Потомок

На катере что-то произошло, и произошло очень быстро, но что именно? Зажигание не выключено, значит, катер уже без живых людей выбросило на берег, поэтому он и оказался за скалой. Перед глазами разворачивается картина: катер на полном ходу идет с северо-востока на юго-запад. Нос под острым углом врезается в гальку пляжа и легко скользит по ней метров на пятнадцать за скалу. С шумом разлетающейся гальки из воды появляется гребной винт, крутящийся на больших оборотах. Он и забрасывает корму далеко на берег, катя ее как колесо. Катер выравнивается строго параллельно берегу и благодаря оставшейся инерции движения весь помещается за скалу. Скала с широким козырьком почти полностью скрывает кораблик и сверху, и с моря от посторонних глаз.

Да, наверное, именно так и было, вопрос только в том, что кто-то мог остаться в живых и, возможно, лежит неподалеку, нуждаясь в помощи. Быстро спускаюсь на берег и начинаю обследовать все вокруг, но тщетно: вокруг судна никого нет. Возвращаюсь на корабль, вытаскиваю все содержимое из карманов погибшего офицера, включая документы на имя Мартина Мигеля, и складываю на стол в рубке. Внимание мое привлекает судовой журнал, но в нем все записи на английском, я не так хорошо владею им, чтобы с ходу прочитать, но со временем обязательно разберусь, хоть и понимаю, что не будет особой пользы. Датированных октябрем записей в журнале нет, а в сентябре, судя по одной-двум строчкам напротив десятка дат, ничего выдающегося не произошло, простое патрулирование побережья, без происшествий. Еще раз обхожу весь катер, заглядывая во все уголки, шкафчики и каюты. У меня теперь под рукой большой арсенал различного оружия начиная от пистолетов и кончая двумя ручными пулеметами, несколько гранат, много военной одежды, огромный холодильник с продуктами, газовая плита, много всякого инструмента. Зачем, Господи, ты все это мне дал? Отбрасываю все мысли, остановившись на одной аксиоме: «Неисповедимы пути Господни, придет время, и все откроется».

Проведя первичный осмотр судна, я подвел итог: катером управляли четверо военнослужащих, один из них, старший офицер, лежит сейчас в рубке. Единственный смартфон, который я смог найти, оказался с полностью севшим аккумулятором. Рация неизвестно как работает, я пытался включить, но результата так и не достиг.

Ранений, крови, следов побоища ни на корабле, ни на теле мертвого моряка нет. С другой стороны, множество патронов расстреляно и гильзы валяются на палубе. По всей видимости, мне даже не стоит сейчас напрягаться, либо все откроется и разъяснится со временем, либо навсегда останется тайной.

Я зашел в каюту погибшего офицера, ничего примечательного, даже фотографий никаких нет, ведь на таком катере сутками в походы не ходят. Утром ушел в море, вечером вернулся. А вот отопление и от двигателя, с охлаждающей жидкостью по трубам, и от газовой печки, когда мотор не работает, предусмотрено. И это меня искренне радует. Ночевать буду здесь. Принес сброшенный до прыжка со скалы рюкзак, все оружие тоже стащил в каюту. Сейчас похороню, как полагается, офицера, а там займусь дальнейшим обследованием. Нашел в одном из шкафов белоснежную простыню, подтащил тело к середине рубки и завернул в нее. Снимать ничего не стал, пусть лежит как смерть застала. Обвязал его капроновой бечевкой, взвалил на плечо и понес к обрыву. Все как с погибшим охотником: засыпал галькой, завалил камнями, сверху закидал снегом, воткнул палку, прихваченную с катера. Надгробие напишу завтра.

Перед спуском в каюту зашел в рубку и отключил верхний щиток, повернув и вытащив ключ зажигания. Собрался уходить, как вдруг мое внимание привлек провод, уходящий от гнезда зарядки вверх к краю ветрового стекла. Регистратор, почти такой же, как в автомобиле. Вот и разгадка всего произошедшего. Просмотрю, во всем разберусь, а в чем не разберусь, то логически домыслю. Приборчик отстегнулся легко, я перевел его из записи в просмотр. Слава Богу, работает и полностью заряжен.

Проходя кают-компанию, взял с собой краюху хлеба и питьевой йогурт. Очень хотелось еще взять и виски, но решил с этим повременить, пока не пойму, что к чему.

7. Трагедия на море

Подключив регистратор к компьютеру проводом, который нашел в столе, и выбрав в меню последнюю запись, нажимаю на «PLAY».

Девятое октября, почти три часа дня. Вижу нос катера, стоящего у причала, сквозь шум работающего мотора с трудом пробивается чья-то речь. Что-то похожее на короткие команды. Впереди небольшой поселок, зажатый чередой гор справа и слева. Ничего необычного. Смущают темные пятна на набережной. Тюлени, что ли, спать на мостовую выбрались? С ближайшей к пирсу улицы выбегают двое людей, женщина в спортивном костюме без теплой одежды несется, что-то крича на ходу. Разобрать невозможно: далеко и шум двигателя мешает. Чуть позади мужчина ловко и красиво бежит за ней. Чувствуется, что легко мог бы обогнать, но нет, бежит позади, прикрывая тыл подруги. Раздается громкоговоритель с катера, в переводе на русский:

– Тома, быстрей, быстрей, они уже рядом!

– Майкл, прибавь ходу!

На улице, с которой они выбежали на набережную, заметно движение, но что именно там происходит, непонятно. Что-то темное в небе пока лишь тенью начинает вплывать в кадр.

Внезапно Майкл на полном ходу летит на землю как подкошенный, и женщина вслед за ним. Выстрелов совершенно нет. Оба тела, перевернувшись пару раз, застывают на месте. Крови и ран не видно. Не добежали метров пятьдесят. Тревожно все, я очень переживал за них.

Нос катера резко начинает двигаться назад по отношению к пирсу, крутой разворот с креном влево, даже мне в регистраторе чувствуется, что это фол на самом краю от переворота. На секунду застыв, катер начинает двигаться вперед все быстрее и быстрее, набегающие волны, брызги, рев мотора на максимальных оборотах. Виден мыс берега слева, катер несется, огибая его. Яхта с тремя людьми на борту проносится слева и исчезает позади. Впереди только море, остров справа и берег слева. Судно быстро миновало пролив, и остров исчез с экрана, дальше видны только берег и вода. Полчаса примерно на экране ничего не меняется, кроме бегущей ленты берега. Даже становится скучновато. Я начинаю предполагать, что же такое могло произойти с бегущими людьми, почему они не добежали, почему катер так резко сорвался, даже не пытаясь помочь упавшим, куда он сейчас так несется. Мои раздумья прерывает резкий крик, заглушающий все другие звуки. Кто-то из моряков указывает направление и дает дистанцию:

– Восток-юго-восток, чуть больше мили, – моего английского пока хватает.

Через несколько мгновений раздается первая пулеметная очередь, затем еще и еще. Стреляет мастер. За раз не более четырех пуль, но, если за ними охотится воздушное судно, стрелять надо очередями гораздо длиннее.

Много разных слов, которые матросы кричат друг другу, я уже ничего не понимаю, просто отчаянно переживаю за экипаж, вцепившись намертво в край стола. Первый голос опять повышается до самого громкого звука, и я отчетливо понимаю, что слева от берега на расстоянии полумили на них движется другой агрессор. Пулемет тем временем резко затихает. Внезапно в кадре появляется моряк, бегущий по правой палубе, а за ним еще один с двумя ящиками патронов. Они добегают до пулемета, первый открывает затвор, второй ловко вставляет ленту и захлопывает его, стрелок уже взвел… Чувствуется хорошая армейская выучка.

– Ну дай им, дай им по полной! – не сдерживаясь, ору я, будучи фактически втянутым в бой.

Раздается всего один выстрел, всего один, и оба моряка валятся по разные стороны от пулемета. Никаких ран, брызг крови, тела даже не отбросило от попадания в них пуль, а должно было отшвырнуть далеко. На воздушных судах пулеметы большого калибра, попади из такого в человека, его бы отбросило на метр как минимум. А тут просто упали как подкошенные. Непонятно мне все это, отчего я начинаю сильно нервничать. На долю секунды в верхней части экрана успеваю заметить что-то напоминающее брюхо самолета, окутанное голубоватым свечением с двумя необычайно яркими кругами такого же голубого цвета. Сопла двигателей, может, но почему снизу? В следующий миг все исчезает. Мельком просматриваю предыдущие записи: та же бухта, тот же городок, зажатый с обеих сторон горами, тот же нос катера, пирс со множеством людей, море. Все это датировано сентябрем, но ответов или хоть каких-либо подсказок о произошедшем в последней съемке нет. Обычные будни морских пограничников акватории: несколько раз приближаются к различным судам, рыболовецким шхунам, переговариваются с ними по громкой связи или по рации, ничего объясняющего или проливающего свет на увиденные мной события, наполненные напряжением и трагизмом, нет.

Закончив смотреть, я пытаюсь осмыслить увиденное: что же это? Мелкий региональный конфликт, мафиозные разборки, наркомафия? Пулеметы, убийства людей, а главное, самолеты или вертолеты… Пожалуй, крутовато это для всего перечисленного. В сознании рождается лишь один приемлемый ответ: это небольшой эпизод боевых действий.

Но кто мог рискнуть схлестнуться со Штатами в военном противостоянии? Неужели моя Родина? Вряд ли. Возможностей победить нет никаких, впрочем, вспомнив кадры с пронесшимся над катером воздушным судном в голубом сиянии и со странным свечением двигателей, увязав это со словами президента о наличии в России новейшего, не имеющего аналогов в мире оружия, допускаю, что это могло случиться. Тяжело, конечно, поверить, что российская промышленность смогла создать что-то поистине передовое, но факт: двигатели на воздушном судне – это что-то совершенно новое в авиастроении. С этими тяжелыми мыслями я разлегся на постели и, попросив Бога, чтобы все это оказалось неправдой, заснул тревожным сном.

8. Катер

Утро выдалось не такое солнечное, как вчера, но такое же теплое. Я встал, прошел в корабельный туалет, малюсенький и неудобный, умылся. Вода не замерзла в трубах, а за прошедшую ночь я еще прогрел все внутреннее помещение, оставив двери в каютах открытыми. Впрочем, и так печка давала тепло в три стороны: в обе каюты и в кубрик кают-компании. Из моторного отсека не тянуло холодом, там тоже сохранилась плюсовая температура. Странный запах захлестнул меня, когда я проходил у приоткрытого иллюминатора. Что же так пахнет? Ну да, конечно, это знакомый с детства запах грозы, запах наполненного озоном воздуха, кислорода, выделившегося за счет разрядов молний. Мне стало очень легко, мышцы налились силой, взгляд стал острее… Утро пришло ко мне с зарядом бодрости и энергии. Странно, ведь грозы ночью не было, да и сейчас она даже не намечается. Кучерявые облака медленно плывут по небу, но не сгущаются, а солнце весело проблескивает в широких просветах между ними. Поднявшись на палубу, я подошел к поручням на корме. Отсюда уже виден узкий край морского прибоя с прилегающими к нему скалами. Направление ветра поменялось, и теперь он вместе с гонимыми им волнами летел ко мне почти точно с востока, может, немного с юго-востока. На палубе было свежо и ветрено. Я повернулся для спуска в каюты, и в этот момент меня вновь обдало запахом грозы, затем снова запахом моря и вновь порывом с крепким, хорошо отличимым от прочего ароматом озона. Мне это не кажется странным, ведь ветер сейчас почти параллелен берегу. Видно, на востоке есть место, где гораздо теплее, там прошла гроза, и ее запахи принесло сюда. Спустившись вниз, я первым делом отправился в моторный отсек. Надо обследовать двигатель и прочее оборудование. Как и полагается у военных, в помещении все убрано и разложено по ранжиру: масла и прочие банки аккуратно выстроились в сеточном коробе слева от входа, многие даже не вскрыты. Оно и понятно, ведь катер почти новый. Инструмент сложен в два больших ящика на колесиках, задвинут под верстак с тисками и небольшим сверлильным станком, крепкие резиновые ремни стянули их в одно целое, устойчивое при любой качке сооружение. Мотор с синим блоком и серебристой головкой надраен до блеска, щиток приборов глядит на мир десятком указательных приборов, ощетинившись множеством однотипных тумблеров, один из которых, самый верхний, по-царски расположился рядом с красной кнопкой – индикатором включения стартера, как самый главный над всеми. По количеству форсунок я определил: двенадцатицилиндровый рядный двигатель на десять кубов, может, чуть больше, количество электроники огромное, наверно, с частично отключаемыми цилиндрами и прочими наворотами. Судя по всему, все вполне исправно, но, чтобы завести, необходимо отключить трансмиссию, – связь с заклинившим в гальке винтом.

Как это устройство выглядит на малых катерах, я знал. Простой рычаг, обычно расположенный у борта лодки рядом со штурвалом. А как здесь, я понятия не имел! Разгадка оказалась в щитке рядом с надписью на английском языке «трансмиссия». Он светился желтым неброским индикатором рядом с рычагом, похожим на рубильник.

– Вот то, что ищу, – произнес я вслух и опустил рубильник. Зашипев, как змея, сработало реле в распределительном ящике неподалеку. Толстая муфта позади двигателя напряглась, в ней что-то пару раз щелкнуло, повернулось, и, как мне показалось, двигатель слегла осел, освободившись от нагрузки.

– Электропривод, выходит, тоже цел, – отметил я вслух. Стоящий впереди движка радиатор, весь в железных вентиляционных рукавах, с навешенным рядом расширительным баком, наполненным красным антифризом, уверил меня, что охлаждение ведется не забортной морской водой, а значит, можно запускать.

Я поднял «старший» тумблер вверх, но ничего не произошло, даже ни одной лампочки не загорелось. Продумано отлично: пока капитан сам не включит своим ключом зажигание в рубке, матрос завести двигатель не сможет. Я поднялся наверх, вставил ключ, все огоньки и приборы на панели ожили. Прихватив документы погибшего, опять спускаюсь в моторный отсек, смело подхожу к двигателю и, как заправский моторист, нажимаю на кнопку стартера. Слегка накренившись от вращения, двигатель мгновенно, как и полагается дизелю, завелся, наполнив помещение ровным рокотом. Пускай поработает с полчаса, протопит помещение получше, а главное, добавит мне спокойствия и уверенности, гулом своей работы напоминая человеческий мир, звуки которого уже подзабылись. Баки, как я заметил на приборах, полностью заполнены. Наверху сразу запустился электромотор вытяжки и повернулись шторки жалюзи, открывая путь воздуху. По застывшим следам крови и черным полоскам, оставленным подошвами моих унт, я сразу опознал место моего укрытия от медведя. На секунду все напряжение того момента вернулось, но не захватило. После увиденного в регистраторе все произошедшее со мной ранее кажется абсолютной мелочью.

Предстояло еще несколько неотложных дел, первое из которых – сделать надпись на надгробии и установить его на могиле капитана. Из скрученного куска оцинкованной жести я вырезал небольшой прямоугольник, кисточкой и краской, копируя с документов по одной букве, вывел имя «Мигель Мартин» и годы жизни погибшего. Из досок сделал крест, скрепив его шурупами, и установил на могиле, произнеся молитву «За упокой» в своей интерпретации, как мог. После этой грустной процедуры я пошел к катеру, размышляя о том, что уже второй встреченный мною после катастрофы человек оказался мертвым. А что, если предположение о возникшем конфликте между РФ и США верное? Страшно представить, какой может быть реакция американцев на меня. Поверят ли они моей правде или сразу пустят в расход, как шпиона? Ветерок в очередной раз обдал меня порывом, наполненным запахом озона. Целый день, что ли, у них здесь такое? У себя в России, я помню, грозы весьма редко порождают ощутимый озон в воздухе, а здесь, видно, по-другому все.

Почти спустившись в кубрик, внезапно почувствовал совершенно неведомое мне до этого ощущение напряженности. Это чувство так давно не посещало меня, что я не мог разобраться, что именно происходит, а главное, не знал, как реагировать. Может, все-таки кто-то остался жив и ему нужна помощь? Надо возобновить поиски и еще раз обежать все пляжи побережья. Прислушавшись к себе, постарался понять возникшее чувство, почему-то казалось, что кто-то зовет на помощь. Не опуская рук, прочесывая все более далекие места на побережье, я и не заметил, как ветер поменялся, принеся с собой непогоду с северо-запада. Волны выросли вдвое, небо покрылось плотными облаками, пошел мелкий колючий снег. Необходимо было вернуться. Если разыграется шторм, неизвестно, как поведет себя катер, не смоет ли его обратно в пучину. Надо приготовиться к эвакуации, ведь гребной винт на судне совершенно неисправен, и оставаться с ним в море во время шторма подобно смерти.

Ускорив шаг, я вернулся и поднялся на палубу, тело убитого медведя развалилось рядом на гальке, неестественно согнувшись от падения. А ведь его останки, хоть и замерзшие, могут привлечь других хищников. Надо бы как-то от них избавиться. Сдвинуть его с места мне одному не по силам, но решение есть. Я, кажется, видел на катере бензопилу. Разрежу и выброшу тушу по частям в море, а пока надо не забывать всегда брать с собой автомат. Карабин, конечно, полегче, но патронов к нему нет. Нацепленный мной еще ночью с офицерской кобурой пистолет «Глок» для зверя не более чем слону дробина.

Рассуждая так, я вошел в рубку, которую, кстати, меньше всего обследовал. Ну, вот и займусь этим сейчас. Облазив все ящики, ничего интересного не нашел. Множество печатных журналов с инструкциями к различным устройствам, но все бесполезные, на английском языке, немного инструментов, два мощных бинокля, цифровой прибор ночного видения без аккумулятора, открытая пачка бумаги, пара новых пустых журналов, ручки, карандаши, вот, пожалуй, и все, что удалось обнаружить. Рация у верхней кромки окна впередсмотрящего исправно включается. Отчетливо слышу треск и сопутствующие звуки эфира, но передать свои призывы о помощи, включить в нужной последовательности двенадцать тумблеров, имеющихся на ней, у меня не получается. Не выходит у меня и выловить чужие переговоры или хоть какую-нибудь радиостанцию. Несмотря на то что я сообразил, как меняются три диапазона волн на ней, услышать что-либо, а тем более передать я оказался не в состоянии. Полная тишина эфира в ответ на все мои потуги. После тщетных усилий занялся разглядыванием местных окрестностей в бинокль. Сгущающиеся сумерки не лучшее время для этого, но я увлекся. Из рубки видно лишь край берега со скалами, перекрывающими почти весь обзор, и синеву океана на всю мощь приближения бинокля. Чтобы посмотреть в северную и восточную стороны от берега, я спустился на землю и обошел скалу со стороны носа корабля: передо мной открылась акватория с двумя небольшими островами, левый из которых виднелся в каких-то неестественных очертаниях, поскольку был дальше. Остров справа от меня был скалист и явно необитаем.

На самом краю пространства на севере едва видимы очертания арктических льдов. На востоке различим еще один остров, в сумерках почти сливающийся с океаном в одно целое, на своей дальней оконечности.

Возвращаясь на катер, я нос к носу столкнулся с песцом, пытающимся оторвать кусок замерзшего мозга медведя, но дело у него не спорилось. Шкура оттянулась уже более чем, но кусок вкусного мозга так и не отрывается. Он рычит, злится, упирается всеми лапами и совсем не видит меня, вышедшего прямо к нему вдоль борта. Наконец увидел, от испуга взвизгнул и прыгнул не в сторону от меня, а вертикально вверх, ударился о нависающий борт, вновь издал громкий звук и только потом сообразил, что надо валить. Метров через десять стремительного бега голод останавливает его, и он решает дождаться удачи, разворачивается, уставившись на меня.

– Смешной какой, ну, получи награду за поднятие моего настроения, – нагибаюсь, чтобы поднять его толику добычи, и, оторвав кусок черепа с замерзшим мозгом, кидаю ему. В руках остался длинный кусок медвежьей шкуры. Кстати, он мне и нужен, все мои трофеи естественные, настоящие, и ни на какой капроновой веревке они висеть не будут! Этим я и прозанимался почти весь оставшийся вечер. Замочил в морской воде, смешанной с виски, кусок шкуры для дубления, спустился в мастерскую и, выбрав нужные сверла, аккуратно просверлил четыре когтя и клыка своих врагов. Подождал еще часок, потратив время на сытный ужин с хлебом и полюбившейся волчатиной, вытащил из раствора шкуру, очистил ее бритвой в туалете с обеих сторон. Когда она подсохла, ровненько обрезал, превратив в кожаную тесемку, и симметрично нанизал на нее все свои трофеи. Ожерелье готово.

С чувством выполненного долга уснул, поблагодарив Бога за помощь и за новые ощущения, хорошо запомненные мной. Засыпая, я уже знал, что скоро встречу людей, но они не спасут меня. Их души полны отчаяния и боли, они сами нуждаются в помощи.

II. Экспансия

9. Встреча

Далеко за полночь меня подняло неведомое раньше понимание, что надо идти на берег. Там люди, им нужна моя помощь. Прихватив автомат, я налегке пошел по отчетливо понятному мне маршруту. Луна не проглядывала сквозь облака, было темно и совсем не холодно, ветер опять гнал на меня потоки воздуха с востока, насыщенные все тем же запахом послегрозового озона.

Миновав пару скал, я оказался почти напротив распадка, по которому спускался недавно к морю. Что-то остановило меня.

«Люди приплывут именно сюда», – как данность возникло понимание в моей голове. Они не знают, что их ждет, они измотаны, голодны, им хочется пить, но главное, у них в душах отчаянье и страх. Это все появилось в моем сознании и запечатлелось, как хорошо усвоенный урок в школе, хотя мне его никто не преподавал. Моря не видно, только слышно. Берег, судя по шелесту гальки, метрах в десяти от меня. Больше никаких звуков, но я слышу слова людей. Они все взаимосвязаны, разговаривают три человека, не могу понять слов, но вот все стало на свои места – это разговор на английском языке. Разговаривают две женщины и мужчина. Внезапно смысл их беседы становится мне абсолютно ясен. Странно, я, что, обрел знания иностранного языка? События не позволяют мне разобраться с происходящим внутри меня.

Одна из женщин говорит, что надо убрать парус, берег уже должен быть близко, можно наскочить на скалу и разбиться, другая возражает:

– Не убирай, Сэм, лучше разобьемся, чем окажемся как на ладони перед убийцами, когда рассветет. Бери не хочу. Ты этого хочешь, Мария?

Та, кого назвали Марией:

– Мы же разобьемся, хоть скорость давай погасим, тут везде скалы. Держи лопату, просто держи поперечно движению, она сама затормозит ход.

– Так?

– Правильно, Николь, ты молодец.

– Сэм, возьми руль правее, мне кажется, я слышу звук прибоя прямо по курсу, чтобы хоть чуть-чуть вскользь удалось причалить, – обратилась Мария к третьему попутчику.

Я прислушался, оторвавшись от их разговора, но никаких звуков, кроме шума прибоя, не услышал. Потянулся пощупать свой лоб: часом не заболел ли, не брежу… И в этот момент справа из-за скалы выскочила белая яхта на полном ходу, с наполненным ветром парусом пересекла оставшееся расстояние и с грохотом врезалась в скалу у самой береговой кромки. Скрежет, крики, хруст ломающейся древесины, мачта валится вперед, бьется о скалу и ломается на несколько частей, парус накрывает весь нос небольшой яхты, под ним кто-то орет и бьется, пытаясь освободиться.

Подскакиваю к борту, вижу ужас в глазах молодой девушки, пытающейся перелезть через поручни. Понимаю, что для нее я «бес из табакерки». Кричу им всем, перекрывая все шумы:

– Не бойтесь, я здесь тоже после крушения, успокойтесь, вы на берегу!

Девушка замирает в стопоре, но пересиливает испуг и кричит:

– Что орешь как потерпевший, так и заикой можно стать, – на чистом русском и совершенно по-русски орет она на меня в ответ, выставив в мою сторону указательный палец, как дуло пистолета, затем оглядывается на вылезшую из-под паруса подругу. Та, внимательно вглядываясь в меня, говорит что-то ей на английском, но мне ясно каждое слово:

– Представь, он мой соотечественник.

– Да уж, встретились два одиночества. Узнай сразу: он женат?

Наконец первая, что посветлей, перелезает через борт. Я подскакиваю и подхватываю, чтоб помочь спуститься. Вторая сверху кричит подруге, чтоб не позволяла:

– Дай ему по рукам, не успели приплыть, а он уже руки распускает.

Мы все дружно хохочем, причем так долго, что мне становится ясно: таким образом они освобождаются от стресса.

– Ты русский? Откуда ты здесь, откуда? – подойдя в плотную, сыплет блондинка вопросами и от нетерпения в ожидании ответа стучит меня кулачками в грудь.

– Объясню, все потом объясню, сейчас давай спасать всех.

– А никого больше нет. Я, Николь и, вот, Сэм, – указывает она на спрыгнувшего с яхты худого высокого белобрысого парня, потом переходит на английский, разъясняя все спутникам; и они начинают здороваться, тряся мне руку и называя свои имена.

– Матвей, из Москвы, из России, – представляюсь я, пожимая протянутые руки в ответ.