Следующий день

– Так вот, – продолжал громадина, – в этой комнате есть закуток, который соединён с камерой не стеной, а железными прутами. Чтобы про закуток никто не знал, его затянули грубою тканью, такой тяжелой, что она не колышется от сырости и дуновения сквозняков. Зачем этот закуток сделали, никто не ведает. Про него мало кто знает, а может быть, просто забыли, но он есть. Вот там-то вам с дочерью и можно будет поговорить.

– Но Флавиан же сказал, никаких свиданий!! – как-то с недоверием и в один голос проговорили Велла и Ревекка.

– Он и не узнает. – уже спокойным голосом ответил Прокл. – Об этом вообще никто не узнает, только мы и Авелия, – после не большой паузы, он уставился на иудейку, и мнительно, с какой-то осторожностью добавил. – А теперь ты поклянись, всеми своими богами поклянись, что чем бы ваш разговор ни закончился, как бы тяжело тебе после него не было, ты никогда не расскажешь о том, что случилось.

– Клянусь!! – без раздумий ответила Ревекка.

– Тогда пошли, – сказал Прокл, и уже двинулся вперед, но его остановила Велла.

– Как ты собираешься ее туда провести?? Ты же знаешь, что иудейку туда не пропустят.

– То моя забота. Пойдем. Кроме того, они и не узнают, кого пропустили, – с хитрой ухмылкой проговорил амбал.

– Тюрьму убирают ни на что не годные рабы, те, которым жить осталось самый мизер. – продолжал он, – работа не самая приятная, но и не самая тяжелая.

Обе женщины уставились на него не понимая. Ревекка и Велла совершенно не догадывались, куда он клонит.

– Что вы так смотрите?? Я с них за порядок спрашивать не буду. Мне вообще наплевать чисто там или нет, главное, чтобы не воняло. Так вот, как я уже сказал, с них за уборку не спрашивают, но причина не только в отношении к содержанию преступников. Истинный мотив в том, что рабы эти, ну те что убирают в тюрьмах, переносчики болезней. Они протирают блевотину и вычищают нечистоты. Быть здоровым для них просто невозможно. Поэтому и ставят туда тех, кому жить осталось всего ничего. Им-то все равно, а вот нам еще бы пожить хотелось!! – закончил Прокл.

Женщины все еще смотрели на плутоватого здоровяка, не в силах угадать, куда он так ловко, пытается завернуть свою мысль.

– Не поняли? – продолжал он, кривя рот в ухмылке. – Те рабы, дабы не заразить нас, работают в капюшонах и в добавок, с завязанными лицами, чтобы их зловонное дыхание не могло причинить нам дурного. Нормальный тюремщик, видя этакую гадость, идущую навстречу, непременно свернет в другую сторону. Потому что пройти ей навстречу, плохая примета.

Ревекка наконец сообразила, что задумал Прокл. Ее глаза зажглись словно факелы, и казалось, засветились, даже при свете солнца. Велла же по-прежнему прибывала в неведении, переводя взгляд с одного на другого.

– И у тебя есть наряд тех рабынь? – как-бы выпалила Ревекка Проклу.

– Он не понадобится. Достаточно обмотаться обычной грязной тряпкой, и тогда даже я не смогу отличить тебя, от тех грязных уродин.

– Так и поступим, – скороговоркой ответила Ревекка и уже бросилась по направлению к острогу, когда Прокл поймал ее за руку и остановил.

– Ты должна правильно меня понять!! Если кто-то из охраны окажется бдительнее чем мы подумали, если кто-нибудь сможет узнать тебя, то у меня не будет другого выхода, как изображая лютый гнев, ну…. прикончить тебя.

Ревекка уставилась на амбала, с немым вопросом в глазах.

– А что здесь непонятного?? – с каким-то возмущением ответил Прокл. – В наших казематах умеют допрашивать!! А нам с Веллой очень не хочется, чтобы ты рассказала, о своих помощниках в этом предприятии.

Немая усмешка искривила лицо Ревекки. Вот ведь люди, подумала она. Как ловко решили подстраховаться, но в тоже время, как глупо. Этот громила и посейчас не понимает, что убить меня ему еще больше не выгодно, чем мне просто умереть.

– Прокл, ты ждешь от меня ответа?? Но я предлагаю тебе вот такое решение, а ты уж думай сам. Смерть моя, неважно здесь или там в тюрьме, делает ваше будущее одинаково далёким и несбыточным. Ведь, если правильно посмотреть, то поставленная задача не будет выполнена. Хозяйке подтвердить сделанную работу, не кому. Моя случайная (она специально выделила акцент на слове случайная) смерть не станет путевым объяснением для Эмилии. Да и сам посуди, как понять увиделась Ревекка с Авелией или нет. Можно, например, охрану спросить. Так они, имея распоряжение от Флавиана и Буру, поклянутся всем богами, что нет, не виделась. Поэтому, мой огромный друг, единственный путь к вашему брачному счастью, это моё слово. Так что будь любезен, сделай так, чтобы меня никто не узнал, потому как мое разоблачение, будет означать конец нам обоим, – Ревекка посмотрела на Веллу и добавила – даже не обоим, а троим.

Гигант снова превратился в мальчонку и удивленно замигал глазами. Быть может он и не собирался убивать, а сказал это так, чтобы подстраховаться. В сущность всё не имело значения. Ревекка оказывалась правой. Неудачного исхода быть не должно, а в случае, если он все же произойдет, то несдобровать и ему и Велле. Этого он точно допустить не мог. Глядя на иудейку, громила осознал, что должно быть так, как она говорит. Или так или никак. В итоге Прокл закачал головой, соглашаясь с новыми правилами игры и полностью их принимая.

Путь до острога оказался не долгим, однако, стоило его очертаниям показаться на горизонте, гигант остановил шествие, приказав дамам подождать его здесь. Отсутствие длилось не более получаса, по истечении которых, явился Прокл, несущий в руках грязную тряпицу. Стало ясно, амбал бегал за новым нарядом Ревекки. Сложности с облачением не возникло. Иудейку просто обернули в изодранный лоскут, а чтобы придать особой пикантности, облили грязью. Однако, великому режиссеру Проклу и этого оказалось мало, и под восторженные возгласы и смех Веллы, он так же грязью, загримировал и лицо Ревекки. Вот теперь получилось хорошо. Даже слишком хорошо, потому что Велла, невольно отодвинулась подальше от новой служки, дабы не пропитаться ее убогостью. Ревекка же, деться от себя никуда не могла, поэтому сполна «наслаждалась» новым образом.

– Ты еще должна сменить походку, – корректировал образ Прокл, – скажем на шаркающую или хромую. И самое главное! Запомни!!! С такими как ты никто не разговаривает, и если тебе покажется, что к тебе обратились, молчи, твоего ответа не ждут. Ублюдошные уборщицы всегда тихо делают свое дело, не общаясь даже между собой. По крайней мере, я их разговора ни разу не слышал.

Ревекка была готова на все ради свидания с дочерью. Ради последнего свидания с дочерью. Талантливая от природы актриса, в туже секунду сгорбилась и заковыляла за новыми друзьями.

Тем временем, в самой грязной комнате эргастула томилась Авелия. Охранники, втащившие и бросившие ее туда, не проронили ни слова, и девочка не знала, сколько ей осталось ждать смертного часа. Оглядеться не получалось из-за кромешной темноты, облачающей в свое одеяние, стены и потолок. Однако, пол в отличие от других элементов строения, оказалось можно почувствовать. Под ногами находилась земля. Холодная, сырая земля. Авелия сделала несколько шагов и остановилась. Ей стало страшно. И хотя разумом она понимала, что как раз в камере бояться нечего, всё равно боялась, стоя на месте и цепенея от ужаса. Где сбоку, что-то зашевелилось. Девочка повернулась в ту сторону, но увидеть, хотя бы что-нибудь различимое не смогла. Уже через мгновенье, похожий шорох раздался прямо с противоположной стороны, но в этот раз сопровождался коротеньким писком. Мыши!! Сообразила Авелия. Это же мыши. На мгновенье полегчало, однако, следом, пришло осознание того, что возможно и не мыши. Отличить мыший писк от крысиного, она не умела. А между этими двумя грызунами, для девочки, имелась колоссальная разница. Мыши всегда казались какими-то амбарными жуликами, теми, кто могут прогрызть мешок или опрокинуть корзину с чем-нибудь съестным, одним словом угрозы они не представляли. Прямой противоположностью она считала крыс. Большие в размерах, с ужасными выдвинутыми вперед, пожелтевшими зубами и хищно-красными глазами. Их поведение она видела своими глазами и оттого так сильно распереживалась. В голове, новыми красками, возникла та картина, которую она изо всех сил пыталась забыть. Это произошло в Махероне, в ту пору, когда Римские легионеры уже овладели городом и потихоньку заканчивали мародёрствовать и убивать. Легаты, как опытные и бережливые домохозяева, решили проредить отряды рабов, так много захваченных на улицах города. Ну, действительно!! Куда столько!! Ведь их же надо каким-то образом довезти до рынков, то есть, понести расходы на транспортировку и питание. Плюс к тому, больной раб может заразить здорового, значит, и их тоже необходимо просеять. Причиной, что рабов получилось так много, в известной степени, выступала жадность. Ведь под хищные взгляды и быстрые загребущие руки захватчиков, попадали ровным счетом все жители Махерона, будь то старик или малолетний ребенок. Никто в ту пору не разбирал кого брать, а кого нет. Римский солдат, тогда считал так: чем больше наловлю, тем больше смогу продать. Мертвые иудеи, по известным причинам, карман монетами не раздували, поэтому больше стремились наловить, нежели убить. Так вот, когда захватывать оказалось больше нечего, в камеру Авелии, томившейся там вместе с матерью, пришли вот такие «проредители». Кастинг первой волны, выглядел достаточно просто. Могущие работать вправо, не могущие влево. Сложного ничего. Помощь в этом простом маневре оказывали солдаты. В два счета оттащили они тяжелораненых и согбенных жизнью, от будущих рабов, от, так сказать, мышц и мускулов грандиозной Римской Империи. Под общие вздохи и плач, прошли Авелия с матерью, первый смотр смертоносного жюри. Второй волной управлял уже более внимательный и искушенный солдат, посильную помощь которому, оказывали сразу несколько лекарей. Левая сторона их не интересовала вообще. Левой стороне приговор уже вынесли, просто вслух не объявляли, дабы не вызвать слишком ранним анонсом, ненужных волнений. Как говорили опытные оккупанты – всему свое время. Теперь смотрели, и повторно браковали правую сторону, прогоняя их еще и еще раз пред собою. Кого-то они заставляли приседать, кого-то цитировать книги, одним словом, всячески пытались помочь правой стороне не умереть сегодня, а еще потрудиться на благо великой Империи. Однако, их проверку не смогли выдержать все. Левая сторона принимала пополнение в свои ряды. После вторых явились третьи. Они повторили то, что делали вторые, правда с большим пристрастием, и еще несколько человек перекочевали в левый стан. В суматохе ужасного отбора, не всё участники, в полной мере, осознавали что происходит. Постоянные пинки, удары, брань, крик, перемешивали происходящее в сумасшедшем калейдоскопе. Кто, куда и зачем понимали только солдаты и лекари. Тем не менее, рабы все-таки сообразили, зачем придумано это разделение, и какая участь ожидает левую сторону. Хитрость, издавна присущая этому городу, заискрилась новыми силами лукавства. Начались попытки вытащить с противоположного берега, как можно больше соплеменников. Годные рабы кричали солдатам: вон тот дряхлый старик, что трясется в ознобе около стены, на самом деле наш прославленный мудрец. Вон тот, с пробитым боком, если только не умрет, сможет стать достойнейшим архитектором Рима, ведь выстроил у нас кучу домов. Началось что-то непонятное. Солдаты прислушивались!! Ведь раб ученый, умудренный опытом, стоил гораздо больше, чем просто здоровый!!! Рим вообще не стал бы Римом, если б не разбирался в ценообразовании и в качестве рабов. Ну как не переверни, а старый архитектор стоит дороже, чем молодой водонос. В него есть смысл деньги вкладывать, ведь потом на нем можно заработать втридорога. Рабов тягали с места на место, гоняя весы жизни с высоты небес до земного праха. Итогом этого человеческого «пропалывания», явился главный доктор, который дал свой заключительный вердикт:

– Этих можно оживить, а вот этим уже ничто не поможет. Их бы, по-хорошему, вынести отсюда, дабы не заразили эти паршивцы никого из оставшихся.

Сказано – сделано. Уже через мгновенье трое солдат, с мечами на перевес, тянули за шкирки бедолаг из камеры. Однако, куда же их отправить, если пользы от них нигде нет? Получается никуда!! Поэтому доблестные воины Рима, сложили тех несчастных, прямо против единственного окна камеры. В самом деле, не тащить же их куда-нибудь подыхать. Они и сами благополучно с этим справятся. Смотреть, как умирают раненые и не способные помочь себе люди – ужасно. Смотреть на них же, и узнавать среди несчастных друзей и знакомых – ужасно втройне. Беспомощные от боли, они не могли даже пошевелиться, валяясь словно мусор, раскиданный на песке, под обжигающим солнцем. Мухи, слепни и прочая жужжащая пакость, темной пеленой обволакивали их. Не в силах отмахнуться бедолаги, казалось, утопали в шелесте маленьких крыльев. Но не это оказалось самым страшным наказанием. Стоило небесному светиле, чуть-чуть ослабить яркость своих лучей, то тут то там, сначала по одной, а после и маленькими стайками появились крысы. На свою беду, Авелия находилась как раз возле окна, и видела, так сказать, из первых рядов, как орудуют эти, неприглядные с первого взгляда, зверушки. Сперва к жертве подходила одна крыса, наверное, её можно назвать «крыса-разведчик». Начало смотрелось весьма аккуратным. Крыса приближалась на ту дистанцию, с которой точно смогла бы убежать, если бы жертва, из последних сил, напала бы. Находясь на этом почтенном расстоянии, зверек подавал свою морду вперед, разнюхивая красным подвижным носом, обстановку. Так проходило некоторое время. Не важно, что делала будущая жертва: махнет ли рукой, хрипло ли крикнет, всё это не сильно интересовало хищника. Каким-то неведомым способом он постигал состояние бедняги, и определив его для себя как пригодное, с яростным писком бросался в атаку, больше ничего не боясь. Слыша тот писк, остальные члены стаи, поднимали мордочки, с интересом наблюдая, как там дела у ихнего атакующего собрата. И уже спустя миг, к «крысу-разведчику» присоединялись остальные. В этом хаосе криков, визжания и стонов, Авелия смогла выделить высокую организацию грызунов. Они не метались в какой-нибудь неистовой ярости, нет, они уверенно, и даже можно сказать, деловито, поедали добычу. Ужас и сила, с которой они выдирали куски плоти из вчерашних друзей, запомнился на всю жизнь. Она еще тогда подумала, что лучше, наверное, попасть в клетку ко льву, чем в такую, искушенную убийством стаю. Однако, та мысль быстро улетучилась, как только она увидела Лоста, того самого Лоста, с которым ей предстояло встретиться. Парадокс!! Находясь в камере с крысами, она все-таки больше боялась льва. Наверное, крысам надо было бы напасть, чтобы вновь захватить пальму первенства в ужасных фантазиях девочки, однако, никто не нападал и ничего не предпринимал. Видимо не нашелся тот «отчаянный крыс-разведчик», который давал бы отмашку остальным собратьям. А может и нашелся, просто счел Авелию, не до конца готовой к поеданию. В любом случае, как бы там не решилось, писки прекратились, наполнив камеру звенящей тишиной. Откуда-то издалека слышались шаги снующих, по территории тюрьмы охранников, бряцающих ключами и старыми камерными засовами. Время проведенное в камере, наконец-то позволило глазам привыкнуть к темноте. Авелия осмотрелась. Она находилась в небольшой прямоугольной камере, с выложенными камнем стенами и глиняным потолком. Мебели отсутствовала, поэтому девочка села на землю, прислонившись спиною к стене. Опустившись на пол, Авелия невольно улыбнулась, вспомнив как мама ругала ее, за то что та садилась на холодное. Теперь это не имело значения, но теплые воспоминания прошлого, нечаянно согрели душу. Она заплакала. Это не был громкий плач на взрыв, нет, это неслышно лились измученные слезы, катящиеся по прекрасным щекам и спадающие на землю. Понимание своей невиновности волновало кровь взывая к справедливости, но осознание высшей цели своего поступка придавало девушке сил. Нет, она не жалела о том, что выбрала сей путь. Более того, юная девочка совершенно уверилась, что если бы ситуация повторилась, она поступила бы точно так же. Но как же тяжело идти по дороге истинны одной. Ведь, если бы кто-нибудь знал настоящую правду, то не так обидно стало бы умирать. Смерть страшила, мысли о ней являлись ужасными, но вместе с тем, она думала еще и том, что ей придется уйти из жизни грязной. Что в том мире, который ей суждено оставить, имя Авелия станет нарицательным, что оно будет означать наглая воровка, или что-нибудь вроде того. Как же от этого больно!!! И самое страшное, что так подумает он. Даже если не захочет так думать, то после заставить себя сделать это!! Я ведь знаю, что сейчас Луций любит и страдает, может быть, даже больше чем я. В эту секунду ей захотелось броситься к нему, рассказать правду, но она сразу же поняла всю наивность этой мысли. Если бы ее жених узнал истину, то непременно пожелал бы разобраться и спасти невесту, а это считалось бы делом, решительно, невозможным. Перстень был на его руке, когда они проснулись? Был!!! Объяснить это чудо Луцию Пизону и Флавиану невыполнимо, поэтому мог поменяться лишь осужденный, а этого Авелия допустить не могла. Вспомнилось лицо Луция. Вспомнился его запах, блеск его глаз, его голос. Как же жалко, по-простому, по-человечески жалко и обидно уходить от него сейчас, в рассвете сил. Но что поделать, на все воля божья. Ему своей судьбы Авелия не желала. Она видела великую цель самопожертвования, и считала ее основой оставшейся жизни. Правда!!! Кому от нее будет легче?? Мне?? Я свой выбор уже сделала!! Пусть жених живет ее не зная, пусть сможет забыть, пусть станет счастливым, ведь он этого заслуживает. То, что он будет жить, утвердило ее в правильности принятого решения. Ее жертва получалось не напрасной. Получалось, что всё не просто так. Какое-то непонятное чувство облегчения растеклось по телу. Страх отступил. Лост, тот, что ждал ее финале жизни, показался не таким уж и страшным. Авелии виделось, что где-то там, в далеком будущем, когда Луций предстанет пред всевышним, она расскажет ему эту тайну, и всё встанет на свои места. Это предвкушение так согрело замерзшую душу, что она невольно захотела, чтобы процессия казни поскорее началась. Зачем оттягивать то, что должно случиться в любом случае?? Так пускай уж поскорее. В этом мире, меня больше ничего не держит. Нежная любовь к Луцию, понимание своего подвига, как-то разъярили ее. Девочка заходила по камере и даже пнула одну из стен ногой, как бы негодуя, и показывая дерзость вызова самой себе. Однако, этого запала ярости на долго не хватило. Ощущение бодрости с треском надломилось. Боже мой!! Боже мой, а мама?? В пылу происходящего я совсем забыла о ней. Бедная мамочка, что сейчас с тобой? Мамулечка – как то застонала Авелия и сползла по стене вниз, ровно по той, которую всего миг назад, неистово пнула. Бедная моя – жалела она маму, – тебе сейчас тяжелее всех, нежная моя мамочка. Авелия попыталась представить как тяжело Ревекке, но уже через мгновенье ее передернуло, и желание пожить в шкуре матери пропало. Дочь отчетливо осознала, что ей сейчас намного хуже, чем ей. Причем, гораздо хуже. Она знала, что мать просто не захочет жить без нее, и это чувство угнетало ее с тройным усердием. Сама Авелия уже приготовилась пострадать за любовь. Приготовилась выдержать всё, что предстоит впереди, но погубить своим подвигом мать…. Нет!! с этим она не могла согласиться. Но что же делать?? Авелия схватилась за голову и сдавила, что есть мощи. Благодарная дочь, ничего не скажешь. Вот какой монетой я отплатила маме. Самобичевание разгоралась с утроенной силой. Ведь она растила меня с самого детства. Могу ли я вспомнить хотя бы минуту, в которой могла бы упрекнуть ее?? Нет. В самые страшные моменты жизни, лишь она одна согревала меня. Дочери вспомнился корабль, как перепитая матросня, кинула Ревекку в трюм к рабам, после ночи развлечений. Юная девочка тогда всё понимала, ведь в кандалах взрослеешь быстрее. В тот миг она запомнила лицо матери. На нем не рисовалось упрека или злости. Для дочери всегда был приготовлен лишь один взгляд. Вот и тогда, на лице матери выделялась усталость и улыбка, которую какими-то немыслимыми усилиями она растянула между щек. Тогда, именно тогда, юная девочка ничего не понимала, злилась на ее измученное лицо, требуя бунта, и распаляясь сильнее, видя на нем смирение. Однако только сейчас Авелия поняла, каких сил это лицо тогда стоило, какой нечеловеческой волей Ревекка его выстрадала. В ту минуту, всё делалось для дочери. Чтобы только Авелия не пропиталась этим ужасным океаном грязи, пресмыканий и унижений. Мама не знала, что ждет их в будущем, но оттягивала страшную правду как можно дальше. В тот раз Авелия, та, которая всё знала, зачем-то спросила ее:

– Что там было, мам???

– Ничего доченька, – как-то задыхаясь, и казалось, захлебываясь ответила она. – Мы играли в какую-то мудреную пиратскую игру, – она прищурилась, изображая пирата.

– А после танцевали и танцевали. Я так уморилась, что немного отдохнула бы, – Ревекка притянула дочь поближе. Обняла обеими руками, так чтобы глаза Авелии не видели ничего вокруг и замолчала. И в том молчании они плыли и плыли дальше. Юная девочка вспомнила тот момент. Она вспомнила тот запах, ту вонь чужих тел, их пот перемешанный с чесноком и выпивкой, но поверила матери. Потому что хотела поверить в ее рассказ. Вдруг правда играли и танцевали. Ведь мама так замечательно танцует. Она выбрала свою правду, ту, что пришлась больше по сердцу.

От всех этих мыслей, крутивших воспоминания в голове, Авелии стало дурно. Какая же сложная штука жизнь, как хитроумно и нечестно в ней всё переплетено. Как с этим жить?? С одной стороны Луций, с другой стороны мама. Боже мой!!! Почему же непременно надо выбирать??? Неужели это женская доля?? Что же делать?? Совесть грызла хуже сотни воображаемых крыс, которых она боялась, всего какое-то мгновенье назад. Но в тоже время, наперекор совести, из самого сердца восставала любовь. И там, в этой любви, на клубах парящих облаков на неё смотрел Луций, тот кто не побоялся взять в жены рабыню. Возбужденное смятение, тревога, мандраж – всё это бушевало в груди юной девушки. Казалось, что от происходившего сердце может не выдержать, и остановиться. Теперь Авелия еще лучше понимала мать. Сбежать из этого мира – это невыход из положения, так много раз говорила она. Сейчас эти слова, слышались как нельзя актуальнее. Выбор!?? Авелия не могла сделать выбор. Быть может это сравнимо с выбором какую руку тебе отрубить, правую или левую. Они обе нужны, без обеих плохо, и при отнимании любой, дальнейшая жизнь не будет хорошей, долгой и счастливой. Но с рукой как-то проще решиться. Ведь жить без неё все-таки можно. Так, в переживаниях, Авелия то ходила по камере, то сидела на земле, но не то не другое не приносило покоя. Чувствуя себя совсем слабо, девочка опустилась на пол, и прислонившись спиною к холодной стене, поняла, что вот-вот лишится чувств. Как бы машинально, подставляя руку, под будущее падение, Авелия свалилась и потеряла сознание.

Тишина. Разрезающая уши каким-то невыносимым скрежетом, тишина, разбудила Авелию. Точнее сказать шорох, еле заметный, но все-таки будоражащий и колеблющий. Авелия открыла глаза. Она лежала на грязной земле, вниз лицом, подложив согнутую руку под голову. Было холодно. Возможно, наступила ночь, но разобраться в этом не представлялось возможности, хотя бы потому, что в камере отсутствовали окна. Мурашки и не прекращающийся шорох заставили ее подняться и прислушаться. Звук исходил с противоположной стороны камеры. Авелия сосредоточилась. Сознание мгновенно подсказало, кто может быть новым гостем или наоборот старым хозяином этой камеры. Как бы по инерции, она сделала несколько шагов назад, подальше от того места где присутствовал шум. Однако нет!! Это точно не крысы!! Звук производился точно не животным!! Мерное постукивание, размеренное поскрипывание. Там за стеной определенно копошился человек. Авелия насторожилась, насколько это сейчас было возможным. Стало отчетливо слышно, как стену разбирают, там, с другой стороны. Вот послышались голоса изнутри. Точнее обрывки голосов, но точно голосов. Человеческих голосов. Непонятная радость, засветилась в душе молодой девицы. Она веселилась уже от одной возможности увидеть человека и услышать его голос. Не зная, кто там, она бросилась к нему навстречу. Мысли о том, что может быть, там за стеной затевают худое, отсутствовала как таковая. Авелия чувствовала, внутренне ощущала, что ее ждет что-то хорошее. Новые гости, говорили шепотом, однако, тот приглушенный голос Авелия разобрала бы где угодно. Там, за кусками глины и камня находилась мама. Она прильнула к стене, дабы убедится. И о чудо. С этой стороны, там где слышались голоса, камня и глины не было. Стену имитировала толстая мокрая ткань, внешне очень походившая на булыжную кладку. Авелия прильнула к ней ухом, дабы скорее убедится в своих подозрениях. И уже через мгновенье услышала мамин переживающий голос. Счастье, которое озарило треклятую камеру, можно смело сравнить с эффекту разоравшейся бомбы. Грусть, печаль, злоба, всё это моментом пропало из растоптанной души Авелии. Она захотела петь, танцевать, кричать во весь голос, от свалившейся на нее благодати. Как мало человеку надо для радости!!! Всего то, чтобы кто-то родной и любящий оказался рядом. Это так мало, но в тоже время, так много. Глупая улыбка, словно ветер на поле, заблестела на ее лице. Дождь из слез, теплых и счастливых, оросил зардевшие щеки. Она придвинулась еще ближе, решив помогать со своей стороны, отколупывать ткань от стены. Авелия вцепилась в неё что было сил, но оторвать ту оказалось непросто. Точнее, невозможно. Девочка пробовала её тянуть, пробовала её дергать, даже повисла на ней, но всё без толку. Ткань оказалась хорошо закреплена, большее того, пытаясь её оторвать, Авелия нащупала за ней железные прутья-перекрытия, стоявшие глухим рядом, практически в рост Авелии. То есть выхода, из этой камеры не существовало, разве что тот, через который её туда впустили. Какая-то печаль опустилась на плечи девушки. Нет. Она не помышляла о побеге, просто потеряв возможность бежать, на душе стало грустно. Однако, всё это оказалось явлением мимолетным, и продолжая дергать куски материи, там с края, где можно было за неё ухватиться, пальцы Авелии встретились с чьими-то пальцами с другой стороны. Она замерла в непонятном экстазе. Движение с той стороны тоже прекратились, но всего лишь на мгновенье. Нежные, трясущиеся, поглаживающие движения, словно редкий теплый дождь, заскользили по перстам девочки. Эти пальцы нельзя ни с кем перепутать. Теплоту этих рук, их прикосновения, невозможно спутать даже будучи без сознания. Это мама!!! Это моя мамочка!!! Нет сомнений, что это ее руки, ведь нежность и заботу этих рук нельзя перепутать не с чем. Сколько раз опускались они на голову, плечи, шею Авелии, сколько раз скользили по ней в самых разных направлениях. Ревекка не умела просто гладить. В каждом её движении ощущалась доброта, теплота и ласка, бьющая как родник из недр материнской души. Вот и сейчас, хотя она могла достать лишь до кончиков пальцев дочурки, она с мягкостью скоблила их и перебирала. Однако, продлилось это совсем недолго. Чей-то грубый голос из-за стены, одернул маму: