Тайное общество

Во второй половине дня в пирожковой было безлюдно. Купленный мною, пирожок я укусил еще около кассы и направился к выходу. Выходя из пирожковой на крыльце, я нос к носу столкнулся с бабкой в цветастом халате и таком же платке, который был завязан на узел под подбородком. Это была та самая санитарка и ошибки быть не могло.

– Ну що чоловиче, не знайшов мэнэ в ликарни? – старуха говорила на Украинском языке, причем с местным диалектом. – Ты си трохи заспокойся и вже не хвылюйся, бо ниц не сможешь зробыты. Чекай колы прыйдэ твий час!

Наклонившись ко мне, бабка тихонько прошептала на ухо:

– Прости, но дело сделано, и я ничего не смогу для тебя сделать. Ты хотел шанс – пользуйся. Это был твой выбор, хоть и не осознанный.

Потом она бесцеремонно меня отодвинула в сторону и вошла в пирожковую, хлопнув дверью.

– Стой! Постой! – вскрикнул я и следом за бабкой заскочил в пирожковую. Но в зале по-прежнему было безлюдно, даже персонал удалился куда-то в дебри своей кухни. А после того, как за мной захлопнулась дверь, в моих ушах несколько раз эхом раздалась сказанная старухой фраза:

– Чекай-ай-ай колы прыйдэ-йдэ-йдэ твий ча-а-а-ас!

Все-таки я был прав, и старушка-ведьма была где-то рядом. Она знала, что я пытаюсь её найти и появилась около меня, застав врасплох. Но, что я мог сделать?! Что я мог ей предъявить?! Ведьма?! Да она ведьма!

Несомненно – это была ведьма и никто иначе. Когда мы столкнулись нос к носу на крыльце пирожковой, она вся благоухала и светилась. Она улыбалась и была счастлива. Да, да – счастливая и молодая. Да и не старухой она мне показалась. Теперь это была не бабушка старушка, а женщина бальзаковского возраста. А как я это определил? Не знаю как, но я был уверен в своей правоте.

Я снова вышел на улицу, где почему-то уже было темно и зажглись фонари. Легкий осенний ветерок пробегал по листве, еще не начинавших желтеть деревьев. Мне ничего не оставалось, как только поплестись в направлении своего дома.

Колокола на башне костёла отбили четверть одиннадцатого часа. В другое время и в другом месте, я бы удивился этому обстоятельству. Ведь пирожковая работает до восьми часов, а сейчас, если верить часам на башне, было уже пятнадцать минут одиннадцатого. Но я ничему уже не удивлялся и был готов ко всему, даже к тому, что пойдет снег и начнется празднование нового года.

Несмотря на поздний час, на центральной улице было многолюдно. Люди парами и по одному человеку неспешно двигались в оба направления. Движение транспорта по этой улице было запрещено. В связи с этим, каждый шел по той части улице, где ему было удобно. Кто-то стоял у входа одного из многочисленных подъездов и курил. Звуки шагов и приглушенная речь успокаивали и придавали ощущение полной безопасности. Помимо фонарей, улицу освещали разноцветным магическим светом витрины уже закрытых магазинов и окна жилых квартир, расположенных на верхних этажах. Идущие по улице люди отбрасывали причудливые тени, которые то и дело проваливались в пустые дверные проемы не освещенных подъездов.

Проходя мимо часовой мастерской, я на мгновение застыл у окна. Мастерская по ремонту часов располагаясь на первом этаже трехэтажного жилого дома. Одно из окон, выходившее на центральную улицу, было похоже на большую витрину. Занавесок не было и благодаря низкому подоконнику, наблюдать за мастерами часовых дел, можно было прямо с тротуара на улице. В полу-мрачном помещении мастерской было множество столов, каждый из которых представлял собой отдельное рабочее место с настольной лампой – этаким островком света в мрачном пространстве.

Сегодня в мастерской было людно и оживленно. Тогда как обычно вечером, в мастерской работали два-три человека, или вообще никого не было, и за окном в мастерской царил мрак. Сейчас же, в помещении находилось человек семь и на всех столах горели настольные лампы. От этого в помещении было непривычно светло, а тротуар за окном был залит светом. Часовщики, обступив стол, расположенный в дальнем левом углу от окна, о чем-то спорили и жестами указывали на центр столешницы. Определённо там лежал какой-то предмет, но что именно лежало в центре стола, мне не было видно.

Около другого стола в стороне, обособленно от всей компании часовщиков, находился еще одни человек – мужчина, на вид которому было лет пятьдесят с артистической внешностью. Чем-то он напомнил мне французского актера Жана Маре. Может это он и был?! Хотя нет, этот выглядел моложе, чем должен был выглядеть реальный Жан Маре в первой половине 80-х годов.

Мужчина сидел на стуле в вальяжной позе, закинув ногу за ногу, и со скучным видом поглядывал на окруживших соседний стол, мастеровых людей. На нем был какой-то необычный, можно сказать футуристический серый плащ, отливающий сталью. Для середины 80-х годов плащ смотрелся не стандартно даже за пределами Советской реальности. Из-под плаща выглядывал серый костюм-тройка. Галстук с крупным, прямо-таки, огромным узлом чуть ли не упирался в подбородок, своего хозяина. А еще у этого мужчины были черный зонт и черная шляпа, которые были небрежно брошены рядом на стол. Он очень сильно отличался от часовщиков своим внешним видом и был явно не из их компании. Достав из-под плаща серебристый портсигар, Жан Маре извлёк из него папиросу, закурил и выпустив дым, что-то начал говорить. Я вздохнул и подумал про себя: «Наверное, важный клиент».

Пока я стоял и пялился в окно часовой мастерской, где-то в глубине моего сознания всплыло слово «шанс». Ведьма говорила, что мне нужен был шанс и я его получил. Но как я не напрягал свой мозг, мне не приходило ни чего такого, что я, будучи в школьном возрасте, должен был исправить в своем прошлом, начиная с первого класса. Ведь именно первого сентября, не раньше и не позже, начался повтор моей жизни. И как я не старался, я так и смог вспомнить.

Глава V

Отойдя от часовой мастерской, я свернул с центральной улицы в ближайшую арку и направился к своему дому. Моя огромная тень некоторое время беззвучно бежала передо мной то и дело искривляясь, а потом, забежав за спину, растворилась перед входом в подъезд.

– Ну, и где ты шляешься? – строго спросила меня мама, как только я показался на пороге. – Ужин уже остыл!

– Ни чего страшного, съем холодный, – буркнул я в ответ из прихожей, переодевая обувь.

Похоже, тот факт, что семилетний ребенок до темноты был где-то на улице, мою маму беспокоил меньше, чем остывший ужин. И когда я зашел на кухню, она переключилась на другую тему.

– В субботу тётя Галя зовет нас в гости. Они приедут на выходные. Пойдешь? – не отрываясь от плиты, сообщила мама.

– Какая тётя Галя?.. – спросил я, а потом вспомнил и просветленно произнес, усаживаясь за стол: – А, тётя Галя! Ну, не знаю… И что мне там делать?

– Маша приедет. Она ведь тоже пошла в первый класс. Разве тебе не интересно узнать, как у нее в школе? Нет? Ну как сам знаешь…

После этих слов мама погладила меня по голове и вышла из кухни, показывая всем своим видом, что решение о том, идти или не идти в гости, я могу уже принимать самостоятельно.

Тётя Галя, до замужества Ерченко, а сейчас Новикова – это одноклассница и по совместительству лучшая подруга моей мамы. Мама как-то рассказывала, что с тётей Галей, подружилась не сразу. В школе, они особо не общались друг с другом, а иногда даже конфликтовали. Общие интересы у них нашлись, когда они вместе оказались в одной палате роддома. С Машей, то есть дочкой тети Гали, мы родились в один день. При этом она родилась на шесть часов раньше меня, что естественно, всегда было весомым аргументом, при разрешении наших споров.

– Я старше тебя на шесть часов и поэтому я главнее. Ты должен меня слушать. – на полном серьезе заявляла Маша, когда, например, нужно было решить вопрос о том, кому собирать с пола игрушки. Ключевым словом тут было слово «старше». Но такое «выяснение отношений», было не частым. Ведь их семья жила в другом городе. Папа был военным. И в наши края они наведывались крайне редко и то, чтобы ненадолго навестить дедушку и бабушку. Мы общались, когда вместе с мамами захаживали друг другу в гости. Но это было только в детстве…

Я выронил вилку, и она со звоном стукнулась о тарелку.

Да, мы дружили только в самом раннем детстве. И скорее даже не дружили, а в силу обстоятельств, были вынуждены делить одну компанию и то всего-то несколько раз. Даже Дни рождений, которые у нас в один день, никогда не отмечали вместе. Но несмотря на это, взрослые каждый раз нас сватали, называя женихом и невестой. А потом моей «невесты» не стало. Машка и вся её семья погибли в автокатастрофе. Об этом я случайно узнал из разговоров взрослых. В те времена о таких трагедиях не сообщали в газетах и журналах, а вся подобная информация транслировалась только по сарафанному радио. Детей же всячески старались оградить от дурных новостей.

В течение нескольких месяцев, где-то в городе я несколько раз встречал, совершенно убитых горем бабушку и дедушку. Но через год-два после трагедии не стало и их, а воспоминания о Машке и об ее семье постепенно выветрились из моей головы. Поэтому я не сразу сообразил, к какой тете Гале мама звала в гости.

В следующую ночь мне снилась моя жена. Не было бы ничего удивительного и примечательного в этом сне, если бы не одно «но». Моя взрослая жизнь напоминала о себе почти каждую ночь и за те несколько недель, что я провел в своем детстве, мне довелось неоднократно встречать в своих снах не только жену, но и коллег по работе с начальником и собаку с аквариумными рыбками. Но в этот раз жена явилась в моем сне, будучи в образе Маши. К этому времени, я уже не помнил Машкиного лица, и, естественно, не узнал бы ее при случайной встрече на улице. Но я был уверен, что у жены было именно ее лицо. При этом лицо было взрослым, без каких-либо детских черт. Во снах такие несоответствия всегда воспринимаются естественно и без каких-либо дополнительных условий. После того как я проснулся, сон быстро улетучился, и от него не осталось ничего, кроме воспоминания о том, что во сне мы с женой, находясь в каком-то огромном торгово-развлекательном центре, поднялись на второй этаж по эскалатору и зашли в бутик дорогих часов. Как только мы переступили порог бутика, все часы разом стали звонить, как один огромный механический будильник. От этого звона я проснулся.

****

Воспоминаний о тёть-Гале и Машке, за школьный период у меня не сохранилось. Поэтому я решил действовать не медленно, так как о времени и месте трагической аварии мне было известно ровным счетом ничего. Даже гадать-предполагать было не чего. А поход в гости мог быть отменен уже в эту субботу. Только вот как действовать, я не знал. До субботы оставалось два дня и за это время нужно было сделать так, чтобы тётя Галя сюда не приехала.

Можно было раздобыть их домашний телефон, позвонить и все рассказать. Но представив себя на месте тёти Гали после телефонного разговора со мной, я понял, что вариант с откровением не подходит. Да и вообще, я давно решил, что никто не должен даже каким-либо образом заметить тот факт, что я обладаю несоразмерными для первоклассника знаниями и жизненным опытом. Я старался не выделяться на фоне моих сверстников. И это мне удавалось с большим трудом.

Я решил поехать в их город и придумать, что-нибудь на месте. Других вариантов у меня не было, а сидеть и ждать сложа руки я не мог. Адрес я нашел быстро. Благо, что не было интернета с его соцсетями и мессенджерами. Люди, проживающие в разных городах, общались между собой при помощи почтовых отправлений. Звонили друг другу редко, так как междугородние звонки стоили не дешево, да и в праздничные дни из-за перегрузки линий, было трудно дозвониться. Открытку с адресом я нашел в одном из ящиков серванта, где помимо поздравительных открыток хранилась вся переписка нашей семьи. Письма в конвертах и телеграммы лежали стопками. Но открытки с адресом было недостаточно. Нужна была подробная карта города, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания и быстро найти нужный адрес. Семилетнего мальчика, спрашивающего у прохожих как пройти на ту или иную улицу, очень быстро определили бы в потеряшки и сдали куда следует.

Ближайшая, известная мне карта была у отца в машине. Поэтому вечером, при тусклой гаражной лампочке я зарисовал себе в блокнот нужный мне маршрут, а на следующий, день после уроков, я уже бодро шагал в направлении автостанции. «В крайнем случае устрою в их квартире пожар», – думал я, перескакивая лужи, то и дело попадавшиеся в переулках, после ночного осеннего ливня. О том, как я буду объяснять родителям свою поездку в другой город, я не думал. Да и нечего было придумывать. Поэтому с «линией защиты», я решил определиться по мере развития событий.

В кассе автостанции я взял два билета на ближайший рейс, соврав кассиру, что второй билет для мамы, которая отлучилась по срочному, неотложному делу. Благо моих денежных накоплений хватило на билеты, да еще и сдача осталась. Выйдя на улицу, я стал прохаживаться не далеко от посадочной площадки, обдумывая, при этом, свои дальнейшие действия. Когда до посадки в автобус оставалось минут десять, я решил посетить заведение, находившееся за зданием автостанции и отмеченное буквами: «М» и «Ж». В этом месте меня ждал неприятный сюрприз, точнее сказать два «сюрприза», в виде двух пацанов, которым на вид было десять-одиннадцать лет.

– Стоять! – одернул меня за плечо один из них, уже после того, как я прошел мимо. От этого я резко развернулся к ним лицом, едва удержав равновесие.

– Ты хто такий? Сраку маешь? – ухмыляясь, спросил другой.

Задавая такой вопрос, ухмыляющийся задира, вероятнее всего хотел выяснить имею ли я покровителя среди старших подростков. Не знаю, как сейчас, но в те времена в среде старших несовершеннолетних хулиганов было модно покровительствовать кому-нибудь из младшего поколения. Это называлось: «Ставить сраку», и покровитель, объявивший такое, был обязан всегда и везде, драться за своего подопечного. В этой связи, «младшие хулиганы», перед тем как причинить кому-либо обиду, на всякий случай, всегда старались выяснить есть ли покровитель у намечаемой жертвы или такого «защитника» нет. В противном случае, обидчик мог сам нарваться на хорошую трёпку и, хуже того, подставить своего покровителя.

Естественно, за меня сраку никто не ставил, и сказать в ответ мне было не чего. Я приготовился к худшему и «худшее» не заставило себя долго ждать.

Когда тот, который одёрнул меня за плечо, протянул руку к карману моих брюк, явно намереваясь его ощупать, я признал ведение каких-либо переговоров пустой тратой времени и первым нанёс удар. Я ударил кулаком прямо в кончик носа хулигана. От удара он закрыл руками лицо, зажмурился и отступил от меня на шаг. Одной ногой хулиган наступил в лужу и брызги с плеском разлетелись в разные стороны. Второй хулиган хоть и не был готов к такому развороту событий, но все же не растерялся, и попытался пнуть меня ногой в живот. Я увернулся от удара его ноги, поймав лишь несколько грязных брызг от ботинка, и прежде, чем пуститься наутёк, ударил ногой в пах второго хулигана. Удар оказался удачным, и я попал точно в «яблоки». Такой вывод я сделал по тому, что он, скорчившись от боли, злобно зашипел: “ Ах ты ж сука, нэ хай тэбэ качка копныть! Шлях трафыть!». Теперь можно было бежать. И как только я развернулся к ним спиной, чтобы припустить бегом к месту посадки в автобус, где, скорее всего уже должны были собраться люди, я споткнулся и упал.

Падая, я успел поставить перед собой руки, что спасло моё лицо от погружения в лужу из грязной мутной жижи. Спасло лицо, но не уберегло от беды одежду. От живота до колен все покрылось липкой грязью. Впрочем, облепившая одежду жижа, представляла собой только половину беды, в которую я вляпался. Хуже было то, что я споткнулся о ногу товарища тех двоих «горе-хулиганов», который не понятно, откуда появился и сделал мне подножку. Скорее всего, он курил где-то за кустами, так как если бы он вышел из туалета, то был бы непременно мною замечен.

Я попытался подняться на ноги, но третий хулиган навалился на меня сзади, став одним коленом мне на спину. При этом обеими руками он схватил меня за уши и попытался макнуть лицом в грязную жижу. Мне пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы удержаться в упоре лежа и не упасть лицом в грязь. К счастью, долго сопротивляться мне не пришлось. Я почувствовал, как чья-то крепкая рука схватила меня за шиворот и одним ловким движением поставила на ноги. Мой «наездник», грозно насупившись, стоял напротив меня и нервно подергивал плечами, стараясь освободится от второй руки, держащей его за воротник. Два других хулигана, уже на приличном удалении от нас, убегали прочь от автостанции, сверкали пятками под насмешливое карканье ворон.

Нас, как бы это сказать правильно, разнял прохожий – мужчина средних слет с усами как у казака. После непродолжительных нотаций, мужчина освободил наши воротники и мой оппонент, высказав в мой адрес несколько нелепых угроз, удалился, горделивой походкой. Я некоторое время оставался на месте, пытаясь хоть как-то стряхнуть прилипшую к одежде грязь, и походу обдумывая свои дальнейшие действия. О какой-либо поездке и думать было нечего, потому что в таком виде я бы далеко не уехал. Да и мой автобус уже ушел, а денег на новый билет у меня не оставалось. Я поплелся домой, под все то же насмешливое карканье ворон. Огромная стая ворон оккупировала небольшую группу деревьев, расположенных за автостанцией. Вороны периодически, небольшими стайками срывались с деревьев и сделав несколько кругов вокруг автостанции, словно патрулируя ее территорию, усаживались на место. И откуда они только тут взялись?!

Настроение было препаршивым. Я упустил шанс на то, чтобы не дать злому року остановить жизнь моих знакомых и возможно тем самым как-то повлиять на свою судьбу. Может эта моя «заброска» в прошлое и была обусловлена тем шансом, который нужно было непременно использовать в целях спасения Маши и ее семьи. Другого объяснения этой ситуации, я в тот момент не имел. Оставалось дожить до субботы. Если Машка не приедет в эту субботу, то это будет означать только то, что случилось непоправимое. И об этом буду знать только я один, так как официальные известия о трагедии могут появиться, лишь, спустя несколько дней после случившегося. До этого времени все, кроме меня, будут жить спокойно, не ведая о трагедии.

Много раз, размышляя о том, что можно было бы сделать еще такого «полезного», находясь в моем положении и обладая тем огромным багажом знаний о будущем, я естественно не раз и не два, затрагивал глобальные вопросы. Спасти Джона Леннона я уже не мог, так как он был убит до моего появления в прошлом. Да, Леннон умер, но Цой жив. Катастрофа на Чернобыльской АЭС и унесшее множество жизней землетрясение в Армении, были еще впереди. Теоретически можно было принять превентивные меры по предотвращению или хотя бы уменьшению тех ужасных последствий. А спасти Цоя – это вообще, как два пальца об асфальт. Я даже успел себе представить, как заявлюсь в «Камчатку» и скажу, почерневшему от сажи Цою: «Витя, когда в 90-м наступит август, в Прибалтику ни ногой, а „Москвич“ лучше продай!».

Каждый раз, мысленно подводя итог своим рассуждениям, я давал себе обещание того, что я обязательно сделаю все возможное и невозможное, если такой шанс мне представится. А пока…. А пока ждем субботу.

Глава VI

Суббота не заставила себя долго ждать и наступила на следующий день. А день выдался для последних чисел сентября необычайно теплым и солнечным. Видимо началось бабье лето. Я шел к Машкиному дому через центральную улицу, где было многолюдно. В выходные дни в городе по-особенному много людей толпилось на центральной улице, но больше всего люди толпились в районе базара и автостанции. Это связано с тем, что в выходные и праздничные дни почти все сельские жители откладывали в сторону все хлопоты по хозяйству и устремлялись в районный центр за покупками. Устраивали самый настоящий шопинг, хотя в то время такого термина никто еще не знал. Многие же наоборот, приезжали в город исключительно с коммерческой целью, то есть для того, чтобы реализовать в продажу излишки своего подсобного хозяйства. Некоторые умудрялись успешно совмещать коммерческую деятельность с последующим транжирством.

Около Машкиного дома я встретил странного-престранного персонажа. Это был мужчина неопределенного возраста с нестандартным внешним видом, особенно для первой половины 80-х годов. Тип криминальной наружности, гладко выбритый, но лохматый и не расчесанный. Черные как смоль волосы торчали в разные стороны из-под бейсболки, которая была явно меньшего размера, чем голова. Глаза с прищуром, крупный нос и массивная челюсть, придавали этому типу некую брутальность. Однако его вид был изрядно подпорчен засаленным, коричневым пиджаком, который, скорее всего, раньше был частью костюма. А из-под пиджака проглядывала синяя майка, ну или футболка с иностранной надписью на уровне груди. Надпись я не разобрал. В общем по современным меркам натуральный БОМЖ, хоть и гладко выбритый, но…. На его ногах были черные, начищенные до зеркального блеска, хромовые сапоги. Казалось, что если посмотреть в голенища, то можно увидеть свое отражение. Сапоги и бейсболка, больше всего привлекали к себе внимание в этом странном гражданине. И не сколько сапоги, а сколько, плохо сочетаемая с пиджаком, бейсболка, которая к тому же была одним из тех головных уборов, что не часто встречались на головах советских граждан, если, конечно, они не занимались спортом. Да и заграничное название этой кепки с большим козырьком и высокой тульей пришло в повседневный лексикон граждан с окончанием холодной войны, когда всякие американизмы и англицизмы, такие как, например, бизнес, шоппинг, менеджер и секьюрити, стали входить в моду.

Отходя от дома, он оглянулся и посмотрел, как мне показалось на окна второго этажа, как раз на те окна, где располагалась Машкина квартира. Затем, откуда-то из недр пиджака достал карманные часы, посмотрел в них и, хлопнув крышкой, деловито убрал обратно. Проходя мимо, он даже не взглянул на меня и полностью проигнорировал моё появление. Этот хмырь явно подходил на роль киношного героя криминального детектива Советского времени.

Я зашел за кусты и некоторое время наблюдал за этим хмырем, пока он не растворился среди людей на центральной улице.

Дом, в котором жила Машка, стоял немного в стороне от центра. Это было, обособленное двухэтажное здание, построенное в середине 19-го века, внутренним фасадом вплотную примыкающее к другому дому, который относился уже к другой улице и имел три этажа. Такие дома как сиамские близнецы, приросшие друг к другу спинами, были повсюду. Но этот имел более изысканную архитектуру, а по высоте с учетом массивной крыши и небольшой башенки со шпилем, был ненамного меньше пятиэтажной хрущёвки. Поговаривали, что раньше в этом доме жил богатый польский врач. И таких домов в городе было не мало, так как от Австро-Венгерской империи западной Украине осталось богатое архитектурное наследство.

В доме располагалось четыре квартиры. В одну из них вход был прямо с улицы, в остальные квартиры можно было попасть, через подъезд. Потолок в подъезде был наполовину стеклянным и через него можно было наблюдать за голубятней, которая размещалась на чердаке под крышей. А голубей было много. Очевидно, кто-то из жильцов увлекался их разведением.

После того, как встреченный мною, подозрительный тип растворился на центральной улице, я вышел из кустов и побежал к подъезду. Квартиру в этом доме получил Машкин дед еще в годы своей службы. До отставки он был высокопоставленным военным начальником, но какую именно он занимал должность, я не знал. А когда я позвонил в дверь, то был почему-то уверен на все сто процентов, что на пороге меня встретит именно Машкин дед, и никто другой.

Дверь открыла она, Маша. В тот момент я был в этом уверен, хоть и не помнил ее лица. Где-то в глубине сознания сохранился только расплывчатый ее образ и не более того. Если бы я, случайно встретил Машку где-то на улице, то скорее всего прошёл бы мимо. Я бы ни за что ее не узнал. Но сейчас я был уверен, что это она и с этой уверенностью пришло облегчение и понимание того, что худшее еще не случилось.

– Привет! – это все, что я смог выдавить из себя остолбенев от неожиданности.

– Привет! – улыбнулась она в ответ.

Оказалось, что они приехали еще вчера вечером, и все мои волнения, ровно, как и переживания, были напрасными. Мой дурацкий план с поездкой в их город обернулся бы полным провалом. Но, к счастью, этого не случилось и теперь нужно было придумывать новый план.

****

Странный тип, которого я встретил на подходе к Машкиному дому, не спеша дошел до гастронома, где купил буханку хлеба, две бутылки кефира и два небольших колечка ливерной колбасы.

А еще его взгляд упал на сложенных горкой общипанных, и от этого, казавшихся особенно тощими, кур. В народе, этих кур, продававшихся в гастрономах города, за их худой и синюшный вид, прозвали спортсменами. Куры-спортсмены были в продаже почти всегда, так как у настоящих хозяек, предпочитающих покупать птицу на рынке у частников, популярностью не пользовались.