Перевёрнутый мир

Константин Кураленя

Перевёрнутый мир

Вступление к публикации второй тетради

СТАРЫЕ ДНЕВНИКИ

Дорогой читатель! Тех, кто не знаком с приключениями моего героя, мне бы хотелось ввести в курс событий.

Я пишу это повествование по записям моего товарища, который не пожелал открывать своего имени. Хотя у меня не было возможности проверить правдивость его рассказа, я склонен ему верить.

Мой товарищ чудесным образом оказался в прошлом. А конкретно в 1860 году на одном из сплавов первых нижнеамурских переселенцев, проводимых стараниями сибирского генерал-губернатора Муравьева-Амурского.

Со своим новым другом казаком Степаном и сёстрами Катериной и Луизой он прошёл через многие приключения и испытания. Благодаря своим друзьям и вспыхнувшей к Луизе любви, он вышел изо всех испытаний победителем и дошёл вместе со сплавом до селения Нижнетамбовское. Здесь непонятные силы вновь переместили его в 1986 год.

Я предлагаю на ваш суд описание новых приключений моего друга.

Глава 1. ПОПУТЧИКИ

После возвращения из похода к Шаман-горе я стал совсем по-другому смотреть на жителей села Нижнетамбовское. Осторожно узнавал у старожилов историю их поселения, интересовался, как сложились судьбы первых переселенцев, основавших Нижнетамбовское, и их детей и внуков. Особо меня волновал вопрос, что же сталось в дальнейшем с моими друзьями? Полученная информация не вызывала удивления. К чему-то подобному я был готов. Что бы мне ни думалось, но сны такими не бывают.

Оказалось, что действительно первыми семьями, высадившимися на берегу Амура и давшими жизнь новому селу, были пять крестьянских семей из Тамбовской губернии.

Это семьи моих старых знакомых – Болдыревых, Сысоевых, Шишкиных, Татаринцевых и Зиминых. Их потомки до сих пор проживали в селе. Более того, с некоторыми из них я был знаком лично. Значит, все, что со мной произошло, было не сон и я действительно был участником событий 1860 года, ветераном заселения Амура, первопроходцем таёжных просторов – словом, всем тем, о ком кричат передовицы центральных газет, желая привлечь на тяжёлую работу дармовую рабочую силу.

Что же на самом деле произошло там, у горы? Какая петля времени накинула на меня свою удавку? И почему вернула назад, в своё время? Эти вопросы не переставали волновать меня ни днём, ни ночью. Возможно ли вернуться обратно? Ведь о судьбе Луизы, Степана и Катерины я не смог узнать ничего, будто бы их не существовало вовсе.

Я стал рассеянным, отвечал невпопад, и вообще всё в моих делах пошло наперекосяк.

– Что с тобой случилось?– спрашивали меня друзья. – Влюбился, что ли?

Что я мог им ответить? Что я побывал в прошлом, после которого прошло сто двадцать шесть лет? Кто мне поверит? Нужно быть настоящим идиотом. А самое главное что, в конце концов, этим идиотом окажусь я. Нет, пусть то, что со мной произошло, останется со мной.

Стараясь отвлечься от мыслей, я стал больше времени проводить на работе и в кругу друзей. Но меня неудержимо тянуло к Шаману. Как будто какой-то чёртик внутри меня постоянно назойливо нашёптывал: сходи, проверь ещё раз. Может, всё это действительно было сном?

В мае мы встретили пополнение. Из Тамбова, Воронежа, с Украины и Белоруссии. Приехал Всесоюзный комсомольский отряд. Но тяжёлая работа и новые знакомства так и не смогли вытравить из моей души воспоминаний о прошлом.

И вот, наконец, моё терпение лопнуло. Послав всё к чёртовой матери, я еле дождался следующих выходных и отправился на другую сторону Амура. Меня ждал повторный эксперимент с духами Шаман-горы.

Поднявшись на сопку, я приблизился к знакомому гроту. Для чистоты эксперимента мною были проделаны те же действия, что и в прошлый раз. Но ощущения внутри меня были совершенно другими. Нет, это был не страх. Это была какая-то внутренняя дрожь нетерпения: скорее бы всё произошло, и я вновь увижу своих друзей, обретённых в закоулках прошлого. Я, как наркоман, попал в жуткую зависимость от прошлого. Я подсел на прошлое.

Сдерживая внутреннюю дрожь, я развёл костёр, приготовил ужин. Дождался ночи и забрался на своё старое место в гроте… Ничего не происходило.

Я посмотрел на часы: стрелки показывали половину второго ночи. В прошлый раз это случилось в полночь. Или это мне всё же приснилось?

Чтобы отвлечься, я взял фонарик и пошёл за дровами. Весело насвистывая, я ломал сухостоины и скидывал их в кучу. Занятый своими мыслями, я даже не услышал характерного похрюкивания, раздавшегося за моей спиной.

Лишь когда я выпрямился, чтобы утереть пот, я понял, что нахожусь в лесу не один, но тот «парень», который похрюкивает невдалеке от меня, конечно же, сытый и кушать меня не будет. Скорее всего, ему интересно узнать, что за наглец без приглашения вторгся в его владения?

Так как мы с ним разговариваем на разных языках и вряд ли бы поняли друг друга, я не стал убеждать его в чистоте моих помыслов, а просто-напросто бросился наутёк. Конечно же, мне было стыдно, но меня оправдывало одно обстоятельство – у меня не было оружия, а у него когти длинною в мой палец.

Я бежал к гроту и орал благим матом, но не подумайте, что от страха. Боже меня упаси! Я орал, чтобы напугать неожиданного соседа.

Подбежав к пещере, я выхватил из костра головёшку и стал размахивать ею по сторонам. Переполнявший меня азарт бросил моё тело вперёд, и только тут перед самыми глазами я увидел торчащий из скалы камень, но уже было поздно: моя горемычная головушка вошла в тесный контакт с неожиданным препятствием и я потерял сознание.

Проснулся я от громких голосов, стука колёс, тошнотворного запаха махорки и немытых тел. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на последней полке расхлябанного донельзя пассажирского вагона. Вагон отчаянно трясло на рельсовых стыках, и казалось, что следующий стык окажется последним в судьбе самого вагона и всех в нём присутствующих. Через грязное закопчённое стекло пробивались тусклые лучи зимнего солнца. Вагонные колёса выстукивали своё извечное тук-тук, тук-тук.

Получилось! – пронеслось у меня в голове. Но тут же вторая мысль догнала первую. Погоди. Стоп. А что, собственно говоря, получилось? При чём тут вагон и железная дорога? В те годы их ещё не было.

В первую очередь я внимательно оглядел себя. На мне была военная форма, но без погон. Около стены лежали шашка, револьвер и карабин. В изголовье – вещмешок и шинель.

Значит, всё-таки перемещение во времени произошло. Вот только куда? Это предстояло выяснить. Я стал прислушиваться к разговорам внизу.

– Большевики обещают землю крестьянам на вечное пользование. И ни копеечки за это не требуют, – раздался чей-то густой бас.

– Бряхня. Ещё никто и ничего просто так никому не давал. А тут земля, – степенно ответил ему оппонент. – Наобещать можно много чего. Только воюйте.

– А ты воевал?– раздался ехидный голосок.

– Я – нет. А вот два сына в окопах всю войну вшей прокормили. А один навовсе голову сложил. Я ведь его даже оженить не успел.

– Да, Рассея-матушка, – вздохнул кто-то под моей полкой. – Всю свою жисть русский народ воюет. И конца этому и края не видать. Довоевались до того, что и царя не стало, и германца не разбили.

– Нашёл об чём жалковать. Да и лихоманка на них. И на царя, и на германца.

Разговор приобретал политическую остроту.

– Ну не скажи, власть государству нужна. Без власти всяк захочет жить как не попадя. И получится одно сплошное баловство, – утверждал степенный голос.

– И какие такие богачества ты при этой власти нажил? – прозвучал всё тот же ехидный голосок.

– Богатств особых я не нажил, но и перед людьми душою не кривил. Богатства наши в душевном покое и в мире с самим собой.

– Так тебе надо рясу и в монахи.

– Христиане мы. И вера наша христианская. Вот если бы все почаще в сторону Бога смотрели, то и не творилось бы сейчас всех этих непотребств. Виданное ли дело – замахнуться на власть, Богом данную!?

– Бог дал, Бог взял. Если бы ему было угодно, не позволил бы он царя власти лишить.

– Это он души наши проверяет на веру и крепость. Которые слабые, те поддаются диавольскому искушению и соблазну.

– Ну, ты, дядя, загнул. В монастыре тебе надобно жить, а не по поездам шастать и народ смущать, – вмешался в разговор молодой голос. – Скинули Николашку, туда ему и дорога. И всем помещикам и капиталистам под зад наладим. Попили они нашей кровушки. Хватит!

