Владимир Орловский. К истории русской живописи

Донесение Владимира Орловского было в Академии рассмотрено и в целом одобрено: «26 мая 1870г. Ст.17 №39 Донесение пенсионера Академии, пейзажиста Владимира Орловскаго- о занятиях за границею: Орловский в течении первых 6 месяцев пребывания за границею осмотрел Королевский музей в Берлине, лучшия галереи в Дюссельдорфе, Кёльне, Париже, Люксембурге и Лувре, частныя коммерческия выставки и годичную парижскую. Сообщил о известных пейзажистах Европы и их творениях, написал две большия картины, из своих этюдов Крыма, «Гурзуф и Алуштинская долина», которыя и отправил в Россию. В настоящее время работает эскизы и две довольно большия картины к годичной академической выставке. Совет определяет: донесение пенсионера Орловскаго принять к сведению». [3]

Ведет Владимир Орловский и активную переписку с корреспондентами в России. О своих размышлениях, о поиске своего пути в искусстве более непринужденно он пишет своему коллеге, художнику П.А. Черкасову: «17 сентября 1870г. Versoit (близ Женевы). Милостивый государь Павел Алексеевич. Да непоставите мне в суд и осуждение, что я так долго ничего не писал Вам. … является вопрос что писать? Полнейшее убожество в знании еще заграничной жизни, разочарование многим, что удалось и удается видеть в отношении всего и искусства в особенности. … И по днесь стал еще на каком то распутье мыслей, жизни, и встаю и ложусь спать, вечно с думой по какой дороге лучше пойти, чем задаться, что преследовать изучая пейзаж, да так и до сих пор не порешил еще. Дело в том, что существующее искусство в Европе (пейзажное) мне кажется слишком в разлад идущим с натурой, а значитъ из выработанного всего в нем здешними художниками, многим поживиться нельзя, разве сделаться подражателем, да когда и того невозможно, во первых потому, что и сам же чувствуеш потребу высказаться, а во вторых- нет идеала, которым можно было бы руководствоваться как примером. (Все?) и мало неудовлетворяют меня.– так вот и видишь, что приходится прокладывать дорогу самому, а это ой ой как не легко». [4]

Владимир Орловский в переписке с Николаем Дмитриевичем Быковым. Н.Д. Быков образование получил в Императорской Академии Художеств и в молодости служил надзирателем при казенных учениках Академии, когда последняя была еще закрытым учебным заведением. Любовь к искусству развилась в нем как результат общения с молодыми художниками. Сделавшись впоследствии обладателем большого состояния, Быков начал приобретать произведения искусства, проявляя в выборе их большой вкус и знание. Быковым было приобретено немало произведений художников русской школы. Быков пользовался большою известностью среди художников и любителей искусства, состоял почетным вольным общником Академии Художеств, а также действительным членом Общества Поощрения Художеств. Нередко Быков помогал молодым художникам, если они нуждались в средствах для окончания начатых произведений. [5, c.162-163] [6, c.258]

В письме Н.Д. Быкову Владимир Орловский касается деловых вопросов- выставки. продажи своих картин, отправленных Быкову, вопросов профессиональных- состава красок, состояния картин после их пересылки: «…посылаю вместе. За эту только не совсе ручаюсь; писал я ее на каких то новых маслах, состав которых- секрет, мне их хвалили, да что то не верю я, боюсь чтобы картина не почернела. Положим, что я всегда готов исправить мои картины, если они изменяются, да все же знайте про все. К выставке я еще пришлю две, три вещи, если вздумаете переменить на которую из них, то напишите мне, если она продастся на выставке, то я Вам повторю, (нрб.) – возьмите ее же….Жил я по делу в Париже, а теперь хочу проехаться еще по Европе посмотреть… 6-го марта 1870г. Париж. Адрес мой со 2-го Апреля Boulevard Clichy 7 Paris». [7]

Работа Владимира Орловского, видимо «Вид деревни Кокоз в Крыму», была представлена на выставке в Академии Художеств в 1870-м году, удостоившись, как уже было указано выше золотой медали Академии, и нелестного отзыва обозревателя журнала «Вестник Европы»: «Начнем с выставки в Академии Художеств, где можно встретить копию с жизни… По части пейзажа обратим внимание на крымский видъ г. Орловскаго потому собственно, что онъ получилъ первую золотую медаль. Общей мысли, общего эффекта нет, а есть две партии деревьев: одна партия округленных, wohlbelebte, консерваторов, которую нельзя не одобрить по красоте рисунка и тщательности отделки: и партия долговязых, тонких, некормленных деревьевъ- либералов, которые, воля ваша, едва ли не неряшливы несколько». [8, c.881]

Для лучшего понимания обстоятельств, в которых находились отправившиеся за границу академисты, следует учесть, что они оказались в Европе в период очередного международного кризиса- войны Франции с Пруссией, начавшейся 19 июля 1870-го года, последовавших за этим событий- Парижской коммуны, оккупации части Франции Прусской армией.

Эти события сильно осложнили жизнь и работу пенсионеров Академии в Европе: «3 августа №40 В Правление Императорской Академии художеств. Пенсионера Академии Владимира Орловскаго. В посланном мною журнале в академию я заявил, что две картины мои будут высланы к Академической годичной Выставке. С целью последняго окончания их и отсылки, я оставил мои занятия на натуре и приехал в Париж. Но здесь от наших же русских художников, равно как и справившись в конторах транспортных узнал: что пересылка вещей теперь в Россию, по причине войны крайне дорога и затруднительна. Транспорты идут через Швейцарию или Англию и это тянется очень долго. Так как мои картины должны были бы выслаться свежо оконченными, то естественно, что пролежавши долгое время в ящике, в потьмах- они могли измениться сильно, да и еще едва-ли бы успели придти к выставке. Поэтому, дорожа мнением Академии и общества и нежелая рисковать им из-за какой либо временной случайности, я решился вовсе не посылать теперь мои картины,– о чем имею честь довести до сведения Академии. Пользуясь случаем, считаю не лишним сообщить, что до сих пор я писал этюды в Фонтенеблоском лесу и в его окрестностях, где намерен провести и все остальное лето. Пенсионер Академии Владимир Орловский. Париж, 7 августа 1870 года». [9]

«23 сентября. №45 В Правление Императорской Академии Художеств. Пенсионера Академии Владимира Орловскаго. В силу сложившихся ныне обстоятельств, бывши вынужденным поспешно выехать из Франции, я, оставя мою мастерскую и все вещи в Париже- и по днесь остаюсь в нерешимости где поселиться для зимних занятий. Поэтому не имея еще новаго прочнаго места жительства, почтительнейше прошу Правление Академии, приостановить мне высылку моего третного содержания, за сентябрьскую треть, впредь до сообщения мною новаго, точного адреса. Пенсионер Академии Владимир Орловский. 30-18 сентября 1870 года». [10]

Обстоятельства, заставившие Владимира Орловского срочно выехать из Парижа и из Франции хорошо известны- в результате ряда поражений французской армии прусские войска подошли к Парижу и начали его многодневную осаду, продолжавшуюся до 28 января 1871-го года. Поражения армии сопровождались шпиономанией как французских властей, так и во французском обществе, так что оставаться во Франции иностранцам было небезопасно.

В результате Владимир Орловский приезжает в Италию, в Рим. Кроме того, что Италия традиционно была местом, куда приезжали для работы пенсионеры Академии Художеств, Италия не принимала участия в Франко-Прусском конфликте: «30 октября №47. В Правление Императорской Академии художеств. Пенсионера Академии Владимира Орловскаго. Находясь в настоящее время в Риме и намереваясь остаться здесь на неопределенное время, имею честь почтительнейше просить Правление Академии выслать мне третной пансион за сентябрьскую треть в Рим, а равно и на следующее время высылать по этому же адресу. Если же деньги своевременно уже высланы в Париж или вообще во Францию, то неоставить сообщить об этом. Пенсионер Академии Владимир Орловский». [11]

Из Рима Владимир Орловский присылает в Академию свой следующий отчет: «10 ноября. (1870) №49 В Правление Императорской Академии художеств. Пенсионера Академии Владимира Орловскаго. Отчет. 28 октября настоящего года кончился ровно год со дня отправления меня за границу. Следуя букве Устава, имею честь почтительнейше представить Академии годовой отчет о своих художественных занятиях и путешествиях в течении года. За первые шесть месяцев, я по возможности старался сообщить об этом в своем журнале Академии и сколько помню говорил, что написал в первое же время две картины, которыя и отослал в Россию на Постоянную выставку художественных произведений. Разсчитывая написать для нашей Академической Выставки еще новыя картины, я неозаботился и знать о том кем они куплены и где находятся. Затем я начал готовить еще две вещи из своих этюдов писанных в Крыму. Одна изъ них- берег Георгиевскаго Монастыря, а другая- Мотив изъ Алуштинской Долины. Полагая кончить их как раз к Выставке, я неторопился с работой, находя необходимым давать возможно больший срок для усушки. Таким образом подготовивши довольно окончено обе эти вещи, я отправился на натуру, в окрестности Парижа, в одну из деревень, окруженную живописнейшей частью Фонтенеблского леса Барбизон. Проработавъ месяца два, я возвратился в Париж, с целью окончить эти картины и отправить в Академию. Но вследствие начавшейся войны это сделать было уже почти невозможно. Видя, что посылать картины непридется, я решил, что нестоит заниматься и их окончанием, тратя дорогое летнее время, без спешной цели. Снимать же фотографии с картин в которых самая то суть и не сделана, или ради фотографий их окончить, я нашел неразсчетливым и нелогичным, и поэтому оставя их так отправился на натуру. Но обстоятельства начали принимать такой характер, что иностранцам было почти невозможно долго оставаться во Франции. Думая, что теперь или после, но нужно видеть всю Европу, я сообразил, что это чуть ли не удобнейшее время и поэтому немедля отправился в Швейцарию. В Женеве только и есть один художественный музей- это в доме городской Ратуши и одна Постоянная выставка. В отношении пейзажа ни там, ни здесь, мне не пришлось видеть ничего замечательного. Картины Ридэ и Калама надо полагать из ранних их работ- не сильны. Современное же искусство стоит ниже, чем как можно было ожидать. З тем сделал несколько экскурсий в разныя стороны от Женевы, чтобы ознакомиться несколько со страной и ея характером, я поселился в одной из окрестных деревень, и работать пока можно было с натуры. Природа Швейцарии показалась мне слишком громадной, для того чтобы из нея можно было делать (верныя) и хорошия картины. Редкий мотив умещается в угол зрения. Взявши же его на дальней дистанции утрачивается присущий месту грандиозный характер. Теперь мне стало вполне понятно, почему Калам так сильно компановал все свои вещи- иначе я думаю писать Швейцарию с ея горами и озерами трудно. За тем, когда наступили дожди и холод и работать стало трудно, я отправился в Италию. Ходил в галереи Флоренции и Рима видел много величайших произведений искусства, но только не по отрасли пейзажа. Новейшее же искусство Италии далеко не может равняться с немецкой и Французской школами. Так как неизвестно как долго еще нельзя будет возвратиться в Париж, то я решился провести этот год здесь, зиму проработавши в Риме, а лето в окрестностях и близ Неаполя. Колорит здешней природы напоминает мне сильно Крым, только кажется, что сочетания тонов много тоньше и покойнее, в чем теперь еще не могу сказать ничего наверно- быть может это не более как издавна сложившееся понятие об Италии в уме, и мешающее верно видеть глазу. Проработавши одно лето, по этюдам в состоянии буду судить точнее. Во всяком случае разница не слишком велика и Крым живописностью своих (нрб) не много уступит Италии. Хотелось бы, чтобы наши русские пейзажисты занялись этой страной, т.е. Крымом, более и серьезнее равно как и Кавказом и вытеснили бы предвечныя понятия о незаменимости у нас Швейцарии и Италии, которыя заставляют нашу публику восхищаться всем здесь и ничего невидет у себя. Нет, мне кажется, сколько я теперь судить могу Россия не уступит в своей живописности ни одной стране Европы уже просто же потому, что она вмещает в себя всех степеней климаты а вместе с ними и их природу. Полезно (прокатиться) думаю по всем странам Европы для того, чтобы лучше уметь ценить свое, и чтобы недоверяться на слово многим нашим соотечественникам, которыя только и знают что прославляют Запад, увлекшись им далеко не по тем причинам, которые они выставляют. Теперь я начал вновь две картины, мотивы взяты с берегов Женевскаго озера, из сделанных там этюдов. Всматриваясь все более и более в состояние искусства в Европе, я прихожу все сильнее к убеждению, что хороших художников везде вообще процент небольшой, помогает же образовать их, громадная их численность здесь вообще и сильный запрос, сильная потребность на художественныя произведения существующая в обществе. У нас вот этого то только и нет, и наш образованный, ученый т.н. люд, вместо того, чтобы помогать нам, костит нас как только может и старается разрушить и те немногия симпатии которыя еще живут в Русской Публике. Впрочем, не скажу чтобы это делалось преднамеренно, я видел и здесь за границей многих русских таких же как и в России, которые сами ровно ничего не понимают, и при первой встрече, с художником, сейчас же стараются воспользоваться его мнением, да и то еще хорошо, а то я могу дать несколько примеров вроде того, что вошедши, чуть ли не впервые в храм Петра в Риме, один из наших педагогов, готовящийся в профессора Университета, классик, филолог еще, после первых десяти минут, занялся кручением папироски и хотел закурить её, в храме…Пенсионер Академии Владимир Орловский. 23-го-11-го ноября 1870 года. Рим». [12]

Находясь в Риме, Владимир Орловский ведет переписку с статс-секретарем Академии П.Ф. Иссеевым о делах, связанных с пересылкой картин и организацией выставок: «27 февраля №59 Ваше Превосходительство, Милостивый Государь Петр Федорович. Весьма прискорбно, но что же делать,– все невыгодно сложившиеся обстоятельства, невольно заставляют меня безпокоить Ваше Превосходительство моей всепокорнейшей просьбой.

Как Вам известно- война была причиной, что я не мог окончить для выставки, двух начатых мною картин, теряя вместе с тем и в материальном отношении. Теперь должен прибавить более: из Франции мне пришлось выехать внезапно, и не имея возможности перед выездом въехать в Париж, должен был на произвол судьбы оставить все этюды, лишен всякой возможности отказаться от нея, плачу таким образом в настоящее время за две- парижскую и в Риме. … находясь тем более пред необходимостью выехать в начале мая на натуру,… распорядиться о высылке мне денег…». [13]

«7 марта №74 Ваше Превосходительство Милостивый Государь Петр Федорович. Узнавши из бумаги присланной Академией о скором приезде профессора Боголюбова для осмотра наших работ, я несколько приостановился с отсылкой моих картин на нашу Академическую выставку. Теперь же конченныя две из многих я посылаю: один мотив воздуха и моря, а другой из Римской Кампаньи д. Аричи. При чем решаюсь почтительнейше просить Ваше Превосходительство обратить внимание на верную постановку их. Обе эти вещи требуют сильнаго света слева, какой я имел в мастерской у себя. Вместе с тем я пишу Академику Боткину, чтобы он потрудился выставить еще две из прежде отосланных в Петербург картин. Думаю, что некоторые художники видели их ненатянутыми и без рам, почему вероятно сделали заключение несколько строгое,– но надеюсь, что на выставке оне будут не хуже других. … Апреля 1-го дня 1872 года. Рим». [14]

Судя по переписке, до начала следующего, 1872-го года Орловский остается в Италии.

В середине февраля через Флоренцию в Рим приезжает профессор Боголюбов, поселяется на Виа Болонья, встречается с Бронниковым, начинает работать в его мастерской. Боголюбов знакомится с работами пенсионеров, в том числе с работами Орловского. [15, c.55]

Обязанность познакомиться с работой и жизнью пенсионеров Академии Художеств была возложена на профессора Боголюбова Президентом Академии по инициативе конференц-секретаря Академии Исеева: «Докладная записка Конференц-Секретаря Императорской Академии Художеств. 18 января 1872г. О поручении Профессору Боголюбову обозреть деятельность пенсионероъ Академии. Профессор Боголюбов, как Вашему Императорскому Высочеству Известно отъезжает за границу. Не изволите ли признать полезным возложить на Профессора Боголюбова познакомиться с деятельностью пенсионеров Академии и сообщить Совету подробныя сведения о каждом из них: какими работами заняты и приносит ли им пользу заграничное пребывание и подтвердить всем пенсионерам о неуклонном исполнении обязанностей возлагаемых инструкциею. Конференц-Секретарь». [16, c.103]

К докладной записке был приложен список пенсионеров, с работой которых профессор Боголюбов должен был ознакомиться: «Список пенсионерам Императорской Академии Художеств. Месмахер Максимилиан Егорович, Архитектор. В Риме. Коссов Виктор Александрович, Архитектор. В Риме. Питерсон Людвиг Людвигович, Архитектор. В Риме. Попов Михаил Петрович, Скульптор. В Риме. Чижов Матвей Афанасьевич, скульптор. В Риме. Харламов Алексей Алексеевич, Исторический живописец. В Гааге. Шмелинг Рейнгольд Егорович, Архитектор. В Риме. Орловский Владимир Донатович, Пейзажист. В Риме. Семирадский Генрих Ипполитович, Исторический живописец. Мюнхен. Дмитриев-Оренбургский Николай Дмитриевич, Жанрист. Дюссельдорф». [17, c.105]

В марте 1872-го года Боголюбов пишет из Рима товарищу президента Академии Художеств. В письме сообщает о художественной жизни в Риме, деятельности русских художников и архитекторов, подробно описывает их работы: «№693 27 марта 1872. Ваше Императорское Высочество. Не совершенно восстановленное здоровье не дозволило мне исполнить скорее мое поручение касательно пенсионеров Академии, которое ныне имею честь представить на Ваше милостивое разсмотрение… <…> Рим, 25 марта 1872г.

Ваше Императорское Высочество! Желая исполнить в точности возложенное на меня лестное поручение посетить за границею всех пенсионеров Академии Художеств, я должен был на мое знакомство с ними употребить некоторое время, чем и оправдываю проистекшее замедление в моем отчете. Всех пенсионеров в Риме оказалось семь: четыре архитектора, два скульптора и один пейзажист. (7.) Пенсионер Пейзажист г. Орловский. Г-на Орловскаго тому назад год и восемь месяцев как я оставил в Париже, куда он только что приехал из России, по получении звания пенсионера. Встретив его здесь и посетив его мастерскую, я нашел в ней шесть начатых картин из коих две ныне уже отосланы в Академию Художеств для заявления о его деятельности, а другие очень близки к окончанию. Но труд г. Орловскаго более обозначается в этюдах, которых насчитываю до пятидесяти, из коих половина очень доброкачественны. Считая г. Орловскаго своим учеником, я смотрю на работы его с (полною?) строгостью и смею сказать, что он обладает большим талантом, но по несчастной кипучей своей натуре хочет сделать вдруг слишком много, что всегда бывает нехорошо. Так работал некогда и я сам, пока не оставил Италию и не поехал учиться серьезно на север Европы, во Францию или Германию глядя на мастеров, покойно преданных своему делу и не раздражающихся постоянно прекрасною природой Италии, но разрабатывающих ее с сделанных этюдов в мастерских (которыхъ нрб. просвещенных). Результат слов моих давно оправдывается, ибо кроме г. Усси во Флоренции и Морелли я не знаю ни одного замечательнаго художника в Италии. <…> Вследствие чего, по совету моему г.Орловский намерен ехать прежде на этюды, а потом на зиму опять поселится в Париже, где под влиянием глубоких пейзажистов, каковы Юлий Дюпре, Добиньи, Коро и прочие, может серьезно вникнуть в исполнение и простоту картины, а также обратить внимание на серьезный колорит, составляющий неоспоримо превосходный отпечаток французской школы. В заключение должен сказать, что г. Орловский находится в переходном состоянии своего художества, но обладая (непреодолимым) желанием идти вперед, следуя этому пути, дает собою ожидаемый хороший результат и тем оправдает себя в своем замедленном отчете перед Академиею». [18, c.116-117]

Коснулся в своем отчете А. П. Боголюбов и жизни пенсионеров Академии Художеств за границей: «Сказав о художественной деятельности гг. пенсионеров Академии Художеств, считаю своим долгом доложить Вашему Высочеству о их нравственной стороне жизни. По собранным мною сведениям от лиц весьма серьезных я только мог слышать самыя лестныя отзывы о их поведении в обществе, куда они вообще очень мало являются но более уделяют времени своему труду или семейной жизни, ибо трое из них женаты и имеют детей. Сравнивая былое время когда я был пенсионером с настоящим, Академия Художеств может вполне гордиться нынешним комплектом своих пенсионеров заграницею, которые благодаря Бога проживают здесь разумно, не чувствуя над собой никакого начальства, которое не будучи никогда художниками, только имело над ними полицейскую власть и тем портило нашу нравственность, давая повод рассчитывать, что если кто из нас попадет в полицию то в попечителе он найдет защитника и избавителя. Быть может, Ваше Высочество может усумниться в справедливости моих слов, но к сожалению я говорю правду, подтвержденную горькими примерами погибших даровитых моих товарищей в лице: Тимашевскаго, Крюкова, Давыдова и многих других». [19, c.118]

В июне 1872-го года Владимир Орловский получает предупреждение, что трех-летний срок его пребывания за границей заканчивается, и он должен определиться, где он проведет время своего пенсионерства в России: «14 июня 1872 №1872 №81 Владимир Донатович! На основании утвержденной Советом Академии инструкции пенсионерам… первые три года пенсионерства путешествуют за границей, а остальное за этим время по России. Имея в виду, 1-го будущего сентября минет трехлетний срок пребывания Вашего за границею…прошу уведомить меня о месте, в котором могли бы Вы поселиться на первое время… Иссеев». [20]

Владимир Орловский ходатайствует о продлении срока своего пребывания за границей: «18 июля. №85. Ваше Превосходительство Милостивый Государь Петр Федорович. Имевши в виду, что Академия всегда была очень снисходительна в отношении выполнения существовавших правил пенсионерами, зная что многие наши самые лучшие художники пейзажисты, какъ Профессора Боголюбов, Барон Клодт, Лагорио, Дюкер и др. выбыли все шесть лет за границей без всякого сопротивления со стороны Академии, я полагал, что и мне это дозволено будет, тем более, что намереваясь предаться преимущественно изучению моря, я здесь имею для этого все средства под рукой, начиная с теплаго климата, дающего возможность делать студии в случае нужды и зимой, – до самой мастерской, которую могу иметь в Porto Danzo, с окном на море и прибрежье, полное лодок, судов и всяких деталей, нужных в этом жанре. Профессор Боголюбов того же мнения, что мне не мешало бы провести некоторое время здесь. Таким образом, затеявши некоторыя работы, которыя оставить теперь крайне убыточно и жалко, продолжать же их в России неимея под рукой ни натуры, ни моделей, не имея никакой возможности, я решаюсь почтительнейше просить Ваше Превосходительство, заявить мою просьбу в Совет Академии, дозволить мне остаться по крайней мере эту зиму еще за границей. Зa тем получивши выездные в мае месяце, я по дороге намерен осмотреть еще некоторыя галереи, которыя не видел, ровно как и Всемирную Венскую Выставку… и тогда возвращусь в Россию, что будет гораздо выгоднее для меня, чем вторично хлопотать в Апреле о поездке в Вену. И так оставаясь в полной надежде на милостивое ходатайство Вашего Превосходительства, имею честь покорнейше просить принять уверение в совершенном почтении Пенсионер Академии Владимир Орловский». [21]

Разрешения продлить срок своего пребывания за границей Владимир Орловский не получил: «19 июля 1872 №2052 №87. Его высокобл. В.Д. Орловскому. М.Г. Владимир Донатович. Письмо Ваше от 18 июля я имел честь докладывать Его Имп. Выс. Товарищу Президента, который поручить соизволил сообщить Вам, М.Г., что его Выс. ни под какими не (нрб). на дальнейшее пребывание Ваше за границею и предлагает Вам поспешить возвращением сюда. Сообща Вам, М.Г. вот (сии?) известия, я спешил (нрб.) и присовокупить что (далее я неправомочен?) высылать Вам более пенсионерское содержание за границей. Примите М.Г. и пр.». [22]

Своим впечатлением от вызова в Россию Владимир Орловский откровенно делится с товарищем, Павлом Алексеевичем Черкасовым: «14 октября 1872г. Porto D Anzio (Италия). …25/13 июля я получил от Петра Федоровича письмо – ответ на мою просьбу дозволить остаться мне долее трех лет заграницей такого содержания: «Письмо ваше от 18-го июля я имел честь докладывать Его Императорскому Высочеству Товарищу Президента, который поручил мне изволит сообщить Вам, Милостивый Государь, что Его Высочество ни под каким видом не соглашается на дальнейшее пребывание Ваше за границей и прелагает Вам поспешить возвращением сюда. Сообщая Вам, Милостивый Государь, волю Его Высочества, я считаю обязанностью присовокупить, что за тем я не имею права высылать Вам более пенсионерскаго содержания за границу». Чего «Поспешить сюда»– понять не могу. Будьте любезны, разрешите этот вопрос. Вам, знающему всю суть нашихъ дрязг, будучи там на месте- ничего не стоит это. …Вероятно, кто либо повел подкоп под меня….Только об одном прошу: сообщите самое достоверное, чтобы не ввести меня в заблуждение, а то пожалуй воротишься туда «сюда» да и там ничего не дадут, а деньги на дорогу растеряешь и здесь все связи и все разрушишь. Я убежден, что Его Высочеству я ненужен. Раз как-то им была заказана картина после получения 1-й Золотой, да и то как-то Алексей Петрович невинно замял «После, после, сказал, еще успеет». Так и осталось до сих пор. Мне приходитъ в голову еще что: Нет ли каверзы на меня посторонней? Не грозит ли что в Академии? Здесь за границей встречаешься с разными Русскими, а кто они,– и бес не разберет. Знаю, что между ними много эмигрантов и поляков и так всякой сволочи, но много и шпионов, а тут по неволе язык разучишься держать на привязи, не сболтнул ли что какому чорту, а тот и воспользовался, и наклеветал…Да только не припомню, чтобъ говорилъ что нибудь такое». [23]