Новогодний сюрприз

– Нет. Меня никто не известил о его смерти. Я узнала только после его похорон.

– Интересно, интересно, – задумчиво проговорил я, глядя в окно, где в это время задрались голуби из-за куска хлеба. – Кто же сторожил мастерскую, когда сторожа не стало?

– Никто, – как-то неуверенно, слегка стеснительным тоном, проговорила заведующая. – Мне самой пришлось один раз сторожить. Второй раз вообще не было никого. Это длилось недолго, всего три ночи…

– Простите, Зинаида Ивановна, что перебиваю. Расскажите про умершего сторожа более подробно: фамилия, имя, отчество, год рождения, место жительства. Ну, и охарактеризуйте его?

Услышав мой вопрос, Зинаида Ивановна как-то странно посмотрела на меня. Меня это удивило. Потом она открыла ящик письменного стола, порывшись в нем, достала ученическую тетрадь. Полистала её и, глядя на исписанный лист, произнесла:

– Лупов Сидор Петрович, тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Живёт в нашем городе на улице Каменной 9. Знаете, Рудольф Васильевич, характеризовать-то его по существу я не могу.

Я разочарованно посмотрел на Зинаиду Ивановну.

– Есть на то какая-та причина? Он ведь у Вас работал, и Вы должны же знать хоть что-то о нём? Я ведь не требую, чтобы Вы мне рассказали, как он вёл себя вне мастерской или в домашней обстановке. Расскажите, как есть. Как дежурил: хорошо или плохо. Чем занимался во время дежурства: пьянствовал, спал и так далее.

Зинаида Ивановна внимательно выслушала меня и произнесла:

– Это всё так. Как я могу сказать что-то существенное, если он у меня проработал всего около месяца. Приходил на дежурство и уходил, вот так мы встречались. Могу сказать, что на работу он приходил исправно. Вот всё, что могу сказать о нём.

– Ну, хорошо. Если Вам нечего сказать о нём, то расскажите хоть, как у Лупова обстояло дело с алкоголем?

Дружил он с ним или наоборот? Боролся он с ним не на жизнь или на смерть? Или наоборот?

Мой последний вопрос явно рассмешил Зинаиду Ивановну.

– На этот вопрос я отвечу без затруднений. Употреблял. Приходил, бывало, на работу «хваченный» и уходил с работы тоже иногда с запашком. Водился за ним этот грешок. Чего греха таить – что есть, то есть. Вот так он боролся с алкоголем. Видимо, недоборол, смерть одолела.

– Вот видите, говорили, что не можете дать характеристику. Оказывается, есть о чём рассказывать. Зинаида Ивановна, перед тем, как нам зайти в мастерскую, Вы сказали, что сторож Лупов в ночь кражи из мастерской ушёл домой, бросив мастерскую открытой. Помните?

– Да. Так и оно было.

– Тогда поясните мне, Вам удалось установить причину такого поступка сторожа? Что заставило Лупова уйти домой, бросив мастерскую на произвол судьбы?

На лице Зинаиды Ивановны отобразилось тупое изумление.

– Нет. Я сама хотела бы узнать причину такого поступка. Ума не приложу, почему Лупов поступил так.

– Разве о таком поступке Вы не поставили в известность правоохранительные органы? И что – милиция на кражу не приезжала?

– Конечно, в милицию я сразу же сообщила. Приезжали на ту кражу работники милиции, – как-то странно, неуверенно проговорила заведующая. – Всё проверяли, осматривали, допрашивали почти всех работников, но окончательного результата до сих пор я не знаю.

– Много товара тогда было похищено?

– Да. На приличную сумму. Не меньше, чем и сейчас. Много дефицитного товара тогда похитили.

– У Вас, Зинаида Ивановна, есть акт тогдашней ревизии?

– Конечно, есть! – обрадованно воскликнула заведующая. – Показать его Вам?

– Вы, Зинаида Ивановна, приготовьте мне этот акт ревизии по прошлой краже. Я его заберу с собой, то есть я его изымаю. А теперь дайте мне данные на настоящего сторожа, то есть теперешнего. Кто он такой? Почему он тоже бросил мастерскую?

Зинаида Ивановна протянула мне обычную ученическую тетрадь. Я взял её и открыл: «Журов Матвей Ильич, – прочитал я в тетради. – Тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения, пенсионер, живёт по улице Речной, 19».

Во время записывания данных на Журова в кабинет зашёл опер Бобов. Я мельком взглянул на него. Лицо его сияло, и сам весь был бодр и весел, как будто не было у него новогодней ночи. Совсем был другой человек. Приятно было смотреть на него. Как только зашёл в кабинет, сходу, громким голосом на весь кабинет выпалил:

– Вам не кажется странным, что стекло окна вынуто так аккуратно, без порчи, и так же аккуратно и бережно прислонено к стенке? – Высказав, Бобов сияющими глазами обвёл нас и, остановив свой взгляд на моей физиономии, выкрикнул, – я Вам открыто и уверенно заявляю, что так мог поступить только сторож данной мастерской!

Я серьёзно, но с некоторым удивлением посмотрел на вознёсшегося до небес Бобова и слегка ухмыльнулся. Глаза у него продолжали сиять, а лицо изображало такое довольное выражение, как будто он раскрыл уже кражу.

– Отсюда следует вывод, – также восторженно и уверенно воскликнул он, – что кражу тоже совершил, кто вы думаете? Да, сторож!

Победоносная улыбка заиграла на всём его лице.

– Как вам моя догадка и великолепная версия! – воскликнул вдобавок.

Закончив говорить, Бобов с торжествующим видом снова окинул нас своим сияющим взглядом.

– Николай Никифорович, ты как всегда на высоте, на своём белом, великолепном коне! – похвалил я опера, сделав на своём лице притворно-весёлую улыбку. – Твоими устами пить бы только мёд и закусывать тоже тем же мёдом! Только вот жаль, что мёда тут нет. Искать его надо!

Неожиданно Бобов быстро-быстро заморгал глазами и деловым, серьёзным тоном выкрикнул:

– При чём тут мёд, Рудольф Васильевич? Ты что, не понял меня? Я говорю, что немедленно надо брать сторожа и колоть! Вот и вся кража! – Оставшись довольным своей сообразительностью, Бобов снова победоносно улыбнулся и кинулся штурмовать меня. – Что, я не прав? Скажи, прав я или нет?

В душе я снова ухмыльнулся, но сделал серьёзный вид и, чтобы не обидеть Бобова, миролюбиво сказал:

– Николай Никифорович, поменьше надо хотеть, а побольше думать, чтобы у нас с тобой не возникли разногласия, типа того: кто прав или кто не прав. Давай поступим следующим образом: чтобы проверить твою версию, как только вернётся участковый Иванченко, пошлём его к Журову. Пусть Иванченко поработает с ним. А если ты пожелаешь убедиться, кто прав, кто нет, то можешь присоединиться к нему. Вдвоём будет веселее и надёжнее. Результат будет конкретный и однозначный. Согласен? Не отпирайся, по глазам твоим вижу, что ты согласен, не так ли?

– Я согласен, – не совсем уверенно прозвучал ответ Бобова.

– Вот и хорошо. Пока нет Иванченко, доложи-ка, какие сведения удалось выудить у сторожа кафе «Металлург» и у постового проходной завода?

Бобов слегка ухмыльнулся, лицо его приняло смешное выражение, и с улыбкой на губах он сказал:

– В том то и беда, товарищ следователь, что всевидящие ока ночного сторожа кафе в эту замечательную новогоднюю ночь оказались невидящими!

Я подозрительно и явно изумлённо посмотрел на Бобова. «Решил и тут выделиться!» – подумал я, глядя на весёлого опера.

– Как предлагаешь понять твои слова, товарищ опер? Растолкуй, пожалуйста.

Бобов с ухмылкой ответил:

– Понимай хоть в прямом смысле, хоть – в косвенном.

– Ты, Николай Никифорович, ненароком, не пропустил в свою душу «хмельного»? Уж очень твой язык на то похож. Мелет, что вздумается. Сторож что, действительно оказался слепым? Как же его приняли на работу? Вот это новость! Такой случай в моей практике тоже впервые. Как же он работает, не видя ничего? Ты, Бобов, шутить надумал?

Довольная улыбка расплылась на лице Бобова.

– Я пошутил, Рудольф Васильевич. Это, конечно, шутка! А ты подумал, что я всерьёз?

Я всерьёз рассердился на Бобова.

– Нашёл время шутить! Не до шуток сейчас, говори по делу! Тоже мне шут гороховый нашёлся!

Бобов, чтобы исправить свою оплошность, быстро, уже без лишнего юмора, нормально, как подобает, проговорил:

– Он, конечно, не ослеп, даже чересчур был зрячий. За ночь не пропустил ни одной полной рюмки. В результате, как говорят в народе, оказался «пьян в стельку». Дрыхнет, не пришёл ещё в себя. Не получилось у меня с ним человеческого разговора, а только животное мычание исходило от него.

– Хорошо. Ты, Николай Никифорович, о стороже не забывай. С ним, так или иначе, придётся состыковаться. Он может быть важным свидетелем! А что говорят… – успел только произнести я, как к нам в кабинет ворвался, как бешеный, запыхавшийся, как будто какое-то страшилище гналось за ним, кинолог Бакланов. Пот мелкими ручейками стекал по его раскрасневшемуся лицу. И не успев толком закрыть за собой дверь, сходу, едва переводя дыхание и боясь, что тут же издаст последний выдох, выкрикнул:

– Рудольф Васильевич! – успел только произнести, и неожиданно голос его прервался.

Дыша из последних сил, он насильно проглотил слюну и пытался возобновить разговор:

– Сначала собака повела по следу к речке Гнилуша… – снова голос прервался, и он стал шарить глазами по кабинету – как я догадался, искал воду.

Я, поняв, что Бакланову трудно говорить из-за сухости в горле, быстро поднялся, подошёл к шкафу, где стоял графин с водой. Налил в стакан воды и подал Бакланову.

– Анатолий, давай-ка, выпей воды и постарайся успокоиться. Отдышись, расслабься и, как успокоишься, расскажешь всё подробно! Договорились? – Бакланов молча кивнул головой, соглашаясь. – А теперь пей! Пей не спеша. Мало будет, я ещё налью.

Бакланов мгновенно дрожащей рукой схватил стакан и одним дыханием опорожнил его. Не успел сделать последний глоток, тут же протянул стакан мне за следующей порцией. Я налил ему полный стакан. Он выпил второй стакан. Поставил его. После сделал небольшую паузу, видимо, успокаивал себя. И, наконец, сделал глубокий вдох и только тогда заговорил:

– Новый год же был. Ну, сами должны понимать. Ночь без сна. Тут ещё рано подняли… Жажда, жажда… замучила!

– Ты, Анатолий, давай, успокойся. Когда почувствуешь себя в норме, начинай рассказывать.

Мы все притихли и стали ждать. Бакланов несколько секунд сидел без движения. Потом рукавом куртки вытер пот с лица.

– Я всё, успокоился, – сказал Бакланов примерно через минуту.

– Вот и отлично, Анатолий! Ты не спеши. Расскажи всё по-порядку.

– Я и говорю последовательно, что сначала собака повела по следу к речке. Потом пошла вдоль речки в сторону насосной, а от насосной вышла на мост через эту же речку. На мосту Лада потеряла след. Там уже было много разных следов: как людских, так и автомашинных. Я дал собаке немного отдохнуть. И сам заодно отдохнул. После отдыха я решил повторить след. Начал снова от мастерской. Собака точно, как и в первый раз, довела до речки. На этом месте, куда она довела меня, я случайно поскользнулся и упал. Стал подниматься и тут вижу, что подо мной лежит носовой платок. Раньше, то есть первый раз, когда Лада привела меня к речке, этого платка на этом месте не было, то есть я не видел. Потому что он лежал под снегом, и не видно было.

