад я думаю, устроил бы меня больше, чем судьба ее тезки – Анны Болейн.

Мой немецкий друг чем-то расстроен. Я сразу это заметила. Пока мы ждем, как из верхнего стаканчика кофе накапает в нижний, со сгущенкой, Штефан замирает и как-то съеживается, потом протирает очки и наконец выдавливает:

– Знаешь, я так рад, что я сейчас в Москве. Мне просто необходимо было уехать.

– Что-нибудь случилось? – спросила я. Мы привыкли многим делиться друг с другом. Я довольно подробно знаю все, что происходит в его семье, знакома с бабушкой и дедушкой, вежлива с его родителями и даже пробовала знаменитые тушеные огурцы, которые готовил папа Штефана (между нами – гадость страшная). У них дом на берегу озера Ванзее в Берлине, там безумно красиво. Однажды на закате мы вдвоем с любимым плавали на лодке и видели, как огромная стая лебедей кружила над водой, потом птицы куда-то улетели. До сих пор помню, как будто это было вчера. Впрочем, теперь, наверное, видом на озеро наслаждается другая девушка, наверняка блондинка, Штефи нравятся блондинки.

– Да. – Штефан замялся. – Понимаешь, я встретил девушку…

Я вопросительно подняла одну бровь. Похвалите меня и назовите герцогиней Клевской.

– У нас ничего не получилось. Просто мы не подходили друг другу. Я сказал ей, что мы расстаемся. И ты представляешь, она начала меня преследовать!

– Да что ты говоришь!

– Это было ужасно. Потом мне стало страшно. Она живет недалеко от Алена, где я снимаю квартиру. Когда я сказал, что мы расстаемся, она стала звонить мне на работу, спрашивать. Я не знал, что сказать коллегам.

Штефи в будни работает в маленьком городе Алене в немецкой глуши, снимает там квартиру, а на выходные приезжает в дом родителей – тот самый на озере Ванзее.

– Потом я поехал в Берлин, праздновать день рождения. Ее не стал приглашать, она ничего не знала. Мы пошли в пивной бар на открытом воздухе, помнишь, около зоопарка? Сидели с друзьями, болтали. И вдруг мне приходит СМС: «Надеюсь, пиво тебе принесли холодное». Я оглянулся – она стояла у меня за спиной.

Я вздрогнула. История была просто в духе моей любимой писательницы, ее мистические триллеры-детективы я буквально проглатывала один за другим. Но психопаты в жизни – совсем не то же, что психопаты на страницах книг. Мне и в голову не могло прийти, что… Зазвонил мобильный. Папа интересовался, когда я приду домой. Я сказала, что попозже, потому что мы еще хотели прогуляться по Парку Горького.

Штефан допил кофе.

– Не знаю, как она меня вычисляла. Она без приглашения приехала на мой день рождения, и когда мои друзья попытались ее задержать, кинулась ко мне и расцарапала мне щеку и спину. – Я вгляделась в знакомое лицо. – Следов не осталось, но было ужасно больно. Она кричала. Потом еще несколько раз приходила ко мне домой. Принесла остатки моих вещей, несколько книг, свитер и бросила прямо на тротуар, перед входной дверью.

– Какой ужас!

– Да. Но и это еще не все. Однажды ночью я проснулся и понял, понимаешь, почувствовал, что кто-то стоит на улице. Услышал какие-то шорохи и увидел в оконном стекле синеватое мерцание, знаешь, как от мобильного телефона. Как будто… – Штефан отвел глаза и посмотрел в окно, на пыльную московскую улицу, – …кто-то стоит снаружи и пытается подсветить мобильником, чтобы разглядеть квартиру изнутри. Разумеется, мне тогда все показалось, но я очень плохо спал.

– Слушай, это паранойя.

– Конечно. Я и сам знаю. В общем, теперь думаю, что делать. Я потом узнал, что она пыталась покончить с собой пару лет назад. В общем… Думаю, что подавать в суд – только время терять. Год займет, не меньше. Ну, а пока мы открываем представительство здесь, в Москве. Я уверен, что все пойдет хорошо. Мне предложили долгосрочный контракт здесь, так что сможем часто видеться.

