Проблемы безумно богатых азиатов

– О-о-о-о! Как же хорошо дома! – взвизгнула Китти, сбрасывая красные сандалии «Акваззура» с бахромой и кисточками на входе в зал, который превратился в строительную площадку с лесами у стен, пластиковым покрытием на всей мебели и обнаженной проводкой, свисающей с потолка.

Стремясь стереть любые напоминания о Колетт с ее вкусами, Китти провела прошедший год, «сотрудничая» с Тьерри Катру – знаменитым дизайнером интерьеров, который работал только с миллиардерами, – чтобы перепроектировать каждый квадратный дюйм поместья.

– А где мой муж? – спросила Китти у Лорана, управляющего имением.

Она переманила его у какого-то технического магната в Коне, чтобы заменить Уолсли, британского дворецкого Колетт, некогда работавшего в Кенсингтонском дворце у принцессы, супруги Майкла Кентского.

– У мистера Бина ежедневный сеанс массажа, мадам.

Китти направилась в спа-павильон и спустилась по ступенькам к подземному бассейну, окруженному резными мраморными колоннами. Она шла по лакированному киноварно-красному переходу, ведущему в процедурные кабинеты, улыбаясь при мысли о том, что скоро всего этого не будет. Вдохновленный турецкими хаммамами спа-салон Колетт превратится в футуристический египетский фантазийный курорт в духе фильма «Звездные врата». Это была ее собственная идея!

Китти вошла в процедурный кабинет, освещенный ароматическими свечами, и увидела Джека, лежащего на массажной кушетке лицом вниз. Аромат ладана пронизывал воздух, тихонько пела Селин Дион.

Одна из массажисток[59] работала с активными точками на ступнях Джека, в то время как другая, пошатываясь, ходила по его позвоночнику, как по канату, держась за прикрепленную к потолку решетчатую конструкцию, чтобы точным образом распределить вес тела на ноющих мышцах пациента.

– Ага, вот тут! Эта точка! – Джек застонал через отверстие в массажной кушетке, пока женщина, стоящая на спине, жала пяткой левой ноги в мышцу под лопатками.

– Похоже, кто-то хорошо проводит время! – хмыкнула Китти.

– Ага… Да-а-а. Вы дома!

– Я-то думала, ты нас будешь ждать.

– Когда я узнал, что рейс задержали, то решил, что… ох… успею на массаж!

– Эти глупые французские чинуши задержали наш вылет на два часа из-за какой-то идиотской угрозы взрыва. Они даже не позволили мне пройти в салон, поэтому пришлось торчать в этом мерзком терминале с простыми пассажирами. – Китти надулась, растянувшись на шикарном шезлонге рядом с Джеком.

– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через такое, малышка. Ты хорошо провела время в Париже?

– О да! Знаешь, какую замечательную новость я там услышала?!

– Ай! Полегче! Какую новость?

– Ты будешь рад узнать, что твоя драгоценная дочурка наконец выходит замуж! – Голос Китти сочился сарказмом.

Джек в ответ промычал:

– Мм… правда?

– Ага. За какого-то англичанина. Но ты же наверняка в курсе?

– С чего вдруг? Колетт не общается со мной почти два года – с тех пор как мы поженились.

– Однако ты, кажется, не очень-то удивлен.

– А чего тут удивляться? Должна же она была рано или поздно выйти замуж!

– Но не за англичанина же!

– Ну, Карлтон Бао объявил ей бойкот. Ричи Ян бросил ее. Думаю, выбор женихов в Китае довольно невелик. А кто этот парень?

– Никто и звать никак. Какой-то адвокат на благотворительных началах, который пытается спасти планету. Полагаю, твоей бывшей жене придется поддерживать их обоих всю жизнь. Знаешь, что еще я слышала? Свадебное платье Колетт стоит два миллиона долларов.

– Абсурд. Оно что, из золота?!

– На самом деле в него вшиты золотые пластинки, инкрустированные драгоценными камнями. Это просто возмутительно, – проворчала Китти, понюхала стеклянный флакон с маслом для тела, стоявший на столике, и намазала им руки.

– Думаю, она может как угодно распоряжаться своими средствами.

– Но я считала, что ты перестал давать ей деньги.

Джек помолчал немного, а потом простонал:

– А-а-а-а-а… почему так больно?!

Массажистка надавила на точку на ноге и помассировала ее большим и указательным пальцем, после чего строго сказала:

– Сэр, это все желчный пузырь – он воспален. Я думаю, вы вчера вечером переусердствовали с коньяком и жирной пищей. Снова ели жареные устрицы и лапшу с морским ушком, хотя я строго-настрого запретила?!

– Ой! Хватит! – заверещал Джек.

– Джек, а ну-ка отвечай, что ты имел в виду, когда говорил про «ее средства»? – надавила на мужа Китти, не обращая внимания на то, как ему больно.

Джек облегченно вздохнул, когда массажистка наконец отпустила его ногу.

– Колетт получает доход от трастового фонда. Это было одним из пунктов в моем соглашении о разводе с Лай Ди.

– А почему я об этом впервые слышу?!

– Я не хотел утомлять тебя деталями своего развода.

– Я думала, ты ограничился двумя миллиардами для Лай Ди.

– Так и есть, но, чтобы она тихо-мирно ушла и не поднимала шума, пришлось основать трастовый фонд для Колетт.

– Да? И во сколько же оценивается этот трастовый фонд?

Джек в ответ промямлил что-то неразборчивое.

– Ну-ка громче, милый, я тебя не слышу… это ты в долларах называешь?

– Около пяти миллиардов…

– ТЫ ДАЛ ДОЧЕРИ ПЯТЬ МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ?!!! – Китти резко вскинулась и села на шезлонге.

– Я не давал ей пять миллиардов. Она получает доход от трастового фонда в пять миллиардов. В любом случае все это связано с акциями моих компаний, поэтому доход колеблется ежегодно в зависимости от дивидендов. И он будет пожизненным.

– А после ее смерти что произойдет?

– Доход перейдет к ее детям.

Внезапно перед мысленным взором Китти возникла Колетт и ее будущие дети-полукровки. Она представила Колетт в светлом летнем платье, бегущую босиком по полю близ английской деревеньки в компании смеющихся ребятишек с пшеничными волосами. Китти тихо закипала, пока цифры щелкали в голове. Даже если доходность трастового фонда составляла ничтожный один процент от пяти миллиардов, это означало, что Колетт – которую, как Китти всегда предполагала, поддерживала на плаву ее несчастная мать с жалкими двумя миллиардами – получит по меньшей мере пятьдесят миллионов долларов чистого годового дохода! И ее неестественно фотогеничные дети, которые даже не будут знать своего китайского деда, также останутся в выигрыше.

– А нам что останется? – спросила Китти суровым тоном.

– В смысле?

– Ну, ты отложил такую кучу денег для своей дорогой дочурки, которая, между прочим, с тобой не собирается общаться, и ее детей-полукровок, которые еще даже не появились на свет, а что ты делаешь для своей законной жены и остальных твоих детей?!

– Не понимаю вопроса. Что я делаю для тебя? Да я из кожи вон лезу для тебя, а ты как сыр в масле катаешься и получаешь все, что душеньке угодно. Уж не ты ли только что потратила десять миллионов в Париже?

– Только девять с половиной. Я привилегированный клиент «Шанель», и мне дали специальную скидку, – буркнула Китти, но потом потребовала ответа: – А если что-то случится с тобой? Или со мной?!!!

– Ничего со мной не случится. И не волнуйся, о тебе позаботятся.

– Что значит «позаботятся»?!

– На твое имя открыт трастовый фонд на два миллиарда долларов.

То есть ты оцениваешь меня дешевле своей доченьки, подумала Китти, чувствуя, как внутри закипает гнев.

– А сколько получит Гарвард?

– Гарвард – мой сын. Он получит все остальное, и позволь мне напомнить, что это куда больше, чем пять миллиардов долларов.

– А Жизель?

– Не понимаю, почему я должен оставлять что-то Жизель. Рано или поздно она унаследует все миллиарды семейства Тай.

Китти поднялась с шезлонга и зашагала к дверям:

– Очень интересно было узнать! Теперь понятно, как ты расставил приоритеты.

– Что это значит?

– На самом деле ты совсем не думаешь обо мне… и о наших детях… – Голос Китти дрожал от переполнявших ее эмоций.

– Разумеется, думаю!

– Нет! Вообще не думаешь!

– Малышка, не глупи… о-о-о-о-ох… не так сильно! – прикрикнул Джек на массажистку, которая вскарабкалась на массажный стол и теперь разминала ему зад босыми ногами, надавливая всем своим весом.

– Сэр, вы проводите слишком много времени сидя… вот почему ягодицы так болят. Я едва их касаюсь, – ласково проворковала массажистка.

– Я поверить не могу, что ты просто так отдал дочери пять миллиардов! После того, как она с тобой поступила! – заверещала Китти.

– О-о-ой… ай! Китти, ты говоришь глупости! Колетт – моя единственная дочка. Какая разница, если ей достанется пять миллиардов, если тебе я даю все, что ты хочешь?! Ой! – Джек застонал.

– Топай сильнее на его заднице! А еще пройдись по его отвисшим яйцам, пока ты на нем! – закричала Китти, в слезах выскакивая из комнаты.

11

Гонконг

Хлои наконец уснула, после того как Чарли гладил ей спинку полчаса, и он на цыпочках тихонько удалился в свою спальню.

Чарли сел, прислонившись к изножью кровати, лицом к панорамному окну, откуда открывался потрясающий вид на бухту Виктория, и набрал по выделенной линии номер Астрид в Сингапуре. После нескольких гудков, когда он уж было решил, что звонит слишком поздно, раздался сонный голос Астрид.

– Прости, я тебя разбудил? – спросил Чарли полушепотом.

– Нет, я читала. Ты только что вернулся домой?

– Да нет, был дома весь вечер, просто пришлось тут потушить пару пожаров.

– Опять Изабель достает?

Чарли вздохнул:

– На этот раз она ни при чем. Хлои несколько недель упрашивала меня: мол, разреши посмотреть одно кино, – и сегодня я сделал глупость и позволил им с Дельфиной посмотреть фильм, называется «Виноваты звезды».

– Не смотрела.

– Я-то думал, он детский, но, поверь, недетский от слова «совсем». Современная интерпретация фильма «Любовная история».

– О нет. Юные влюбленные, трагический конец?

– Не то слово. Когда до меня дошло, к чему все идет, я попытался выключить фильм, но девчонки подняли крик, и я дал им досмотреть. Хлои очень понравился главный герой, придурочный блондинчик… Но в конце… Господи…

– Но в конце у тебя на руках плакали две маленькие девочки.

– Скорее заходились в рыданиях. Я думаю, Дельфина получила травму, которая останется с ней до конца жизни.

– Чарли У! Ей всего восемь! О чем ты только думал? – напустилась на него Астрид.

– Да знаю я, знаю. Поленился… посмотрел на обложку диска и прочел две первых строки описания. Все выглядело безобидно.

– Можно было с таким же успехом поставить им «Заводной апельсин»!

– Я плохой отец, Астрид. Вот почему я хочу, чтобы ты была рядом. Ты нужна девочкам. Необходимо, чтобы с ними был такой добрый и разумный человек, как ты.

– Ха! Не думаю, что моя мама согласилась бы с подобным заявлением.

– Они тебя полюбят, Астрид. Я просто знаю это. И Кассиана тоже полюбят.

– Будем азиатской версией «Семейки Брейди», только детей чуть поменьше.

– Жду не дождусь. Кстати, у меня была продуктивная встреча с адвокатами Изабель. Слава богу, у них больше не осталось возражений. Знаешь, странно, но финт, который выкинула Изабель в Сингапуре, в итоге сыграл нам на руку. Ее адвокаты так испугались, что я потребую полной опеки над девочками, что отозвали большую часть претензий и хотят все уладить.

– Это самая лучшая новость за неделю, – сказала Астрид, на миг прикрывая глаза.

Постепенно перед ней начинала проступать перспектива ее жизни с Чарли. Она представляла, что лежит в ним в обнимочку на их новой кровати в прекрасном новом доме в Сэкъоу вдали от толп Гонконга и Сингапура, купаясь в лунном свете и слушая, как внизу волны бьются о рифы. А в домашнем кинотеатре Хлои и Дельфина вместе со своим сводным братом Кассианом смотрят хорошие детские фильмы, передавая из рук в руки большую миску с итальянским мороженым.

Внезапно голос Чарли выдернул ее из грез:

– Эй, завтра я еду в Индию. Осматриваю новые фабрики в Бангалоре, а затем нужно посетить в Джодхпуре благотворительный матч по поло, который мы спонсируем. Почему бы тебе не приехать на выходные?

– На эти выходные?

– Ну да. Мы могли бы остановиться в «Умаид Бгаван паласе». Ты там бывала? Это один из самых роскошных дворцов в мире, а теперь «Тадж груп» превратила его в эксклюзивный отель. Шиврадж, будущий махараджа, – мой хороший друг, и нас будут принимать как королевских особ, – предложил Чарли.

– Звучит заманчиво, но мне не уехать из Сингапура, пока бабушка так сильно болеет.

– Ей не лучше? Ты же говорила, что в Тайерсаль-парк слетелся миллион родственников. Они тебя и не хватятся пару-тройку дней.

– Именно из-за нашествия родни я и нужна там. В мои обязанности входит развлекать всех гостей.

– Прости, я такой эгоист, а ты святая и столько делаешь для семьи! Я просто очень по тебе скучаю.

– Я тоже. Поверить не могу, что мы уже больше месяца не виделись. Но с учетом состояния моей бабушки, всего, что устроили Изабель, Майкл и наши милые команды юристов, не лучше ли нам пока залечь на дно, чтобы нас не видели вместе?

– А кто узнает, что мы в Индии? Я лечу в Мумбай, а ты можешь полететь прямиком в Джодхпур, и мы будем полностью изолированы в отеле. Фактически, если все пойдет по моему плану, мы вообще не выйдем из номера все выходные.

– Если все пойдет по твоему плану?! Что это значит, мистер Грей? – поддразнила его Астрид.

– Я не открою тебе всех деталей, но в плане задействованы шоколадный мусс, павлиньи перья и хороший секундомер.

– Мм. Секундомер? Обожаю.

– Ну же! Будет весело.

Астрид подумала немного:

– Ну… Майкл забирает на выходные Кассиана, а я должна представлять семью на королевской свадьбе в Малайзии в пятницу. Может, мне удастся улизнуть с банкета в Куала-Лумпуре…

– Самолет будет ждать наготове.

– Халида, невеста, – моя хорошая подруга. Я знаю, что она меня прикроет. Можно отговориться, что у меня не осталось другого выбора, кроме как задержаться на выходные на праздновании. Скажу, что меня буквально связали.

– А я держу за другой конец веревки. Мне нужно тебя видеть, – умолял Чарли.

– Ах ты, развратник! Даже когда мы учились в универе и жили в Лондоне, ты всегда заставлял меня делать всякое такое…

– Это потому, что я всегда знал: в глубине души ты плохая девчонка. Признайся, ты хочешь, чтобы я увез тебя в Индию, осыпал драгоценностями и занимался с тобой любовью все выходные во дворце.

– Ну, раз так…

12

Аэропорт Чанги, Сингапур

Ник толкал перед собой тележку с багажом в зале прилета терминала три и увидел знакомое лицо – встречающий держал плакат: «Профессор Николас Янг, доктор наук». Большинство людей в аэропорту решили бы, что парень с табличкой, одетый в выцветшую желтую майку «ACS», темно-синие спортивные штаны «Адидас» и шлепанцы, – какой-то серфер-нищеброд, которого наняли подменить водителя, а не наследник одного из самых больших состояний Сингапура.

– Ты чего?! – спросил Ник, обнимая своего друга Колина Ху.

– Ты не приезжал с две тысячи десятого года, как же я мог не устроить тебе достойную встречу?! – весело воскликнул Колин.

– Ты только посмотри на себя! Загорелый, как всегда, а теперь еще и пучок модный накрутил. А что твой отец думает о твоем внешнем виде?

Колин широко улыбнулся:

– Бесится. Говорит, что выгляжу как курильщик опиума и если бы я прилетел в семидесятых в аэропорт Чанги, то Ли Куан Ю[60] лично явился бы в Иммиграционную службу, схватил меня за ухо, притащил в ближайшую индийскую парикмахерскую и заставил побриться наголо – как говорится, ботак![61]

Они спустились в стеклянном лифте на уровень В2, где была припаркована машина Колина.

– Что водишь? Это «порше-кайен»? – спросил Ник, когда Колин помог ему загрузить чемодан в кузов внедорожника.

– Нет, это новый «порше-макан» две тысячи шестнадцатого года. На самом деле их официально начнут продавать только в марте, но этот мне дали на тест-драйв.

– Мило, – сказал Ник, открывая пассажирскую дверцу.

На сиденье лежала кашемировая шаль.

– Кинь назад. Это шаль Минти. Всегда мерзнет впереди. Кстати, передает тебе привет. Она сейчас в Бутане, на курорте у своей мамы. Медитирует.

– Звучит неплохо. А почему ты с ней не поехал?

– Да ну, ты ж знаешь, как устроен мой мозг. У меня же синдром дефицита внимания с гиперактивностью. Не умею я медитировать. Моя форма медитации в последнее время – это муай тай, – хмыкнул Колин, выезжая задним ходом с парковки со скоростью эдак миль шестьдесят в час.

Стараясь не вздрагивать, Ник поинтересовался:

– То есть Араминте стало получше?

– Ну… потихоньку… – после некоторой заминки ответил Колин.

– Рад слышать. Я знаю, что вам было непросто в последнее время.

– Да, ты же понимаешь, депрессия накатывает волнами. Очередной выкидыш ее сломил на какое-то время. Она старается вытянуть себя из этого состояния, обращается за психологической помощью и меньше работает. Минти сейчас посещает очень хорошего психотерапевта, и все равно ее родители не в восторге от происходящего.

– По-прежнему донимают ее?

– Ага, папа Минти заставил ее врача подписать целую стопку соглашений о неразглашении, хотя, как ты знаешь, все психологи и так обязаны соблюдать врачебную тайну. Но ему нужно было удостовериться: этот врач никогда никому не признается, что лечит Минти. Чего доброго, ей придется принимать в качестве терапии какой-то препарат, которого можно стыдиться.

Ник покачал головой:

– Поразительно, что у нас тут психические расстройства считаются клеймом.

– Нет, клеймо – это когда что-то существует и общество относится к этому предвзято. А у нас вообще отрицают существование подобных состояний!

– Это объясняет, почему тебя не заперли в психушке! – пошутил Ник.

Колин ткнул его локтем:

– Здорово увидеть тебя и иметь возможность говорить такие вещи вслух!

– Неужели тебе больше не с кем поговорить?

– Никто не хочет слышать, что у Колина Ху и Араминты Ли есть какие-то проблемы. Мы слишком богаты для этого. Мы же золотая парочка, правильно?

– Еще какая! Я даже фотки видел, которые это доказывают.

Колин усмехнулся, вспомнив печально известную фотосессию для «Элль Сингапур», где его вырядили как Джеймса Бонда, а Араминту покрасили золотой краской с головы до пят.

– Та съемка – самая серьезная ошибка в моей жизни. Я никогда не отмоюсь. Знаешь, я как-то раз пошел отлить в «Парагоне», а парень перед соседним писсуаром внезапно уставился на меня, а потом воскликнул: «Ох ты ж! Вы ведь золотой бог?»

Ник расхохотался:

– Ты ему свой номерок нацарапал?

– Иди ты знаешь куда! – беззлобно огрызнулся Колин. – Как ни странно, знаешь, с кем тут Минти в последнее время подружилась?! С Китти Понг!

– С Китти? Правда?

– Ага. Именно она дала Минти контакты своего психотерапевта. Думаю, все дело в том, что Китти не местная и у нее нет такого багажа, как у сингапурцев. Араминте кажется, что с Китти можно говорить открыто, потому что та не входит в наш узенький кружок. Она не была в Раффлз, не посещала Методистскую школу для девочек и не является членом Черчилль-клуба. Китти тусит с иностранными миллионерами.

– Ну, там ей и место. Она же теперь миссис Джек Бин.

– Да. А мне немного жаль Бернарда Тая. Притом каким идиотом он был по молодости, отец из него, по слухам, получился хороший. Вот только с Китти ему чертовски не повезло. Не думаю, что он вообще заметил, когда на горизонте замаячил Джек Бин. Что, кстати, с его дочуркой?

– С Колетт? Да черт ее знает. Мы позаботились о том, чтобы не пересекаться с ней, после того как она отравила Рейчел. Я настаивал на судебном разбирательстве, но Рейчел слышать не захотела.

– Ну… Рейчел всех прощает.

– Правда. Именно поэтому я здесь. Я получил наказ вернуться и помириться с бабушкой.

– А ты сам этого хочешь?

Ник помолчал минутку.

– Если честно, то я не уверен. Отчасти у меня ощущение, что все это было целую вечность назад. Наша жизнь так далека от всего, что тут происходит. С одной стороны, я не могу забыть, как плохо бабушка обращалась с Рейчел, не доверяя моему выбору, а с другой – ее одобрение сейчас будто бы не имеет значения.

– В конечном счете все меркнет перед лицом потери, – философски заметил Колин, стремительно выезжая на бульвар Ист-Коаст. – Тебя сразу домой везти или хочешь сначала перекусить?

– Слушай, уже так поздно, поедем лучше домой. Уверен, там для нас найдется что-нибудь съестное. Вся родня съехалась, так что кухня А-Цин наверняка фурычит без перерыва.

– Без проблем! Следующая остановка – Тайерсаль-парк! Так и вижу сотни шашлычков-сатэ, которые ждут меня там. Знаешь, не хочу на тебя давить, но мне твоя бабушка нравится. Она всегда хорошо ко мне относилась. Помнишь, как я сбежал из дома, когда мачеха пригрозила отправить меня в интернат в Тасмании, и твоя бабушка позволила мне спрятаться в домике на дереве в Тайерсаль-парке?

– Ага, и каждое утро заставляла залезать в этот домик кухарку с корзинкой всякой снеди для завтрака, – поддакнул Ник.

– Вот и я о том! У меня с твоей бабушкой связаны только хорошие воспоминания. Никогда не забуду бамбуковые подносы, а на них – роллы с рисовой лапшой, баоцзы со свининой и роти парата[62] с пылу с жару! Мы с тобой там пировали как короли! Когда меня наконец отправили домой, я искал любой повод, лишь бы оказаться в этом домике снова. Наша кухарка вашей и в подметки не годилась!

– Ха-ха! Помню ты то и дело сбегал из дома!

– Ага. Мачеха меня изводила. А ты всего лишь раз сбежал, насколько помню.

Ник кивнул, а в воспоминаниях перенесся в тот день. Ему было восемь лет. Они ужинали втроем: отец, мать и он уселись в зале для завтраков по соседству с кухней, как всегда делали, если родители не принимали гостей в официальной столовой. Он даже помнил, что́ они ели в тот вечер. Бак кут тех[63]. Ник налил слишком много бульона в рис, и тот, на его вкус, стал слишком водянистым, но мама настояла, что нужно сначала доесть рис в тарелке, а потом уже класть новую порцию. Мама была более раздражительной, чем обычно, и складывалось впечатление, что отношения между родителями были натянутыми уже несколько дней.

Какая-то машина слишком быстро промчалась по подъездной дорожке, но припарковалась не у крыльца, как все гости, а объехала дом по периметру и остановилась перед гаражом. Ник посмотрел в окно и увидел тетю Одри, старую подругу родителей, выходящую из своей «хонды-прелюд». Ему нравилась тетя Одри, она всегда пекла самые вкусные на свете нонья куэ. Интересно, она и сегодня принесла что-то вкусненькое к чаю? Одри ворвалась через заднюю дверь, и Нику бросилось в глаза, что лицо ее опухло и все в синяках, из губы сочится кровь, рукав блузки порван, а сама тетя Одри выглядит совершенно ошеломленной.

– Аламак! Одри! Что случилось?! – ахнула мать, когда в комнату влетели несколько горничных.

Одри проигнорировала вопрос, уставившись на отца Ника Филипа:

– Посмотри, что сделал со мной мой муж! Я хочу, чтобы ты увидел, что сотворило это животное!

Мать подскочила к Одри:

– Это Дезмонд сделал? О господи!

– Не трогай меня! – выкрикнула Одри и рухнула на пол.

Отец встал из-за стола:

– Ники! Наверх!

– Но, папа…

– ЖИВО! – завопил отец.

Лин-цзе поспешила к Нику и увела его из столовой.

– Что случилось? С тетей Одри все хорошо? – взволнованно спросил Ник.

– Не переживай за нее. Пойдем в твою комнату. Сыграем в домино, – ответила няня на убаюкивающем кантонском, быстро поднимаясь по лестнице.

Они просидели в его комнате минут пятнадцать. Лин-цзе разложила костяшки домино, но Ника отвлекали звуки, доносившиеся снизу. Он услышал сдавленный женский плач. Это мама или тетя Одри? Он выбежал на площадку, и в этот момент тетя Одри закричала: «Думаете, Янгам можно трахать всех подряд?!»

Ник ушам своим не верил. Он никогда не слышал это слово на букву «т». Что оно значит?

– Ники, ну-ка вернись в комнату! – заверещала Лин-цзе и потащила его обратно в детскую.

Она плотно закрыла дверь, поспешно опустила жалюзи и включила кондиционер.

Внезапно раздался знакомый кашляющий звук – старое такси с трудом ехало по крутой подъездной дорожке. Ник выскочил на веранду и перегнулся через перила. Из такси выбрался дядя Дезмонд, муж тети Одри. Отец вышел из дому, и Ник слышал, как они с дядей Дезмондом о чем-то спорят в темноте. Дядя Дезмонд умоляюще повторял: «Она лжет! Она лжет!» Отец что-то бормотал в ответ, а потом вдруг повысил голос: «Не в моем доме. НЕ В МОЕМ ДОМЕ!»

В какой-то момент Ник, должно быть, уснул. Он проснулся и не мог понять, который час. Лин-цзе вышла из комнаты и выключила кондиционер, но жалюзи были по-прежнему закрыты. Духота стояла страшная. Ник со скрипом приоткрыл дверь и увидел по ту сторону коридора тонкую линию света под дверью в спальню родителей. Осмелится ли он высунуть нос из детской? Или родители все еще кричат там друг на друга? Он не хотел слышать их ссору, понимая, что происходящее не предназначено для его ушей. Ужасно хотелось пить, и Ник вышел на площадку к холодильнику, в котором всегда было полно льда и стоял кувшин с водой. Ник открыл дверцу, и волна свежести окутала его. Вдруг из спальни родителей донеслись рыдания. Он прокрался к двери их комнаты, и тут раздался крик матери: