Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)

А как в Новгород возвращаться? Могут и там от ворот городских путь указать. Новгородцы на расправу круты и быстры, ежели что не по нраву, то могут и взашей, не поглядят, что князь! Это когда у него варяжская дружина под рукой была, а в Киеве отец… И то не очень в глаза заглядывали, стоящий отдельно богатый город цену себе знал. И знает, а потому на радостный прием рассчитывать не стоит.

* * *

Переночевать хотели в небольшой веси, избенки в которой были маленькие, покосившиеся. Оглядев несколько вольно раскинувшихся вдоль речушки строений, Ярослав решительно свернул к крайнему, показалось, что побольше и покрепче. В другое время и не помыслил бы за ночлег денег давать, князь все же, но теперь с оплаты и начал. Хозяин от вида серебряной деньги обмер и испуганно кивал, не решаясь взять такую ценность в руки. У Ярослава других монет не было, потому даже прикрикнул, чтоб поторопился. От княжьего окрика мужик и вовсе встал столбом. Гридь, что постарше, отодвинул его, открыл дверь в избенку и поморщился от потянувшего изнутри духа:

– Княже, может, другую поискать?

И к чему спрашивал, эта была лучше остальных, в другие и входить страшно, казалось, при первом же порыве ветра рухнут. Третьяк почесал затылок и почти безнадежно протянул:

– Неужто нет поблизости лучшего жилья-то?

– Как нет? Есть! – засуетился опомнившийся хозяин лачуги. – Тута через несколько верст село большое, там даже купчи есть!

– Кто? – не сразу понял Третьяк.

– Купчи… ну, которые товаром торгуют.

– Далеко? – нахмурился Ярослав. Лезть внутрь избенки, из которой несло, как из давно не чищенного стойла, не хотелось, а уж спать там – тем более.

– Не, за леском вона.

– Покажешь?

– Ага, ага! – снова заторопился мужик. – Только не я, извини уж, боярин, быстро бежать не могу, а сынка пошлю. Он у меня справный и толковый, быстро хорошую дорогу покажет! Славко! – крикнул он куда-то в сторону.

Из-за ветхой сараюшки непонятного назначения выглянул мальчишка. Увидев богато одетых всадников с лошадьми, на которых явно никто и никогда не пахал, мальчонка испуганно спрятался обратно. Но не ушел совсем, это Ярослав почему-то заметил.

– Подь сюда! – снова окликнул его отец. – Покажешь боярину дорогу к Верстовому лесом, чтоб дотемна успели добраться. А сам у дядьки Пятка заночуешь.

Мальчишка начал ныть, из его возражений было понятно, что Пяток ночевать не пустит. Но делал он это не слишком уверенно, потому как внимание отвлекали все те же нежданные гости. При этом он беспрестанно хлюпал носом, размазывая грязным рукавом его содержимое по физиономии, и перебирал босыми ногами.

Отец долго церемониться не стал, отвесил неслуху крепкий подзатыльник, пообещав добавить, если не угомонится, и мальчонка засеменил по неширокой тропинке в сторону леса.

Только тут его отец сообразил, что, услужливо отправляя нежданных гостей в соседнее село, он лишился той самой серебряной деньги, от которой потерял дар речи несколько минут назад! Мужика хватило только на то, чтобы развести руками:

– Да как же?..

А Ярослав с гридями уже въехали под быстро густевшую тень деревьев. Солнце садилось, потому надо было торопиться.

Мальчишка шустро семенил впереди, но как ни старался, быстро не получалось. Поняв, что из-за его скорости они могут и заночевать в лесу, Третьяк решительно подхватил мальца и посадил на своего коня впереди:

– Показывай дорогу!

Тот в очередной раз звучно шмыгнул носом и объявил неожиданно низким для своего возраста и хрупкого телосложения голосом:

– А чего ее казать? Она вон вся перед вами. Ехайте по тропе, дальше только шире будет. А за лесом сразу через поля и село видно. Крайняя изба купча Еремеича, у него богато, иконов много, лавки не рядном крыты, сундуков…

– Точно говоришь, что тропу хорошо видно? – Третьяка мало интересовало содержимое сундуков «купча» Еремеича и гораздо больше – возможность добраться до его избы засветло.

– Ага! – снова шмыгнул носом мальчишка.

Везти этого сопливого проводника не хотелось, оглянувшись на князя и получив его согласный кивок, Третьяк ссадил мальчишку:

– Беги обратно, чтоб не ночевать в лесу!

Тот обрадованно кивнул и отступил, чтобы пропустить всадников. Ярославу почему-то стало жаль мальчишку, он наклонился с лошади и подал ему серебро:

– Держи! За работу!

Мальчонка стоял, оторопело глядя вслед богато одетому и такому щедрому всаднику. Он не знал, что Ярослав никогда не был щедрым, напротив, славился своей прижимистостью. А еще не знал, что через много лет судьба снова сведет их, и уже Славко спасет князя на охоте, за что снова получит награду, но уже не серебро, а… сто плетей. Правда, Ярослав об этом не узнает.

* * *

Добрались действительно быстро, и село оказалось заметно большим, чем весь за лесом. Избу «купча» Еремеича нашли тоже сразу, она была самой «богатой». И лавки в ней крыты не рядном, а старым сукном, и иконы в красном углу висели, и место нашлось всем. Прежде всего, конечно, князю.

Пока добрались да разобрались, совсем стемнело. От ужина Ярослав отказался, спать тоже не хотелось, но он отправился на отведенное место, чтобы только никого не видеть, ни с кем не разговаривать.

Долго лежал, закинув руки за голову и размышляя над тем, что случилось. Потом вдруг осадил сам себя. Погибшего Блуда не вернешь, знать, судьба такая. О Киеве сейчас и думать нечего. И корить себя или Блуда за ошибки тоже глупо, на это будет еще время. А сейчас надо было думать, как быть дальше.

В Киеве Анна и Предслава. Отбить их у Болеслава он не мог, выкупить тоже, разве что ценой своей собственной жизни. Казна вся осталась под присмотром Анастаса. Помня «заслуги» настоятеля Десятинной перед отцом, Ярослав не сомневался, что Анастас все отдаст Болеславу, только чтобы сохранить свои жизнь и положение. Про казну можно было забыть.

Князь горько усмехнулся: одинокий, нищий, князь без жены и княжества!

Оставалось идти на поклон к Новгороду. Ладно бы самому городу, ему Ярослав готов и в ноги пасть, коли нужно, но там Коснятин, который обязательно упрекнет, что неспособен сам справиться ни с чем. А еще там оставлен править сын Илья, как с ним быть? Преклонить главу под сына? Нелепо, тот совсем еще молод. Встать над Новгородом самому, а куда Илью денешь?

И снова князю нужно было начинать все сначала. В чем он ошибся, что сделал не так? Да и вообще, так ли поступал?

Собирал рать против отца. Но если бы не смерть князя Владимира, вряд ли Ярослав сам пошел бы на Киев. А против дяди Сфенга? По отчине его право брать Киев было, да ведь и племянник не возражал. Только когда Сфенг снова к Сурожскому морю ушел ромеев выручать, Ярослав вдруг понял, что может побороться с дядей за отцово наследство. Поборолся и даже получил, но у Святополка оказался сильный помощник.

Предслава

Сердце у княжны обливалось кровью. Кажется, с тех пор, как умерла мать, все и пошло кувырком. Мачеха ненавидела настолько, что отказала всем, кто сватался, а вернее, постаралась, чтоб княжон не замечали вовсе. Даже сестры, к которым приезжали послы от венгров и чехов, и те остались в старых девах. А уж о самой Предславе и говорить нечего. Она была главным врагом для мачехи, ей вовек мужа не сыскать.

