Смертный страж – 2. Привратник

– Да, милый, – улыбнулась она. – Мы пойдем завтракать?

– Ой, мне тут с вещами сначала нужно разобраться! – наклонился Еремей и отодвинул сумку чуть в сторону, освобождая место под столом.

Теперь его мохнатой половине можно было вытянуться во весь рост.

– Да, а я пока переоденусь.

Явно по примеру Варнака Кристофер тоже решил не мешать молодоженам побыть вдвоем хотя бы за столиком вагона-ресторана. А может, захотел продолжить разговор про ГАЭС и электромобили, раз уж по интересной теме нашелся подходящий собеседник.

Чем еще заниматься в купе поезда, когда впереди сутки пути и не предвидится никаких развлечений?

Но тут в кармане Еремея задрожал телефон и, пользуясь неудобной позой владельца, шустро пополз на свободу. Варнак еле успел его поймать и нажал кнопку, недовольно буркнув:

– Алло…

– Счастливого пути, Еремей! Отправились вовремя?

– Вы уже в курсе, Сергей Васильевич?

– А ты как думал? Ты же у меня числишься лучшим агентом! Всегда на тонкой грани между медалью и расстрелом. И попутчиков твоих я, разумеется, тоже знаю. У тебя совесть есть, Варнак?

– Что случилось? – выбрался из-под стола Еремей. – Чесслово, последний месяц я был настоящим паинькой.

– Я бы трижды мог поймать тебя на лжи, но звоню по другому поводу, – ответил полковник. – На Ростовскую АЭС вместе с Кудряжиным едет один смутный тип. То ли он иезуит, то ли тамплиер, то ли доктор физмат наук. Но в реальности, по нашим сведениям, он банальный охотник за мозгами и заслан конкретно Дмитрия Кудряжина сманить к себе. У них там вербовочная сеть весьма активная и разветвленная, мозги воруют только так! Запретить ему встречаться с нашими учеными мы не можем. У него командировка из ЦЕРНа[1], с целью консультации. Совместные проекты, будь они неладны! Да и нет такой уголовной статьи в Кодексе – за сманивание. Посему разогнать их по разным углам мы полномочий не имеем. К сожалению. Но раз уж ты все равно там по зову своего коммерческого сердца, то сделай доброе дело и проследи, чтобы они шуры-муры особо не разводили. Если что, вмешивайся конкретно и обещай любые самые жуткие страсти от бывшего КГБ и кровавой путинской тирании. Типа, в мешок живьем посадят и скормят по частям акулам в бассейне имени Сталина. Они там в весь этот бред искренне верят, и гость должен струхнуть. Он все же не боец, а благородный интеллигент. Зовут вроде Кристофер Истланд, похож на маленького Кащея Бессмертного, со злыми глазенками… Чего молчишь? Надеюсь, ты там сейчас не сидишь в купе с ним под руку? Чего мычишь? Ты что, даже в коридор не догадался выйти, когда понял, с кем разговариваешь?

– Я под столом был. Не успел выбраться.

– Ну, Еремей! – зашипел Сергей Васильевич. – Вечно у тебя все через жопу получается! Он хотя бы ничего не слышал?

– Нет.

– И то слава богу. Все, исполняй! – И полковник отключился, не дожидаясь отповеди.

Варнак вздохнул и убрал телефон в карман.

– Жалко, вы не видели себя со стороны, Еремей, – склонил голову набок Истланд. – Вы глянули на меня так, словно, поужинав вкуснейшим ризотто, вдруг узнали, что вместо риса откушали муравьиных личинок. А потом все время старались смотреть в сторону. Что же такого интересного вам вдруг довелось обо мне услышать?

– Добрые люди просили уточнить, из какого вы приходитесь ордена. Из иезуитов или к тамплиерам относитесь? – не стал отрицать очевидное Варнак.

– Я член ордена Девяти Заповедей, который находится под покровительством пророка Экклезиаста, друг мой, – отрекомендовался Кристофер Истланд, – и ношу на своем одеянии его символ вечной жизни.

– Вы серьезно? – не поверил своим ушам Еремей. – Вы монах? Вы верите во всю эту чушь? В колдовство, допотопные сказки, в боженьку, небесную твердь и всякую магию?

– Мне кажется, вы что-то перепутали, Еремей, – монах улыбнулся, в его пальцах стали тихонько постукивать четки. – Я христианин. А вы говорите об атеизме.