Я улыбнулась.

– Если возьмешь меня на работу, сможем видеться еще чаще.

Каждый платит за себя на европейский манер. Мы отправляемся на прогулку по Парку Горького. Доходим до станции метро, обнимаемся на прощание, я нежно сжимаю его руку. Завтра мы снова увидимся.

Я сажусь в метро и чувствую, как уголок губ начинает ползти вверх. Shadenfreude. О да, это немецкое слово я хорошо знаю. Неважно, какие карты подкидывает судьба, главное, как ты сумеешь их разыграть. Ум, сдержанность, находчивость – вот мои карты. Найти на Фейсбуке нужного человека, написать два-три сообщения в личной переписке. Но Ева оказалась настоящей находкой. Правда, я и не догадывалась про суицид. Но все к лучшему. Глупая Анна закончила жизнь на плахе, умная Анна – жила в тепле и в достатке. А король слаб, он еще может передумать. Все еще может сбыться. Главное – надо намекнуть Штефану, что все-таки судебное решение может понадобиться. Хорошо, чтобы Еву отправили куда-нибудь на лечение. Мне совсем не улыбается, сидя где-нибудь на скамеечке у пруда в Парке Горького, получить СМС «Я тебя вижу».

А звали героя Кухулин

Никто и никогда не утверждал, что история великого героя ирландских мифов Кухулина была именно такой. Но никто никогда этого и не отрицал.

Глава первая. Кухулин просыпается

День как день. Раннее мартовское солнце оттиснуло светлые пятна на стенах Эмайн Махи, зарябило на щитах, что поставлены были на стенах, наконец, ласково укусило Кухулина. Двадцати с небольшим лет молодой человек спал, прислонился к широкому камню с руническим письмом на шероховатой поверхности – и спал. А над озером кружились бесконечные пары птиц.

– Эй, пес Кулана, проснулся б ты, что ли!

От дружеского пинка великий герой быстренько вернулся из потустороннего мира и протер глаза семерней. Пальцев на руках, а говорили, что и на ногах, хотя он редко разувался, у Кухулина было семь. Розовые такие, короткие пальчики, правда, достаточно гибкие. Конал Победоносный стоял перед ним и щурился, а солнце недоуменно чесало в затылке: «Ну и зачем надо было будить?» Кухулин тоже явно не обрадовался.

– Дейрдре сбежала, – пояснил Конал. Плащ его развевался и существовал будто сам по себе, красной змеей сбегая с плеч, струился по земле и все норовил забраться в озеро и промочить горло, но улад не обращал на плащ внимания, и тот в конце концов обиделся и незаметно обмотался вокруг ног Конала.

– Дейрдре сбежала, – повторил Конал, явно рассчитывая на реакцию Кухулина, однако в глаза ему смотреть избегал.

А глаза у Кухулина разгорелись, все семь зрачков, подобных рубину, завращались в разные стороны.

– Недаром сегодня я поднялся с левой ноги, и Серый из Махи повернулся ко мне левым боком, когда я возжелал оседлать его.

Конал поморщился. Слишком роскошное и витиеватое плетение словес было ему не по нраву. Правда, к Кухулину он неплохо относился и надеялся, что блажь с юноши сойдет, когда тот обзаведется женой, потомством да парой бычков из питомника в Куалнге. Впрочем, что взять с парня, происхождение которого равнялось по темноте и непрозрачности Великому озеру. Поговаривали, что он де вообще плод кровосмешения Конхобара и сестры его, однако на Конхобара (короля уладов) он был похож мало. Мысли эти проплыли в голове Победоносного, словно лососи, слишком быстро, чтобы схватить их за хвост, что, разумеется, не укрылось от внимания солнца.

– Итак, сбежала прекрасная Дейрдре, столь же мудрая, сколь проклятая, ибо прежде чем изошла она из чрева матери своей, издала она крик. И рожденный крик – обозначен был быть предвестников великих бед.

