История родной женщины

– Вы на пол бросайте шкурки, я потом подмету, – каждый раз просила девочка, и женщины вначале от удивления выпучивали глаза на ее странную просьбу. А ей просто нравилось, как скорлупки шуршали по деревянному полу, словно воробьи чирикают.

Реже играли в карты. В дурака или «буру» – это тот же дурак, только по три карты раздавали. К ним присоединялся Николай: он был профессионалом в игре: запоминал все карты, которые вышли, и мог просчитать, у кого какие остались. Просто выигрывать ему было неинтересно: удовольствие доставляло кому-нибудь оставить «погоны» на плечах из шестерок.

Суббота традиционно была днем чистоты. Вначале с самого раннего утра устраивали большую стирку. Летом ходили на речку и стирали там хозяйственным мылом, особенно крупные вещи. Для этих целей имелись специальные мосты и подставки около берега, куда скапливалась большая очередь из женщин и девушек. Дети веселись рядом на берегу или купались рядом, а мамы краем глаза за ними следили. Зимой самые стойкие также стирали в прорубях, либо носили воду из реки и стирали дома или в сарае в специальном корыте. На стирку уходила большая часть дня. В середине века на помощь советским домохозяйкам ворвались полумеханические стиральные машинки, и жизнь стала значительно легче. Выжимать, правда, приходилось либо вручную, либо с помощью специальных нехитрых приспособлений. После стирки дружно шли в баню, это была целая традиция. Тазики, веники из дуба, березы или пихты, хозяйственное мыло, мочалка, шапочки и полотенце: традиционный набор банщика. Маше не нравилось ходить в баню, она плохо переносила жару, а десятки дряблых голых волосатых женских тел действовали ей на нервы и психику. Еще и мужчины из соседней кабины все норовили подглядеть – они голышом выбегали на улицу и обтирались снегом или купались в реке. А потом подсматривали в какую-нибудь щелочку и пугали женщин. Те визжали, ругались и смеялись. Потом женщины и мужчины в специальных отдельных комнатах пили травяной чай или натуральное пиво, надев халаты и раскрасневшись. Они вели беседы о жизни и просто отдыхали. Потом все выходили чистые и обновленные и шли домой.

В другие дни «купились» дома – грели воду в чайниках, кастрюльках или ведрах и мылись в тазиках. К слову, купились так, как современные горожане «выживают» в неделю отключения горячей воды. Женщин делали разные маски для волос или ополаскивали их с помощью яичного желтка или отваров трав, волосы после этого были здоровыми, густыми и блестящими.

Глава 3

Платье в ромашку

Вечерами Маша слушала радио, по которому шла детская передача: читали стихи и рассказы для детей известных писателей. Правда сказку про Буратино, озвученную различными голосами, слушали с удовольствием и взрослые. Под тусклый свет керосиновой лампы девочка доставала коробку со своими бумажными куклами, вырезанными из журнала «Крестьянка». Девочка с упоением одевала куклу Наташку или Аленку в белых кальсонах в разные наряды и представляла, что когда вырастет, будет модничать, делать красивые причёски, ходить на танцы, в кино. Она будет делать все, что захочет. Как же здорово быть взрослой…

Детство пролетело. Время текло, как песок сквозь пальцы. Зима, весна, лето, осень. И так по кругу. День за днем и час за часом времена года сменяли друг друга в беспощадном соревновании, в котором не было победителей, но проигрывала жизнь.

Двенадцатилетие для Маши ознаменовалось несколькими серьёзными событиями. Сначала случилось первое горе: ее мама начала толстеть, быстро уставать и много кушать. Девушка всерьез обеспокоилась ее здоровьем, но родился он: вечно кричащий, отобравший все внимание родителей на себя, которого Маше и так не хватало. Отчасти девушка и радовалась родившемуся братику, ведь ещё смутно помнила, как тосковала в детстве после смерти сестренки. Но где-то глубоко внутри она чувствовала, что Гриша станет высокой стеной между ее детством и родительской любовью. И что они, родные брат и сестра, никогда не будут близки.