– При чем тут атеизм?! – повысил голос Варнак, чтобы собеседник лучше его понимал. – Двадцать первый век за окном! Как можно в наше время верить во всякую библейскую чепуху?!

– Вы уверены в том, что говорите? – наоборот, еще тише ответил Истланд. – Мне кажется, у вас в голове так сильно укоренились киношные побасенки, что вы принимаете их за реальность. Поэтому, если вам очень хочется ими со мной поделиться, вы не могли бы сначала выполнить одну мою маленькую просьбу?

– Какую? – насторожился Варнак.

– У меня есть ощущение, что вам просто неймется открыть мне глаза на свет истины, – улыбнулся монах. – Так вот, чтобы я вас постоянно не поправлял, а вы не выглядели излишне наивным, я вам буквально в трех словах объясню основы христианской веры. Ну, чтобы вы не ссылались на фантастику из желтой прессы, не имеющую под собой никакой основы. Тогда вы сможете сами легко отделять зерна от плевел и беседа получится более конструктивной. Основу основ, и ничего более. Мы ведь никуда не торопимся? – Кристофер красноречиво указал на окно, за которым уже проносились одноэтажные дачные домики.

– Ну давайте, – согласился Варнак. – Пригодится для общего развития.

– Очень хорошо, – кивнул Истланд. – Вы наверняка слышали, что наша вера началась с десяти заповедей, дарованных Богом пророку Моисею. Не стану перечислять все, дабы они не смешались в вашей памяти, напомню только первые три, самые главные. Итак, первая: «Нет Бога кроме Бога». Или, другими словами, нет иной силы, кроме Божией. Первая заповедь, Еремей, запрещает христианам верить в существование иных сил, кроме Божьих. Например в колдовство, ворожбу, экстрасенсов, сказочные чудеса и все подобное. Согласно первой заповеди, ведьм не может существовать в принципе, а те, кто в них верит, – это не христиане. Верующие в ведьм тем самым отрицают Бога. Или, проще говоря, являются атеистами.

– Подождите, а как же инквизиция, костры, процессы над ведьмами? – возмутился Еремей.

– Позвольте, я закончу, – попросил монах, глядя на свои четки. – Мы же договорились! Теперь вторая заповедь: «Не сотвори себе кумира». Вторая заповедь запрещает христианам слепую веру во что бы то ни было, излишнее доверие к любым авторитетам или учениям. Христианину должно полагаться на свои знания и убеждения и подвергать сомнению любые утверждения, от кого бы они ни исходили, до тех пор, пока они не подкреплены фактами.

– Даже от вас?

– Даже от меня, – легко согласился Истланд. – И наконец, третья заповедь: «Не призывай Бога всуе». Она запрещает ссылаться на Бога, на его промысел, чудеса или желания в повседневной жизни. Или надеяться на Божью помощь, вместо того чтобы добиваться цели своими силами. В общем, не призывать всуе. Так что, друг мой, попробуйте, говоря о христианской вере, изначально отбрасывать темы, к ней не относящиеся. Договорились?

– Вранье все это! Инквизиция жгла ведьм! Это любой ребенок знает!

– Где, когда? – перещелкнул камушки четок монах.

– А эти, как их… Салемские ведьмы! Про это даже кино снято, и не одно!

– Салем находится в США. Откуда там инквизиция, Еремей? – Истланд опять звонко щелкнул четками. – Вторая заповедь, друг мой! Эту историю вам следовало подвергнуть сомнению, пусть даже о ней знает любой ребенок. Ибо нельзя доверять кумирам. Даже если кумиром является толпа друзей. Если бы вы сверились с энциклопедиями, географией, историей, то легко убедились бы, что за все время своего существования инквизиция ни единой ведьмы так и не сожгла.

– Но ведь они были христианами! Те, кто жег женщин в Салеме.

– Первая заповедь, друг мой: тот, кто верит в ведьм или чудеса, не может быть христианином. Это абсолютно несовместимые религиозные концепции! Несчастных жгли и пытали обычные необразованные крестьяне. Остановили же это безумие, как вы помните, именно священники! Именно они затретировали губернатора требованиями прекратить суды на основании антихристских предположений… – Монах поднялся, нашел свой скромный чемоданчик, открыл, извлек оттуда серебристый нетбук и протянул Варнаку: – Вот, можете проверить сами, Еремей. У меня интернет бесплатный, пользуйтесь. Все же вторая заповедь не рекомендует слепого доверия. Проверяйте и проверяйте!

– Что вы носитесь с этими заповедями как курица с яйцом?! – раздраженно отказался Варнак. – Поповские сказки это все!

– Кому поповские сказки, а кому – основа техногенной цивилизации, – вернулся на место Кристофер Истланд, положив нетбук на стол. – Вы когда-нибудь задумывались, друг мой, почему именно в пределах христианской цивилизации развивается прогресс и современная наука? Только и исключительно в ней? Так ведь все начинается как раз с этих трех, самых первых, самых основных Божиих заповедей! Возьмем простой пример. Вспомним жизнь видного теолога, вошедшего в десятку лучших богословов Кембриджского Христианского колледжа, Чарльза Дарвина.

– Теолога? – у Варнака тут же вылетели из головы возражения по поводу инквизиции. – Дарвин теолог?

– Разумеется, – спокойно кивнул Истланд. – Разве великий ученый может быть кем-то другим? Теология является альфой и омегой научного мышления! Вы компьютер-то откройте, да проверьте меня через поисковик. Мне ведь слепая вера не нужна. Христианство опирается исключительно на достоверные факты! Вы ищите, а я пока продолжу. Так вот, когда образованный теолог во время путешествия заметил интересные отличия неких островных птиц, он вполне мог списать это на причуды местных духов, но первая заповедь запрещала ему верить в существование иных сил, кроме силы единственного Бога. Он мог сказать: «На все воля Божья», но третья заповедь запрещала ему призывать имя Всевышнего всуе. И потому, оказавшись меж двух запретов, он был вынужден искать замеченному явлению объяснение, которое не ссылалось бы ни на Божью волю, ни на воздействие иных нематериальных сил. И именно так Дарвин нашел объяснение, которое ограничивалось лишь естественным воздействием природы. Или возьмем аббата Менделя. Он тоже обратил внимание на странности при передаче отдельных признаков от растений их потомству. И вынужденный, точно так же, как Дарвин, чтить основные заповеди, аббат стал искать земное объяснение этим странностям, пока и не выяснил базовые законы наследования признаков. Стал «отцом» генетики, проще говоря. А следующим в этой цепочке оказался теолог Тейяр, нашедший синантропа в Китае…

– Стоп! – перебил его Варнак. – Что вы мне впариваете про христианство Дарвина, если церковь не признает эволюции?

– Вы уверены в том, что говорите, Еремей? – остановил перестук четок монах. – Ну-ка, поинтересуйтесь у гугла, кто каждые три года проводит международные конференции по эволюции? Разве это не римский папа и его Академия наук? Смотрите-смотрите, вам будет интересно. Кроме католической церкви и ордена пророка Экклезиаста, эта тайна Божьего замысла в современном мире не беспокоит больше никого! Я бы даже сказал, что никого, кроме нашего ордена, ибо Ватикан ограничивает свое содействие в основном финансовой помощью, возмещающей часть наших расходов.

– Подождите, Кристофер! – опять перебил его Варнак. – Я много раз слышал, что христиане отвергают учение Дарвина! Хотите сказать, что это все вранье?

– Вы как-то пытаетесь все подряд в общую кучу замешать, – красноречиво покрутил руками в воздухе Истланд. – Никакого учения Дарвина не существует в природе! То, что он открыл, изучается в начальных классах церковной школы под названием «селекция растений и животных». Селекция, и ничего более! Конечно, честь и хвала отцу Чарльзу за то, что он догадался распространить правила научной селекции на естественные процессы, но к эволюции это никакого отношения не имеет! С помощью селекции вы можете превратить шакала в болонку или дога, пантеру – в тигра или сиамскую кошку, но никакими стараниями вы не сможете сделать из кошки собаку или наоборот. Это разные виды, Еремей! Между ними лежит генетическая пропасть, которая методами селекции непреодолима. Увы и ах, но механизмы видообразования и эволюционных изменений остаются для нас столь же туманны и непостижимы, как и во времена аббата Менделя.

– Хотите сказать, боженька из глины слепил?

– Не богохульствуйте, друг мой! – дружелюбно улыбнулся монах. – Не нарушайте третьей заповеди, не призывайте Бога всуе. Станьте хоть ненадолго истинным христианином, ищите материалистические причины, не связанные ни с чудесами, ни с колдовством, ни с Божьим провидением.

– Мутации! – вспомнил Варнак. – Причиной генетических изменений являются мутации. Удачные изменения закрепляются отбором. Только и всего!

– Мутации, Еремей, это поломки, – снова защелкал четками член ордена Девяти Заповедей. – Поломки генетического механизма. Сколько должно случиться поломок, чтобы карбюраторный двигатель стал инжекторным? Или поршневой – реактивным? Или двухтактный двигатель стал четырехтактным? А ведь именно такого порядка видовые изменения и происходили при эволюции. Превратить двухкамерное сердце в четырехкамерное – это вам как?

Варнак немного подумал и сказал.

– Человек произошел от обезьяны! А не создан по образу и подобию боженьки. Спорить станете?

– Вы уверены в том, что говорите? – заговорщически ухмыльнулся Истланд.

– Хотите сказать, я ошибаюсь?

– Зачем ошибаться? Достаточно обычной невнимательности, – рассудительно и размеренно ответил монах. – Исследуя генотипы наши и всяких приматов, генетики по наличию так называемых меток, остающихся от перенесенных заболеваний, достаточно точно смогли определить, что вид орангутангов отделился от нас одиннадцать миллионов лет назад, горилл – восемь миллионов лет назад, шимпанзе – шесть или семь миллионов лет тому. Таким образом, согласно имеющимся научным данным, можно однозначно утверждать, что это обезьяны последовательно, вид за видом, произошли от человека, а не наоборот. Надеюсь, такая точка зрения не сильно травмирует ваше эго?

– Прямо не знаю, что и лучше, – хмыкнул Еремей. – Со школьных времен как-то привык считать себя обезьяной без перьев.

– Не все так плохо, сын мой. Судя по генетическим меткам, у нас в предках были мохнокрылы, карликовые броненосцы и даже червяки, – улыбнулся Истланд. – Не понимаю, почему именно мартышки вызывают у людей такой дикий восторг? Вот лично мне лемуры нравятся намного больше. Причем генетически они от нас ничуть не дальше все тех же бабуинов.

– Вы слишком лихо разбираетесь в биологии для профессора физмата!

– Не профессора, а доктора. И не физмата, а физики высоких энергий, – поправил его Истланд. – Но в первую очередь я христианин, три года изучал теологию, и меня не может не волновать тайна Божьего замысла. Вот скажите, неужели вам самому не интересно узнать секрет своего создания?

– Ну, три миллиарда лет эволюции от микроба к обезьяне уже разложены по полочкам! – хмыкнул Варнак. – Разберутся и с последним крохотным промежуточком.

– Вы понимаете, о чем вы говорите, друг мой? – откровенно скривился монах. – Дыра неизвестности в шесть миллионов лет! Вы хоть примерно себе представляете, что это такое? Пять миллионов лет назад не существовало, например, ни мамонтов, ни шерстистых носорогов. Вообще! Но эти виды успели появиться из ничего, освоить земные просторы, выиграв конкуренцию на выживание, а потом бесследно сгинуть. Они уступили место гигантским оленям по полторы тонны весом и пещерным медведям, тоже возникшим из ничего полмиллиона лет назад, распространившимся и начисто вымершим еще до нашего появления. Где-то во времена мамонтов возник и столь любимый в Голливуде саблезубый тигр, который вымер этак миллион лет назад, а вместо него явился пещерный лев, который тоже вымер… И все это случилось в пределах того срока, что прошел от нашей последней общей генетической метки с животным миром и до самого рождения человека разумного. Шесть миллионов лет! За это время мы успели бы дважды превратиться в змей, потом обратно в китов, а потом благополучно выйти на берег и приклеить медвежьи ноги. Китайцы вон всего за пару веков превратили обычных карасей в пучеглазых телескопов, вуалехвостов, толстобрюхих золотых рыбок и вообще незнамо в кого. Всего двести паршивых лет! А вы говорите о шести миллионах.

– Из вас вышел бы хороший профессор, Кристофер, – кивнул Варнак. – С душевностью умеете говорить, с азартом. Я бы вам возразил, но, к сожалению, уже не очень понимаю, что именно вы хотите мне доказать и что я должен найти в интернете на этот раз.

– Простите, – вскинул руки монах. – Кажется, я слишком увлекся. Увы, в наше время трудно встретить человека, которому интересна современная фундаментальная наука.

