Счастливые камни моего деда. Литературное наследие П. И. Ратушного

От Белоглазова 23 сего сентября мы пошли к ювелиру Левитину, где заказали соответствующую для камня оправу. Белоглазов пошел с нами из тех соображений, чтобы сделать ювелиру указания, какую желательно иметь для перстенька оправу, а именно: платиновое колечко, покрытое сверху легким матом. Ювелир принял заказ. Что было дальше, – не знаю.

На ваш вопрос – действительно ли я говорил, что это «твоя, Пашка, мечта, таинственный мир вечерней зари», подтверждаю. Эти слова я говорил [63], но злого умысла никакого не имел, ибо не знал, что произойдёт в дальнейшем.

На этот ваш вопрос – почему у первой московского купца гильдии Василия Тарасовича Ненашева нос был не в соответствующем виде, показать ничего не могу.

Зачем приехал покойник (господин) Ненашев в Екатеринбург, показываю: по своим делам.

О том, что Луиза Каторс в действительности является екатеринбургской мещанкой Варварой Кобылкиной, я не знал. От вас слышу впервые.

Что же касается разных про неё в хоре разговоров, то таковые я действительно слышал, но значения им не придавал. А именно: слышал, что она лет за пять до этого происшествия жила в Екатеринбурге.

Больше показать ничего не могу. Купец первой гильдии – Неруш.

Приказчик Ксенофонтий Ипполитович Корольков, потомственный почетный гражданин, показал:

– Наша фирма славится и гремит на пьедестале мирового рынка нашими ювелирными изделиями. Как вам должно быть известно, существует она с 1882 года, т. е., должен вам сообщить, двадцать четыре года.

Заказчики знают добротность и качество наших ювелирных изделий, и посему, извольте заметить, означенный в сём деле купец Неруш, купец Ненашев и гранильщик Белоглазов никуда не могли пойти, окромя нашей фирмы. [64]

23 октября 1906 года означенные лица явились к нам заказать оправу для перстенька со вставкой рубина – камня густой крови.

Извольте заметить: рубин-камень приносит забвение печали и является счастливым для лиц женского пола, рождённых в июле. Но с высоты птичьего полета я заключаю так, что особа, коей был предназначен сей камень, родилась не в июле, но в каком-нибудь прочем месяце, из-за чего и произошло данное происшествие. Господин Ненашев, хоть и образованный человек, что видно по всему их облику, надо полагать, не поинтересовались данным моментом рождения вышеупомянутой особы, что в их положении оказалось роковым заблуждением.

В означенный день, около 12 часов дня, в наш уважаемый магазин явились означенные лица.

Пашка Белоглазов, – конечно, известный нашей округе. Мы можем его обрисовать в натуральном виде. Росту он среднего, волосы у него цвета, как бы сказать, неопределенного. Особых примет не имеет. Но могу вас заверить, что лицо у Пашки, к нашему сожалению, неблагородное. Нос у него с таким, хоть небольшим, но горбиком, как бы прямой. Не то что, знаете, такой мягкий, приятный нос, как у вас, скажем, или у меня. А такой как у нерусских людей бывает. И взгляд – как у неприятной птицы, – орла, скажем, или коршуна. Жуткий, трагический взгляд. И волос, позволю заметить, не прямой, гладкий, и не кучерявый, а [3 Счастливые камни] [65] неопределенный… Непонятный такой какой-то. И слишком темный, даже некрасиво. И лицо такое… – неопределенное. Не то, чтобы румянчик… Что особенно нашей фирме не нравилось в лице сего гранильщика, это пятнышко такое – возле левого уха, – родинка, по-простому говоря. Тут сказалась поговорка – бог шельму метит!

А что касается вашего сего вопроса насчёт особы, рожденной не в июле, – Луизы Каторс, и если таковая действительно екатеринбургская мещанка Варька Кобылкина, то Пашка, как действительно я слышал, питая к сей особе несчастную страсть, каковая (поименованная Варька) покинула его из-за ирбитского купца Седёлкина, с коим и уехала. А насчёт того, что сия особа именно Варька и есть, сказать ничего не могу.

А случилось это потрясение, как сейчас помню в таком именно виде:

Двадцать третьего октября 1906 года они заказали перстенёк, а двадцать пятого пришли за заказом. Заказ, как изволите заметить был срочный, и за ценой они не стояли.

Этак уже вечерело. Позволю заметить, вечерняя зорька была. Вот тут вы можете сопоставить показания господина Неруша насчет «таинственного мира вечерней зари».

Сперва в магазин зашел Пашка. Он стоял возле прилавка и, представьте себе, ничего не говорил.

А потом попросил:

– Будьте любезны, пожалуйста, многоуважаемый [66] Ксенофонтий Ипполитович, покажите мне перстенёк…

Ему, заметьте, любопытно было взглянуть на прекрасную работу нашей фирмы.

Я ему, действительно, показал перстенёк, снисходя к его унизительной просьбе. Перстенёк, заметьте, был сделан для мирового рынка. По платине мы пустили легкий морозец и в лапки мороза взяли рубин-камень.

Пашка, удивленный нашим искусством, сказал:

– А ведь, вправду, капля крови на снегу!..

Я был шокирован столь нелестным замечанием и сказал:

– Зачем крови? Это же – капля вина!..

В этот момент вошли Ненашев и с ним упомянутая в протоколе особа: дама высокого роста, статная и с таким шиком. На ней – котиковое манто и вуаль. А из под вуали сверкнули этак, черными котятами, очаровательные глазки. Конечно, смотрят на меня. Они подошли к прилавку. Пашка посторонился. В сторонку отошел.

Я раскланялся и сказал:

– Ваш заказ, уважаемые господа покупатели, исполнен в срок, – а затем, обращаясь к сей упомянутой особе, я сказал:

– Вы будете иметь перстенёк, который очаровательно подойдёт к вашему личику… – И надел на её мизинчик перстенёк и сказал:

– У вас на ручке дрожит капля прекрасного, крепкого вина… Это вино – очень дорогое. Оно стоит – три тысячи!.. [3*] [67]

Перстенёк, действительно, очень шел к упомянутой в протоколе особе. Сверху рубин-камень был мягкий, прозрачный, с мерцанием, как подогретое столовое вино, а книзу цвет сгущался, как кагор, или как церковное вино.

Особе перстенёк понравился. Господин Ненашев сказали:

– Камушек имел бы больше цены, если бы гранильщик не сточил его. Правда, он стал красивей, но цены у него, к сожалению, убавилось…

– Как? – спросила особа.– Как сточил?

Господин Неруш сказали:

– Раньше он был весом пять каратов, а теперь только три.

Особа подняла вуальку и сказали:

– Я не хочу этого камня… – а потом повысили голосок и сказали:

– Он не сточил, а украл… Я знаю… Все гранильщики – воры!…

И вот в этот самый момент произошло крушение. Пашка стоял вот так – поодаль от прилавка. Пока они говорили тихо, Пашка не смотрел на них, а тут, как особа повысили голосок и откинули вуальку, – тут или Пашка понял, что попался в шмуке и что сия особа ему не простит сего, или уж я не знаю чего… Но как только Пашка услышал, что ихний милый голосок произнес сии ужасные слова, Пашка взглянул на особу и не побежал.

Остальное потрясение произошло молниеносно.

Пашка закричал: [68]

– Это тебе? Варька!..

Наша фирма имеет дело с честными покупателями, и посему на прилавке, на стойке у нас стоят различные ювелирные изделия. К несчастью господина Ненашева, или, вернее, благодаря его роковому заблуждению, тут стояли бронзовые тройные канделябры. Осмелюсь заметить – очень тяжелые. Как схватил Пашка их, мы могли наблюдать только глазами. Успеть ничего не могли. Не успел и даже слова крикнуть. Он трахнул её, не могу сказать об которое место, но прямо в голову. Тут особа упали и залились кровью…

Господин Ненашев вместо того, чтобы бежать, подскочили к сему озверелому Пашке… и упали. Как Пашка его стукнул, мы не наблюдали. Нет, не то, чтобы мы убежали, мы просто не успели увидать. Это было момент молнии…

И что, вы себе представьте, Пашка делает, этот зверь в образе человека? Он не убегает, а стоит и смотрит на неё. Вот тут такой он стал, ну, как вам описать… Невозможно. Действительно, русский поэт правильно сказали, что наш язык – несчастный банкрот. Только стоит Пашка, и хотя не полагается сего сказать, даже неприятно на него смотреть, жалко… И уже не зверь был…

Я вам описывал сие потрясение долго, но произошло оное в момент молнии, и наша фирма не могла тут ничего предпринять.