Потом произошло второе несчастье. В одно обыкновенное утро мечта Маши стать взрослой неожиданно исполнилась, правда совсем не так, как она себе представляла: проснувшись, она почувствовала боль в животе и чуть ниже, что-то тянуло и словно немного резало. Было неприятно ходить, хотелось много кушать и спать. «Чем я заболела?» – думала девочка, не подозревающая, что ей предстоит стать девушкой. Она не знала об этом абсолютно ничего, и поэтому, когда через несколько часов увидела на своем нижнем белье капельки крови, заплакала и посчитала, что неизлечимо больна. В это время все внимание мамы было приковано к ее недавно родившемуся младшему брату и хозяйству, поэтому девочка и слова не сказала ей. «Если умру, им хоть не так грустно будет. Меня Гриша заменит», – ночью, сдерживая слезы, горестно рассуждала она. Девочка не понимала, какой драгоценностью они с братом были для родителей, даже несмотря на послевоенные трудности. Она думала о себе и о том, как несчастна. Хотя и болезни-то у нее никакой не было, обычные ежемесячные женские дела. Об этом она потом выведала у подруги Зины, которая была более продвинутая в этих делах, благодаря близкому общению со старшими сестрами. От той же Зины, только намного позже, она еще и узнала, откуда берутся дети. И после этого долгое время с брезгливостью и презрением смотрела на младшего брата. Свое открытие в теле девушка прятала от матери долгие годы, втихаря стирая ненавистные тряпочки и развешивая в чулане в укромном месте.

– Маш, мне нужно кое о чем с тобой поговорить, – в один день, смущаясь и краснея, заговорила мать, не зная, с чего начать. Дочь внимательно и серьезно посмотрела на нее, из-за чего та смутилась еще больше. – Это давно нужно было сделать… В общем, когда девочка взрослеет, у нее начинаются… – запинаясь, начала она.

– Ага, – серьезно подтвердила девушка.

– Ты все знаешь? – с удивлением и облегчением спросила мать, вытирая предательские капли пота со лба, выступившие от волнения.

– Ага, – немного улыбнувшись, подтвердила та.

– И давно у тебя начались? – спросила мать, и повисла неловкая пауза.

– В двенадцать, – последовал ответ с некоторой обидой и негодованием.

Мама опоздала с просвящение всего на каких-то два года. И что все это время Маша должна была делать? Жить в негодовании, думая, что смертельно больна? Хотя, можно было просто спросить у мамы самой, а не замыкаться в себе и своих обедах.

– И откуда дети появляются, тоже знаешь? – красная, как помидор, уточнила женщина.

– В общих чертах, да. Мне Зина все рассказала. А ей старшая сестра… – дипломатически аккуратно ответила та.

– А, ну и хорошо! – выдохнула мать. – Прости, я должна была об этой теме с тобой раньше поговорить, понимаю… – раскаялась женщина с влажными глазами. – Но я надеялась, что в случае чего ты обратишься ко мне, и я подскажу, а ты оказалась такая самостоятельная…

– Ничего страшного, все нормально! – мягко ответила Маша, проглатывая комок обиды и убеждая себя в истинности своих слов.

– Если будут какие-то вопросы, ты это… Спрашивай, не стесняйся, – сама смущенно проговорила женщина.

– Хорошо, – ровно ответила дочь, показывая, хоть и мягко, что разговор закрыт.

Так и не начавшись, закончился такой важный разговор между матерью и дочкой. Оборвавший цепочку близости, доверия, взаимопонимания. И, быть может, стал поводом дальнейших проблем в отношениях между матерью и ребенком даже в следующих поколениях.

…

Все свободное время летом Маша проводила на речке. Только справится с обязанностями по дому и бегом. Вот и в этот раз она собиралась туда. Взяв с собой вещевую сумку с полотенцем и самодельным купальником, заплетя длинную и густую косу, уже собиралась убегать, как ее окликнула мама:

– Возьми, пожалуйста, с собой братика, пусть рядом немного на песочке посидит!

– Ну мам! – захныкала девушка, надув губы. – Мне то ли купаться, то ли за ним следить…

– Мне так тяжело, столько дел… – вдыхая, серьезно посмотрела Нина на дочь.

– Зачем тогда рожали, если нет времени следить? – возмущенно прошептала Маша, потом покраснела и побледнела.

У Нины из рук выпала тарелка и, звонко щелкнув, разлетелась осколками во все стороны.

– Это ты как с матерью разговариваешь? – покраснела мать и со слезами на глазах огрела девушку сырым полотенцем, попав по плечу, шее и щеке. Получив звонкую пощечину, Маша вздрогнула.