Мнения спорщиков разделились, но большинство сходилось на том, что без царя будет лучше. Землю бы только дали, а там проживём.

Это где же я оказался? Царя скинули? Неужели семнадцатый год? Мне нестерпимо захотелось посмотреть на компанию спорщиков.

Я свесил голову с полки и стал рассматривать находившихся внизу. Компания была ещё та! На деревянных скамейках вплотную друг к другу сидели пассажиры. Судя по одежде и оружию, в основном военные.

– Во, казачок проснулся, – заметил мою голову молодой солдатик. У него румяное лицо и светлые глаза. – А вот мы его зараз попытаем. Ндравится ему воевать до победного конца али нет? Если ндравится, то, значитца, и царя зазря скинули.

Все вопросительно уставились на меня. Час от часу не легче. Оказывается, я ещё и казак, а казаки – это опора самодержавия. Надо выкручиваться.

– Да мне всё равно. Я нейтралитет, – ответил я расплывчато.

– Во! – поднял вверх указательный палец солдатик, – ежели даже казаку наплевать, то об чём тогда вообче речь?

От греха подальше я решил убраться на свою территорию. Здесь я занялся более подробным изучением принадлежащего, по всей вероятности, мне имущества. В первую очередь необходимо найти документы. Если это семнадцатый год, то они просто необходимы.

Хлопнув по карману на груди, я почувствовал, что там что-то есть и, расстегнув пуговицу, извлёк на свет несколько бумажек.

В одной из них значилось, что Семён Евстигнеевич Касьян является есаулом второй сотни третьего казачьего полка Амурского казачьего войска. Другая гласила о том, что по решению полкового комитета мне выдана из полка винтовка за номером таким-то и револьвер за номером таким-то. Из третьей следовало, что я направляюсь с заданием штаба полка в город Петроград. С каким заданием, в бумаге не говорилось. Ну что ж, задание придётся выдумать самому. Ситуация стала немного проясняться.

Судя по дате на моём удостоверении, на дворе стоял декабрь 1917 года. Значит, Великая Октябрьская революция 1917 года свершилась. Разгневанные трудящиеся массы своей мозолистой рукой свергли ненавистное самодержавие. Теперь над многострадальной Россией воссияет солнце свободы и всем станет хорошо. Да, чёрт побери, повезло. В самую мясорубку попал. А там и гражданская война не за горами. И что же теперь делать?

Жизнь – это не поезд, на ходу не спрыгнешь, а когда очередной временной петле взбредёт на ум вернуть меня обратно – неизвестно. Ну что ж, будем подстраиваться под обстоятельства, а там – как карта ляжет.

Если вспомнить прошлое приключение, то назад, в своё время, я вернулся там же, откуда начинал. Значит, и цель должна быть одна: всеми возможными способами добраться до Нижнетамбовского и, если понадобится, подняться на Шаман-гору.

Я вытащил из-под головы вещмешок и обследовал его содержимое. Две буханки хлеба, увесистый шмат сала, винтовочные и пистолетные патроны, внушительных размеров тесак и комплект обмундирования, внутри которого завёрнуты офицерские погоны и три Георгиевских креста с документами на них.

Я заинтересовался. Неужто я ещё, в придачу ко всему, и георгиевский кавалер? Ну, так и есть. Награждается Касьян Семён Евстигнеевич. Ну, ничего себе подача!

Я посмотрелся в найденное в вещах зеркальце. Лицо вроде бы моё, только усов раньше не было, а так, один в один. Глаза голубые, волосы русые, подбородок квадратный. Странные метаморфозы… Неужели в семнадцатом году существовал человек, мой двойник? Интересно.

И тут меня током прошибло. Касьян! Ведь это девичья фамилия моей матери! Неужели между этими совпадениями есть какая-либо связь?

Народ внизу продолжал обсуждать политические события сегодняшнего дня. Я краем уха прислушивался к спорщикам, а в уме продолжал строить догадки: случайно ли то, что со мной происходит, или нет? Надо заметить, что любая информация о том, где я нахожусь и что вокруг меня происходит, была для меня очень полезна. Поэтому, думая о Степане и своих друзьях по первой экспедиции в прошлое, я не переставал интересоваться происходящим вокруг меня.

Моими попутчиками оказались люди разных сословий: солдаты-дезертиры, крестьяне и прочий русский люд, который кидало с места на место вихрями революционных перемен.

Из разговоров я уже понял, что сидящий на нижних полках народ больше всего интересовался вопросом о земле и тем, кто будет управлять государством. Мне это было безразлично: из работ Владимира Ильича я знал, что государством научатся управлять даже кухарки. Меня же волновало совершенно иное. Как увильнуть от прелестей гражданской войны.

Судя по всему, я еду в Петроград с каким-то особым поручением. Возможно, что я являюсь участником какого-нибудь заговора. Конец семнадцатого и восемнадцатый год – это ведь как раз время офицерских мятежей и заговоров.

Нет, в Петрограде мне задерживаться не резон. Нужно пересаживаться на другой поезд и ехать до Хабаровска. В Петрограде в эти смутные времена очень просто попасть под расстрел.

Мой живот заурчал, подсказывая своему хозяину, что пора бы подкрепиться. Я не стал ему возражать и вынул из мешка сало и хлеб.

Расстелив чистую тряпицу, я отрезал от буханки краюшку хлеба, затем крупно отрубил сала и, приподнявшись повыше, стал не спеша довольствоваться тем, что послал мне Бог.

За принятием пищи я продолжал прислушиваться к разговору внизу.

– Война до победного конца… – возмущённо выкрикивал щупленький солдатик своим ехидным голоском. – А вот нехай сами бы и повоевали!

– Так большевики же фронт окрыли. И кому? Исконному нашему врагу, немцам, – воскликнул добротно одетый господин.

– Ежели они наши враги, то отчего же тогда все цари испокон веку на немецких прынцессах женились? – щупленький солдатик посмотрел вокруг себя с победным видом.

– Поэтому и женились, чтобы немчуру задобрить, – отозвался кто-то из солдат.

– Цари-то друг в друга не стреляют. Они этих удо- вольствиев приберегли для нас.

– Всё правильно. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат.

На минуту в купе наступило затишье.

– Когда в Питер-то приедем?– прервал тишину чей- то вопрос.

– Скорее всего, завтра, – авторитетно ответил добротно одетый господин.

– А что, братки, не сгоношить ли нам чего-нибудь? Сегодня ведь как-никак последний день семнадцатого года. – предложил обладатель густого баса, крупный мужчина по виду мещанин.

Купе заметно оживилось, а я наконец-то определился со временем моего нового пребывания в прошлом. Итак, тридцать первое декабря 1917 года. Ну что ж, от этого эпохального дня мы и начнём вести отсчёт времени.

Солдаты выжидательно уставились на мужиков. Те, кряхтя от досады, поёрзали-поёрзали, да и полезли в свои мешки. На свет была извлечена бутыль самогона, в простонародье называемая «четверть». Чего уж там мелочиться?

Солдатики тоже развязали свои котомки и достали нехитрую солдатскую снедь.

– Слышь, казачок, ты как, кумпанию уважишь? – обратился ко мне всё тот же щуплый солдатик.

Я молча отрезал от шмата сала ещё кусок, вынул из мешка початую буханку хлеба и всё это богатство протянул вниз.

– Ну вот, это по-нашему. Окопника сразу видать, – заулыбался солдат. – А ну-ка, робяты, потеснись. Нехай станичник к нам спускается.

Я ухватился за края полок и легко спрыгнул вниз, благо что не надо было натягивать сапоги, они были на мне. Солдатик уважительно присвистнул, а другой, по виду вольноопределяющийся, не сдержавшись, проговорил:

– Да ты, служивый, настоящий богатырь.

Только теперь я заметил, что Семён Касьян был парнем хоть куда. Что ростом, что статью казак выдался на радость родителям и на погибель слабому полу. Молодец, приятно посмотреть.

– Это где ж такие богатыри родются? – поинтересовался щуплый солдат.

– С Амура я. Слыхали про такую реку на Дальнем Востоке?

– Как не слыхать, слыхали. Это где мы с японцем в девятьсот пятом годе воевали?

– Почти что. С японцами мы за Маньчжурию и Сахалин воевали. А река Амур чуток поближе будет, – попытался внести я полную ясность, хотя вполне обоснованно сомневался, поймут ли они это «чуток поближе».

– Ладно, садись, казак. Все мы тут из разных мест. Российская земля просторами богата.

Я протиснулся на предоставленное мне место и взял протянутую кружку.

– Ну что, братки, за прошедший год? За то, что войну мы эту проклятущую прикончили, – провозгласил первый тост обладатель густого баса.

Загремели солдатские кружки, затем все дружно выпили.

– А зелье-то у тебя, дядя, знатное, – переведя дух, вымолвил «щуплый».

– Ещё бы! На чистой пшенице сварено.

– Про окончание войны это ещё поглядеть надо, – неожиданно проговорил «вольноопределяющийся».

– А чего глядеть, штыки в землю и баста. Хватит, навоевались, – прогудел «бас».

– Не скажи, отец. В России все бунты заканчивались большой кровью. А тут революция. Умоется ещё Россия- матушка кровью, попомните моё слово. Да и с немцами вопрос ещё не закрыт. Кайзер-то свои войска домой уводить не торопится.

Пессимистический прогноз «вольноопределяющегося» на мгновение навёл на солдат тоску. Воевать никому не хотелось.

– Да вы сами-то на себя посмотрите. Зачем домой оружие тащите? – не унимался «вольноопределяющийся». – Сейчас на руках у народа столько оружия, что можно второй фронт открывать. С немцами мы временно замирились. Так в кого стрелять-то будем? То-то и оно. Друг в дружку будем стрелять.

– А ведь действительно, мужики, никто ведь оружие на передовой не оставил,– недоумённо присвистнул один из солдат.

Все посмотрели друг на друга, по-новому оценивая сложившуюся ситуацию. Ни один солдат не ехал без оружия.

– А ведь мы даже на полковом комитете постановили: оружие забираем по домам, – произнёс «щуплый».

– А кто больше всех за эту резолюцию горло драл?

– Ну, знамо дело, кто. Большевицкие агитаторы. Ну, там анархисты ещё и эсеры.

– Так вот теперь и поимейте своё мнение, кому эта война на руку.

– Ты большевиков не замай. У них курс верный. Ихний командир Ленин сразу после октября декреты о земле и о мире издал. Там очень верно всё прописано. Землю – крестьянам. Мир – народам.

– А зачем тогда оружие, ежели мир? – тупо продолжал допытываться один из солдат.

– Чтобы свою землю стеречь, – буркнул «бас».

– Дак от кого стеречь? Мир ведь! – продолжал «тупить» непонятливый солдатик.

– Да пошёл ты к такой-то матери, придурок! – в сердцах выругался заросший по самые глаза детина с нашивками старшего унтер-офицера конной артиллерии.

– Наливай, мужики, ещё по одной, а то на трезвую голову тут не разберёшься, – скомандовал «щуплый».

В кружках вновь забулькал самогон.

– Дадут землю или нет – это ещё бабушка надвое сказала. А вот кровушкой за неё заплатить, придётся. Это факт, – подвёл черту «вольноопределяющийся».

– Но ведь в декрете чёрным по белому прописано: землю крестьянам, – не унимался кто-то из солдат.

– Ага! – раздался чей-то весёлый голос. – А на заборе написаны три очень антересных буквы, а ежели приглядеться, то за ним – дрова лежат.

Окружающие рассмеялись.

– Ну, их всех к чёртовой родственнице. И большевиков и меньшевиков. Мы-то вот живые домой едем. А товарищев наших за четыре года великое множество схоронено и в родной земле и на чужбине. Давайте помянем их по нашему христианскому обычаю, – обращаясь к попутчикам, проникновенно сказал «щуплый».

Все на мгновение замолчали и выпили не чокаясь.

«Неизвестно кому ещё повезло, – подумал я. – А крови-то действительно прольётся немерено. Русский мужик долго запрягает, но уж если разойдётся, то добра не будет ни встречным, ни поперечным. А тут оружие раздали. По всем законам жанра ружьё обязательно должно стрельнуть».

После крепкого самогона в голове приятно зашумело. Мысли стали умными, а народ вокруг меня – добрым и свойским.

Незаметно промелькнул короткий зимний день, последний день года. По всему вагону стоял оживлённый гул: не мы одни оказались такими умными, да и самогон на Руси ещё не перевёлся.

Ближе к полуночи половина купе наконец-то угомонилась, а самые выносливые продолжали разговоры. Вспоминали фронт и погибших товарищей.

– Вот скажи, казак, ты с каких поров на фронте? – пытал меня щуплый солдатик, которого звали Николай.

– Я всю войну в окопах, – ответил я, справедливо полагая, что, судя по количеству заслуженных наград, так оно и есть.

– Во! И я с четырнадцатого года воюю, – хлопнул меня по плечу Николай. – А ты в каких сражениях участвовал?

Кроме знаменитого прорыва генерала Брусилова, я других сражений первой мировой не знал, да и об этом-то читал где-то мельком. По-моему, что-то было у писателя-историка Пикуля.

– В шестнадцатом году участвовал в Брусиловском прорыве на Галицию. До этого воевал под Перемышлем. Сначала мы стояли в осаде, а затем его брали.

– Признаться, недолюбливаю я казаков, – приблизив своё лицо, прошептал мне в ухо «щуплый». – Но ты того… свой брат, окопник. Ну, если ты четыре года воевал, то и награды имеешь?

– Полный Георгиевский бант.

– Да ну! – протянул мой собеседник. – А я хотел тебе своим крестом похвастать.

– Давай-ка, Николай, спать ляжем. Завтра будем в Питере. Там трезвая голова понадобится.

– Давай, – согласно кивнул солдат и отвалился к стенке.

Я забрался на свою полку и, не обращая внимания на вонь и раздающийся со всех закоулков вагона богатырский храп, добросовестно уснул. Мне снилось, что я скачу на лошади в атаку, а мне навстречу Мюллер из знаменитого телесериала «Семнадцать мгновений весны». Я растерянно опускаю шашку. Мюллер тычет в меня пальцем и говорит: а вас, есаул, я попрошу остаться.

В этом месте вагон тряхнуло так, что я чуть не слетел с полки. Колёса заскрежетали, раздался паровозный гудок, состав судорожно дёрнулся и остановился.

В закопчённое окно вагона пробивался тусклый свет январского утра тысяча девятьсот восемнадцатого года. Поезд стоял на перроне Финляндского вокзала.

Мои попутчики, оживлённо переговариваясь, покидали купе.

– А ты что, Семён, дальше поедешь? – хохотнул Никола.

– Куда уж дальше… Приехали, – ответил я.

– Ну ладно, прощевай, служивый. Могёт быть, где- нибудь и свидимся, – попрощался он со мной и вышел из купе.

– Навряд ли, – произнёс я вполголоса ему вслед. – Во всяком случае, мне бы этого очень не хотелось.

А ведь действительно, буквально через каких-то полгода, ослеплённые искусно подогретой классовой ненавистью, сойдутся в смертельной схватке две непримиримые силы, и пойдёт тогда брат на брата, сын на отца, отец на сына. И прольют они родную кровь на радость врагам земли русской.

После торжества революции потекут реки крови. До сих пор не подсчитано точно, сколько же всё-таки жизней было брошено на алтарь революции во имя победы идей коммунизма.

Глава 2. ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ

Выйдя на перрон Финляндского вокзала, я вспомнил, как когда-то давно, в прошлой жизни, будучи солдатом Советской армии, я стоял здесь перед отправкой в Афган.

Мы тогда тоже ехали исполнять свой интернациональный долг по оказанию помощи афганской революции. До сих пор оказываем. Никто вслух не говорит, но для всех очевидно, что воюем мы там против афганского народа.

Я с интересом разглядывал строения вокзала. Ветер нёс по перрону обрывки газет и прочий мусор. Везде было грязно. Паровоз, на котором Ленин приехал из Финляндии делать революцию, ещё не стоял на вечной стоянке под стеклянным колпаком, и не было перед зданием вокзала памятника вождю революции с протянутой рукой. Колыбель двух революций только пробуждалась в своей классовой ненависти. Всё ещё было впереди, город-герой Ленинград поставит эти памятники, позабыв про старую библейскую мудрость «Не сотвори себе кумира».

Но кроме всего прочего будет и кольцо блокады, будут сотни тысяч мирных жителей, умерших от голода, погибших при артобстрелах и бомбёжках и похороненных на Пискарёвском кладбище. Будет тоненькая ниточка, названная «дорогой жизни», сотни тысяч солдат погибнут под стенами этого прекрасного города.

Я опять буду стоять на перроне, ожидая отправки на войну, кто знает, какие ещё испытания выпадут на мою долю. А пока, поправив на плече ремень винтовки, я направился в здание вокзала, чтобы узнать расписание поездов на Москву. Хоть Ленинград и город моей юности, но задерживаться в нём не следует. Насколько я знаю, питерские рабочие, оплот и надежда революции, не очень- то любили казаков.