Что же касается шмука от камня-рубина, то полагаю, упомянутый в протоколе Пашка Белоглазов [69] такового не делал. Он был человек безобразный и ненормальный. Ценности самоцветов не понимал и жаждал от них какой-то красоты. Он не понимал их, как сбережение капитала и обеспечение жизни, а придерживался каких-то вольных мыслей, что сии самоцветы должны украшать, не касаясь их рыночной стоимости. Такой абсурдный взгляд Пашки был толчком всех его несчастий.

Даже Варька бросила его тогда из-за таких вольных мыслей. Она правильно понимала, что без обеспечения жизни прожить нельзя. И тут купец Седёлкин преподнесли им хорошенькие серёжки, стоимостью в восемьсот рублей. Дело ясное: ей думать было нечего, и она оставила этого несчастного Пашку: пусть сам любуется он камушками, которые не являются обеспечением жизни!..

И если Луиза Каторс была действительно нашей Варькой, – остальное должно быть понято господами судьями, как предумышленное убийство из-за ревности.

Больше добавить к делу не могу ничего. Потомственный почётный гражданин Ксенофонтий Ипполитович Корольков.

Павел Белоглазов от каких бы то ни было показаний отказался. Безучастно сидел он на скамье подсудимых, словно судили не его.

И никто не понял, что причиной было его искусство, которое обернулось против мастера. [70]

ГРАНИЛЬЩИКИ И КАМНЕРЕЗЫ

I

Хребты гор выложены темно-коричневыми яшмами. Светлой зеленью амазонского шпата лежат долины. У берегов морей прозрачен голубой ляпис-лазурь, но там, где морская глубина измеряется десятками и сотнями метров, он темно-синий.

Это – карта нашего Союза, которую изготовили к Парижской выставке мастера гранильного и камнерезного дела.

Карту – в начале этого века – делали из самоцветов екатеринбургские гранильщики при царе. Нищая, порабощенная Россия почти не имела своей промышленности, хвастать на карте России было нечем, и поэтому на выставку царское правительство вместо карты Россия послало карту Франции. [5]

А теперь на «карте индустриализации» главное место занимает показ отраслей социалистическое промышленности нашего Союза.

Дымчатым золотом топазов пролегают нефтепроводы. Аквамаринами течёт Беломорканал. Таинственным светом альмандинов горят электростанции. Сверкает немеркнущими рубинами металлургия. Теплой зеленью изумрудов цветут деревообделочные заводы. Бархатом аметистов лежит текстиль. И светло-голубыми топазами мерцает бумажная промышленность.

Это – не карта, а праздник красок, порыв творческой радости.

Яшмодел Семёнов. Он ходил по улицам. Собирал камни всюду, где мог. Встречал возчиков и спрашивал: «Камень везете?.. А, ну, покажите, какой есть, у вас…» И даже среди щебня ухитрялся найти гальку то орской, то шалимовской, то калканской яшмы.

Карманы Семёнова всегда были полны камней. Он приносил камни домой, выгружал их на столы и любовался. Как скупой рыцарь Пушкина дрожал над золотом, так дрожал над камнями Семёнов. Его квартира была складом самых разнообразных пород яшмы. Жена часто, грозила Семёнову: «Выкину я всё это твоё добро». Семёнов морщился и говорил: «Но, но, поосторожнее с камнями!»

Семёнов над картой работал до самозабвения. Такого количества сортов яшмы даже Семенов [6] не видел. Есть где разгуляться самому ненасытному порыву.

Гранильщик и гравёр Подкорытов. Когда-то он верил, что есть камни счастливые и есть несчастливые. Он верил в камни – талисманы. Он видел когда-то в камнях чуть ли не живые существа. Подкорытов любит камни особенной проникновенной любовью. Под руками его обычный типографский камень превращается в прекрасную камею. В последнее время у него появилось желание, чтобы каждый камень, побывавший в руках гранильщика и камнереза, агитировал за социализм. В работе над «картой индустриализации» он увидел воплощение своего желания.

Камнерезы братья Татауровы. Чуть ли не полсотни лет они выделывали из камня прихотливые, узорные, изящные вещички и, сделав их, теряли их потом из виду. Вещи шли в далёкий Петербург, ко двору. У Татауровых – не было раньше для себя даже запонок из камня. Теперь Татауровы знают, что «карта индустриализации» – это не частная собственность, а общественное достояние.

Двадцать свердловских гранильщиков и камнерезов поехали в Ленинград заканчивать карту. Двадцать свердловских гранильщиков и камнерезов находили в работе над картой каждый то, что он искал раньше и не находил.

– Это потому, что теперь мы – хозяева, – говорит Подкорытов. [7]

II

На воротах Свердловской гранильной фабрики значится год основания 1765.

Однако лет за пятнадцать до этого года в описаниях путешествий Фалька – около 1750 года – сообщается, что на Екатеринбургской фабрике занимаются 48 шлифовальщиков.

А из «Материалов для географии и статистики России, собранных офицерами генерального штаба» (изд. в Петербурге в 1864 г.) видно, что русский механик Бахирев, сменивший иностранного «специалиста» Рейнера, ввёл в обработке камней водяное действие в 1747 году.

Иностранный специалист – «каменных дел мастер» Рейнер – приехал из берг-директориума в Екатеринбург в 1738 году и с того же года приступил «к обучению людей каменному искусству».

Но и 1738 год нельзя считать годом начала на Урале камнерезного и гранильного дела. Оно началось ещё раньше.

В архивных материалах есть указания на то, что еще в 1726 году в Екатеринбурге было организовано нечто вроде гранильной мастерской. Организовал ее шведский поручик Реф. Рефа завербовал на Урал берг-советник Татищев, находившийся тогда в заграничной командировке.

А известный краевед-уралец Н. Чупин, оставивший после себя богатейший, ещё не разобранный архив, сообщает, что у него есть сведения о двух [8] русских, которых обучил камнерезному и гранильному делу поручик шведской короны господин Реф. Однако фамилий этих «двух русских» Чупин не упоминает, – он сообщает об этом вскользь.

Возможно, что позже будут найдены документы, которые расскажут о гранильщиках и камнерезах, умевших обрабатывать камень и делать из него художественные вещи в годы, более ранние, чем начало XVIII века. Это тем более возможно, что находки из Шигирского торфяника (на Урале) показывают, с каким искусством человек ещё каменного. века создавал на Урале орудия из камня. Среди находок, хранящихся в Свердловском музее, есть и такие «орудия», назначение которых совсем не ясно, и которые могут быть отнесены к вещам, украшающим быт. Есть находки, на которых с неподражаемым мастерством вырезаны головки лося, головки белки или помещены вставки из другого камня и т. д.

Что мастерство работы над камнями стояло тогда выше, чем обычный примитив, – свидетельствует находка на Калмацком броду. Там найден резец из твёрдого камня. Резцом наносили на изделия орнамент. Нельзя же предположить, что свое мастерство люди на Урале после каменного века забыли. Живя среди камней, люди не могли забыть этого мастерства. А что оно не было известно в высших, так сказать, сферах, в кругах правительственных и не было широко распространено среди местных жителей – это вполне вероятно. [9]

Конечно, это искусство на первых порах развития было несколько засекречено. Оно засекречено было даже в более позднее время – в средине XIX века. Об этом времени – о 1854 годе – П Н. Зверев в своей книжечке «Гранильный промысел на Урале» (изд. 1887 г.) пишет:

«… искусство гранить камни хранилось в тайне. Мастера не только никого (постороннего) не обучали, но даже не работали при посторонних…»

Значит, вопрос о начале гранильного и камнерезного искусства на Урале пока остается нерешённым.

Что же касается гранильной фабрики, то дата её основания -1765 год – происходит вот откуда:

15 марта 1765 года генерал-поручик, действительный камергер, попечитель, кавалер и т. д. и т. п. Иван Иванович Бецкой подал в Петербурге доклад царю.

«Кавалер» Бецкой предлагал царю «разведывать и сыскивать каменья разных видов» в Екатеринбургском горном округе и «разрезку, шлифовку и полировку камня» производить на «прежде работающих шлифовальных мельницах», а также «где для пользы впредь усмотрится вновь завести фабрику».

На этом докладе в тот же день царь написал: «Быть по сему».

Одновременно царь ассигновал и деньги на содержание новой фабрики. Конечно, золота царь не дал на эту затею, а повелел существовать фабрике [10], так сказать, на местном бюджете. На докладе Бецкого царь написал: «Деньги выдавать 20 тысяч рублей из Екатеринбургских медных денег…»

Так «на медные деньги» была заложена Екатеринбургская (ныне Свердловская) гранильная фабрика.

Но не царские деньги, не медные гривны были её основным капиталом, – искусство рабочих было её золотым фондом.

Вот имена первых ее рабочих, присланных из Петергофской фабрики сюда в помощь прежде работавшим:

Мастер Семен Ваганов.

Подмастерья Филипп Тупылев и Сидор Кузьмин.

Ученики Лаврентий Морозов и Степан Солонин.

И камнетес Гаврило Белозёров.

В документах, к сожалению, не сохранилось указаний на фамилии рабочих, рожденных на Урале и пришедших на новую фабрику из шлифовальных мельниц, существовавших ранее. Но фамилии Солониных, Белозёровых, Морозовых встречаются и в ведомостях на жалованье рабочим не только в XVIII веке, но и в веке XIX. Это были уже дети и внуки рабочих – петергофцев.

III

Фабрике нужно было сырьё. Ей нужны были самоцветы. [11]

Кто же были первые на Урале горщики – искатели камней? Они же были, конечно и первыми камнерезами: труд тогда был еще не разделён, это доказывают материалы о мастере Брагине.

И этот вопрос, к сожалению, не ясен. В Свердловском областном архиве хранится «инструкция отправленному для осмотра прежде найденных и сыску вновь в Оренбургской губернии и в Екатеринбургском ведомстве мраморных, агатовых, хрустальных и других родов цветных каменьев господину генерал-майору Якову Даненбергу». Дата – 22 марта 1765 года.

Даненбергу вменялось в обязанность находить не только «штуки годные по великости», но и такие, которые «могут быть употребляемы и не в знатное употребление». А для сего надо было, чтобы «не только распубликовано, но где за нужное признано будет через нарочных ласковыми и склонными поступками объявляемо было, дабы тамошние жители, какого бы звания ни были, ежели знают или сыщут хорошие каменья разных видов, во употребления годные, объявляли о том – вам или в упомянутых канцеляриях, а в прочих местах находящимся командирам, кому где поблизости способные…»

После проверки объявлений о находках Даненберг обязан был «чинить объявителям вознаграждения». При одном, однако, условии: «чтобы его императорского величества интересу траты не было» [12]

Таковы скудные официальные сведения об одной из первых разведывательных по самоцветам партий. О более ранних партиях имеются ещё более скудные сведения. Однако и до Даненберга разведчики работали. И работали не за свой страх и риск, а, за счёт государства.

В архиве Е. Н. Короткого вскользь упоминается о так называемом «Бурзяновском возмущении». Произошло оно в конце сороковых годов XVIII века, т. е. лет за 25—30 до экспедиции Даненберга.

В Бурзяновской волости, населенной башкирами, появился камнетёс Брагин «с человеки». Он приехал разведывать нахождение мраморов. Брагин, видимо, был человеком «не сведущим в мраморах», потому что он заставлял башкир добывать и обтёсывать… глыбы кварца! Конечно, потом эти глыбы браковались. От тяжкой и бесполезной работы башкиры возмутились и убили Брагина. В результате несколько десятков селений и деревень башкиров оказались преданными, огню и уничтоженными до тла. Несколько сот башкирских женщин и девушек были отведены в рабство. Долго помнили башкиры «добычу мраморов» и не один десяток лет беспокоили русских колонизаторов набегами…

Но и сороковые годы – не начало государственных разведок камня, потому что и Рейнера и Рефа правительство посылало на Урал «разведывать и сыскивать разных видов каменья, в употребление годные». Но как они «разведывали и [13] сыскивали», об этом мало известно, так как еще не найдены соответствующие документы.

Во всяком случае типично, что ценные находки самоцветов и поделочных камней исходили не от казенных разведывательных партий, а от рядовых крестьян и работных людей.

И здесь, по существу, пальма первенства принадлежит не государственной власти, а подневольным в то время низам.

Малиновая шерла, альмандины, топазы – все это было найдено на Урале случайными в горном деле людьми. Интересно, что это наблюдалось не только у нас на Урале, в России, но и во всем мире.

Знаменитый сапфир в ожерелье Марии Антуанеты случайно найден был в Бразилии бедняком крестьянином.

Не горщиком Гальфеном был представлен во французскую академию знаменитый буроватый алмаз, | становившийся от нагревания бледно-розовым.

В 1622 году в Голконд приехал англичанин Метгольд. О знаменитых приисках алмазов в окрестностях Пэнна он услышал такую историю. Пастух нашел блестящий камушек. Не зная ему цены, он променял его на некоторое количество пшена. Новый владелец таким же образом отдал его своему знакомому и т.д., пока, наконец, алмаз не попал в руки сведущего человека.

В Европе, Азии, Африке, Австралии – всюду ценные находки россыпей самоцветов впервые были сделаны случайными людьми. [14]

На Урале они сделаны были очень давно. Известный минералог профессор Ферсман в I томе своих трудов отдельные находки изумруда на Урале относит ко временам Бориса Годунова, т. е. к концу XVI и началу XVII века. Топазы были найдены на Урале в начале XVIII века. Во всех источниках, которые говорят о работе первых официально известных гранильщиков – Рефа и Рейнера, – упоминаются изделия из твердого камня «томпаза» – не дымчатого, но прозрачного.

К сожалению, имена первых горщиков пока неизвестны. Нельзя же назвать горщиком Василия Дедюхина, который нашел топаз в животе пойманной рыбы.

Легенды же, существующие на Урале, о первых горщиках тоже не говорят ничего конкретного.

Все они сводятся к одному: в глухом месте, где не ступала еще нога человека, случайно найдены россыпи топазов, альмандинов, шерлов… Нашедший не знал ценности находки и выгоды не получил.

IV

Царское правительство посылало на Урал экспедиции, которые никак не могли обнаружить ничего путного, и одновременно крестьяне, не ведающие ценности находок, обнаруживали то жилы топаза, аметиста, альмандина, то залежи мрамора, яшмы. [15]

Этими случайными находками питалась Екатеринбургская гранильная фабрика. Этими случайными находками жили и гранильщики, работавшие не на фабрике, а у себя дома – гранильщики – кустари.

Изумруд – один из первых драгоценных камней, которые узнал человек. Об изумрудах рассказывает Геродот. Аппий сообщает, что в Египте существовала колоссальная статуя Сераписа, выточенная из изумруда. Перстни с изумрудами находят в гробницах египетских фараонов. Огранённые изумруды находили и возле Минусинска, в курганах, давность которых исчисляется тысячелетиями. Иногда на изумруде гравировали. Известна, например, на изумруде гравюра IV – V века нашей эры. На гравюре этой изображена душа, увлеченная страстями.

На Урале поисками изумрудов занимались все разведывательные партии с иноспециалистами во главе. Но никто из них месторождения изумрудов найти не умел.

Так длилось более ста лет.

В конце января 1831 года крестьянин Белозерской волости Максим Кожевников пошел в лес поискать смолья. С ним пошли ещё двое крестьян. По правой стороне речки Токовей они стали искать подходящих деревьев. Максим находил то пни, то валежник, не годные для выгонки смолы. Максим шел впереди товарищей. Но вот он наткнулся на вывороченное бурей дерево. Между корнями [16] он увидел нечто блестевшее на солнце, что никак не походило на искры снега. Вернее всего, это были какие-то камушки. Максим присмотрелся: к корням пристали небольшие кристаллики. Они били красивого зеленого цвета и совсем прозрачные. Максим любовался ими и не знал, стоит ли их брать. В это» время подошли к Максиму и его товарищи. Они, видимо, знали о самоцветах больше, чем знал Максим.

– Это аквамарины, – сказали они Максиму, – большую цену имеют… Рубля два каждый стоит…

Максим и товарищи порылись в корнях и насобирали каждый по горсти кристаллов.

Довольные, крестьяне отправились в Екатеринбург. Там они предложили эти камни гранильщикам. Но, видимо, и гранильщики не знали, какая ценность им попала в руки, потому что слух о красивых, темно-зелёной воды аквамаринах вскоре распространился по Екатеринбургу и дошел, наконец, через услужливых служащих до командира гранильной фабрики Коковина.

Коковин приказал доставить ему эти камушки. Увидев их, Коковин сразу понял, что перед ним изумруды.

Тотчас же было наряжено следствие, – кто купил, у кого, где продавшие…