– Прости, я не хотела… – прошептала она, взяла в одну руку плачущего маленького братика, который наблюдал всю эту картину, в другую руку сумку и выбежала из дома, дрожа и плача.

Другие разы девушка прибегала к хитрости, чтобы не брать с собой Гришу, который постоянно ныл и мешался. Тайком она била ему по попе, чтобы он заплакал, и говорила, что братик не хочет с ней идти. Мама в ответ устало вздыхала, а Маша благополучно убегала. Молодая ветреная голубка, она просто хотела свободы и самостоятельности. Да ведь между детьми действительно была огромная разница в возрасте, целых двенадцать лет, из-за чего им было трудно подружиться и найти общий язык.

«А мне, признаться, милее танцы, милее звуки смеха друзей. Я не красавица, но многим нравится, что я беспечной всех и веселей», – эта песня была Машиной любимой и, по сути, характеризовала ее внутренний мир в период молодости.

…

В комнате родителей стояла небольшая железная кровать, на которой лежали взбитые белые подушки, а рядом стояла балалайка, на которой любил играть Николай в хорошем настроении. Стену около кровати украшал голубовато-серый ковер с оленем, который был, наверное, почти во всех советских жилищах. По всему дому на полах постелены разноцветные узкие коврики.

Николай работал сначала токарем, затем заведующим колхоза. Нина была по хозяйству и следила за детьми, но при этом тоже приносила хорошие деньги в семью. Все, чем она ни занималась, особенно на продажу, она делала идеально: продавала коровье молоко, которое было самым свежим, вкусным, с густыми сверху сливками. Корова семьи Петровых славилась самой холеной в селе. Летом и осенью Нина занималась продажей ягод и грибов, у нее имелись свои ягодные места и грибные копки: уходя от рассвета и возвращаясь к обеду с богатым урожаем, аккуратно перебирала и спешила в город, чтобы успеть продать. У нее была самая крупная отборная земляника, лучшие грузди и первого сорта белые грибы. Конечно, у нее имелись и свои постоянные клиенты, которые уважали честность, порядочность и ответственность женщины. Маленькие, кривенькие, немного червивенькие грибы Нина оставляла дома: какие-то она солила в больших катках на зиму, белые же целиком отправляла на чердак с сеном – сушиться. Дети, а потом и внуки, постоянно лазили их переворачивать: забираешься по надежной деревянной лестнице, отворяешь маленькую дверцу и словно попадаешь в другой, особый, мир: мягкое ароматное сено, засушенное с луговыми цветами, а среди них душистые грибочки, которые настолько заманчиво выглядят, что хочется их съесть, словно конфету. Потом эти грибы Нина перекручивала в мясорубке и делала ароматнейшую приправу, с которой готовила свою фирменную подливку и супы.

Еще на зиму в этом доме засаливались в больших деревянных бочках: огурцы и помидоры, мясо, окуни, вышеупомянутые грибы, и «замачивались» яблоки-антоновка. Все было свое, кроме окуней, но и их покупали у кого-то по-знакомству. Возможно, именно эта традиционная русская запасливость помогла людям пережить войну. А может быть, она и появилась из-за войн, когда люди голодали и поняли, что нельзя жить одним днем.

Зимой Нина тоже не сидела без дела. Она помогала своей сестре валять валенки из овечьей шерсти, вручную, и это был очень тяжелый труд. У них были специальные формы для каждого размера, и производили валенки двух цветов – черные и белые, крашеные. Сестры «обули» в свои валенки пол села и города, а потом ездили в Москву и продавали их там: в столице скупали их с большим удовольствием. Из Москвы Нина привозила много продуктов, которых в Тамбове невозможно было достать даже за хорошие деньги.

Также Нина с Машей раз в месяц ездили в город на рынок. Покупали все по списку: мясо, крупы, что-то из одежды. Ездили на целый день, наматывая по шумному толкающемуся рынку целый день. Мать умела и любила торговаться: иногда получалось снизить стоимость товара почти в половину. Маша этого немного стеснялась, она любила показать себя с лучшей стороны, что у них есть возможность купить что-то дорогое.

На оставшуюся сумму они, груженые нескольким тяжеленными сумками в каждой в руке, заходили пообедать в столовую. Нина любила заходить в центральную, где обедали все рабочие с рынка, и вкусно, и дешево, и чистенько, аккуратненько так все сделано: в темно-бордовых цветах, на стенах висят советские лозунги и плакаты, призывающие любить родину, чтить старших, защищать младших, быть честным, стремиться к миру во всем мире. В центре огромная линия с едой: тут тебе и всевозможные первые блюда, и вторые, и мясо, и рыба, а слева, в стеклянном вращающемся шкафчике, симпатичные тортики, украшенные шоколадом или ягодами. За небольшие деньги можно себе взять всего по чуть-чуть и наесться досыта. Фирменными блюдами здесь были: густой борщ, где мяса больше, чем овощей, огромные свиные пельмени, которые подавали с уксусом и сливочным маслом, и сочнейшие котлеты по-киевски с жирным бульоном, зеленью и сыром. Почти все столы были заняты, и пока мама стояла в огромной очереди, Маша поджидала, когда какой-нибудь освободится. Когда это случалось, она неслась пулей, маневрируя между столами и стульями, занимала лучшее место, предпочтительнее, около окошка, чтобы, пока пьешь чай и ешь пирожное, наблюдать за людьми, которые снуют туда-сюда по делам. Переведя дух, они отправлялись на вокзал и ждали свой автобус, который ходил раз в полтора часа, стараясь рассчитывать время, чтобы прийти первыми, но недолго ждать приезда.

Дома мать раскладывала сумки, перебирала покупки и подсчитывала деньги.

«Странно, вроде купили не так уже и много, а столько денег потратили… Так, это стоит столько, это столько…», – и Нина быстро складывала в уме большие числа и никогда не ошибалась. Маша удивлялась и восхищалась. Мать всегда ее поучала:

– Деньги любят счет. Нужно их всегда считать, до копеечки. Куда ты то, куда другое потратила. Тогда будешь экономнее жить, правильно все распределять… И никогда не будешь в нужде и в долгах.

Маша мотала на ус. Но это у нее было заложено уже природой. И позже она уже одна ездила в город, покупала все подешевле, высчитывала, складывала и привозила домой огромные тяжеленные сумки.

…

1955 год

Вечерами Нина рукодельничала за грубым дубовым кухонным столом на кухне, было тепло, как в бане, из-за сильно натопленной белой печки. Обычно Маша сидела неподалеку, отдыхая от всех домашних дел, разглядывая милые штучки на кухне. Там стояли и голубенькие тарелочки с птичками в деревянном комоде с застекленными полочками, и бутылочки, баночки разных цветов, размеров, причудливых форм, в которых раньше могло храниться что угодно: духи, крем, пудра. Эту необычную коллекцию ее мама аккуратно расставила на подоконнике и постоянно пополняла. Но в последнее время девочка не отвлекалась от ловких рук матери ни на минуту, ведь та вязала грубым железным крючком тончайшие узоры алых роз на кремовом фоне. Эти прекрасные полотна украсят окно в спальне взрослых и даже составят серьезную конкуренцию серому ковру над кроватью, на котором красуется олень с ветвистыми рогами.

– Мам, а можно я тоже попробую вязать? У тебя так здорово это получается! – дочка восхищенно улыбнулась, показывая ямочки-месяцы на щеках.

Женщина впервые за многие годы видела свою дочь такой милой и ласковой. Интересно, что это с ней произошло? Она же раньше совсем не интересовалась рукоделием.

– Ну, попробуй, – улыбаясь, ответила женщина, протягивая грубыми ладонями запасной крючок из железной коробки. – Вот тебе пряжа, для тренировки, – показала она на серый некрасивый клубок. – Маша недовольно поморщилась, глядя на красивую пряжу, но промолчала. – Вот, бери пряжу вот так, клади петельку на палец, продевай сюда крючок, вытаскивай, вот и первая петелька. Затяни ее потуже, это основание твоего изделия. А дальше вяжешь вот такие воздушные петельки, получается цепочка. От нее зависит длина того, что ты будешь вязать. Что ты хочешь?

– Варежки! – мечтательно произнесла девушка.

– Ну, варежки для первого раза очень трудно! – девушка разочарованно нахмурилась от таких вестей. – Давай попробуем шарф, например, для Гриши?

– Для Гриши?! – плохо скрывая ревность, воскликнула дочь.

– Я уверена, что ты сможешь связать ему самый очаровательный шарф, все в садике будут завидовать!

– А для Васи можно? – после долгой паузы, смущаясь, спросила Маша. – У него скоро день рожденья просто…

– Отличная идея, – просияла женщина. – Я уверена, что это будет самый приятный для него подарок на свете! – она радовалась откровению дочери. И не переставала удивлялась тому, какая Маша стала взрослая. Почти пятнадцать лет… Первая влюбленность, как это мило.

– Почему?

– Потому, что подарок, сделанный своими руками, с любовью – самый дорогой.

– А-а… – задумчиво ответила девочка. – Ну я постараюсь…

И она трудолюбиво вязала шарф всеми зимними долгими вечерами, исколов себе все нежные пальцы и натерев на них мозоли. В школе это заметил Вася, не подозревающий своей вины, и удивленно спросил:

– Что у тебя с руками, Маш?

– Что? Все в порядке! – пряча руки под черный школьный фартук, невозмутимо ответила та.

– Точно? – переживал друг.

– Конечно! – нетерпеливо ответила девушка, удивленно подняв широкие темные брови.

На перемене они ходили за школу кататься с горки. Брали портфель, садились на него и ух, вниз по прокатанной до льда дорожке. Но съехав пару раз с горки, Маша неожиданно заметила, что Васи рядом нет, он удалился куда-то с пацанами. Она встала на горке и зорко высматривала друга по сторонам, как орел свою добычу, а потом услышала Васин смех из мальчишеского уличного туалета и оттуда заметила сигаретный дым:

– Ну ты у меня получишь! – прошипела она, заправляя выбившуюся прядь под шерстяной платок.

Когда довольный друг подошел к ней, пряча руки в карманы, она холодно посмотрела на него и, резко отвернувшись, села на портфель и уехала вниз с горы. Ее подкинуло на горке, она больно ударилась копчиком, взвизгнула и улетела в сторону, кубарем. Она лежала в сугробе, вся в снегу, и думала только об одном: «Только не плакать, только не плакать! Мне не больно. Этого никто не должен увидеть.!» И когда ей удалось совладать с эмоциями она, раскрасневшаяся от мороза, встала и начала отряхиваться. К ней уже подбежал Вася в расстегнутой телогрейке, из под которой виднелся старый шерстяной серый свитер, и испуганно спросил:

– Сильно ушиблась?!

– Не твое дело! – резко ответила Маша, взяла портфель и быстрыми шагами ушла в школу.

Парень удивленно примерз к месту с популярным мужским вопросом на лице: «Что я сделал не так?!» Несколько уроков они не разговаривали: Маша, возмущенно дыша, сидела на самом краю общей лавочки, а Вася прокручивал в уме все свои слова за последние несколько дней.

– Маша, если я тебя чем-то я обидел, то я не хотел, ты же знаешь! – посмотрел он на нее голубыми глазами, выражающими мольбу и раскаяние.

– Ну еще бы! – только и отрезала холодно она.

Тот разозлился, захлопнул книгу, потом глубоко вздохнул, медленно выдохнул и монотонно спросил:

– Что я сделал не так?

– Ты о чем? – равнодушно ответила она, делая вид, что читает книгу.

– Ну ты же на меня обиделась! Я и спрашиваю, за что, что я сделал не так?

– А ты сам подумай, – произнесла она фразу, которую, казалось, передают все женщины своим дочерям, словно по наследству, уже сотни лет.

– Да я уже всю голову сломал! – нетерпеливо выпалил тот, тряхнув большой головой с пышными русыми волосами.

– Ну хорошо, – властно произнесла Маша, холодно перевела взгляд на него и выдержала мучительную паузу. – Я знаю, что ты куришь! – парень удивленно и громко выдохнул, замерев на месте. – А я терпеть не могу тех, кто курит! Это так глупо и противно… – обдала она его холодным взглядом и снова невозмутимо приступила к чтению.

– Ладно, я больше не буду… – произнес он после долгой паузы, опустив глаза.

– Правда? – она посмотрела уже более добрым, но все еще строгим взглядом.

– Да! – ответил он, довольный тем, что подруга с ним заговорила. – Просто все пацаны надо мной смеются, говорят, что я девчонка, раз не курю!

– Что?! Какая глупость! Детский лепет! – возмущенно воскликнула Маша на весь класс. Тут, по закону подлости, шум неожиданно стих, и на них с удивлением и любопытством повернулись все. – Да плевать я на них хотела! – также громко произнесла она и окинула равнодушным взглядом непрошенных слушателей. – А если ты хочешь со мной дружить, то тоже плюнь на них. – подытожила она.

– Ладно, – усмехнулся он.

Соученики отвернулись и начали перешептываться и смеяться.

Приходя домой со школы, Маша сразу бежала вязать: она уже заканчивала свой будущий подарок Васе. В это время Нина уже довязала шторки и принялась за шитье и принялась за новое изделие, подготовила темные простые ткани, какие только удалось достать, разложила на кухонном чистом столе, взяла журнал «Крестьянка», достала оттуда бумажную выкройку, приложила к ткани, приколола булавками, аккуратно и терпеливо, обвела кусочком мыла, убрала выкройку и огромными железными ножницами начала вырезать по краю.

– А что это будет, мам? – завороженно наблюдая за трудолюбивыми руками, спросила Маша.

– Вот, хочу платье себе сшить, – довольно ответила женщина, вытирая капельки пота со лба, на который выбились маленькие волосинки челки в протест серой туго повязанной косынке. По радио играл какой-то концерт.

– Скоро же у вашего папы день рождения, хочу быть красивой, – она мечтательно поглядела на невзрачную грубую ткань темно-синего цвета. – А то я как бабка стала одеваться… Мне даже и приодеться прилично некуда, перед коровами, что ли, модничать? – с глубокой скрытой печалью произнесла она.

– А я слышала, что скоро новый фильм к нам привезут. Как раз восьмого февраля. Хоть и военный, но можете сходить вместе, будет повод! – чувствуя мамину печаль, старалась поддержать ее девушка.

– Что же я, все хозяйство на тебя повешу? Ты и так с детства погрязла в хозяйских делах… – грустно, но с каплей надежды произнесла Нина.

– Ничего, не развалюсь! А ты, мам, хоть вечерок отдохнешь, – с гордостью произнесла дочь, восхищаясь своей гениальной идеей.

– Ну хорошо, спасибо тебе большое! – просияла женщина и еще более радостно занялась своим платьем. Она чувствовала себя Золушкой, которую фея крестная отпускает в шикарном платье на бал. Но у нее времени только до двенадцати, а потом… Карета опять превратится в тыкву. А в ее случае в корову и поросят.

Закончив с выкройкой, Нина достала из деревянного комода тяжеленный деревянный футляр, поставила его на стол, открыла ключиком, который висел на веревочке, сняла крышку и полюбовалась черной ручной швейной машинкой. Потом заправила в нее нитки и начала шить, одной рукой управляя тканью, а другой, правой, крутя ручку машинки. Комната наполнилась бодрым цокающим звуком, словно мимо туда-сюда по брусчатке стала скакать маленькая лошадь.

– А сошьешь, пожалуйста, и мне потом платье, на танцы? Я в магазине видела такую красивую ткань, синюю, в ромашку… – пользуясь выгодным положением, промурлыкала за спиной матери Маша.

– Хорошо… – согласилась женщина, – выбирай тогда выкройку.

– Спасибо! – подскочила радостно девушка и побежала к журналу.

Открыв тяжелый красочный журнал из плотной бумаги, она сверкающими глазами рассматривала дизайны разных платьев. Взгляд ее упал на приталеное платье с расклешенной юбкой, а вырез треугольный. Как оно будет отлично на ней сидеть, все девчонки обзавидаются, а парни только на нее и будут смотреть. И тогда, на празднике, она подарит Васе свой шарф, перевязанный ленточкой, и, может быть, согласится целый вечер только с ним танцевать, в честь праздника…

Так она и поступила. Раздобыла красивую ленточку, надела новое платье в ромашку, которое, действительно, сидело на ней идеально. Сделала себе прическу из закрученных в колбаску волос, заколов их на макушке, и побрызгалась мамиными духами «Ландыш серебристый», улыбаясь себе в небольшом квадратном зеркале. Надела свою зимнюю толстую куртку, злясь, что она такая страшная и бесформенная, обула белые валенки, на которых были вышиты алые грозди рябины (мама сделала ей такие по просьбе) и, не надев платок на голову, чтобы не повредить прическу, взяла подарок, свои туфли и выбежала из дома.

– Эт ты куда без головного убора, дорогуша?! – крикнула ей вслед мать, злобно размахивая Машиным белым шерстяным платком.