Девушка с содроганием думала о сватовстве Святополкова тестя – польского короля Болеслава. Ни мачехи, ни отца в живых не было, отказал Ярослав. Брат объяснял Предславе, что Болеслав известен своим прелюбодеянием, трех жен в могилу свел, а уж сколько любовниц у него перебывало – не счесть! Лучше вовсе без мужа, чем с этим рыжим распутником!

Конечно, Предславе совсем не хотелось становиться четвертой замученной рыжим распутником, но она злилась и на брата тоже, тот не мог понять, что оставаться старой девой и вовсе тошно. Мог бы раньше озаботиться замужеством сестры. Честно говоря, он заботился, договорился с боярином Остромиром, чтоб тот взял за себя сестру, но мачеха перехитрила, выдала за новгородца свою дочь Феофано.

Так что ж, в Новгороде, кроме вдового боярина, никого больше нет? Видно, плохо старался брат, если до таких лет сестра, которую все звали красавицей и умницей, в девках засиделась.

Но страдала Предслава не из-за своего затянувшегося девичества, а оттого, что вести принесли хуже некуда. Ярослав со своей дружиной сначала долго стоял на берегу Буга у Берестья, а потом вдруг был начисто разбит Болеславом. Примчавшийся в Киев гонец рассказывал, что бестолково начал задираться Блуд, польский король обиделся и первым ввязался в драку. Не ожидавшие этого русские оказались не готовы и были побиты!

И это бы не так страшно, но князь не отступил в Киев, а с остатками бежал куда-то, бросив всех в стольном граде на произвол судьбы.

В Киеве начался разлад. Одни требовали обороняться из последних сил, другие наоборот – встретить Святополка как законного князя. Верно, все же Святополк старший из братьев, ему должен достаться Киев. Можно было встречать его, но все взял в свои руки Болеслав.

Вот его больше всего и боялась Предслава. Княжна понимала, что ничего хорошего ей ждать от человека, которому отказано в ее руке, не стоит. Она словно предчувствовала беду.

Киев решил не обороняться и принять Святополка как князя по дедине и отчине. Что бежал из Киева после смерти отца, так то понятно. А про Ярослава решили так: если бы чувствовал за собой правду, то бился бы за город. Но он бежал, значит, признает правоту Святополкову. И что князь пришел вместе с тестем, тоже никого не обеспокоило, кого же как не его о помощи просить? Вон Ярослав – тот вовсе варягов из-за моря, как его отец, приводит. Только не осилила его варяжская дружина Болеславову.

* * *

С утра разнеслось, что поляки уж близко. Киев гудел, как встревоженный улей. К Предславе примчалась Анна:

– Что делать?!

Им и впрямь хуже остальных. Одна жена бежавшего князя, вторая – несостоявшаяся его невеста. Княжна долго не раздумывала:

– Сейчас на дальний двор, там есть где спрятаться. А ночь наступит, бог даст, убежим!

Они и вещи собирать не стали, не до того, только иконку, что от матери осталась, и взяла с собой Предслава. А Анна и того меньше, вовсе без ничего.

Но стоило выйти из горницы, как навстречу попалась маленькая Добронега. Глаза широко распахнуты от ужаса, вся трясется, в подол Предславы вцепилась:

– Я боюсь!

Та чуть поморщилась:

– А этих-то куда?

Оставались мачеха и еще семь сестер по отцу. Конечно, Предславе вовсе не хотелось взваливать на себя еще и такую обузу, но не бросишь же перепуганную девчонку! А если взять одну, то как другие?

Анна воспротивилась:

– С ними не сбежишь, все в полон попадем!

И все же Предслава не смогла отцепить от подола пальчики сестренки, не хватило духа, напротив, распорядилась:

– Беги к матери, скажи, чтоб быстрее шли в Десятинную!

Девочка не отпускала Предславу:

– Я боюсь!

Пришлось идти самой и кричать на нерасторопную молодую мачеху, чтоб не тряслась, а лучше помогла быстро собрать девочек. Надежда тайком бежать таяла с каждым мгновением.

– Анна, ты беги, сумеешь еще! Слышишь? Помнишь, я тебе показывала спуск к воде, мы однажды пробирались через дальний ход в стене? Беги туда и сиди в кустах дотемна, а потом в Предславино, там Моисей Угрин, он поможет найти князя! Иди!

– Я без тебя не пойду!

– Анна, беги, пропадем все вместе!

– Нет!

Последняя жена князя Владимира никогда не была очень расторопной, пока собрали всех девочек и выскочили на двор, бежать было попросту некуда, поляки уже входили в город. Предслава вдруг распорядилась:

– В Десятинную! Небось не посмеют в храме ничего недоброго сделать?

Двери храма не были закрыты, мало того, оказалось, что Анастас приготовил Святополку и Болеславу хорошую встречу. Он был наряжен в парадные одежды, весь сверкал златом и каменьями, на столе в сторонке стояли хлеб и соль на большом блюде.

Увидев княгинь и княжон, священник даже смутился:

– Пошто вы, дочери мои, в терему не сидите? Негоже в такое время по улицам ходить.

– Мы здесь пока побудем.

– Чего опасаешься? Сестрин муж все же пришел.

Предслава была непреклонна:

– Мы побудем в Десятинной. Если все успокоится, тогда и к себе вернемся.

Вот кого меньше всего хотелось видеть в ту минуту в храме Анастасу, так это именно Предславу. Он хорошо понимал, что ни Болеславу не понравится присутствие в Десятинной Предславы и Анны, ни князю Ярославу, случись отбить Киев обратно, не понравится то, что он собирался сделать. И лишние глаза и уши Анастасу были совсем ни к чему.

Но спорить оказалось уже некогда, женщины и девочки остались.

Высланный на погляд служка вернулся с известием, что польский король уже в Киеве и едет к Десятинной.

Анастас выпрямился, как-то весь подобрался, хотя был уже немолод, кивнул женщинам:

– Встаньте позади, нечего вперед лезть!

Предслава не сдержалась:

– Да кто лезет-то?! Это ты готов бородой перед ним улицу мести!

Она еще многое могла бы сказать, давно не любила Анастаса, но за распахнутой дверью послышался шум, Анастас подхватил большущий крест, служка следом блюдо с хлебом-солью, а певчие затянули что-то восхваляющее…

В храм вошли несколько мужчин, остальные замерли у входа, видно, охраняя своего короля. Глаза Предславы и родственниц впились в того, что впереди, но княжна быстро опомнилась и глаза опустила. Ее примеру последовали девочки, негоже разглядывать мужчину, да еще и чужого! Но княжна успела заметить рыжие, как у таракана, усы, торчавшие в разные стороны, и действительно большой живот. Почему-то подумалось: как ему не мешает взбираться на коня?

* * *

Болеслав вполне мог праздновать победу. Князь Ярослав не просто проиграл так нежданно начавшееся сражение, он едва унес ноги. А известный своей хитростью его кормилец Блуд, который оскорблял польского короля, в схватке погиб.

Поражение Ярослава отвернуло от него всех русских. Болеслав поражался, как легко они переходят от ненависти к любви и обратно. Сегодня князь для них лучший, а завтра, проиграв, становится изгоем. Но размышлять над странностями тутошних нравов не хотелось, да и было ни к чему. Путь на Киев оказался не просто открыт, а еще и устлан цветами. Болеслава со Святополком везде встречали с низким поклоном.

Киев тоже сопротивляться не стал, открыл ворота. Сначала король даже заподозрил подвох, но, услышав, как приветствуют Святополка, а заодно и его самого, поверил в счастливую звезду. А уж когда к ним подскочил присланный из Десятинной служка с сообщением, что там ждут…

Болеслав вошел в Десятинную впереди Святополка, тот вообще вел себя тихо и смирно, помня свое положение, вперед не лез и старшим себя не мыслил.

Им навстречу вышел щуплый, но разодетый, как на большой праздник, священник, осеняя массивным крестом. Следом служка преподнес на вытянутых руках большое блюдо с хлебом и солью. Король уже знал, что так привечают особо дорогих гостей, а потому благосклонно надломил кусочек и сунул в рот.

Тут его внимание привлекли женщины и девочки, одетые довольно дорого, с напряженным вниманием вглядывавшиеся в него из угла храма.

– Кто это?

Анастас слегка замялся:

– Да… это… княгини и княжны Ярославовы…

Чего скрывать, все равно вон Святополк всех узнал!

Болеслав обернулся к зятю, тот кивнул:

– Они.

– И Предслава?

Снова кивок.

Болеслав шагнул ближе, вся благость мигом слетела, даже усы, кажется, стали топорщиться сильнее.

Анна и Адиль стояли совершенно безучастно, а княжны живо спрятались за спину старшей сестры. Казалось, шаги польского короля по каменному полу Десятинной слышны на весь Киев! И шел он медленно-медленно. Гулкие удары… Или это стучит ее собственное сердце? Предслава медленно подняла глаза на короля…

Болеслав никогда не видел княжны, но даже если бы ему не сказали, что это Предслава, все равно понял. Стоявшая впереди красивая девушка вскинула на него большущие глаза. Это была ОНА! Король утонул в этих очах, хотя те не были ни синими, ни черными. В серо-зеленых, оказывается, тоже можно утонуть даже такому, познавшему множество женщин, как Болеслав.

Сердце билось толчками, в ушах гудело. Сбоку что-то пытался втолковать священник, встретивший его у входа, но Болеслав молча смотрел и смотрел. Смотрела и княжна.

Сколько они простояли вот так, уставившись глаза в глаза, – неизвестно. Замерли и остальные, казалось, что от этого поединка взглядов зависит судьба всего Киева. Наконец Болеслав очнулся, чуть фыркнул в усы:

– Это хорошо, что женщины тоже встречают меня… нас, – быстро поправился он, – в главном храме Киева. Только таким красавицам лучше быть в тереме. Мои люди проводят вас. – Он обернулся к Святополку, что-то тихо сказал, и в Десятинную тут же вошли несколько воинов. Не понять, то ли чтобы показать уважение, то ли чтобы не сбежали.

Предслава решила – второе. Но в карих глазах польского короля она увидела что-то такое, что не позволило бы ей бежать, даже будь путь свободен.

Как возвращалась обратно в свою светелку, что спрашивали и что говорили Анна и остальные, Предслава не помнила. Перед ней все еще стояли глаза ее несостоявшегося жениха – польского короля Болеслава.

А король тоже все оставшееся время был сам не свой.

Там же, в Десятинной, едва проводив взглядом выходивших княгинь и княжон, обернулся к Святополку:

– Предславу возьму сегодня же…

Позади ахнул Анастас:

– Грех то, князь!

– …в жены! – с нажимом закончил Болеслав. – Я сватал, князь Ярослав отказал, ныне моя власть, возьму без согласия. Да и ты можешь за него, ты тоже брат. Отдашь сестру за меня?

Святополк ужаснулся: совсем недавно ради союза с германским королем Генрихом Болеслав женился на молоденькой Одде.

– Как можно, у тебя жена есть…

– Молчи! – Усы Болеслава вздернулись вверх, так бывало, когда он злился. – О том молчи!

* * *

Анастас заметил, как смотрел на княжну польский король, не мог не заметить. И то, что она тоже таращилась, видел. И решил этим воспользоваться.

Ужом скользнул в покои княжны, да никто и не останавливал, во-первых, некому, а во-вторых, уже знали, что это доверенный нового правителя. В горнице Анастас невольно отметил чистоту, старательно укрытые вышитыми (небось, своей рукой?) полавочниками сиденья, такие же чистые половики на полу, точно по ним не ступала ничья нога. В этом вся Предслава – все у нее в порядке, в чистоте, что душа, что тело… Только вот судьба не в порядке. Странная судьба досталась княжне, похожая на материнскую.

Предслава встретила неласково, хотя была рассеянной и непривычно тихой.

– Предатель! Или думаешь, я не знаю, что ты уже казну Болеславу отдал?! Ты ее собирал, пополнял? Тебе князем хранить ценности доверено, а ты их раздаешь!

– Я не раздаю, а князю законному отдал – Святополку. А уж кому он – то не моя печаль.

Предслава даже отвернулась от настоятеля, настолько ей было противно видеть человека, ужом ползавшего у ног сильных. Верно Ярослав его всегда не любил, предатель и есть предатель.

– Что лицо воротишь-то? Я пришел к тебе с помощью. Болеслав возьмет тебя себе на ложе как рабыню, а я настою, чтоб повенчал. Позора избежишь и королевой станешь, как дочери князя Владимира должно, коли меня послушаешь.

Предслава вскинула на него огромные, потемневшие от гнева глаза:

– А о том, что у Болеслава дома жена есть, тебе неведомо? Как же венчать нас собираешься?!

Уж лучше бы просто взялся уговаривать, чтоб покорилась судьбе! Она и сама была готова стать рабыней, а напоминание о женитьбе добавило горечи.

В тот день Предслава долго стояла на коленях перед образами. Но шептала не молитвы, а что-то другое, и не понять что. Ее никто не учил этим словам, они сами рождались в сердце, связывались меж собой, переплетались, свивались в длинный узор. О чем шептала и думала княжна? Она и сама бы не смогла объяснить. Молила ли о прощении, каялась ли в грехе, обещала что-то?.. Тоска, заполонившая сердце, постепенно поглотила все ее существо.

* * *

Анастасу одним грехом больше, одним меньше, уже не спастись, все одно грешен донельзя! Согласился венчать Болеслава с Предславой, хотя знал, что у того в Гнезно жена есть. Обряд провел быстро и тихо, чтоб внимания киевлян особо не привлекать. Предславе было уже все равно, хоть венчанная, хоть невенчанная, все одно незаконная жена. Наложница!

Весь день с той минуты, когда король вошел в Десятинную, она провела в каком-то тумане, опомнилась только тогда, когда остались в ложнице наедине. О таком ли она мечтала?! Мелькнула мысль, что лучше бы принять постриг в обители, как хотела еще недавно. Мысли были тоскливые и равнодушные.

Но только до тех пор, пока Болеслав не взял ее за подбородок и не поднял голову, чтоб посмотреть в глаза. А потом… Она вспоминала это потом с ужасом и сладостным восхищением. Все же не зря у польского короля перебывало столько любовниц, с женщинами обращаться он умел. Познал многих, но ни с одной не был столь бережен и нежен! А ведь страстно желал взять силой, надругаться, чтоб пожалела, что не пошла за него, когда сватал, хотя хорошо понимал, что не княжна это решала…

Но стоило ему снова утонуть в ее глазах, как она утонула в его нежности. Горло перехватывало от страсти и желания, и уже она не замечала, что он немолод и совсем некрасив, а он забыл о своей злости на весь род Владимира.

Опомнившись, Предслава обнаружила себя голышом лежащей в объятьях нагого мужчины! Этот мужчина отныне был ее повелителем не только потому, что их вчера венчал лживый Анастас, но и потому, что он подчинил ее женскую сущность своей мужской воле. Но подчинил не грубой силой, а нежностью и лаской. И она с восторгом сдалась!

Почувствовав ее движение, Болеслав тоже проснулся. Внимательно пригляделся в темноте к женщине в своих объятьях, улыбнулся, заметив, что она смущается. Король познал очень многих женщин, с кем-то был подольше, с кем-то всего лишь ночь, но ни с одной не был столь бережен, ни одна не смущалась вот так и не пыталась скрыться под одеялом, ни одну не хотелось оберегать. Он всегда подчинял женщин, а теперь желал подчиняться сам!

И это было настолько ново и приятно, что Болеслав даже тихонько засмеялся. Предслава вздрогнула – чего это он? Но в короле снова проснулось желание. Чтобы разбудить его и в княжне, Болеслав откинул одеяло и осторожно коснулся груди молодой женщины. Предслава почувствовала, что внутри становится горячо.

В ложнице было темно, только в углу горел огонек лампадки, но это позволяло Болеславу разглядеть восхитительное тело. Стараясь сдерживаться, он наклонился над своей не то женой, не то наложницей, провел кончиками пальцев по ее животу, потом по бедрам… Предслава попыталась натянуть одеяло обратно, но Болеслав не позволил. Теперь он обладал этим роскошным телом, и если днем ее глаза могли делать с ним все, что только захотели бы, то по ночам он будет хозяином! Он станет владеть этой восхитительной грудью, этими бедрами, этими ногами…

Размышляя так, Болеслав проводил рукой по телу женщины. Не в силах противиться его ласкам, Предслава выгнулась дугой, она чувствовала, что теряет всякую способность к сопротивлению. Напротив, хотелось, чтобы эти ласки продолжались!

* * *

Утром она не могла смотреть в глаза Анне и княгине Адиль. Казалось, что те не просто догадывались, что творилось на ложе ночью, но и слышали ее вскрики. Но женщинам было не до Предславы, те заботились о себе. Вернее, Анна словно впала в спячку, ей было все равно.

Занятая своими переживаниями, Предслава не сразу заметила ненормальное состояние княгини, а когда поняла, то испугалась. Но разговорить жену брата не удавалось, та замкнулась в себе. На все вопросы отвечала односложно: да, нет, не хочу. Анна не хотела ничего, ни есть, ни пить, ни даже спать, она часами молча сидела, уставившись в небольшое окно горницы, занятая своими думами.

Вообще-то Предслава ее понимала, о муже ничего не слышно, где он, что с ним? Старший сын уже взрослый, Агата живет далеко от матери… Никому Анна не нужна. Но и Предславе было немного не до родственницы, ту закружила собственная жизнь, да такая, что не сразу и опомнилась!

А когда опомнилась, оказалось поздно.

* * *

В Киеве творилось невообразимое, Анастас отдал Болеславу всю княжескую казну, которую должен был охранять, а тот щедрой рукой раздавал ее своим наемникам! То, что многие годы копили киевские князья, уплывало сквозь пальцы угров, печенегов, поляков… Святополк молча терпел, хотя тесть раздавал его казну!

Прошло совсем немного времени, и Болеслав стал замечать неладное – пропадали его люди! Ладно бы отряды, которые уходили по округе, тех, понятно, били местные в лесах. Но исчезали и дружинники польского короля в самом Киеве! Все меньше становилось желающих выходить из города, но и тем, кто был внутри, грозило что-то непонятное. Киевлянки хороши, они умели принарядиться и бойко стреляли глазками, привлекая мужчин. Когда этакая красотуля в красных сапожках на ловких ножках, толстой с руку косой и приятными выпуклостями грудей поворачивала лебединую шейку, поводила полным покатым плечиком и косила синим взглядом с лукавой усмешкой алых губ, дружинник терял способность сопротивляться и готов был идти за этими ножками куда угодно, покрывать эту шейку и губы поцелуями и тискать упругую грудь с вечера до самого рассвета, не говоря уже об остальном.