Перестав говорить, Бакланов полез в карман куртки и оттуда достал скомканный носовой платок.

– Вот этот платок! – сказал он и протянул его мне. Я развернул его: платок обыкновенный, носовой, хлопчатобумажный, светлого цвета с чёрными крапинками по всей поверхности материи. По внешнему виду платок выглядел не свежим, был в употреблении.

Когда я закончил визуальный осмотр платка, заговорил Бакланов:

– На всякий случай, я этот платок дал понюхать собаке. Как она обнюхала, дал команду: «След!» Она обнюхала место, где лежал платок, и вдруг резко пошла совсем в другую сторону по чистому снегу. Собака повела меня вдоль речки в обратном направлении. Я последовал за ней, придерживая собаку за поводок, так как она очень резво побежала по следу. Когда мы двинулись по новому следу, нас догнал Иванченко. Вначале собака вела вдоль речки, и когда мы прошли довольно-таки приличное расстояние, она резко повернула влево от речки, как бы в сторону заводского забора.

Правда, забора от речки не видно было, так как мешали холмы и крутые бугры. Мы прошли по этим холмам и буграм, пересекли пешеходную тропу, и собака привела нас к заводскому забору. Везде лежал чистый снег. Возле забора собака остановилась, и больше, как я ни старался и ни пытался направить на след, никуда от этого места сдвинуть не удалось. Смотрит на меня молящими глазами, как будто просит, чтобы я её не заставлял больше искать следов. Я не стал больше её тревожить.

Закончив говорить, Бакланов посмотрел на меня, видимо, пытаясь понять, какое впечатление воспроизвело его сообщение на меня, или ожидая моего нового указания.

Я с полным одобрением посмотрел на Бакланова и спросил:

– Где сейчас Иванченко?

– Иванченко и моя собака остались там, возле забора. Хотел было Иванченко прийти сюда, но меня так сильно мучила жажда, что я и прибежал сюда, чтобы заодно сообщить вам о проделанной работе.

– Ты совершенно правильно поступил, Анатолий. Я доволен. Вы с Иванченко проделали очень большую и полезную работу. Теперь скажи-ка мне, Анатолий, собака твоя вела тебя постоянно по чистому снегу, не было ли на вашем пути других следов?

– Собака шла постоянно по чистому снегу. Никаких следов обуви по пути следования, на поверхности снега, не попадались.

– Отлично, Анатолий! Ещё хочу уточнить. По пути следования собака не сбивалась?

– Нет, нет, Рудольф Васильевич. Как она взяла след возле речки, где я нашёл носовой платок, так, не останавливаясь, без передышки, не сбиваясь с пути, привела до заводского забора.

Бакланов сделал передышку. Взял стакан с водой и сделал несколько глотков. Потом посмотрел на меня и сказал:

– Не знаю, заинтересует ли Вас, Рудольф Васильевич, одна небольшая деталь?

– Говори, говори, Анатолий, я внимательно слушаю. Помни, Анатолий, для меня важна любая деталь, любая мелочь.

– На том месте, где я обнаружил носовой платок, под присыпанным снегом я заметил еле различимые следы обуви. Рассмотрев следы, я пришёл к такому выводу. Вы не будете смеяться?

– Анатолий, сейчас всё важно, не до смеха. Давай, выкладывай!

– Человек шёл по выпавшему снегу, то есть снег уже лежал на земле. По свежему снегу шёл человек, а по прошествии определённого времени его следы присыпало снегом.

Я с благодарностью посмотрел на кинолога. «Ты даже не представляешь, какое ценное сведение сообщил мне», – мысленно отметил я и вслух произнёс:

– Молодец, Анатолий, за наблюдательность и за ценное сведение! Теперь скажи-ка мне, следопыт, как по-твоему, снег под следами обуви был толстый или только слегка был присыпан землю? Ты понял смысл моего вопроса?

