Форс-мажор – навсегда!

И потом! Шофер остался в джипе – рядом с дивой-индианкой. Как пить дать! А джип… Еще нюанс! Джип не далее как минут пять-семь назад обогнал электричку, следуя параллельным курсом.

Так что (складывая один, один и один) замечательно живется современным неимущим! На работу приезжают в джипах с личным шофером! А касаемо существа работы – кому что нравится, знаете ли… Платили бы пристойно.

Платили пристойно.

Когда парочка инвалидов добралась до тамбура, прилежно задвинув за собой дверь, Токмарев очнулся от беспокойного сна, обхлопал себя по карманам бушлата: выкурить сигаретку, что ли? Сигарет у Токмарева не было. Бросил. Скоро сто дней отмечать, как бросил. Зато жесты в поисках пачки естественны и дальнейший непринужденный выход в тамбур тоже естественен. Хоть «здрасьте» сказать Олегу, пока тот не на людях, а в межвагонье.

Надо ли?

Не надо. Передумал. Будь у Гомозуна желание пообщаться, дал бы понять. Не дал. Значит, ему, Гомозуну, не надо. Возможно, не исключен вариант: Олег затеял игру, известную ему одному и всяко не Токмареву. И опознание «чревато боком» (если цитировать давние армейские перлы). Как агенту под чужим именем, наткнувшемуся в толпе на старинного приятеля из прошлой жизни: «Вася! Ты чо, в натуре! Я Петя! – Не знаю никакого Пети! Я не Вася. Я Катя! – Брось придуриваться! Мы ж вместе за одной партой… – Гражданин, я вас не знаю!»

Артем выбрал именно этот вариант – с Гомозуном. Выбор-то невелик. Олег, доиграв свою игру, сам выйдет на Токмарева, если захочет, – телефон и адрес у Артема прежний, то есть наконец-то прежний, в Сосновом Бору. А не выйдет Олег на Токмарева – что ж, вольному воля. И совесть спокойна, не грызет.

Иной вариант: Олег в самом деле бедствует. И что? Действительно купюры ему пихать в суму? Домой приглашать? Тарелку супа налить? Коврик в коридоре постелить, чтоб на пару с Архаром? Как-то н-не…

Да и «домой» – для Токмарева понятие относительное. Найдется ли в том доме тарелка супа хотя бы для него? И коврик… для Архара.

Он выдержал подсознательную паузу и все же вышел в тамбур, оставив сумку на скамейке, – занято! Я на минуточку.

Коляски уже не было – вместе с сопровождающим уже перевалила в следующий вагон.

Ну, нет так нет.

В тамбуре – двое. Рыбаки – дубленые физиономии, руки-лопаты, резиновые сапоги, брезентовые куртки с капюшоном, ядовитая вонь дешевого никотина, обитый жестью короб под задницей у каждого. Привычная картинка. Правда, один из них сидит как-то неестественно. Гм! Каждый волен сам выбирать позу отдохновения. Летучие мыши вообще вниз головой…

Рыбаки рыбаками, но слишком напоказ они проигнорировали Артема. А мыщцы-то напряглись, напряглись мышцы, дрогнули. Готовность! К чему? Не пустить прищельца дальше, за скрывшейся коляской? Или пустить, но пристроиться следом, со спины? Или у Токмарева синдром той самой бдительности-мнительности?

При назревшей необходимости он обездвижил бы и того и другого в мгновение ока. И не таких приходилось… и числом поболее… На часок потеряются во времени и пространстве. А необходимость назрела? Да нет вроде… Так… проклюнулась.

Открытой агрессии мужички не выразили, припрятанная же агрессия – форма самозащиты: иди отсюда, иди! У нас своя компания, у тебя своя!

Добрее надо относиться к людям, добрее.

Токмарев отнесся к людям добрее. Снова обозначил поиск несуществующих сигарет, виновато хмыкнул, отказавшись от протянутой мятой пачки «Примы», возвратился в вагон. Однако на скамью не присел, потоптался в мнимой нерешительности (курить охота, как курить охота!) и двинулся в противоположный тамбур – может, там удастся стрельнуть?