– Вот, вот, – кивнул Конал, – с сыновьями Уснеха сбежала.

– С миловидным Найси, белоснежнокожим и черноволооким, и братьями его?

– Зачем переспрашивать, сам все знаешь, – проворчал молочный брат Кухулина.

Он шагнул вперед, а так как плащ плотно стреножил его, неминуемо упал и рассек губу о древний камень. Как Конал ругался! Помянул нехорошими словами и камень, и того, кто поставил камень, и предков его до пятнадцатого колена, а камень между тем был священным, и ругать его не стоило. Конал поплелся промыть ссадину к озеру. Плащ злорадно хихикал в складках.

Кухулин же пошел проведать дядюшку Конхобара. Тем временем в городе половина уладов дрыхла на медноногих ложах, ибо всю прошлую ночь праздновали победу над Конахтом (точнее – победу в очередной вылазке, сама война казалась нескончаемой и длилась не одно эпическое поколение), но улады приободрились, и чаша с железными краями не раз передавалась по кругу, а распалившийся Конхобар грозился поймать Медб и протащить ее за косы аж до дома из Красного Тиса. На самом деле победа была более чем случайной, и улады радовались зря, просто воины Медб так усердно отмечали угон откормленных годовалых бычков, кстати, из окрестностей Эмайн Махи, что у них разболелись животы. Сейчас Кухулин вступил в дом дядюшки и прошел по деревянному полу; темные доски легонько скрипели. Уныло сидел на своем ложе под пологом Конхобар и смотрел в одну точку. Вокруг на ложе храпели телохранители короля, так что Конхобару приходилось все время отодвигаться от них, и смотреть в одну точку ему удавалось плохо. Наконец он заметил Кухулина, и между ними произошел следующий разговор:

Кухулин (с сожалением, участием и едва заметной долей злорадства):

– Дейрдре?!

Конхобар:

– Да. Сегодня утром. С Найси. И эту девчонку я вырастил в своем доме (спихивает телохранителя с ложа), открыл ей свое сердце и принял туда молочнокожую.

Кухулин подумал: «Староват ты был для нее, впрочем, в нашу архаическую эпоху значения это не имеет».

Произошедшее с Дейрдре, собственно, Кухулина не интересовало. Дерйрдре он пару раз видел, но считал слишком бледной и тощей и, к тому же, истеричной. Позднее он еще раз услышал о ней, вернувшись от Скатах. О ней и о смерти сынов Уснеха, о предательстве и о том, что спрыгнула Дейрдре с колесницы и разбила голову о камень, не пожелав двух иметь мужей в этой жизни. Но Кухулин еще этого не знал, да и вообще все, что не было с ним лично связано, долго не обдумывал. Сейчас он хотел одного – посвататься к Эмер – и в мыслях иного не держал.

– О прекраснейший из воинов, кристалл битвы, величественный Конхобар, нуждаешься ли ты в моем присутствии, а ежели нет, то смею ли я отлучиться на встречу с нареченной моей Эмер?

Конхобар одобрительно кивнул:

– Доброй дороги. Мчись, и пусть комья глины разлетаются из под копыт коня, и люди говорят: «И птицы не в силах опередить его колесницу».

Только Кухулина и видели.

Конал Победосносный крикнул со двора:

– Посольство прибыло. Песик наш! Завтра на пир просят.

Глава вторая. Конал и кабан

Конал отставал от основного посольства (жена заставила разделать тушу, да еще выделать кожу) и очень боялся, что опоздает на пирушку. Также Конал не без оснований рассчитывал на хорошую драку; думая о ней, он страшно раздувал ноздри.

К замку Мак-Дато вели семь дорог, в медных котлах у обочины варилось мясо. Путники ходили с вилками, и если с первого раза удавалось кусочек мяса зацепить, могли его съесть за здоровье Мак-Дато. Правда, это удавалось не всегда – котлы-то были глубокие, а мясо лишь неплотно покрывало дно, умные люди вообще брали в дорогу вилы. Но Конал спешил мимо котлов – празднование продажи песика Айльбе в замке разгоралось не на шутку.

А дело началось с неделю назад. Жена Мак-Дато не могла уснуть. Мало того, что муж за ужином овсянку, собственноручно ею спаленную, съел и не заметил, ночью в постели на нее не глянул, так еще и ворочался, скрипел и всячески бредил.

– Что такое, – Макдатиха не выдержала. – Скажи, авось полегчает. Может, совет разумный предоставлю.

– Бабы, что ж вы все лезете. Кончился матриархат, ясно! Мне вот завтра войну объявят. Пса у меня хотят купить сразу и славный Конхобар, и Медб, королева Коннахта. Продам одному, другая меня в ячменную муку сотрет.

Пес вылез из-под кровати, прыгнул на чистые простыни и лег в ногах у супругов.

– Избаловала животную, уйди, кобель несчастный.

Айльбе повел ухом и принялся выкусывать чертополох у основания ляжки.

– Так-то пустяк, мой легкий челн, ожерелье на груди моей, скажи обоим, что им продашь, а там – сами разберутся.

– Умница ты, – расчувствовался муж. – Спасительница.

И тут он вспомнил про горелую овсянку.

И вот теперь посреди залы стоял стол, в центре блюдо с кашей, а сверху жареный кабан. Семь лет кабанчика кормили молоком шестидесяти коров, и от такой диеты бедняга разжирел жутко. Под столом валялся песик, а вокруг стояли и мрачно обозревали друг друга улады и жители Коннахта. Хозяин радостно носился вокруг с кружкой эля и всячески приветствовал недружелюбных ирландцев.

Кет, уроженец Коннахта, достал из-за пояса кинжал:

– Все, я пойду кабана делить.

Улады недовольно зароптали.

– Стой, будешь этого кабана через мой труп резать.

Кет обернулся.

– Кто сказал? Не тебе меня остановить, не тебе со мной сразиться. У тебя я угнал два стада овец. Кто сказал? Не тебе схватить меня за руку, ляжка твоя мною прострелена. Кто сказал? Не тебе мне на место указывать, жена твоя со мною любилась.

И долго еще Кет поносил уладов, которым, собственно, возразить нечего было, и намеревался уже вонзить в жирный бок нож, как в залу влетел Конал:

– Я ничего не пропустил?

Глава третья. Кухулин отправляется к Скатах. В этой главе упоминается недуг уладов

Пока Конал и Кет поносили друг дружку, так как Конал по старшинству начал кабанчика делить и молодцам из Коннахта положил лишь две ноги – и обе левые, те оскорбились и сошлись в рукопашной, так вот, в то время Кухулин целовался с Эмер. Они сидели в саду, под яблоней, а на яблоне сидел Форгал Хитрый, папочка Эмер, и наблюдал за влюбленными. В целом он был против свадьбы, иметь внука с семью зрачками ему не улыбалось. Да и дочке он уже хорошего жениха нашел. Шел дождь, как бывает в Ирландии почти постоянно, и Форгал промок и замерз. Молодые люди ели яблоки, Кухулин показывал девушке карточные фокусы, она чесала пышные, рыжие, доходившие до пяток локоны и собирала их с гребня на шиньон.

Форгал наконец устал, поэтому свесился с дерева вниз головой, зацепившись ногами за ветку.

– Мой папа, – представила Эмер.

– Женитесь, – разрешил Форгал, – но сперва сходи-ка ты… к Скатах, воительнице могучей, послужи ей, поучись, побудь в женском обществе, так сказать. Может, и на жизнь супружескую по-иному посмотришь потом. Кухулин кивнул и отправился к Скатах.

Время в мифах – чудная вещь. По спирали крутится, идет незаметно, позавтракал, глядишь – уже время ужинать, прошел сто миль за час – и устать не успел.

И вот не успели бы мы досчитать до семидесяти семи и погладить брюки, как Кухулин уже был у пропасти, за которой жила воительница.

Используя свой фирменный «прыжок лосося» – тройной кульбит с переворотом, он пронесся над ущельем и ударился лбом о ворота черного замка. Замок содрогнулся, и Уатах, дочь Скатах, пролила кофе на новое платье.

– Глянь, кто там, – приказала Скатах.

Уатах, вся из себя противная и некрасивая, выглянула наружу.

«Ой какой», – подумала она, глядя на прекрасного воина.

– Сегодня он разделит со мной ложе, – доложила Уатах матери.

Кухулина, как водится, никто не спросил. Так и повелось. Уатах досталась ему в нагрузку, зато Скатах обучила его всем приемам боя плюс коварному удару рогатиной, которая зажималась между пальцев ноги и металась под водой. Тут же Кухулин побратался с Фердиадом, и часто они возвращались в дом за полночь с веселой попойки.

И не знали они, и не ведали,

Что придется им вскоре мечи скрестить.

Однажды Кухулину пришла депеша: «Война. Медб. Ждем. Дядя». Кухулин не спеша доел вишни, попрощался со Скатах и пошел седлать верного коня, Серого из Махи.

Действительно снова началась война, а улады каждый раз при начале боевых действий мучились родовыми схватками, и схватки у них продолжались четыре дня и пять ночей. Такое вот неприятное на них наложили проклятье-заклятье. Следовательно, сражаться они никак не могли.

Вот и отправился умудренный Кухулин в родное королевство Улад.

Глава последняя. Бой с Фердиадом

Первым человеком, который встретил его у ворот, сгибаясь и постанывая, был Конал.

– Приветствую тебя, о Победоносный, да разродишься ты сыном великим, героем отечества.

– Типун тебе на твой кривой язык, – прошипел Конал. – Кстати, ты завтра дерешься с Фердиадом, ты знал?

Кухулин разразился громкими воплями.

– Это все Медб. И история про бычка из Куалнге. На тебя вся надежда, – и Конал уполз в дом. Кухулин, в отличие от других, проклятью был не подвержен, может, потому что был полубогом (как некоторые утверждали), а может, просто в момент проклятья где-то куролесил.

И вот теперь ему предстояло сражаться с лучшим другом, которого угораздило выступать стороне противника.

Кухулин и Фердиад встретились на рассвете.

– Ты подлый воин, хоть был мне названным братом.

У Скатах мы вместе с тобою служили,

Но позабыл ты дружбы законы.

Против меня ты, дерзкий, воюешь.

– Не лайся, пес Кулана. – Фердиад был грустен и трезв. – Сразимся по-быстрому – и по домам.

Сперва сшибались их колесницы, а Кухулин превратился в некое подобие циклопа (глаз выкатился на щеку) и пугал Фердиала. Тот же знал законы мифа, и о том, что ему предстоит умереть, догадывался, но не горевал. В эпосе как – умер, а о тебе песни сложили, твое имя прославили, слава вечная, считай, гарантирована.

Потом рубились на мечах. Потом дрались на шпагах. Потом стрелялись на пистолетах. Потом играли в теннис. Мячик ударил Фердиада в лоб, и тот тяжело осел на зеленое покрытие корта.

Кухулин жалобно завопил и обнял друга.

– Я умираю, – сказал Фердиад.

Раннее мартовское солнце камень священный разогрело. Кхулин проснулся. Конал стоял над ним и пускал зеркальцем в лицо солнечных зайчиков. Мальчик захныкал:

– Снилось мне, что я убил друга прекрасного, и у Скатах во тьме служил.

– Это был сон. – Победоносный потянулся. – Еще не нарезаны руны твоей судьбы, Кухулин, так что как еще повернется, неизвестно.

И они пошли обедать.

Только хорошее питание поможет дракону пережить зиму

Чисто с эстетической точки зрения жилетка была просто ужасна.

– Сам сшил, – гордо сказал Принц.

– Большое спасибо, – ответил Дракон, наступив на горло своему чувству прекрасного.

– Я тут это… подумал… может, ты на зиму ко двору переберешься? Тут в горах холодно, а скоро зима.

– Представляю, как обрадуется твой папа-король.

Дракон посмотрел на Принца. Принц отвел взгляд. Дракон решил, что надо примерить жилетку, раз уж так получилось. Тем более, скоро зима. Чешуя – это хорошо, но, когда холодно, лучше, когда шерсть.

– Ты что делать будешь?

Оба мрачно посмотрели на тропинку, по которой пришел Принц. Снежинки падали на землю и таяли. Скоро земля замерзнет, и Принц может поскользнуться и упасть.

– Может быть, впаду в спячку. Я раньше так и делал. Заползу в глубь пещеры, свернусь на золоте… и до весны. Ты в марте приходи.

Принц потер щеку. Наверное, по дороге на нее упали снежинки, и сейчас они таяли.

Принц порылся в рюкзаке.

– Я тут это… тебе пирог с мясом принес. Он почти целый.

Пирог был вкусный.

– Тебе надо хорошо питаться, – сказал Принц. – Только хорошее питание поможет пережить зиму.

«И любовь», – подумал Дракон.

Кукольный домик

Я еду в метро. Столько людей, самых разных, высоких и тех, кто не дотягивается до верхних поручней, слегка нетрезвых и откровенно пьяных, злых и тех, у кого до посадки в поезд было хорошее настроение. Людей, стиснутых вместе в ненависти, пока кольцевая не разлучит их. Каждый из них в теории может мне пригодиться. Остается выбрать.

Например, вот тот парень в двубортном сером пальто с красивыми рыжими волосами и усиками? У него нежная розовая кожа и голубые глаза. Или старушка в синей рабочей жилетке, с надписью «Мосгорчто-то». У бабушки внезапно звонит телефон, и на рингтоне стоит ужасная песня, просто блатняк. На словах «Да пошли все…» она берет трубку. Интересная личность. Похожа на сову, была бы заурядна, если бы не эта жилетка и этот безумный орущий голос на телефоне. Нет, сегодня мне нужен кто-нибудь яркий и привлекательный. Вот эти две блондинки, у одной прямые волосы, у другой – слегка вьются. Я пробираюсь через толпу, чтобы встать поближе, ничего не упустить: эта молния на красной куртке из кожзаменителя, этот коричневатый шарф, красные длинные серьги в ушах. У одной – помада подобрана в тон одежде. На другой коричневое пончо. Они могли бы быть сестрами, но они явно подруги. Крутят свои модные телефоны в руках, одновременно поддерживая разговор друг с другом и общаясь с миллионами невидимых мне людей. Они именно то, что нужно.

Украдкой достаю телефон и тихонько делаю снимок. Девушки переговариваются. Теперь я еще знаю их имена. Отлично-отлично. Такие простые милые повседневные имена. Симпатичные лица. Они не замечают меня. В толпе это трудно сделать, меня многие не замечают, даже когда в комнате, кроме меня, никого нет.

Прихожу домой и первым делом включаю компьютер. Быстро открываю нужный файл. Ничего бы не забыть. Детали, самое главное – это детали. Первоначальный вариант книги надо переслать уже завтра, осталась буквально ночь, но ее мне хватит. Стоит найти подходящую натуру, как все встает на свои места. Вспоминаю историю одного из прерафаэлитов Джона Эверетта Милле и его «Офелии». Вода в ванной, стоящей на ножках в виде львиных лап, остывала. Остывало, холодело и тело его натурщицы Элизабет Сиддал. Постепенно оттенок ее кожи приобрел мертвенную бледность, так красящую картину. И вот она – уже мертвая Офелия. Она уже никогда и никого не сможет помянуть в своих молитвах. Элизабет простудилась и через какое-то время умерла. Но картина осталась, она прекрасна. Она одухотворена. А смерть, в конце концов, такая небольшая плата за Вечность.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4

Другие книги автора

Рассказы и сказки о странном и страшном – 2

Анастасия Компанцева