– Я понял Ваш вопрос, Рудольф Васильевич. Под следами обуви толщина снега была небольшая. Видимо, снег пошёл недавно. Я думаю, человек шёл после того, как пошёл снег.

– Хорошо. Я хочу выяснить ещё такой момент. По следам ты не определил, куда шли следы: в сторону заводского забора или наоборот, то есть к тому месту, где нашёл ты носовой платок?

– Я могу Вам точно и твёрдо ответить на заданный Вами вопрос. Можете верить моим словам, что следы уходили от места обнаружения платка в сторону заводского забора, то есть следы вначале шли вдоль речки Малая Гнилуша, а уже потом только свернули в сторону заводского забора. Я сам лично проверял эти следы.

– Отлично, Анатолий! Мысли твои очень интересные и толковые.

«Очень интересное открытие! – мысленно отметил я. – Что же получается? Сторож – если это был он – с вещами шёл в ту сторону, когда только пошёл снег. Потому остались следы на снегу. Снег шёл всю ночь и утро. К утру засыпало следы снегом. Когда шёл, вероятно, случайно потерял носовой платок. Платок тоже был засыпан снегом. Возникает вопрос, каким же образом тогда сторож или некто попал обратно в мастерскую? Ведь следы обуви от мастерской до речки свежие, только чуточку присыпаны снегом. А следы, обнаруженные кинологом после обнаружения платка, полностью засыпаны снегом. От речки, то есть назад, к мастерской, следов ведь нет. Вот так задачка! Может, это совпадение? Мало ли кто мог пройти ночью вдоль речки? Потерял платок. Ладно, зачем сейчас ломать голову. Надо идти к Иванченко. Там видно будет».

– Рудольф Васильевич! – прозвучал голос Бакланова. – Почему Вы молчите? Надо же что-то делать? Иванченко уже заждался, небось.

Я так погрузился в свои мысли, что забыл, где нахожусь. Ответил, не задумываясь:

– Ну, хорошо! Ты, Анатолий, что-то хотел предложить нам?

Бакланов удивлённо посмотрел на меня и недовольным тоном проговорил:

– Я? Я ничего не предлагаю и не собирался предлагать. Я сделал свою работу и доложил вам обстановку. Дальше, вы сами решайте, что делать.

– Да, да! Решено! Идём туда! Разберёмся на месте. Валентина Петровна! – позвал я криминалиста. – Оторвись на некоторое время от своей плодотворной, полезной для нас работы. Поговорить надо!

Через несколько секунд в кабинет вошла Глухова, держа в руке дактоплёнку.

– Если разговор пойдёт насчёт отпечатков, то я вас могу обрадовать. Хорошие отпечатки пальцев остались на вынутом стекле. Вот смотрите! – и Валентина Петровна протянула мне дактоплёнку. Я взял в руки плёнку и направил на свет.

– Прекрасные отпечатки! Теперь остаётся нам установить, кому они принадлежат. На других объектах есть что-нибудь подходящее, нам нужное?

– На рабочих местах швей есть отпечатки, но, вероятно, они принадлежат швеям.

– Хорошо. Всё равно, Валентина Петровна, надо проверять всех, без исключения. Хорошо?

– Я поняла. Что ещё хотел от меня, Рудольф Васильевич?

– Валентина Петровна, ты пока занимайся тут. Может, что-то ещё накопаешь. Мы с Бобовым пойдём с Баклановым. Тебе на помощь оставляю Дёмкина. После, как закончишь свои дела тут, вернись в отдел. Думаю, твоя помощь там, куда мы сейчас пойдём, возможно, не пригодится. Постараемся обойтись без тебя. В случае чего, я сумею сохранить отпечатки пальцев. И последнее – не знаю, поддержите вы меня или нет, но я считаю своим долгом предложить вам вот что: сегодня первый день Нового года, у страны нашей выходной день, и продолжается праздник. Мы ведь тоже граждане этой великой страны, имеем право отметить праздник, и по сему нужно организовать праздничный стол. Я предлагаю это сделать в твоей лаборатории. Там более удобное место. Возражения есть? – Я посмотрел на ребят. – По вашим лицам вижу, что возражений нет. Тогда вот, возьми, Валентина Петровна, мой первоначальный капитал. – За мной свою долю отдали Бобов, Бакланов и присоединившийся к нам Дёмкин. – Мы постараемся вернуться к обеду. Помощником тебе будет Дёмкин.

* * *

На улице мороз спал. Потеплело. Установилась хорошая безветренная погода. Даже лучи солнца стали пробиваться через лёгкие облака. Мы от мастерской направились в сторону проходной завода. Не доходя до проходной метров двадцать, мы свернули вправо и стали подниматься по ступенькам к мемориальному комплексу, сооружённому в честь памяти погибшим в Великой Отечественной войне металлургам.

Комплекс располагался рядом с забором металлургического завода. Снег ещё не успели смести с памятных досок, и поэтому я не мог прочесть фамилии героев. Их тут не один десяток фамилий. Я мысленно поблагодарил руководство завода за этот прекрасный комплекс. Покинув его, мы вышли на пешеходную дорожку, протоптанную уже рабочими утренней смены. Прошли по дорожке метров триста и за поворотом забора увидели Иванченко с собакой. Мы свернули с пешеходной дорожки и пошли вдоль забора. Прошли ещё метров двести.

– Вот здесь! – рукой показал Бакланов, когда мы подошли к Иванченко с собакой. – К этому месту привела собака и отсюда ни на шаг. Видите, сидит до сих пор!

– Отличная у тебя собака, Анатолий. Утром, когда ехали к мастерской, смотря на Ладу, я вспомнил нашего Тре-зора. Лада и Трезор чем-то похожи друг на друга. Такой же преданный был хозяину. Если сказал хозяин сидеть, будет сидеть до тех пор, пока не поступит следующая команда.

– Где же сейчас Ваша собака, Рудольф Васильевич? – неожиданно задал вопрос Анатолий.

– А-а, – протяжно выдавил я. – Так это было давно, во время службы в пограничных войсках. Не у меня была собака. Служебная. Хороших собак надо беречь, Анатолий. Береги её.

Сам, пока разговаривал, окинул взглядом забор и местность.

«Что это значило бы? – мысленно задал себе вопрос после визуального осмотра забора. – Забор высокий, пожалуй, больше двух метров. Стена гладка. Залезть на неё не так-то просто. Без навыков, без специальных приспособлений не каждый преодолеет этот забор. Предположим, преступник пришёл сюда с вещами. Устал. Присел отдохнуть. Отдохнув, вернулся на пешеходную дорожку и пошёл, куда ему надо. Когда он сюда шёл, то, видимо, снег только-только пошёл, потому следов нет на снегу. Следы остались под толстым слоем снега.

А если он побоялся идти по пешеходной дорожке? По дорожке могли встретиться люди, и тогда он, боясь встречи с людьми, пошёл к забору. Перекинул ли вещи через забор? Это ещё вопрос. На мой взгляд, вряд ли перекинет. Высота приличная. Перелезть можно. Вполне реально! Но тут есть, одно «но»! Завод работает беспрерывно, без выходных. На территории завода на каждом шагу случайно можно встретиться с рабочими. Это опасно! Стоп!

Что я тут строю разные предположения? Преступника ли эти следы? Мало ли – мог кто-то ночью идти вдоль речки, потерял ненароком платок, а? У нас ведь очень много воруют из завода. Мог человек выкинуть какую-то нужную ему деталь через забор, а ночью пришёл забирать эту деталь. Мог? Вполне мог!» Мысли снова рекой потекли в моей голове.