Там – удалось. Тамошние рыбаки баловались «Бондом». Тоже изрядная отрава, но не «Прима» все-таки. Расщедрились, угостили. Тамошние рыбаки… Угу. Тоже двое. Что за напасть!

Почему – напасть? Ранний апрель, поздний лед, пятница. Обилие в пригородной электричке фанатиков подледного лова объяснимо. Если подобное объяснение устроит.

Артема – не устроило. Он поэтому и прошелся в другой конец – утвердиться в мысли… Утвердился. Рыбаки блокировали вагон с обеих сторон. Токмарев логически просчитал: не по его грешную душу, по чью-то иную. У одного – обе ладони в бинтах с проступающим рыжим йодом, у второго – волчанка. Вот! А у того, прежнего, поза дурацкая, но удобная в случае протеза. Наверняка, если вглядеться, у другого-прежнего – тоже какой-нибудь скрытый дефект. Не скрытый, но скрываемый. Эти двое тоже не рекламировали ущербность. Забинтованный прятал ладони в огромных то и дело спадающих рыбацких рукавицах. «Волк» набросил капюшон, чтобы не светиться уродством.

Интересно, во всех остальных тамбурах тоже дежурят хороняки-доходяги? Интерес праздный. Не идти же удостовериваться! Скорее всего, так, дежурят. Надо понимать, обеспечивают Олегу Гомозуну «зеленый коридор». Что ж, не рядовой калека в инвалидной коляске, надо понимать. И ладно! Коли так, выйдет Оля Гомозун на Токмарева, когда сочтет нужным и уместным. А в данный момент ему не нужно и неуместно. И ладно!

Артем выкурил сигаретину с неподдельной жадностью (сто дней коту под хвост! Оправдывай маскировкой, не оправдывай – по новой начал!). Легкое головокружение. Не от успехов – от никотина. Какие тут успехи – расколоть чужую азбучную комбинацию. Чужую? Не про тебя? И будь доволен.

Между тем просвистели платформу «68 км», платформу «75 км». Пора собираться. «80 км» и – Калище.

Сойти на «восьмидесятом»?

Раньше львиная доля пассажиров так и поступала. От «восьмидесятого» ближе к новостройкам, где львиная доля и проживала. Пусть пешком – через лесочек, вдоль гаражей. Зато поспеешь даже быстрей, чем автобус от Калищ. Проверено временем. А гарантии, что в Калищах угодишь в автобус (если он вообще есть, ждет!), никакой. Потому на конечной обычно творилось нечто стремительное, бессмысленное и беспощадное – сродни штурму Зимнего в исполнении Эйзенштейна. Стоило поезду прибыть в пункт назначения и с облегченным вздохом раскрыть двери, толпа кидалась к автобусу (есть?! целых два! всего два! не влезем! ноги в руки!), прыгая с обледенелой платформы в никуда, оскальзываясь и вскакивая, прихрамывая и семеня. Любой старожил Соснового Бора не даст соврать…

К слову!

Оля Гомозун давным-давно сыграл с Генкой Чепиком невеселую шутку, основанную как раз на рефлексе «Конечная! Ноги в руки!» Когда же это? Не десять, а поболее лет назад…

О! «Зенит» чемпионом стал. 1984-й? На следующий сезон. Точно. Первого апреля. Что первого апреля, то первого апреля.

Они ездили в Питер из Бора на каждую игру. Не всем классом, но кто «болел», тот непременно. Токмарев, Марик Юдин, Генка, Пася, Сухарик, Костик Соловьев, Игорь-Башка, Гомозун, само собой. Солидная компашка – и количественно, и качественно. Качественно – понимай без громогласных матюгов и прочего пьяного непотребства. Присутствие дамы обязывает. Катюха неотвязно ездила вместе с ними… М-да, Катюха, Катюха… Не о том!

В общем, возвращались последним рейсом (23.10). Наорались, наболелись (3:1 киевлянам навтыкали!), утомились. Сомлели. Изредка вздрагивая – сейчас какая? дрыхни! еще ехать и ехать…

При подходе к платформе «68 км», к абсолютно оторванной от цивилизации платформе, Оля Гомозун вдруг проснулся, глядь на часы – 00.30, ага! Первое апреля формально и фактически наступило. И рявкнул: «Калище!»

Встрепенулись, само собой, вскинулись. Гы-гы, блиннн, очень смешно!

Не смешно. Не очень. Генка Чепик уже увлекся восточными единоборствами и всячески пижонил мгновенной реакцией – к месту и не к месту. На сей раз категорически не к месту. Пока остальные заспанцы чухались, Генка пружинисто прыгнул с насиженного места к дверям – наружу (автобус! автобус!). Двери закрылись, электричка рванула дальше, до Калищ. Чепик застрял на платформе, абсолютно оторванной от цивилизации. Стою на полустаночке в дырявом полушалочке, а мимо пролетают поезда. Вот-вот. За минусом полушалочка, пусть и дырявого.

Что потом Гомозуну бы-ы-ыло! Не от Чепика, который по шпалам, по шпалам дошел до дому лишь к четырем утра. Чепик в ту пору был если не добродушен, то отходчив (и вообще! первый апрель? купился? ну?! кого винить? себя, только себя!). Гомозуну бы-ы-ыло от Катюхи:

– Ты что, совсем?! А если он замерзнет?! А родители?! Генка пропал с концами! Приедем – сам позвонишь им, объяснишься!

– Не буду никому звонить! Я знал?! Они ка-ак прыгнут! Не буду!

– Будешь, понял!

– Ну буду, буду.

– От меня позвонишь, понял?! Зайдешь и позвонишь! Чтоб я видела и слышала!

– Поздно, Катюха, к тебе. Слухи поползут, а?!

– Ничего! Переживем. С-слухи, блиннн, балбес!

Артем даже позавидовал Чепику – чтоб Катюха о Токмареве так заботилась! Он бы те пятнадцать километров – на крыльях… не любви (громко сказано, громко), но томления.

Артем и Гомозуну позавидовал – чтоб Катюха зазвала Токмарева поздней ночью пусть и на минуточку, пусть и позвонить. А слухи… переживем! Вместе. Мечты, мечты – пережить вместе. И не слухи, но что угодно.

Катюха, впрочем, просто была «своим парнем» для всей компании, не афишируя предпочтений, если они вообще имели место. И сердобольность к Чепику в ночи – элементарная женская сердобольность («свой парень», однако, Катя).

Где-то теперь Катюха?

Там же, на Новой Земле, вероятно. Если замуж не вышла и не переехала к супругу хоть в Питер, хоть в Москву, хоть в Нью-Йорк. Мало ли где отыщется счастливчик!

Брысь, былое! Былое и думы – брысь.

Токмарев прикинул про «80 км» не из-за позабытой (да?) одноклассницы. Теща токмаревская тоже обитала на Новой Земле, теща! Улица так называется в Сосновом Бору. Исключительно по причине удаленности от центра, но не во славу почившего прозаика-генсека. Сосновый Бор, возникший в пору брежневского застоя, почему-то счастливо избежал кондовых-сиюминутных уличных наименований. Ни проспекта Ленина, ни площади Вчерашнего Съезда, ни аллеи КПСС. Разве что Комсомольская – лукавый политес (средний возраст по городу – двадцать семь лет). А все больше – Сибирская, Солнечная, Красные Форты, Исторический бульвар, Молодежная, Новая Земля… Романтично и политически нейтрально.

До Сибирской (токмаревской) – проще автобусом. Две остановки от станции. Престижный центр, заселенный первопроходцами, начальством. А до Новой Земли, бывшей окраины, проще пешочком с 80 км. И Архар на природе разомнется…

Особого желания повидать в первую очередь тещу и никого кроме тещи Артем не испытывал. Но, беседуя с автоответчиком, многого не добьешься. Наталья может сослаться на то, что пока не прослушивала сообщений, или впрямь пока не прослушать – и Димка не на Сибирской, а на Новой Земле. Особой стервозностью Наталья не отличалась – в жесткой манере: это мой сын, а ты его никогда не увидишь! (попробовала бы!). Но по мелочи, по пустякам, в мягкой манере – за милую душу: ой, буквально за пять минут до тебя вошла, даже сумку не успела разгрузить, до телефона ли? А Димку – сегодня уже, наверное, поздно, спать уложили… давай завтра? Или ты завтра с утра назад в Питер? Ну, что поделаешь, опять не судьба… с ним все нормально, не волнуйся! Троек нет, растет, на девочек уже посматривает.

Не сошел Токмарев на «восьмидесятом». Если его телефонное послание таки Натальей принято и просьба о Димке выполнена, глупо являться к теще: «А вот и я! До того соскучился, что перво-наперво – к вам, Зинаида Васильевна!» Нет уж. Мимо.

Мимо тещиного дома… трям-тирьям-тирьям-пам-пам.

Сначала домой.

Поезд прибыл.

Калище.

Токмарев по старой памяти изготовился к бегу с препятствиями – до автобуса.

Гм-гм! Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Публика благополучно избавилась от синдрома «не успеть!». Транспортные средства на привокзальном пятачке радовали количеством и разнообразием: помимо десятка рейсовых автобусов стая зеленоглазых «жигуленков» от пятой до девятой модели – частный извоз. Рынок диктует!

Артем раньше катался на «шестерке»… Пока она волею случая (несчастного? счастливого?) не превратилась в ничто – диагноз: восстановлению не подлежит.

Случай все-таки счастливый, если учесть – жив-здоров.

В какой мере случай несчастный, а не преднамеренный, до сих пор туманно.

КамАЗ тот так и не нашли. При всем при том, что – милиция, сотрудник пострадал!

План «Перехват», операция «Грабли», режим «Сито»! Не исключен «кавказский след»!

Все впустую. Канул КамАЗ.

…Потому Артему и в новинку изобилие машин, поджидающих пассажиров, – последний раз он добирался до Соснового Бора электричкой лет эдак… Все больше на своей, на «шестерке».

Он поискал глазами «Jeep-cherocy» цвета металлик в табуне автомобилей. По идее, где-то тут должен быть. Не было. Вероятно, Гомозун действует по иной идее. На «восьмидесятом», к примеру, сошел. Вместе с «рыбацкой» свитой. От любопытствующих подальше.

Нету джипа, и хрен с ним! Не баре мы, работяги! Артем выбрал красную «шестерку» как дань прошлому.

– До Сибирской, мастер?

– Садись.

На въезде в город, у пожарного депо, где дорога с вокзала вливается в основную магистраль, пришлось на минуточку тормознуть и переждать. Пять КамАЗов, ведомые желтым гаишным «козлом» с мигалкой, на осторожной скорости гуськом проследовали в направлении промзоны.

Дежавю. Стоило Артему сесть в «шестерку» – тут тебе сразу и КамАЗ, и ГАИ… Время вспять.

Токмарев досадливым кивком стряхнул наваждение. ДТП годичной давности приключилось не на въезде в Сосновый Бор, а на выезде из Питера, по Петергофскому шоссе. И КамАЗ был порожний, тривиальный, с крытым брезентовым кузовом. (Будь он под завязку загружен, ни шанса на выживание у Артема не осталось бы.) И желтый «козел» подоспел не сразу, не вдруг, спустя почти час, когда токмаревская «шестерка» выгорела целиком и полностью.

Теперешняя ГАИ на колесах не для фиксации дорожно-транспортного происшествия (тьфу-тьфу-тьфу!), а во избежание… Как-никак, но пятерка грузовиков специфическая, с экранированным содержимым – трехлепестковый знак «Радиация!». Потому кузов у тяжеловозов крыт не брезентом – свинцовая защита, и разноцветных мигалок на каждом – поболее, чем у гаишника, прям дискотека.

– Говно повезли, – добродушно прокомментировал водитель «шестерки».

– Да-а-а… – неопределенно протянул Артем, единственно чтобы не отказать «мастеру» в роскоши, то бишь в общении.

– Сам с войны? – злоупотребил роскошью «мастер».

Ни да, ни нет… – изобразил мимикой Артем.

Характерная примета российского сегодня! Никто не уточняет: какая война? где война? с кем война? почему война?

Телевизор призывает понимать правильно – локальный конфликт.

Аудитория понимает правильно – очередная война: такая! везде! со всеми! потому что!

– И как?

– Говна хватает.

– Этого добра – везде… Но такого, – «мастер» пошевелил бровью в адрес вереницы грузовиков, – вряд ли! – Скомпенсировался. Мол, ты воин, по всему видать, но и мы тут – как на вулкане.

Насчет «вряд ли» – вряд ли. Село Доьйкар-Оьла, оно же Толстой-Юрт, – весомый аргумент. Токмарев засвидетельствует хоть на Страшном суде: такого там – в избытке. Архар – живой пример. Но полемизировать с шапочным «мастером»?.. Вези меня, извозчик, уплочено! За откровения – отдельный тариф.

«Мастер», не дождавшись реакции (положительной, отрицательной – не важно), закрыл тему. Открыл новую, в продолжение:

– К нам?

Ни да, ни нет… – изобразил мимикой Артем.

– Раньше у нас лучше было. Но и сейчас – вполне. Снабжение более-менее, квартирная очередь – за три года, и вообще…

«Мастер» явно воспринял клиента как дембеля, ищущего пристанища, готового хоть в потенциальный ад (постчернобыльское: АЭС – потенциальный ад), лишь бы осесть.

Скажи Артем: «Да Токмарев я!», возникнут у шофера ассоциации? Вроде ровесник по виду. Двенадцать лет минуло. Дело Дмитрия Алексеевича Токмарева (батя!) нашумело в Сосновом Бору и далеко за пределами. Впоследствии столько всего свергли-разоблачили, что тогдашний процесс канул в Лету с грифом «ХВ». Хранить вечно – инструкция. Но чтоб еще и помнить-поминать?..

И про такое говно Артем знает не понаслышке. Аккурат годик на заре своего трудового стажа оттрубил в должности дезактиваторщика. Звучит героически – дезактиваторщик! По сути – говночист. Только говно еще и активное, опасное. Собственно, в армии, в тюремном спецназе, в ОМОНе Артем так и остался дезактиваторщиком – ликвидатором вони. Народное «не тронь – вонять не будет» утратило мудрость с приходом эры первоначального накопления. Всяческое говно в разных обличьях испускает амбре тем гуще, чем реже касаешься его, якобы не замечая. Заметить (а зачастую выследить), коснуться (и зачастую жестко, на поражение), уничтожить насовсем – работа такая у Токмарева… Дезактиваторщик. Офицер ОМОНа. Не юридически, но фактически отставник.

Довольно он ассенизаторствовал! Есть у нас еще дома дела…

Грузовики с тоннами активного дерьма проехали – налево, к Спецкомбинату.

Право руля, «мастер»! В город! Домой…

4

– Кто?!

– Конь в пальто! – Токмарев отозвался в соответствующей тональности.

Каков вопрос, таков ответ. Вопрос хамский по форме и по интонации. Голос мужской-свирепый, годный для отпугивания непрошеных гостей, ни с того ни с сего звонящих по телефону и… в дверь.

Другая была дверь. С декоративным реечным покрытием, но железная-массивная. И замок был другим, ригельным. При всем желании просто так внутрь не проникнешь – просто так прежний (оказывается, уже прежний) ключ не подходит. Да-а-а, домой вернулся охотник с холмов – нажимай на кнопочку, жди-гадай: впустят, не впустят?

– Иди в стойло! К-конь! В пальто не замерзнешь!

Новоявленное хамло в Токмаревской квартире считало себя в полной безопасности, потому что в недосягаемости. Дверь. При всем желании просто так внутрь не…

Почему же! Если при всем желании… то получится. Не просто так, но получится. Всегда получалось до сих пор. Пять лет назад, помнится, недурно получилось, когда тюремный спецназ освобождал заложников в Крестах. Токмарев всего трижды приложился кувалдой к двери, рассчитанной как раз на то, чтобы держать такие удары, и снес. Обошлось малой кровью – уголовники успели пырнуть заточкой только одного заложника. Могло быть хуже…

Квартирная дверь, даром что металл, похлипче, нежели в Крестах. Кувалда не понадобится. И не трижды, а единожды долбануть. Ввести себя в нужное состояние духа и – долбануть.

Токмарев уже в нужном состоянии духа – для сноса к чертовой матери! Надо же! Домой не пускают! И огрызаются! И как!

Голос – тот самый, «автоответный». Значит, Наталья не просто попросила кого-то с грозным тембром записаться на пленочку, но и в дом зазвала. На постой? Насовсем? Если даже и так, все равно не повод и не причина отказывать Артему Токмареву от дома. Кто в доме хозяин, в конце концов!

Ладно. Может, кому-нибудь там за дверью необходима минута-другая – халатик накинуть, постель заправить, волосы в порядок привести. А «грозный тембр» – отвлекающий маневр: если б что-то было, разве откликнулся бы? Шмотки в охапку и – с третьего этажа в талый снег. Муж нежданно-негаданно – из командировки. У мужа специфические командировки, сплошь в «горячие точки». И сам он горяч, пристрелит ненароком из табельного ПМ. Наименьшее из зол – проявится хамским голосом, а потом: о, звиняйте, не признали сразу! чу, колотятся! время-то какое страшное, криминалитет беспредельничает, пристрелит ненароком из бандитского ТТ! вот и дверь поменяли, и вообще «грозный тембр» заскочил по работе – ревизия, накладные, отчетность… ничего особенного, плюшками балуемся.

Токмарев глубоко вдохнул, на счет от одного до десяти выдохнул и снова нажал на кнопку звонка.

– Кто?! – еще агрессивней (типа: ну доста-а-ал!) донеслось изнутри.

– Х-х-хоз-з-зяин!

– Пшел отсюда, уррод!

– Аррх! – рыкнул Артем от неожиданности. В голове запульсировало – контузия. Никому доселе не позволялось ТАК говорить с Токмаревым. Полевой командир Къура попытался было – и где теперь полевой командир Къура? Как не было полевого командира Къуры…

Хамло, скорее всего, приникло к дверному глазку, всматривается – отогнал? не отогнал?

Ну гляди, гляди-и-и.

Токмарев опустил сумку-beskin на бетонный пол, чтобы не растрясти Архара. Принял стойку киба-дачи. И стукнул кулаком аккурат в глазок. Не «проткнул» – «щелкнул». Все по науке – локоть вниз, в момент касания еще и реверс бедрами.

– Уйб-б! Ля-а-а! – и грохот падающего тела.

Что вы матом ругаетесь, как маленькие дети, право слово!

Он не ставил целью зараз вышибить дверь. Пока нет. Но повредить физиономию обладателя «грозного тембра» – да. Судя по звукам, удалось. Смачно, гулко, на весь подъезд.

Он в третий раз нажал кнопку звонка. Открывай, придурок, по-хорошему.

Это называется по-хорошему?

Это называется по-хорошему. Не хочешь, чтобы стало хуже, открывай.

– Ну, стой, падла! Ну, погоди! Ты щас у меня!.. Ты у меня, падла… – голосило хамло, то приближаясь, то удаляясь. Надо полагать, в поисках оружия возмездия. Молоток? Топор? Электрошокер? Пшикалка-паралитик? Газовый пистолет?

Начхать! Задача – выманить хамло из норки. И, кажется, решение задачи с секунды на секунду. Что ж…

Архар в сумке заворчал. И то верно! Подожди-ка моего меньшего брата. Во-во. Братья наши меньшие… Токмарев расстегнул молнию на разумную и достаточную длину. Отставил «beskin» в сторону от дверей, в уголок.

Без команды Архар не прыгнет, но, если прыгнет по команде, мало не будет. Это на случай «газовой атаки» – Архар, как и все ему подобные, невосприимчив ни к «паралитику», ни к «слизняку». Остальное – молоток, топор, шокер… все, что является как бы продолжением руки противника, – не проблема для Артема.

Залязгали засовы, заскрежетал замок. Дверь от пинка ногой распахнулась. И – никого.

«Грозный тембр» поступил вполне грамотно. Не выскочил на площадку, потрясая оружием возмездия. Пнув дверь, отступил назад и укрылся за выступом стены (там сортир, что характерно). Ушел с линии возможного удара или огня. Но сам выставил пистолет, ловя Токмарева на мушку.

Так-так. Не «газон», настоящий ТТ.

– Ррр-уки! – гаркнуло хамло. – Ррр-уки, сказал!

Артем медленно поднял руки – не «все-все, сдаюсь», но «тихо-тихо, tаke it easy». Ни хрена себе, вот мы и дома! Ка-акая встреча!

В проеме нарисовался верзила. Морда-ящик. Фингал под глазом еще не проявился, но будет, обязательно будет. Удачно приложился Артем, удачно. Верзила – не гигант, но токмаревской весовой категории. Тельняшка, штаны-«адидас», сантиметровый ежик волос, уши сплющенные-переплющенные, борцовая шея. Бык в натуральную величину. Бык – по бандитской иерархии, а не животное бык. Все они животные!

Верзила, не опуская «тэтэшку», сделал шаг навстречу:

– Один?! Один, падла?!

– Один. Спокойней, парень, спокойней.

– Я-то спокоен, падла, я-то спокоен! И ты у меня щас успокоишься! На пол! Хлебалом вниз, ну!

Токмарев подчинился. Не плашмя, но на четвереньки присел. Для профана – сама беззащитность. Между прочим борцы сумо начинают поединок именно из такой позы. Пружина…

«Тэтэшка» – серьезно. Сдуру, в запале верзила спустит курок – и…

…за миг до выстрела распрямить пружину – бросить руки вверх и в стороны, головой в челюсть, и – на болевой. Всего делов!

Верзила сделал еще шаг. Теперь почти вплотную. Движения читались – явно хотел засадить ногой в голову, как водится у бандюков. Скотина! Даже в наиболее отвязном бушидо запрещено бить ногой по башке сопернику, опирающемуся на все четыре конечности. Так то бушидо! Какие-никакие, но правила. А у бандюков по определению никаких правил. Н-на!

Ну, не-е-ет. Токмарев пошел на прием, но…

…Архар опередил. Реактивным снарядом маханул из сумки на врага. Конечно, на врага! Ишь, кому пистолетом грозит!

Верзила взревел не столько от боли, сколько от внезапности. И от боли, и от боли. Архар впился в запястье мертвой хваткой, до крови.

Бандитская «тэтэшка» грянулась об пол и грянула – выстрел в замкнутом пространстве оглушил напрочь. Бетонные брызги ужалили в голень. Токмарев (что как ужаленный, то как ужаленный) таки провел прием, но с поправкой на непрошеного зубастого защитника – головой не в челюсть, в пах (иначе досталось бы и Архару). Корявенько вышло – в отпущенное мгновение толком не перегруппироваться. Однако главное – не процесс, главное – результат.

Деморализованный верзила и думать забыл (если до того и знал) про блокировки и про все такое прочее. Еще бы! Откуда ни возьмись, чудо-юдо – цап! Даже против лома есть прием (ходят такие легенды), но против чуды-юды?!

В общем, Артем мог и не добавлять противнику по гениталиям (сказано: деморализован). Но, что называется, процесс пошел…

И результат: «грозный тембр» сменился на жалобный писк.