– Вам, Кристофер, наверное, нужно просто выговориться, – Варнак продолжал шарить среди интернет-справочников. – Может, и правда на преподавательскую работу пойти?

– В ЦЕРНе слишком мало специалистов, владеющих русским языком. А командировки к вам выпадают все чаще и чаще. То у вас ПИК построят, то свой токамак[2] возводить начнут, то новые компенсаторы для АЭС придумают… Боюсь, с моей загрузкой мне будет не до лекций.

– А где вы так хорошо овладели русским языком?

– Эмиграция первой волны, – отвернулся к окну монах. – Бабушка с дедушкой уехали сразу после семнадцатого. Она была уже в положении, побоялись… Ну а дальше сами понимаете… Обратной дороги не получилось. Мама с отцом дома говорили, конечно же, больше на французском, иногда на немецком, но с родителями общались по-русски и меня поощряли. Как видите, оказались очень правы. Мне это сильно помогло и в работе, и с образованием.

– Учились в России?

– Нет, но переводы с русского всегда очень востребованы. К тому же, когда в конце прошлого века многие ваши специалисты согласились работать в наших лабораториях, в большинстве институтов и университетов русский язык оказался не то что вторым, а даже первым языком научных дискуссий! И тут у меня тоже имелась хорошая фора перед коллегами. Я слышал очень многое из того, чего они не понимали или чем с ними не хотели делиться ваши специалисты.

– Теперь делятся?

– Советские тайны уже давно устарели, друг мой, – почему-то грустно улыбнулся Истланд. – А новые стали общими.

– Вы сказали, что родители общались то на немецком, то на французском. Так в какую же из стран эмигрировала ваша семья?

– В Швейцарскую Конфедерацию, товарыщ… – засмеялся монах. – У нас четыре государственных языка, и хотя бы на двух из них сносно говорят практически все. Да еще без английского в наше время трудно. Так что зубрежки на мою долю в детстве выпало изрядно. Французский и русский люблю уже потому, что их учить не пришлось. Я с ними вырос.

– О, наши молодые возвращаются! – повернул голову Варнак, заслышав в коридоре знакомые шаги. – Кажется, смогли разжиться колбасой.

– Почему вы так решили?

– Катя собирается чем-то угостить Вывея. Пирожные он не ест, купить в вагоне-ресторане парное мясо весьма проблематично… – Еремей зашевелился мохнатой частью своей сущности, выбрался из-под стола и сел, преданно глядя на дверь волчьими глазами.

Створка отползла в сторону, впуская парочку, пахнущую копченой колбасой, вином и жареной картошкой. Девушка улыбнулась, присела перед волком, взяв его морду в ладони, легонько потрясла:

– Ты уже ждешь, мой хороший! Ты знаешь, что тебе чего-то принесут!

Варнак отвернулся, но все равно продолжал ощущать ее прикосновения к своим щекам. И уже понимал, что не ошибся: от сложенного вдвое пакета призывно веяло сервелатом. Едко-приторный вкус угощения нравился не только ему, но и волку.

– Как вы не боитесь прикасаться к этому зверюге? – удивился монах. – Он же теленку голову откусит!

– Вы наговариваете на Вывея, Кристофер, – ласково пожурила доктора наук Катя, доставая колбасу. – Он никогда не тронет тех, кто его любит! Он храбрый и умный. Поумнее многих образованных доцентов!

– И на каких науках он специализируется?

– Зоолог, – ответил вместо нее Еремей. – Неужели сразу не заметно? Леди, давайте, пожалуйста, сервелат по одному ломтику. А то он слишком быстро кончается!

Катя послушалась. Для мохнатого попутчика она разорила не меньше трех бутербродов и теперь смогла растянуть для него удовольствие почти на полминуты.

– Да, в зоологии он должен разбираться лучше нас всех, – признал монах. – Кстати, по этому поводу могу рассказать весьма занимательную историю. Еремей, загляните в энциклопедию на страничку с такой хорошо известной фамилией, как Леметр. Бельгийский священник отец Жорж Леметр! Этот замечательный человек получил образование в иезуитском колледже, а потому прекрасно знал физику, астрономию и математику. По тематике теологии и астрономии он продолжил обучение в Лёвенском университете, в двадцать третьем году получил сан аббата, а через два года стал профессором астрофизики и прикладной математики. Точно как вы, Еремей, он заинтересовался изложенной в Библии моделью развития Вселенной и попытался переложить ее на язык математики.

– Все, мой хороший, кончилась колбаска, – погладила Катя волка по голове.

Вывей вздохнул и отправился обратно под стол. Девушка забралась к окну напротив Варнака, спохватилась:

– Простите, Кристофер! Я не хотела вас перебивать. Очень интересно! И что было дальше с этим молодым человеком, который в тридцать лет получил профессорскую кафедру?

– В тридцать лет он защитил в Гарварде докторскую диссертацию, – поправил монах. – Профессором стал в тридцать один год. Нашему ордену предпочел, увы, орден иезуитов. Так вот, милая леди… Исходя из библейской теории творения, отец Леметр выдвинул предположение, что сие чудо не может быть размазанным по бесконечному пространству и времени. Оно должно было свершиться где-то в одной точке и в единый миг. И если так, то вся существующая Вселенная обязана расширяться в стороны от места, где была когда-то сотворена. Кстати, свою идею он изложил все же в стенах ордена Девяти Заповедей, а не где-то еще, и астрономы немедленно приступили к ее проверке. И что вы думаете? Почти сразу из всех обсерваторий стали поступать данные, подтверждающие это предположение! Именно так отец Леметр смог определить точную дату творения Господом Вселенной: тринадцать миллиардов семьсот пятьдесят миллионов лет назад.

– Бред! Ну ведь полный бред от начала до конца! – вдруг взорвался тихий и скромный Дима Кудряжин. – Вся эта теория от начала и до конца является бредом, который активно проталкивается Ватиканом, проплачивается иезуитами и за счет Церкви рекламируется в печати и на радио! И все только для того, чтобы пробить в фундаментальную физику постулат о существовании Бога! Теперь этот постулат в науке есть, а сама физика разгромлена в хлам и никакой теоретической базы не имеет!

– Церковь защищает теорию Большого взрыва? – недоверчиво переспросил Варнак.

– Деньги решают все! – сжал кулаки Кудряжин. – У Ватикана казна богатая. Они платят за проталкивание всякой чуши и за разгромные рецензии любых альтернатив. А большего для убийства реальной науки мракобесам и не нужно!

– Милый, – Катя прижала ладонь мужа к столешнице, – я понимаю, что это не женское дело, но мне все же интересно, ради чего ты так азартно размахиваешь руками перед самым лицом профессора Истланда?

– Доктора… – совсем тихо и скромно поправил ее монах.

– Родная, не беспокойся, мы не станем драться. – Дмитрий поднес ее пальцы к губам. – Это обычный научный диспут о взглядах на теории продажные и истинные! Ты просто ни разу не была на собраниях нашей кафедры.

– Раз я все равно не пойму, можешь не объяснять, – смиренно кивнула девушка. – Ведь я даже не зоолог.

– Вы преувеличиваете влияние Ватикана, друг мой, – миролюбиво защелкал четками монах. – Да, разумеется, католическая церковь приложила немало усилий для продвижения в массы именно библейской теории астрофизики. Но не забывайте, что Папский престол – это в первую очередь политическая структура! А уже во вторую – финансовая. Между тем большинство христиан вовсе не политики и не стяжатели, они искренне заинтересованы в познании Божьего замысла. Нас интересует истина, а не то, как ее можно использовать! Возьмем наш орден. Он не очень богат и никогда богатым не будет. Но мы всегда рады предоставить кров и поддержку любому смертному, готовому посвятить себя истинной науке! Дворцов не будет, но хороший дом и некая сумма, которая позволит ученому и его семье вести достойную жизнь, – все это в ордене Экклезиаста гарантировано каждому. Тем более тому, кто способен собрать в стройную обоснованную теорию старые предсказания Вальтера Ритца.

– Кто такой Ритц? – уточнил Варнак.

– Друг и соратник Альберта Эйнштейна, вместе с которым они выпустили ряд работ, – ответил Кудряжин. – Автор достоверной теории строения Вселенной, в которой, в отличие от теории относительности, нет противоречий и которая, в отличие опять же от теории относительности, дала целый ряд предсказаний, впоследствии подтвержденных астрономами. Ритц легко объясняет, а частью предсказывает все те факты, которые катастрофичны для гипотезы Эйнштейна.

– Проработка этой теории станет важнейшим вкладом в понимание Божьего замысла, – согласно кивнул Кристофер. – Эта научная тема настолько интересна, что вложиться в нее…