– Анатолий Борисович, – обратился я к кинологу, – ты не пытался обратно проработать след, то есть от забора до места, где обнаружил платок? Кинолог, услышав мой вопрос, уставился на меня своими удивлёнными глазами.

– Что я не так спросил? Почему ты молчишь? – спросил я. Бакланов, что-то промямлил, и я еле уловил одно слово:

– Нет!

– Товарищ Бакланов, если нет ко мне вопросов, давай за работу! Попробуй проработать след в обратном направлении, то есть от забора.

– Рудольф Васильевич, я уже пытался, – с лёгким недовольством возразил Бакланов. – Ничего у меня не получилось.

– Попытайся ещё раз, ну хотя бы до пешеходной дорожки. Расстояние небольшое.

Бакланов с неохотой подчинился. Пока он возился со своей собакой, я решил поговорить с Бобовым.

– Николай Никифорович, до меня дошли слухи – за достоверность, правда, не ручаюсь. Потому и говорю, «слухи». Только не перебивай меня, а то ты сейчас начнёшь меня пытать: откуда, кто сказал, и так далее, и тому подобное. Не спрашивай, всё равно не услышишь от меня ответа. Ну, не смотри на меня так косо. Так уж быть, чтобы не терзался, облегчу твою участь. Скажу прямо, сорока принесла весточку на хвосте. Ты, говорят, если верить этим слухам и сороке, в молодости занимался, а может, и в настоящее время занимаешься, только мне неведомо, покорением горных вершин, то есть альпинизмом. Это, правда?

Я решительно посмотрел на Бобова, ожидая от него ответа.

– Что было, то было! – и неожиданно довольная улыбка озарила его лицо.

– Неужели и Кавказ покорялся тебе, Николай Никифорович? – чуть поддел я его самолюбие.

– До вершины Кавказа мне не пришлось добраться. Всё же, Рудольф Васильевич, откуда у тебя подробные сведения о моём альпинизме? Я как будто никому не рассказывал о своих похождениях на Кавказ.

– Откуда, откуда… Ты посмотри на себя. У тебя на лице всё это написано. Жаль, что тут нет зеркала, ты сам удивился бы, увидев своё лицо. Когда мы подошли к забору, и ты так увлечённо и заинтересованно присматривался на гладкую стену забора, прикидывал так и сяк, вот я и подумал, что ты без всяких снаряжений альпинизма преодолел бы высоту данного забора, так?

После моих похвальных слов глаза Бобова засияли, и на лице изобразилась довольная и широкая улыбка.

– Я не думал преодолеть этот забор, но прикидывал для интереса в уме, – ответил весело Бобов. – Это у меня привычка такая выработалась.

– Вот и отлично! – подхватил я, смотря на довольного опера. – В таком случае, Николай Никифорович, у меня к тебе есть одно очень интересное, полезное тебе занятие или, можно сказать, предложение: сможешь ли ты покорить данный забор без всяких там приспособлений альпинизма? Хотя этот забор не Кавказ, но всё же? Заметь, мы готовы оказывать серьёзную поддержку тебе! Ну, как?

– Я готов выполнить твою просьбу, товарищ следователь, но какую цель при этом ты преследуешь? Могу ли узнать? Если это пойдёт в пользу нашего общего дела…

– Есть в этом смысл, товарищ опер, есть! – поспешил я убедить Бобова, чтобы он не передумал выполнить задуманное мною. – В случае удачного покорения вершины данного забора перед твоим взором откроется часть заводской территории, и ты с высоты, пусть это будет не вершина Кавказа, должен заметить следы людских ног на снегу в пределах этого забора, а в худшем случае – разбросанные, похищенные вещи из мастерской. Довод мой достаточен, чтобы покорить забор, Николай Никифорович? – Я не успел договорить свою мысль до конца, как Бобов, быстро работая одновременно руками и ногами, в считанные секунды оказался на вершине забора. И с высоты двухметрового забора, окинув своим взором территорию завода, крикнул с восторгом: