Однажды однообразие педагогических приемов директора прервалось яркой воспитательной находкой, направленной на борьбу с курением среди учащихся. Теплым весенним денем, когда нормальный народ проводил большую перемену на спортивной площадке, наш переросток Иван Деркач насыщался никотином за дощатой стенкой, прикрывавшей вход в школьный туалет. Судя по клубам дыма, поднимавшимся из-за ограды, курил Иван интенсивно. Очевидно, эта демаскирующая местонахождение курильщика деталь натолкнула проходившего мимо Д. М. Вайнера на неожиданное решение. Снаружи дощатого экрана стояла табуретка с рукомойником, под которым располагался таз, полный мыльной воды. Подойдя к гигиеническому устройству, директор вдруг крикнул: «Пожар!». И тут же махнул воду из таза через забор в направлении дыма.

Выбежавший наружу Деркач, некоторое время стоял безмолвно. Затем, отбросив субординацию, закричал, указывая на директора: «Хто не бачив дурня!? Дывыться, ось вин!». Инцидент, пришедшийся по душе очевидцам, продолжения не имел.

Но возвратимся к моему личному делу.

Ознакомившись с подборкой документов, Д. М. не скрывал досады из-за появления в школе приезжего разгильдяя. Об этом он сказал мне без околичностей. Затем директор устроил разнос нескольким учителям, которых упрекал в завышении моих оценок. Учтя замечания директора, длинноногий физик, по прозвищу «Боцюн» (укр. аист), тайком, без вызова к доске, добавил в журнал «тройку» и вывел мне такую же оценку за четверть. Однако математик Леонид Иосифович Ольшанский, держался твердо, заявив, что оценивает знания по собственному убеждению и прежние оценки ему не указ. Не исключено, что тут имела место своеобразная линия защиты от упреков директора. С другой стороны, Леонид Иосифович, фронтовик-орденоносец, возможно, защищал меня, как сына погибшего на Войне одноклассника. О том, что Л. И. Ольшанский и отец учились вместе, я узнал со слов бабушки только в девятом классе. Ни дедушка, ни сам Леонид Иосифович на эту тему со мной не говорили.

Судя по опубликованным в Интернете наградным материалам, Л. И. Ольшанский, как и мой отец, был призван в РККА в 1940 году. Место призыва – село Шарлаевка Теофипольского района Каменец-Подольской (теперь Хмельницкой) области. Отец родился в этом селе в 1917 и там же окончил среднюю школу в 1934 году.

К слову, в 9 и 10 классах математику преподавала Гайдученко О. Д., новая учительница из приезжих. Она оценивала мои знания на «4» и «5» без всяких привходящих обстоятельств.

По моим теперешним соображениям, основным отличием большинства учителей Белогородской школы от георгиевских «педЕгогов» было присутствие такого качества, как человечность. Многие из них, включая директора, были одинокими, жили в съемном жилье и, очевидно, перенесли какие-то жизненные невзгоды. Со временем стал понятен их по-крестьянски осторожный подход к формальной оценке школьных знаний. В отличие от коллег из георгиевских СШ № 1 и № 3, они не терроризировали тех, кто не осиливал сходу высот школьной программы, не впадали в истерику по поводу ошибок в выполненных заданиях, вероятно считая, что аттестат зрелости должен получить каждый, кто прикладывает для этого усилия. Ни одного второгодника в старших классах не было. Окончательную оценку зрелости каждый из нас должен был получить по ходу обустройства собственной жизни после окончания школы. Оглядываясь назад по прошествии полувека, отмечу, что большинство одноклассников стало профессионалами в различных сферах деятельности. В их числе учителя, врачи, журналисты, преподаватели ВУЗов, ученые, офицеры, военные летчики и летчики ГВФ. На постоянное жительство в Белогородке из 34 одноклассников остались двое, один выбрал специальность ветеринара, другой колхозного механизатора.

Называть учеников бездельниками, как это было в Георгиевске, наши совестливые учителя не могли. Хотя бы потому, что большинство школьников много работали по дому. Некоторым приходилось тратить на дорогу в школу и обратно время, сопоставимое с часами, проведенными на уроках. Треть нашего класса жила в 7-ми километрах от Белогородки в селе со звучным названием Дворец, не имевшем собственной десятилетки. Это расстояние ребята и девчонки преодолевали пешком по полевым дорогам дважды в день в любую погоду. Благо учились мы в одну смену и занятия начинались в 10 часов утра.

Восьмой класс я закончил с неплохими оценками. Часть из них следовало отнести к авансу, который был отработан на завершающем этапе. В аттестате об окончании средней школы на меня бросала тень одна понурая «тройка» по конституции – шлейф из 7-го класса. По большинству остальных предметов, включая физику и математику, гордо выкатывали грудь «пятерки».

Характерной особенностью сельской жизни было участие школьников 8–10-х в летних и осенних сельхозработах колхоза. Летом трудились в охотку. Сказывались окончание учебного года, теплая солнечная погода, азарт коллективного труда и даже мышечная радость от физических усилий.

Во время уборочной меня в числе нескольких одноклассников взяли в качестве грузчика на машины, перевозившие зерно с колхозного тока на пристанционный пункт «Заготзерно». Пятеро ребят, умевших управляться с лошадьми, возили зерно на ток от комбайна на «бестарках» – возах для транспортировки зерна насыпью.

Погрузочные работы начинались в середине дня. До этого зерно сушилось на солнце. Вечером его засыпали в стандартные мешки весом по 50 кг (случались и нестандартные кули по 60 и даже 80 кг.), которые мы грузили на машину, а на станции носили из кузова в зернохранилище, на конвейер. Я в то время весил 63 кг. Когда конвейер ломался, это случалось несколько раз, мешки поднимали по дощатому трапу на вершину зерновой кучи, стараясь высыпать в сторону как можно дальше. Иначе просыпавшееся на трап зерно делало его опасно скольким. Отмечу, что среди грузчиков по неизвестной причине не было ни одного взрослого. Мужчины занимали места только на току и на приемке зерна.

Работа продолжалась до полуночи. После завершающего рейса мы купались в пруду. Затем я ел оставленный с вечера ужин и шел спать на сеновал.

В середине лета 1956 года в Белогородку с намерением получить место учителя в средней школе приехал Вася. Предыстория этого события такова. После окончания Киевского университета дядя работал учителем в Бериславе, районном городе Херсонской области. Тетя Лиза (для Васи Лиза), семья которой к тому времени жила в Одессе, предложила ему переехать в «Жемчужину у моря», пообещав помощь с жильем и трудоустройством. В Одессе, Лиза работала хирургом в госпитале инвалидов Великой Отечественной войны, дядя Шура преподавал в медицинском училище.

Планируя дальнейшую судьбу Васи в Одессе, Лиза присмотрела брату подходящую, по ее воззрениям, невесту. Последнее обстоятельство Васе известно не было. Незадолго до предложения Лизы о переезде он женился на молодой выпускнице Харьковского сельскохозяйственного института Козловой Октябрине (Рине) Васильевне. Уволившись с прежнего места работы, молодожены прибыли в «город у моря». Однако оказалось, что женитьба Васи, о которой Лиза до поры не знала, вызвала у нее сильное раздражение. Властная по характеру (и профессии), она была на 20 лет старше Васи и относилась к нему, как к мальчику, нуждающемуся в жестком руководстве на жизненном пути. Избранница Васи, в сравнении с присмотренной Лизой невестой, ей не понравилась. Об этом тетя откровенно сказала молодым. Кстати, так же, по словам бабушки, она реагировала на женитьбу моих родителей. Отцу тоже заранее подобрала невесту. Неодобрительно отзывалась о моей маме, которую отец, судя по сохранившимся письмам за 1937–1941 годы, горячо любил. Это подтверждала и бабушка.

В итоге поездка в Одессу завершилась для Васи ссорой со старшей сестрой. На помощь Лизы рассчитывать не приходилось. Молодые приехали в Белогородку, где Вася рассчитывал получить место учителя истории, но вакансии к приезду были заняты. Пришлось согласиться на должность учителя средней школы села Щуровцы, расположенного в 16 километрах от Белогородки.

Работа в этой школе заслуживает отдельного описания. Регулярного транспортного сообщения между нашими населенными пунктами не было. Зато их соединяло мощеное булыжником шоссе Новоград-Волынский-Ямполь. Дорога была построена в 30-х годах для военных целей. Вася приобрел велосипед, на котором с началом учебного года ежедневно преодолевал по этому шоссе злосчастные 16 километров в обоих направлениях в любую погоду. Порой промокал до нитки. В осеннюю непогоду возвращался забрызганный грязью, зимой, в метель – облепленный снегом. Однажды приехал глубокой ночью, так как был занят заклеиванием 16 проколов, сделанных на колесе велосипеда обиженным «двойкой» учеником.

Помню, он мучительно страдал от постоянных ангин. Вечера проводил за составлением планов и конспектов. Рине повезло больше. Она получила должность зоотехника Белогородской МТС.

Вскоре после Васи и Рины в Белогородку сюда же на отдых прибыла Лиза с семьей. На второй день после ее приезда бабушка решила испечь в давно не использовавшейся русской печи пирожки с вишнями. Собрав по просьбе бабушки полведра ягод, я ушел на колхозный ток.

Мы грузили мешки на первую машину, когда раздался сигнал пожарной тревоги. Работавшие бросились к свободным машинам. Оказалось, горел наш дом. Огонь пошел на чердак из поврежденной кладки трубы русской печи. Благодаря слаженным действиям добровольцев-пожарных урон оказался сравнительно невеликим. Крыша сгорела, однако потолок сохранился.

В сложившейся ситуации отдых семьи Хмаладзе в Белогородке не состоялся. Тетя Лиза с мужем и детьми через пару дней уехала домой. Мы занялись восстановлением крыши. Как назло, сухая и жаркая погода сменилась ежедневными затяжными дождями. С потолка текло, одежда и постели промокли и были заляпаны падавшей сверху глиной. Не раз по вечерам очередное стекло горящей лампы разлеталось на куски из-за упавшей на него капли воды. Спали, накрывшись поверх одеял клеенками. Рина, выросшая в благоустроенной харьковской квартире, тихо плакала.

Началась эпопея с добыванием леса на стропила и обрешетки, покупки черепицы и пр. Контора Госстраха выплатить возмещение ущерба по договору обязательного страхования имущества отказалась. Как утверждали страховщики, пожар не относился к страховым случаям, поскольку мы не замазали вовремя швы трубы глиной. Демагогия страховщиков сформировала у меня стойкое отвращение и недоверие к представителям этой профессии.

На восстановление крыши ушло дней 20. Мы ездили в далекое лесничество за бревнами для стропил. А затем, пока плотники тесали эти бревна, искали дефицитную черепицу. Кровлю купили у частника в Шепетовке.

Удивительно, но в день завершения работ наступила сушь. Дожди прекратились до осени.

По окончании укладки черепицы удивительные слова произнес сосед – пенсионер Белоусов. Он жил вдвоем с женой в четырехкомнатном доме, метрах в 10-ти от нас. Услышав слова о том, что теперь нам не страшен никакой дождь, он неожиданно воскликнул: «Ой, а почему же вы не перешли к нам на время ремонта? У нас же две комнаты свободны».

Осень 1956. Отголоски венгерских событий

Работа школьников в колхозе продолжалась и осенью. Только в это время года она не была добровольной. В поле выходили строем все ученики восьмых, девятых и десятых классов. Это были многодневные, до трех недель, мытарства со свеклой, которую мы, подобно саперам из военных фильмов, добывали из непролазной грязи или замерзшей земли собственными кухонными ножами, очищали от ботвы и грузили на подводы и машины. Ежегодные задержки уборочной кампании до глубокой осени объяснялись ожиданием команды «сверху», обусловленной расчетом на дополнительный «набор сахаристости» корнеплодов. В итоге расчеты оборачивалась изуродованными в грязи автомашинами и морожеными «буряками».

В отличие от сталинских времен, никаких денег школьникам колхоз за работу не платил. Обедами не кормил. И даже не поблагодарил устно по окончании трудов. Во время учебы в 9 классе, на уборке свеклы в конце октября или в начале ноября 1956 года я умудрился при нулевой температуре обморозить мизинцы и безымянные пальцы на обеих руках и ногах. Несмотря на то, что раздутая кожа потрескалась, зудела и сочилась клейкой сукровицей, а пальцы по толщине напоминали сардельки, просить об освобождении казалось стыдным. Последствия обморожения давали себя знать шелушением и зудом длительное время после окончания уборочной.

Участие в свекловичной страде казалось естественным повседневным делом. В зрелые годы, сравнивая эту эпопею с трудами школьника-«комбайнера» М. С. Горбачева, подменявшего отца, на время краткого отдыха, я не мог понять, каких фантастических результатов надо было добиться девятикласснику в результате двадцатидневных «покатушек» на «корабле полей», чтобы стать кавалером Ордена Трудового Красного Знамени.

Свободное время по вечерам я проводил за чтением книг из дедушкиной библиотеки. Иногда, если слабенький движок МТС «давал электричество», слушал приемник.

Запомнился октябрьский вечер 1956 года, когда из приемника вдруг раздался громкий голос диктора, клеймивший на русском языке «советские танки и бронемашины», брошенные против «восставшего народа». Речь шла о так называемых венгерских событиях. Затем в центральных газетах появились страшные снимки «революционных» проявлений в виде растерзанных, сброшенных из окон верхних этажей или повешенных вниз головами людей.

Через десяток лет личные впечатления об этих событиях мне описали два моих товарища, непосредственно участвовавшие в них в качестве солдат срочной службы Советской Армии. Оба попали в Венгрию в составе своих частей, поднятых по тревоге и переброшенных из Смоленской и Львовской – областей. Первый – мотострелок Саша Смола, участвовал в перекрытии потока вооруженных «революционеров» из числа прикормленных пиндосами фашистских недобитков и военной техники, вливавшихся на территорию Венгрии через распахнутую границу со стороны Австрии. Получил пулевое ранение в лоб. К счастью, касательное.

Второй – десантник из Львова Дима Малый, попал в Будапешт. Самым тяжелым периодом, по его воспоминаниям, было время запрета на применение оружия, несмотря на обстрелы из автоматов и гранатометов со стороны «революционеров». Часть безоружных советских солдат, «дембелей», ожидавших отправки домой, «борцы за свободу» убили на вокзале.

В ту осень в окрестностях Белогородки в качестве привета «революционного народа» появились потерявшие полетные качества американские воздушные шары с пакетами многостраничных листовок-раскладок на польском языке. Видимо, воздушные потоки пронесли «посылки» над Польшей быстрее расчетного времени. Эти комиксы, отпечатанные на тонкой бумаге, изображали тогдашних руководителей СССР Хрущева и Булганина в виде челядинов Сталина, обмахивающих «тирана» опахалами, сообщали об их участии в репрессиях против польских «достойников», по – теперешнему – «элиты». Поскольку язык листовок бы сходен с украинским, понять содержание текстов труда не составляло.

Пожухшие шары с остатками газа перекатывались порывами ветра по убранным полям. Жители Белогородки и других сел гонялись за ними пешком и на велосипедах с заветной целью изготовить плащ – накидку из тонкого и прочного «буржуйского» материала. Это был невиданный до того времени полиэтилен. Одноклассница Маша Луговая, став обладательницей такой накидки, с гордостью показывала, как этот плащ из тонкого и прочного материала складывается в пакет размером с ладонь.

Листовки-раскладки, повествующие о страданиях и бедах Польши, породили ходившую по школе ироническую присказку: «Газет не читаем, ничо́го нэ знаем, як у Польщи бiдують паны́!».

Впрочем, листовки на украинском языке тоже вскоре появились на базарной площади – майдане. Прокламации представляли собой рукописный текст, призывавший бороться за «Самостiйну Україну». Исполнители нашлись скоро. Это были окончившие семилетку несовершеннолетние Бондарь и Долинский. В ночь расклейки прокламаций они заодно обворовали сельмаг, а похищенные убогие промтовары пытались сбыть в следующее воскресенье тут же, на майдане. Здесь парочку задержал вездесущий оперуполномоченный из Изяслава Геллер (о нем – далее). В ходе следствия выяснилось, что на оба деяния ребят подбил «западянин» родственник Долинского, приезжавший из Ровенской области. В итоге, участников кражи осудили к лишению свободы сроком на 1 год каждый с отбытием в колонии для несовершеннолетних. От наказания за листовки, призывавшие «к насильственном изменению конституционного строя» Бондаря и Долинского освободили в связи с недостижением возраста уголовной ответственности.

Надо сказать, что идеи «самостийности Украины» сельчан не интересовали. К жителям западных областей, которые каждую осень приезжали закупать в колхозе картофель, отношение было настороженное. Между собой жители называли их «бандерами».

События осени 1956 года напомнили об опереточном происшествии годичной давности, отразившем готовность крестьян «пресекать происки империалистических наймитов».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

ОБД Мемориал – http://obd-memorial.ru.

http://podvignaroda.mil.ru/?#id=16495976&tab=navDetailManAward

http://podvignaroda.mil.ru/?#tab=navResult

В расчетной книжке мамы за 1952 год имеются записи о размере оклада в сумме 980 рублей и ежемесячном отчислении на заем суммы 140 рублей. Подоходный налог колебался от 85 руб. 38 коп. до 167 руб.67 коп.

http://podvignaroda.mil.ru/?#id=50974134&tab=navDetailManAward

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1...5 6 7

На страницу:

Перейти

7 из 7