Форс-мажор – навсегда!

– Попрошу минуту вашего внимания! – обратился басок вроде к Токмареву, но чтобы слышали все. – Сейчас я вам расскажу про «Красную Шапочку»!

Артем внезапно реготнул и так же внезапно осекся (затылок, блин-нн! контузия!). Ощутил общее осуждение в свой адрес: мол, псих или как?

Угу. Входит старлей и хорошо поставленным голосом торжественно обещает: щас я вам – про «Красную Шапочку»! И псих не старлей, а Токмарев.

– Новый сорт моркови неприхотлив, морозоустойчив и содержит каротина в два раза больше, чем все известные сорта. Приобретайте семена моркови «Красная Шапочка», специально селекционированной для условий Северо-Запада. Сертификат прилагается!

Черт побери! Мнительность-бдительность. Хотя… почему бы отставному менту-старлею не поторговать в электричках, если он – отставной?! Семенная морковка, бульварные газеты, дезодоранты от потливости, фторированная зубная паста и прочая зараза – по дешевке. Громогласных коробейников развелось – нескончаемой чередой пошли. Заснешь тут!

А двухчасовая дрема Токмареву не помешала бы – за последние полгода спал редко, нерегулярно, мало: все четыре «высокогорные командировки» по сорок пять дней плюс три месяца вольного блуждания по все тому же высокогорью. То есть блуждание – невольное. Благо не подневольное. И вот – вернулся. К своим.

Дело за малым – докажи своим, что ты свой!

Доказывай не доказывай – без тебя тебя «решили»: «Воры, проходимцы и оборотни! Вы еще меня плохо знаете! Вы еще меня узнаете!» После подобных слов одно из двух: либо утереться и продолжить службу, наплевав на высокопоставленного дурака, либо… уходить.

Токмарев ушел. Сдал табельный «макар» и ушел – пока по болезни (положено! не отнять!), потом… видно будет. В коробейники податься? Сколько ждать грядущего «потом»?! Вечность?! Не меньше. Надо ли тогда ждать?!

Две известные российские беды – плохие дороги и дураки. Качество дорожных покрытий (а чаще отсутствие таковых) Токмарев испытал на себе в течение десяти лет и особенно за последние полгода. И таки пришлось испытать на себе качество дурака.

Отменное качество у генерала Середы! Абсолют! Единственное спасение – держись подальше от!

Токмарев и держался подальше – просто в силу, так сказать, командировочного образа жизни. Но рано или поздно…

Как правило, подчиненные всегда считают начальника если не шизофреником, то малость идиотом – независимо от умственных и деловых качеств вышестоящего. Генерал Середа – редкостное исключение, подтверждающее спорное правило! Документ прилагается…

Документ, размноженный на ксероксе листик бумаги, хранился под стеклом на рабочем столе у каждого неленивого мента:

«Разрешается гражданину Балаевскому В.В. играть на аккордеоне в переходах метро.

Генерал-лейтенант Середа».

Счесть тот листик за удачную пародию на паркетного шаркуна, возглавившего питерскую милицию?

Припаять авторство небезызвестному Пимену, майору из «убойного», пишущему книгу за книгой, – весело, но сквозьзубно (понятно, под псевдонимом… Пимен и есть Пимен, летописец: свидетелем господь меня поставил и книжному искусству вразумил)?

Счесть! Припаять! Когда бы не «шапка» ГУВД на том листике и не мгновенно узнаваемый росчерк (Сер… и завитушка). Так что, увы, подлинник. То бишь ксерокопия, но с подлинника. Возможно, патруль изъял бумаженцию у (см.) Балаевского в (см.) переходах метро и – как удержишься от размножения эдакого!

Ничо! Гармонист, жертва милицейского произвола, еще раз к генералу запишется, еще раз такую же цидулю получит. А Богдана Ульяныча Середу хлебом не корми – дай проявить заботу о населении: «Приходите, граждане! Жду вас по четвергам в своем кабинете. Телефон запишите. Приму личное участие в вашей незавидной судьбе». Вот еще проверить, выполняется ли подчиненными судьбоносное распоряжение о перекраске стен в каждом отделении милиции – из мрачно-зеленого колера в оптимистично-желтенький, и… как бы все проблемы решены.

Бре-е-ед!

А тут еще весна – обострение у шизофреников…

На март-апрель и пришелся пик объявленной генералом Середой кампании «Честь и достоинство». Под этим благовидным девизом-предлогом дали под зад сотням питерских милиционеров – служебное несоответствие. В структуры ГУВД поступали устные приказы о количестве офицеров, подлежащих увольнению; при несогласии с такой постановкой вопроса командир подразделения вызывался на беседу к Самому, где упрямцу предлагалось подать рапорт, и – пшел! свободен! К чести и достоинству многих руководителей, рапортов было много. Что, между прочим, означало: уходят лучшие…

Любому бандюку достаточно заявиться на прием к демократичному Середе (в назначенный четверг, дождик накануне – без проблем, в Питере живем!) и «капнуть»: «Та-ащ генерал! Меня ваш мент заманал! Превышает!» И, будь ты трижды опер, па-апрашу на выход из наших рядов!

Что есть превышение? А любое силовое задержание! «Ой, больно, больно! Превышаешь, падла!» Или вот… предпоследний зам Самого всерьез излагал личному составу, как надлежит поступать жертве квартирного налета вкупе с правоохранительными органами, если ей, жертве, удалось набрать спасительный номер телефона. Жертва должна попросить бандюков успокоиться на минуточку, достаточную для составления письменного заявления, подождать, пока сотрудники милиции зарегистрируют, отнесут начальству, которое наложит резолюцию, обрисует план мероприятий… Только после этого подчиненные могут приступить к вызволению, выдворению, пленению. Иначе формулировка «оказание помощи частному лицу в связи с его коммерческой деятельностью», что, разумеется, несовместимо с честью и достоинством кристально прозрачного блюстителя…

Бре-е-ед! Ну бред же!

Он. Бред. Наяву.

«Здравствуйте! Сейчас я вам расскажу про “Красную Шапочку”: Взамен уволенных «оборотней» набрать юнцов (главный критерий годности – рост под два метра), срочно обучить английскому, пошить каждому фуражку с красным верхом, обозвать городовыми, запустить на Невский. И наступит тишь-благодать!

Артем Токмарев выслушивал нецензурщину коллег по поводу нового начальства, сочувственно цокая и мыча сардоническое «м-м-мда-а-а». Убеждался воочию в справедливости нецензурщины, наблюдая Середу по местному ТВ-каналу: повадился генерал беседовать с жидкоусым популистом-популизом на тему «Глава ГУВД – робокоп, Жеглов, дядя Степа в одном лице!»

Симптомы налицо… Но все это отстраненно, на дистанцию. Как-никак, дистанция огромного размера: вы, ребятки, здесь, в Питере, а Токмарев через пару дней снова туда… куда подальше… в командировку. Согласно приказу.

Приказ. «Выделить 38 сотрудников для предотвращения массовых беспорядков в зоне компактного проживания этнических… на территории…»

Кадровик читает, не понимая. Куда?!

Туда!

На сколько?

На сорок пять суток. Не обсуждать! Выполнять!

Так точно! Не хватало еще обсуждать! В ФИНО выписать деньги – и вперед! В сводный отряд, включающий липецких-тамбовских-красноярских омоновцев, – резерв командования. Командировка – сорок пять суток. Если на сутки больше – надо приплачивать за участие в боевых действиях. Дополнительные надбавки, льготы…

Отстрелялся (в буквальном смысле! куда уж прямее!), вернулся. И…

– Слышь, старик! У нас тут взводный приболел. Тебе ведь к жене надо, не надо?

– Да не так чтобы… (Деньги на Димку переводятся исправно, а лишний раз общаться – только нервы трепать.)

– Дык! Съезди еще разочек! С новым контингентом! Парни – во! Только с местными условиями – не очень… А у тебя опыт! Наживной! Знаешь, мы тебя представили к ордену, там всякое возможно – в зависимости от того, с какой ноги начальство встанет. Но вот если съездишь, то получишь наверняка!

Орден Токмареву так и не высветился, но капитана досрочно присвоили – после второго визита к детям гор.

Звание обязывает. Командир? И ответь! По возвращении, будь добр, отчитайся – особенно за последнюю, четвертую командировку. Что-то долгонько тебя не было, капитан! Перебор за сорок пять суток – и какой! Где и почему ты, капитан, шлялся, объявившись лишь через три месяца, – особый разговор. А пока:

– Вам было выдано для личного состава тридцать восемь одеял. Где они?

– Ё-мое! Откуда я знаю! Старшина был, знал. Убили старшину…

– Где?

– Там… Меня самого почти убили!

– Где одеялы, спрашиваем!

– Б-б! Сгорели!

– И есть акт, что сгорели?

– Нету!

… Когда начальником ХОЗУ ОМОНа было доложено: мол, нету – одеяло убежало, улетела простыня, генерал Середа, общаясь в прямом эфире с популизом, авторитетно пригвоздил: «Теперь мы знаем, почему в стране нет денег! Из-за отдельных проходимцев, позорящих офицерское звание!»

Скрипи зубами, глядя в телевизор: «Вот ссс-ука! Ну, ссс-ука! Нет, но ва-ааще!.. Гнать же надо, гнать взашей!» – разумея то ли сановника, то ли популиза… да обоих гнать надо! Ярись не ярись, тех обоих, конечно, погонят рано или поздно взашей, но тебя самого вытурят раньше.

И пошли вы на хpен! Увольняется капитан Токмарев!

Скатертью дорога! Но запомните: стоимость этих одеял при расчете с вас удержим!

Подавитесь! Все? Я свободен?

Как тебе сказать, капитан… О твоем трехмесячном отсутствии. Помнишь? Особый разговор. В особом отделе. Ты случаем не оборотень, тебя не перевербовали? Нет? А гарантии? Служебное расследование не хо-хо?!

Хо-хо! Начинайте! Только, пардон, сначала капитан отболеет свое, ладно? Положено!

Болей-болей, капитан… на здоровье! Мы проследим. За тобой теперь глаз да глаз.

Именно этот самый «глаз да глаз» отслеживал Артем, уйдя с Грибоедова, на улице, в метро, и теперь – в электричке. С генерала Середы станется! Бог шельму метит – инициалы «говорящие»: Богдан Ульяныч, Б.У. Модный американский стиль – вроде бы уважительно-ласкательное именование высокого начальства сугубо инициально: Б.У. Вместе с тем никаких прозвищ не требуется: Б.У. он и есть «бывший в употреблении», бэ-у… Воистину! Впечатление – генерал Середа многажды употреблялся по назначению в застойные годы, впоследствии подвергся консервации, но был извлечен из долгого ящика – от нашего столичного стола вашему постстоличному столу… на укрепление.

Потому Токмарев не удивился бы, санкционируй Бэ-У слежку за бывшим капитаном (пусть по-прежнему считает себя пока не бывшим, но мы-то с вами зна-аем! Он вычеркнут из списка еще три месяца назад, еще когда вовремя не вернулся в расположение!). Он удивился обратному – что «ноги» за ним пущены не были. Засечь – не проблема для профессионала с обостренным чутьем (не стой за спиной!). Положим, обостренное чутье как рецидив долгого пребывания в «горячих точках» иногда улавливает и то, чего нет (Здравствуйте! Сейчас я вам расскажу про «Красную Шапочку»!), но когда все же нечто есть… не проблема.

«Ноги» отсутствовали.

Рассуждая здраво, какой смысл снаряжать за предполагаемым «оборотнем» парочку-другую топтунов, сопящих в затылок, прячущих глаза, рискующих спугнуть фигуранта?

Домой направляется фигурант, в Сосновый Бор! Сам же и сообщил сочувствующим соратникам на Грибоедова, где базируется питерский ОМОН:

– Куда ты теперь?

– Домой съезжу, что ли…

– Съезди, старик, съезди. Клин клином…

Вот и электричка совпадает – до Калище (девичья фамилия Соснового Бора, как у Ломоносова – Ораниенбаум).

Достаточно отзвонить в местное сосновоборское УВД (кто там у нас? А, Карнаухов! надо же! судьба-а-а!):

– Карнаухов?! Слушай, Вадимыч, возьми-ка на заметку – к вам тут едет один… Токмарев фамилия. Она тебе ничего не говорит?

Начальнику РУВД, полковнику Карнаухову фамилия Токмарев кое-что говорит. Не просто говорит. Вопияет! В свое время пришлось капитану Карнаухову иметь дело – не с Токмаревым, а на Токмарева. Уголовное…

– Дмитрий Алексеевич, так?

– Тебе видней, Вадимыч. Однако память у тебя!..

– Никто не забыт, ха-ха, ничто не забыто, тащщщ генерал! Но он ведь… того самого…

– А это сын, надо понимать. Да, сын. Дмитриевич. Артем Дмитриевич. Ты уж проследи.

– Понима-а-аю…

Начальство сказало «надо понимать». Если надо, значит, надо! Так точно! Понима-а-аю, тащщщ генерал! Как только в конечном пункте обнаружим, возьмем на заметку, доложимся.

Если же в конечном пункте Калище фигуранта не окажется, значит, соскочил, петляет, крутит. И тогда взять его будет сложно.

А зачем его брать? Не к спеху! Главное, подтвердил своим поведением – оборотень и есть! Бэ-У зря не скажет! «Вы меня еще не знаете! Вы меня еще узнаете!»

…Так-то оно так, но при условии – «рассуждая здраво». Чего-чего, а этот талант у генерала Середы в отсутствии. Есть, остались настоящие профессионалы в питерской милиции?

Потому Токмарев и не удивился бы, обнаружив за собой неумелые «ноги». А не обнаружил.

Зато иное обнаружил…

Миновали Ораниенбаум-Ломоносов. Полпути позади, и недолго осталось.

На отрезке «Кронколония – 68 км» железнодорожная колея и автотрасса почти смыкаются, идут параллельно, по берегу Залива. Рассеянно глядя в окно, Токмарев отметил знакомое – джип-«металлик», тот самый, привокзальный. Скорость у джипа поболее, чем у электрички, – догнал и перегнал. Перегонял медленно (у разогнавшейся электрички ход тоже нечерепаший), какое-то время шли вровень, ноздря в ноздрю, – рассмотришь и диву-индианку за рулем, и рядом с ней отлученного от руля шофера.

Впрочем, отметил Токмарев рассеянно: просто у них с «шахматным слоном» опять совпали маршруты следования, занятно… Предположить, что многомудрый Бэ-У столь замысловато оформил «ноги» (с переодеваниями, с подключением женского пола, с гонками на джипе), надо иметь нестандартное мышление, подобное генеральскому. А Середа в этом отношении бесподобен. Да и неоткуда взяться джипу-«чероки» у питерской милиции на уровне рядовых топтунов. Тут бы на бензин наскрести…

Джип обогнал электричку, когда она сбросила ход (станция Дубочки! Следующая Большая Ижора!), и пропал из поля зрения. И хрен с ним, в конце концов.

А после Большой Ижоры раньше, помнится, подсаживались «зеленые фуражки»: «Пограничный наряд! Приготовьте документы!»

Раньше Сосновый Бор был, что называется, режимным. Типа Красноярска-26, откуда Токмаревы и перебрались под Ленинград. Плутоний в Сосновом Бору не добывается, но и без него, родимого, достаточно причин для закрытия города:

ЛАЭС – да, конечно. Вдруг что-нибудь?! Мирный атом в каждый дом – звучит после Чернобыля неоднозначно.

А помимо Ленинградской атомной в Бору и НИТИ (научно-исследовательский технологический институт), и ГОИ (государственный оптический институт), и Ленспецкомбинат, и… мало ли что! Большой секрет! Государственной важности!

По секрету всему свету: НИТИ проектирует атомные субмарины, ГОИ – не линзы для очкариков, но точную оптику для военных лазеров, Ленспецкомбинат – отнюдь не скотомогильник, как деликатно указано в картах-ДСП, но хранилище радиоактивных отходов.

Тайны мадридского двора! Любой мало-мальский заинтересованный иностранец без всякого шпионства в курсе: купи тамошний журнал и читай, если владеешь английским (ах да! еще бы иностранцу не владеть английским!): НИТИ проектирует атомные субмарины, ГОИ – не линзы для очкариков, но точную оптику для военных лазеров, Ленспецкомбинат – отнюдь не скотомогильник…

Что дозволено иностранцу, не дозволено аборигену. (A parte: в пору горбачевских распахнутых дверей американские эсминцы навестили с миссией доброй воли город-герой Севастополь, и тогда же местная власть отказала во въезде двум слепым девушкам, прибывшим к морю на лечение, – потому что не просто город-герой, военная база! они же слепые! а хоть слепоглухонемые – допуск-пропуск есть?! н-н… все! от ворот поворот!)

Пограничные наряды вроде отменили за бессмысленностью. Кому надо всерьез, тот и паспорт выправит со штампом о местной прописке и вообще…

И вообще не поминай всуе инвалидов – будь они по зрению, по слуху, по звуку-пуку! Слетаются на случайную о них мысль, как комары на лампочку!

– Люди добрые! Поможите кто чем может…

Вот напасть! Право, зря отменили пограничников! Те бы живо шуганули убогих с режимной трассы (ваш паспорт, прописка?.. откуда у лишенца паспорт? еще и с пропиской! на то и лишенец… тогда па-а-апрошу на выход!). Развелось вас, паразитов! Шагу не ступить!

– Не подумайте, что мы вас обманываем…

Ого! Вот так-так! Старый знакомый! Нет, не фурункулезный многодетный папаша из метро. Еще более старый знакомый… кажется… Да нет, не кажется!

– Сами мы не местные…

Это Гомозун не местный?! Олежек Гомозун?! Ну тогда Токмарев – оборотень!

Инвалидная коляска, подталкиваемая сзади лишенцем-глашатаем. А в коляске… да ну, не может быть! Точно! Гомозун! Олег! Учились вместе, в одном классе – с пятого по десятый… и не только…

Артем не шевельнулся, не сверкнул глазами, не заорал восторженно: «Оля! Узнаешь своего одноклассника Токмарева?!» Наоборот. Опустил веки, расслабился в позе «сплю, мне все равно до конечной». Но смотрел и смотрел:

На коленях у инвалида – ветхий плед, чуть прикрывающий загипсованные нижние конечности. Гипс не первой свежести, серый, грязный, со стажем – такой гипс нарочно не сварганишь для спорадических прогулок по вагонам электрички с тем, чтобы вечерком бодренько выпрыгнуть из оков и – на дискотеку. Такой гипс образуется после двух-трехнедельного срока – «трудовой-мозолистый».

Инвалид в кресле на колесиках хранил скорбное достоинство: взгляд был мучительно-красноречив… скорее бы умер, чем позвал на помощь, но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке. Если что и было у Гомозуна от Атоса, то лишь взгляд. В остальном – характерный российский бомж, которому деваться некуда и… не на что.

И это – Гомозун?

И это Гомозун… Десять лет спустя.

3

Балагур-лицедей-распустяй-мажор.

Таковым Олег был всегда – и в последний раз тоже, на Токмаревской отвальной перед армией (или в предпоследний? Еще через пять лет вроде столкнулись в магазине, к Марику, помнится, вместе завалились?):

– А теперь, друзья, выпьем за скорейшее всеобщее разоружение!

По стакану – и в армию не пойдем! Что там делать, если всеобщее разоружение!..

– Артем! Шутку хочешь?

– Нет.

– Короткую!

– Нет.

– Значит, слушай… У меня тут кое-что из армейской жизни. Специально для тебя! «Эй вы, трое! Оба ко мне! Я тебя сразу узнал!.. Когда курсанта ругают, он должен встать и покраснеть!.. Вы у меня смотрите! Я где нормальный, а где беспощадный!.. Сейчас я разберусь как следует и накажу кого попало!.. По команде «отбой» наступает темное время суток!.. Что вы матом ругаетесь, как маленькие дети!» – со вкусными паузами, пережидая спорадический общий гогот (десять лет назад эти перлы были в новинку, потом разошлись в списках, и каждый остроумец клятвенно заверял, что сам слышал от своего взводного-ротного-батальонного).

Гомозун десятилетней давности был неугомонен и хронически весел. При встрече, вместо «здрасьте», – «шутку хочешь?» Отнекивайся не отнекивайся – слушай! Под шутками понимались как бесчисленные тщательно выбритые анекдоты (где он их только!.. и столько!), так и бытовые розыгрыши друзей-товарищей (не всегда безобидные, но на Гомозуна обижаться – себе дороже).

Товарищами у него были все и каждый. Не в большевицком смысле (смело, товарищщщи, в ногу! вам что, товарищщщ!), но в почтенном первоначальном смысле – коллега по торговле. Фарцовкой он не сказать брезговал, сказать – считал и провозглашал ее основным признаком внутренней и внешней свободы. Прибыль для него никогда не становилась вещью в себе. Главное, клиент должен обрести желаемое (блок «Маrlboro», двухкассетник «Sony», белесые штаны с лейблом «Lee»), к обоюдному удовольствию товарищей (в почтенном первоначальном смысле). Гомозун не прятал сомнительное по тем временам увлечение за престижным по тем временам званием школьного комсорга. Наоборот! Всячески пропагандировал, устраивая публичные рискованные дискуссии: «Без почек человек не живет, без легких – тоже и без печени… Что-то не припомню ни песенки, ни стишка о столь незаменимых органах! Все больше про сердце поэмы слагают, на музыку кладут. А оно, сердце, всего лишь насос, перекачивающий кровь туда-сюда, туда-сюда. То есть типичный купец-торговец – туда-сюда, туда-сюда! Бессердечность – это хорошо? Или плохо?» Искренность на грани стеба, стеб на грани искренности. Возражать бессмысленно – Гомозун кого угодно заболтает. Пресекать чревато – знать бы, от себя говорит Гомозун или от пославшего его… то есть от родителя. Родитель у Олега – о-о-о… Впрочем, почти у каждого в их классе папа с мамой – отнюдь не рядовые инженеры. Но Гомозун-старший вообще в Москве – на должности… тс-с-с…

За минувшие сумасшедшие десять лет Олег должен бы приподняться в заоблачные выси, учитывая нынешнюю систему ценностей. Каждый каждому товарищ. А он – вот… Или так оно и? Про заоблачные выси. Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. А после падения никакой товарищ (в почтенном первоначальном смысле) тебе не товарищ (в большевицком… да ни в каком смысле!). Друзья же… Ну посочувствуют. Деньгу покрупней сунут в нищенскую суму, пряча глаза.

Друзей у Гомозуна было трое. Еще со школы. Марик Юдин, Гена Чепик и Артем…

– Для друга я готов снять последнюю рубашку! – блажил Гомозун на Токмаревских проводах. – Артем! Тебя из-за нее с первого дня за деда будут держать, не за салабона! – и потянул через голову знаменитую «сафари»… просто жарко было, май выдался тридцатиградусный.

А «сафари» у Олега чем знаменита? Гомозун-старший отдарил после пребывания на Кубе. Вроде сам Кастро преподнес большому советскому другу в знак чего-то там. Не Фидель, но Рауль. Но Кастро. Будь то Фидель, Гомозун-старший сам бы носил обнову – у них с легендарным барбудой комплекции схожи. А Рауль тщедушней-астеничней. И досталась «сафари» Олегу… Тетешкался он с ней, тетешкался, да и проморгал – то ли ремонт, то ли что… Короче, ночью в ванной банка-жестянка с тяжелой темной краской упала тик в тик на «сафари», сложенную для очередной стирки (беззвучно, зараза, на мягкое!). Утром – красно-бурая лужа, и в ней – это… набрякшее по низу, с потеками от нагрудных карманов. Теперь стирай не стирай… следы все равно явственные-кентервильские. Тогда он что? Тогда он сигаретой прожег в рубашке дырочки поперек груди – очередью, косо. Получилось ого-го! Так и ходил. Эт-то круто!

Хм, нынче Артем мог бы привезти Олегу не одну такую рубашечку, и не самопальную, не в краске, подлинную – из командировки.

Токмарев и утвердился в мысли «А ведь Гомозун!» как раз из-за стародавней «сафари». У обезноженного инвалида лишь воротничок выглядывал из горловины задрипанного свитера, но люди меняются до неузнаваемости, вещи – никогда.

Что ж теперь? Деньгу покрупней сунуть в нищенскую суму, пряча глаза? В память о давней дружбе. Или не заметить, заспать колченогую процессию, щадя самолюбие балагура-лицедея-распустяя-мажора?

Заспишь тут! Лишенец-глашатай, толкающий коляску, ныл про «сами мы не местные» так, что и мертвый поднялся бы из могилы: «А?! Кто?! Зачем?! Тьфу! Упокоиться не дадут!»

Любопытно, существуют у нищих имиджмейкеры? Если да, то лучше бы нет. Текст разнообразили хоть бы, что ли! В метро, в электричке, в… самолете (?) – одно и то же, одно и то же. Будто попса телевизионная! Какой прикид ни выбери, слова и музыка – одинаковые-неотличимые. За версту от убогих разит фальшью.

Между Токмаревым и Гомозуном, конечно, не верста – метров десять вагонного пространства, уже пять, четыре, три, два, один…

Артем «не проснулся». Архар, тонко учуяв нечто по запаху схожее с метрополитеновой семейкой (и приближающееся, приближающееся!), зарокотал по нарастающей внутри сумки. Артем почти неслышно цокнул и для верности легонько пнул «beskin»: команды «голос» не было! я сплю – и ты спи, псина! когда будет нужно, вас позовут! «Спецсредство» утихло – хозяину видней…

Да, Токмареву видней. Даже смежив веки. «Не проснулся» он, не узнал друга-Олю. Проезжай, проезжай!

А вот друг-Оля узнал Токмарева. Ощутимый был взгляд, внезапный и пронзительный. Но… предложенная ситуация не располагает к традиционному «Шутку хочешь?!» Как-то не до шуток Гомозуну в предложенной ситуации. Если, разумеется, вся интермедия с коляской-гипсом-«поможите» – не шутка.

Как посмотреть, как посмотреть…

Фальшью не разит, но легкое амбре ощущается.

Гипс, да, без дураков. Но нюанс – коляска. Токмарев почти уверен: такая (эта!) коляска была выгружена из роскошного джипа на привокзальной площади.

Может, и лишенец-глашатай – тот самый шофер (…и другие официальные лица)?!

Вряд ли. Метаморфозы метаморфозами, однако не до такой же степени! Сгорбиться, страдальческую мину состроить, прическу разлохматить, костюм сменить на дерюжную рвань – пожалуй… А вот срочно похудеть килограммов на тридцать – ищите кретинов от гербалайфа.