Число зверя

Я принял душ, побрился и почистил зубы за девять минут, а оделся менее чем за девять секунд, я просто закутался ниже пояса в саронг из махровой ткани, который мне купила Дити, – день обещал быть испепеляющим. Да и то ради соблюдения хотя бы минимальных приличий: я ведь не настолько близко был знаком со своим новоиспеченным зятем, чтобы прямо сразу же предстать перед ним в том неофициальном виде, который принят у нас в семье. Это могло бы не понравиться Дити.

Оказалось, что я вышел к столу последним и что все нашли уместным одеться примерно так же. Дити была в чем-то таком, что сошло бы за бикини-минимум («приличное» ровно настолько, чтобы быть неприличным), а моя возлюбленная нарядилась в какие-то завязочки моей дочери. Завязочки были ей явно велики: Хильда ведь миниатюрная, а Дити нет. Полностью одет был только Зеб: он был в моих старых рабочих шортах и в застиранной джинсовой рубашке, которые конфисковала Дити, а обут был в свои вечерние туфли. В таком виде он вполне мог бы появиться на улице любого городка американского Запада – вот только телосложения мы разного: я похож на грушу, а Зеб на Серого Ленсмена[21].

Мои шорты были ему в самый раз – ну, слегка великоваты. А вот рубашка у него на плечах трещала по швам. Похоже, ему было во всем этом некомфортно.

Я радушно пожелал всем доброго утра, поцеловал свою любимую, затем дочь, пожал руку зятю – рука у него оказалась отличная, мозолистая. После этого сказал:

– Зеб, сними рубашку. Уже жарко, а будет еще жарче. Не стесняйся. Ты у себя дома.

– Спасибо, папа. – Зеб стянул мою рубашку с плеч.

Хильда взобралась на свой стул, почти сравнявшись ростом с Зебом.

– Я воинствующая поборница женских прав, – заявила она, – и мое обручальное кольцо – это не кольцо у меня в носу! Кстати, где мое обручальное кольцо, старый козел? Ты мне до сих пор его не подарил.

– У меня же не было на это времени! Хорошо, милая, подарю при первой возможности.

– Вечно вы, мужчины, оправдываетесь! Не перебивай, когда я говорю. Ничто не оправдывает ваши привилегии! Если вы, мужские шовинистические свиньи – я хотела сказать козлищи, – вправе одеваться как вам нравится, то мы с Дити – тем более!

С этими словами моя прелестная возлюбленная развязала верх своего бикини и швырнула его в сторону жестом стриптизерки.

– Не пора ли подкрепиться, как говорил Винни Пух? – сказал я.

Мне не ответили. Вместо этого Дити в энный раз доказала, что я могу гордиться ею. Многие годы она советовалась со мной, принимая важные решения, – советовалась хотя бы взглядом. Теперь она взглянула не на меня, а на своего мужа. Зеб сидел с каменным лицом, никак не выражая ни осуждения, ни одобрения. Дити некоторое время смотрела на него, потом чуть заметно пожала плечами, завела руку за спину, что-то там развязала или расстегнула и тоже сбросила верх своего купальника.

– Так все-таки: не пора ли подкрепиться? – повторил я.

– Обжора, – возмутилась моя дочь. – Вы, мужчины, принимали душ, а мы с тетей Хильдой так и не смогли искупаться, потому что боялись разбудить вас, лежебок этаких.

– Ах вот в чем дело? А я думал, это скунс пробежал. Ну же! Пора подкрепиться.

– Тетя Хильда, за какие-то часы папа разучился всему, чему я его учила пять лет. Папа, все вынуто и разложено, нужно только пойти приготовить. Может, ты и приготовишь, пока мы с Хильдой окунемся?

Зеб поднялся с места:

– Я приготовлю, Дити. Я много лет подряд сам себе готовил завтрак.

– А ну, уймись! – оборвала его моя возлюбленная. – Сядь, Зебби. Дити, никогда не позволяй мужчине самому готовить завтрак, а то он начнет сомневаться, нужны ли вообще женщины. Если ты всегда успеваешь его накормить и не вступаешь с ним в дискуссию до того, как он выпьет вторую чашку кофе, то все остальное время можешь выкидывать любые штучки, он не заметит. Когда пахнет беконом, они других запахов не чувствуют. Придется мне тебя кое-чему поучить.

Моя дочь тут же продемонстрировала способность без разговоров усваивать дельные уроки. Она повернулась к мужу и кротко спросила:

– Чего пожелает на завтрак мой капитан?

– Моя принцесса, я с радостью приму все, что предложат твои нежные руки.

И нам действительно было предложено нечто изумительное, едва лишь Дити управилась со сковородкой, а Хильда с тарелками… Гурман с изысканными вкусами, наверное, ужаснулся бы, но для меня это была просто амброзия: многослойная техасская глазунья, то есть высокая-высокая стопка нежнейших сдобных оладий по рецепту Джейн, увенчанная большим яйцом в окружении пышущих жаром кусочков колбасы, и все это утопало в тающем масле и горячем кленовом сиропе, а рядом стоял большой-большой стакан апельсинового сока и большая-пребольшая чашка кофе.

Зеб съел две порции глазуньи. Из чего я заключил, что у моей дочери будет счастливый брак.

Глава шестая

Одна ли это раса – мужчины и женщины?

ХИЛЬДА:

Мы с Дити помыли посуду, залезли в ее ванну и принялись обсуждать наших мужей. Мы хихикали, и разговор наш был вполне откровенным, как это бывает у женщин, которые доверяют друг другу и уверены, что мужчины их не подслушают. Интересно, разговаривают ли мужчины столь же откровенно в аналогичных обстоятельствах? Судя по сведениям, почерпнутым мною из послеполуночных бесед в горизонтальном положении по утолении страсти, – не разговаривают. Во всяком случае те мужчины, с которыми мне приятно быть в постели. Меж тем как «истинная леди» (к которым Джейн относилась, Дити относится, а я умею притворяться, будто отношусь) может вести с другой «истинной леди», которой она доверяет, такие разговорчики, от каких ее отец, муж или сын упали бы в обморок.

Так что я лучше уж не стану пересказывать здесь содержание нашего диалога: что, если эти записки попадут в руки какому-нибудь представителю слабого пола? Не хочу, чтобы его гибель была на моей совести.

Одна ли это раса – мужчины и женщины? Я знаю, что говорят на этот счет биологи, но ведь в истории предостаточно «ученых», делавших поспешные выводы на основании самого поверхностного знакомства с фактами. Мне представляется гораздо более вероятным, что это симбионты. И я это говорю отнюдь не по невежеству: в свое время я чуть было не получила диплом бакалавра наук по биологии (причем была круглой отличницей). Мне оставалось учиться всего один триместр, но тут один «биологический эксперимент» завершился весьма неожиданно, пришлось бросить институт.

Не то чтобы этот диплом был мне нужен, у меня вся ванная обвешана почетными дипломами, в основном докторскими. Говорят, будто есть такие вещи, которые ни за какие деньги не согласится делать ни одна шлюха, но точно уж нет ничего такого, на что не пошел бы ректор университета, нуждающегося в средствах. Секрет в том, чтобы никогда не учреждать постоянного фонда, а жертвовать единовременно и понемножку, когда нужда особенно острая, по одному разу в учебный год. Тогда не только кампус становится вашей собственностью, но и городские копы усваивают, что прижимать вас – пустая трата времени. Университет всегда стойко отстаивает интересы своих студентов, профессоров и сотрудников, если последние платежеспособны: в этом и состоит основной секрет успеха на академической стезе.

Простите, отвлеклась. Мы ведь говорили о мужчинах и женщинах. Я страстная поборница женских прав, но не этой чуши насчет равноправия. Оно мне совершенно ни к чему, это равноправие. Я, Шельма, желаю быть как можно более неравноправной, со всеми удобствами, почетом и особыми привилегиями, которые вытекают из принадлежности к высшему полу. Если мужчина не придержит передо мной дверь, я не удостою его взглядом и наступлю ему на ногу. Мне нисколько не стыдно с размахом и удовольствием пользоваться услугами сильной стороны, то бишь мужчин (зато мои собственные сильные стороны полностью посвящены служению мужчинам – noblesse oblige). Мне ничуть не обидно, что у мужчин есть все те естественные преимущества, которые у них есть, – лишь бы они признавали те преимущества, которые есть у меня. Я не несчастный недоделанный самец: я самка и очень этим довольна.

Косметику я позаимствовала у Дити, она все равно ею почти не пользуется, но духи у меня были свои, они всегда у меня в сумочке, и я надушилась ими во всех двадцати двух классических местах. Дити использует только основные афродизиаки: мыло и воду. Надушить ее – все равно что позолотить лилию: после горячей ванны она благоухает, как целый гарем. Будь у меня такой же натуральный запах, я бы сэкономила за все эти годы тысяч десять нью-долларов, пошедших на духи, и не знаю уж сколько часов, потраченных на хитроумное их применение в разных местечках.

Она предложила мне свое платье, я велела ей не говорить глупостей: любое из ее платьев выглядело бы на мне палаткой.

– Ты надень какую-нибудь юбочку с оборочками, а мне найди набедренную повязку, какая побесстыдней. Ты, наверно, удивилась, когда я тебя спровоцировала снять лифчик, сама ведь раньше говорила тебе, чтобы ты не торопилась с этим. Но понимаешь, случай подвернулся, надо было воспользоваться. Теперь они оба усвоили, что можно ходить наполовину голышом, и это наша большая победа. При первой же возможности мы и штанишки скинем, все вчетвером, и даже без этих детских выдумок – играть в карты на раздевание и все такое. Дити, я хочу, чтобы мы жили одной дружной семьей и не стеснялись друг друга. Так что хождение голышом не значит секс, это просто значит, что мы у себя дома, одеты по-домашнему.

– Ты такая сексуальная, когда голышом, тетя Козочка.

– Дити, ты же не думаешь, что я делаю авансы Зебби?

– Что ты, тетя Хильда, конечно, нет. Ты не такая.

– Такая, такая. У меня нет морали, одни привычки. Я никогда не жду, пока мужчина начнет ухаживать первым, они все такие дураки, не знают, как подступиться. Но когда я познакомилась с Зебби, то решила, что мы будем просто приятелями. Я предоставила ему случай позаигрывать, он вежливо позаигрывал, я не обратила никакого внимания – тем все и кончилось. Не сомневаюсь, что в койке с ним хорошо, вот и ты подтверждаешь, но мало ли с кем хорошо в койке, а вот много ли с кем из них можно дружить? К Зебби я могу броситься за помощью хоть посреди ночи, и он поможет. Так пусть и дальше будет так, что ж с того, что он теперь в силу рокового стечения обстоятельств мой зять. И потом, Дити, я, конечно, всем известная Шельма, но мне, знаешь, не хотелось бы прослыть этакой университетской вдовушкой, соблазняющей юнцов. Я всегда спала только с теми, кто старше меня, ну, в крайнем случае, не намного моложе. В твоем возрасте я подцепила нескольких втрое старше. Было очень полезно для образования.

– Еще бы! Я, тетя Хильда, получила девяносто процентов своего образования два года назад от одного вдовца как раз втрое старше. Я составляла для него программы, нам приходилось вместе сидеть за компьютером, часто после полуночи, в другие часы труднее было получить машинное время. Ну, я ни о чем таком и не думала – вдруг смотрю, он уже помогает мне снять трусики. А потом я еще сильнее удивилась: оказывается, все мое предшествующее семилетнее образование было такое убогое. Он устроил мне настоящий семинар, с занятиями три раза в неделю – я старалась не пропускать – в течение целых шести месяцев. Я очень рада, что занималась со специалистом, а то сегодня ночью Зебадия решил бы, что я дура дурой, хочу, но не умею. Ему я, конечно, ничего про это не рассказывала, пускай думает, что это он меня всему учит.

– Правильно, милая. Никогда не рассказывай мужчине о том, чего ему знать не надо, и лучше соврать в лицо, чем сделать ему больно или уязвить его самолюбие.

– Тетя Козочка, знаешь, ты просто чудо!

Мы прекратили болтать и отправились на поиски наших мужчин. Дити сказала, что они определенно в подвале.

– Тетя Хильда, я туда без разрешения не хожу. Это папина святая святых.

– Значит, ты и мне не советуешь?

– Я ему дочь, а ты жена. Это совсем другое дело.

– Ну что ж… Он ведь не запрещал мне… И уж сегодня-то, думаю, он мне простит. Где у вас спрятана лестница?

– Вон за тем книжным шкафом. Он поворачивается.

– Бог ты мой! Не слишком ли много сюрпризов для так называемого загородного домика! Ну я понимаю, у вас в каждой ванной комнате биде – это Джейн настояла. И холодильник у вас, разумеется, самый обыкновенный, только таких размеров, что хоть сама в него заходи, не в каждом ресторане такой есть. Но книжный шкаф с потайным ходом – это уж, как говорила бабушка Нетти, «ну, скажу я вам!».

– Ты еще не видела наш отстойник – то есть теперь он твой.

– Я видела отстойники. Ужасная гадость – вечно приходится прокачивать их в самое неподходящее время.

– Наш не нужно. Он глубиной больше трехсот метров. Ровно тысяча футов.

– Бог ты мой… Зачем?

– Это заброшенный ствол шахты. Прямо под нами. Вырыт каким-то оптимистом лет сто назад. Папа решил эту дырку использовать. Тут неподалеку в горах есть источник. Папа его прочистил, укрыл, замаскировал, проложил под землей трубу, и теперь у нас сколько хочешь чистейшей воды под большим напором. А вообще он спроектировал Гнездышко в основном по каталогам из готовых строительных блоков, очень прочно, очень противопожарно, с защитой от всего на свете. У нас есть – то есть, прости, у тебя есть – вот этот большой камин и еще маленькие в спальнях, но они тебе не понадобятся, они только для уюта. Радиаторы здесь такие, что можно ходить голышом в любую метель.

– Откуда у вас электричество? Из ближайшего города?

– Нет, что ты! Гнездышко – это потайное место, о нем никто не знает, только папа и я – теперь еще ты и Зебадия. Энергопакеты, тетя Хильда, и преобразователь спрятаны за задней стенкой гаража. Энергопакеты мы привозим и увозим сами. Частным образом. Конечно, на дом есть документы, они хранятся в компьютере не то в Вашингтоне, не то в Денвере, и федеральные рейнджеры о них знают. Но нас они не видят, если мы увидим или услышим их первыми. Как правило, они сюда не заглядывают. Однажды заглянул один – конный. Ну, папа угостил его пивом под деревьями – снаружи это ведь просто блочный домик, гостиная и две спальни. Ни за что не догадаешься, что под землей еще много всего.

– Дити, я начинаю думать, что это ваше жилье – этот ваш «загородный домик» – стоит дороже, чем мой городской.

– Ну… наверное.

– Какое разочарование. Видишь ли, киска, я вышла замуж за твоего папу потому, что я его люблю, и хочу заботиться о нем, и обещала Джейн, что буду заботиться. Я-то думала, что преподнесу своему жениху в виде свадебного подарка столько золота, сколько он сам весит, чтобы он, дружочек мой, мог никогда больше не работать.

– Не расстраивайся, тетя Хильда. Папа не может не работать, он так устроен. Я тоже. Работа нам необходима, мы без нее места себе не найдем.

– Понятно… Но ведь лучше же работать просто потому, что хочется, а не потому, что надо.

– Безусловно!

– Вот я и думала, что смогу это ему дать. Слушай, как же это так? Джейн не была богата, она смогла учиться только благодаря стипендии. У Джейкоба денег не было – он тогда был рядовым преподавателем, все готовил диссертацию. Дити, он на собственную свадьбу пришел в поношенном костюме. Я знаю, что эти времена далеко позади, он вышел в профессора удивительно быстро. Я считала, что тут сработали его способности и еще хозяйственность Джейн.

– И то и другое.

– Но не настолько же! Прости меня, Дити, но штат Юта платит значительно меньше, чем Гарвард.

– Папе не раз предлагали места в других университетах. Нам нравится Логан. И сам город, и то, что мормоны так цивилизованно себя ведут. Но… тетя Хильда, я, пожалуй, должна тебе кое-что сказать.

Девочке явно было не по себе. Я остановила ее:

– Дити, если Джейкоб хочет, чтобы я что-то знала, он мне сам об этом скажет.

– Не скажет! А я должна сказать.

– Нет, Дити, нет!

– Послушай, пожалуйста. Когда я сказала «да» во время бракосочетания, я сложила с себя обязанности папиного менеджера. Когда ты сказала «да», ты взяла эти обязанности на себя. Так уж выходит, тетя Хильда. Сам папа ничего этого делать не будет, он должен думать о другом, он гений. Много лет всем этим занималась мама, потом пришлось мне, я научилась. Теперь будешь ты. Без этого не обойтись. Ты разбираешься в бухгалтерском учете?

– Ну, я представляю себе, что это такое, я этому училась, прошла курс. Бухгалтерию надо знать, иначе правительство тебя по миру пустит. Но сама я этим не занимаюсь, у меня есть счетоводы и юристы, большие хитрецы, ухитряются все держать в рамках законности.

– А ты постеснялась бы выйти из рамок законности? По части налогов.

– Конечно, не постеснялась бы! Но Шельме не хочется в тюрьму. Мне не по вкусу казенная диета.

– В тюрьму ты не попадешь. Не волнуйся, тетя Хильда, – я тебя научу двойной бухгалтерии, которую не проходят в институтах. Очень двойной. Одни книги для налоговых инспекторов, другие для вас с Джейком.

– Эти другие меня как раз и беспокоят. Они доводят до каталажки. Свежий воздух по средам раз в две недели.

– Не-а. Вторые книги вообще не на бумаге. Они в университетском компьютере в Логане.

– Еще хуже!

– Ну тетя Хильда! Пожалуйста! Конечно, мой компьютерный адресный код на факультете известен, конечно, налоговый инспектор может запастись судебным ордером. Но ты же понимаешь, у него все равно ничего не выйдет. Компьютер выдаст ему наши первые книги, а вторые тут же сотрет без следа. Неприятность, но не катастрофа. Тетя Хильдочка, в чем другом я, может, и не чемпионка, но программистов таких, как я, больше нет. Если я захочу, компьютер усядется на паперти с протянутой рукой. Или повалится ничком и притворится мертвым. И я буду тебе помогать, пока ты сама всему не научишься.

А как папа разбогател – понимаешь, он же не только преподавал, он все время изобретал разные штуки, у него это получается автоматически, как у курицы – яйца класть. Усовершенствованный консервный нож. Система орошения газонов, которая работает лучше, стоит дешевле, воды тратит меньше. Куча всего. Но все изобретения безымянные, гонорары за них мы получаем разными окольными путями.

Причем это не значит, что мы злостно уклоняемся от уплаты налогов. Каждый год мы с папой внимательно изучаем федеральный бюджет и решаем, что полезно, а что полетит в трубу по прихоти толстожопых бездельников и любителей попилить бюджет. Еще до маминой смерти мы платили в виде подоходного налога больше, чем все, что папа зарабатывал в университете, и все годы, что я вела дела, мы платили больше. Чтобы управлять этой страной, действительно нужны большие деньги. Нам не жалко денег на дороги, на здравоохранение, на национальную оборону, все это полезные вещи. Но паразитов мы отказываемся оплачивать – как только обнаруживаем, что они паразиты.

Теперь это твоя работа, тетя Хильда. Если ты решишь, что все это нечестно или чересчур рискованно, я могу сделать так, что компьютер приведет все в открытый и законный вид самым безукоризненным образом, никто ничего не заметит. Правда, у меня на это уйдет года три, и папе придется заплатить большие налоги на прибыль. Но теперь за папу отвечаешь ты.

– Дити, перестань говорить неприличные вещи.

– Какие неприличные вещи? Я даже не сказала «трахаться».

– Ты посмела допустить, будто я по доброй воле соглашусь отдавать этим клоунам в Вашингтоне все, что они пытаются из нас выжать? Я не стала бы держать столько бухгалтеров и юристов, если бы не была убеждена, что нас бесстыдно грабят. Скажи, Дити, а может, ты возьмешь на себя все наши дела?

– Нет уж, мэм! Я теперь отвечаю за Зебадию. И кроме того, у меня есть свои собственные имущественные интересы. Мама была не такая бедная, как ты думаешь. Когда я была еще совсем маленькая, она стала владелицей крупной недвижимости, которую ее бабушка оформила как доверительную собственность. Постепенно они с папой перевели это на мое имя, причем тоже без уплаты налогов на наследство и на недвижимое имущество – все законно, как воскресная школа. Ну а когда мне исполнилось восемнадцать, я обратила все это в деньги и сделала так, что эти деньги как бы исчезли. И потом, я платила себе внушительное жалованье как папиному менеджеру. Я не так богата, как ты, тетя Хильда, и, уж конечно, не так, как папа. Но я не нищенка.

– Зебби, возможно, богаче нас всех.

– Я помню, ты говорила вчера, что он у нас богатенький. Но я как-то не обратила внимания, я уже и так была готова выйти за него. Но потом я увидела, какая у него машина, и поняла, что ты не шутишь. Конечно, не в этом дело. Хотя нет, и в этом тоже: мы остались в живых не только потому, что Зебадия такой смелый, но и потому, что Ая Плутишка такая редкостно способная.

– Ты, милая моя, и не знаешь, сколько у Зебби денег. Может, никогда и не узнаешь. Некоторые не позволяют своей левой руке знать, что делает правая. Зебби не дает своему мизинцу знать, что делает большой палец.

Дити пожала плечами:

– Ну и ладно. Я не возражаю. Он добрый и нежный, и он сказочный герой, который спас мне жизнь, и папе, и тебе… а ночью он доказал мне, что жить стоит, я ведь не очень-то была уверена в этом с тех пор, как мамы не стало. Пойдем поищем наших мужчин, тетя Козочка. Я рискну вторгнуться в папину святая святых, но только если ты вторгнешься первой.

– Скорее в койку все за мной, и проклят будь, кто первый крикнет «Стой!»[22].

– Не думаю, чтобы мужчины сейчас были озабочены именно этим.

– Кайфоломщица. Как разворачивается этот ваш книжный шкаф?

– Надо включить скрытые светильники, потом пустить холодную воду в мойке. Потом выключить светильники, а за ними воду – именно в таком порядке.

– Все страньше и страньше, сказала Алиса.

Книжный шкаф затворился за нами и оказался дверью, выходящей на верхнюю площадку лестницы. Лестница была широкая, пологая, с надежными ступеньками, не узкими и не скользкими, с перилами по обе стороны – совсем не такая, какими обычно бывают лестницы в подвал, удобные разве для того, чтобы ломать ноги. Дити спускалась рядом со мной, держа меня за руку, как ребенок, ищущий у взрослого поддержки.

Комната была с прекрасным освещением, хорошей вентиляцией и ничуть не походила на подвал. Наши мужчины склонились над столом в дальнем ее конце и никак не прореагировали на наше появление. Я огляделась, ища машину времени, но ничего такого не обнаружила – по крайней мере ничего похожего на то, что я видела в фильме Джорджа Пэла и про что читала в книгах. Кругом стояло разнообразное оборудование. Сверлильный станок я опознала, токарный тоже, но все остальное выглядело совершенно незнакомым, хотя в целом обстановка недвусмысленно напоминала механическую мастерскую.

Мой муж заметил нас, встал и произнес:

– Добро пожаловать, дамы!

Зебби обернулся и строго сказал:

– Вы опоздали на занятия. Займите свободные места. Во время лекции не шептаться, вести записи. Завтра в восемь утра контрольный опрос. Если хотите о чем-нибудь спросить, поднимите руку и ждите, пока вас вызовут. Кто будет плохо себя вести, останется после уроков и будет мыть классные доски.

Дити показала ему язык и уселась, не произнеся ни слова. Я потрепала его по голове и шепнула ему на ушко кое-что непристойное. Потом поцеловала своего мужа и тоже села.

Мой муж продолжал прерванный разговор с Зебом:

– В результате у меня пропало еще несколько гироскопов.

Я подняла руку.

– Да, Хильда, – сказал мой муж. – Что, милая?

– В «Манки уордс» продаются «гиро топс»[23] – я куплю тебе сразу сто штук.

– Спасибо, дорогая моя, но это не те, что мне нужны. Их делают «Сперри», филиал «Дженерал фудз».

– Ну, так я куплю их у «Сперри».

– Шельма, – вмешался Зеб, – по-моему, тебе придется мыть не только доски, но и губки для мела.

– Погоди, сын. Давай-ка мы попробуем на Хильде, понятно я объясняю или нет, а то ведь это практически невозможно изложить без уравнений, которыми пользовался твой кузен Зебулон, а ты утверждаешь, будто эта математика тебе незнакома…

– Она мне действительно незнакома!

– …Но ее физическую интерпретацию ты превосходно усвоил. Вот и объясни Хильде суть дела. Если она поймет, то, наверное, окажется возможным построить такой континуумоход, что им сможет управлять человек без всякого технического образования.

– Ну конечно уж, – язвительно сказала я, – где уж мне, с опилками-то в голове. Я гожусь только на то, чтобы нажимать кнопки разных там телевизоров и головизоров, а куда при этом летят электроны, это заведомо выше моего понимания. Ну давай, Зебби, показывай, какой ты умный.

– Постараюсь, – охотно согласился он. – Только пожалуйста, Шельма: не болтай лишнего и не отвлекайся на другие темы. А то я попрошу папу тебя побить.

– Он не посмеет! Пусть только попробует!

– Ах не посмеет? Тогда я подарю ему на свадьбу кнут – это в дополнение к «Таинственным историям». Джейк, «Истории» ты тоже получишь. Но кнут тебе необходим. Напряги внимание, Шельма.