Дневник призрака

Действительно – кто ее ждет? Было невыносимо оставаться одной каждым вечером. Зина никому не признавалась в этом, даже себе, но правду скрыть было сложно, особенно по ночам. Человеку нужен человек.

А человека рядом с Зиной не было. Рядом с ней вообще было очень мало людей. И с каждым годом становилось все меньше и меньше.

– Пойдем, – решительно кивнула она.

Дина Мартынова жила в огромном четырехэтажном доме, на углу Садовой и бывшей Дворянской, ныне – Петра Великого, испещренном целой сетью бесконечных коммунальных квартир.

Ее комната была на третьем этаже. Окна выходили во двор. И пока они пробирались, Зина с изумлением думала, как длинный коридор этой коммуналки похож на коридор ее собственной квартиры. Как, в общем, все эти коммуналки похожи одна на другую – словно кошмарный сон.

Впрочем, вино оказалось отличным, компания – тоже, и после второго стакана Зина стала слушать печальную историю любви. Ее новая подруга сбежала в Одессу от любимого мужа, который не просто ей изменил, а ушел жить к ее лучшей подруге. И, не в силах оставаться в этом, пусть даже большом, городе со своей болью, Дина приняла предложение дяди, который давно предлагал ей устроиться в Одессе.

– Так я и оказалась здесь, – с горечью вздыхала она, а Зина думала о том, что понимает ее лучше, чем та думает.

Крестовская вышла на улицу, когда было уже около 10 вечера. До Соборной площади было рукой подать. Но идти домой не хотелось.

Зина стала спускаться вниз по Дерибасовской, выпитое вино шумело в ее голове. Ноги сами понесли ее вниз, к Ришельевской. Она и сама не поняла, как оказалась напротив дома Баргов – того самого, в котором пережила самые счастливые минуты своей жизни. И в нем же – самое горькое и позорное из разочарований.

Семейство Барг… Вот уже долгое время Зина ничего не слышала о них. После исчезновения Лоры, о которой она узнала страшную правду, Крестовская вообще старалась не думать об этой семье. Ей было противно и жутко. Мысли о Викторе были в ее душе разверстой, вечно кровоточащей раной. И единственным способом выжить было не прикасаться к этой ране, ничего не вспоминать о ней.

И Зина изо всех сил старалась выжить. Она запретила себе думать о Викторе. Запретила вспоминать его имя. Много месяцев не была на Ришельевской. Однако оказалось, что этого было слишком мало для того, чтобы забыть.

Чаще, чем ей бы хотелось, к ней приходили предательские сны. И она просыпалась от них, задыхаясь от непереносимого разочарования, погребенная под лавиной боли. В этих снах Виктор Барг был рядом с ней. И Зина умирала от счастья. А потом наступало утро.

Утро было безжалостным приговором – открывать глаза в мир, в котором потерянной оказывалась ее единственная любовь. Да и было ли любовью на самом деле это марево?

Но анализировать прошлое и думать о нем было нельзя. Зина запретила себе это. И, открывая глаза, она плелась жить, похожая на свою собственную тень, обреченную обрастать временем как живой плотью, в последней надежде, что этот кокон из времени защитит ее от страданий. И еще ничего не зная о том, что времени не существует. Есть только ступени в памяти, из которых состоит лестница под названием жизнь.

Слушая рассказ своей новой подруги, Крестовская еще не могла говорить о своей любви. Она с трудом раскрывалась людям. Но ничто не могло удержать ее воспоминания, которые вдруг хлынули сплошным потоком, словно для них распахнулась дверь.

Так, наверное, и было на самом деле. Рассказ Дины натолкнул ее на мысли о Викторе. А ноги сами принесли к дому, в котором могли о нем знать.

Подниматься в квартиру к Баргам Зина не собиралась. Она помнила тот ужас, что испытала в прошлый раз. Крестовская просто стояла на противоположной стороне улицы, неотрывно глядя на темные окна квартиры Баргов, в которых почему-то не горел свет.

Впрочем, это могло быть и нормально. Барги были глубокими стариками, а старики рано ложатся спать. И конечно, они ничего не сказали бы ей о Викторе. Даже если знают правду. Ту самую правду, которую скрыла Лора Барг. Зина была твердо уверена, что она лгала.

Думая обо всем этом, Крестовская вдруг оторвалась от своих воспоминаний, неожиданно обратив внимание на черную тень, выросшую под фонарем. Чуть поодаль от нее в подворотне стоял мужчина. И так же, как она, неотрывно смотрел на окна квартиры Баргов, держа руки в карманах кожаного пальто.

Кожаное пальто, фуражка… Зину прошиб холодный пот. Это был соглядатай из НКВД – она почуяла его нюхом. Только вот за кем он следил – за квартирой Баргов или за кем-то другим?

Крестовская осторожно двинулась с центра тротуара в сторону дома и, дойдя до него, заняла узкую нишу – выемку в стене дома напротив. Мужчина даже не повернул к ней головы, продолжая стоять на своем месте – в подворотне.

Может, Барги были вообще ни при чем? Квартир в доме много. Следить этот человек мог за кем угодно! Однако, как все влюбленные женщины, Зина страдала той самой разновидностью паранойи, которая не поддается излечению: всё происходящее в сознании такой женщины неразрывно связано с любимым предметом. Поэтому Крестовская была твердо уверена, что страшный соглядатай наблюдает именно за квартирой Баргов.

Зина принялась украдкой разглядывать мужчину. Он не изменял положения и ни к чему не проявлял интереса. Очевидно, стоял он достаточно долго, потому что время от времени переступал с ноги на ногу.

Крестовская не знала, сколько времени она так простояла. Вдруг до нее донесся шум автомобиля. И действительно из-за угла появилась черная машина. Она быстро проехала по улице и остановилась, ярко сверкнув фарами, как раз рядом с домом, где жили Барги. Двигатель заглушили.

Задняя дверца автомобиля открылась. На мостовую ступил человек, при виде которого Зина едва не потеряла сознание. Это был Виктор Барг.

Он коротко постригся. Похудел, осунулся. Но это был Виктор Барг! На нем было черное модное, явно очень дорогое пальто и блестящие ботинки. Он нагнулся к приоткрытому окошку шофера и что-то ему сказал. Этот человек Зине был не знаком. Затем Виктор пожал просунутую в окошко руку шоферу и вошел в ворота дома. Взревел двигатель, автомобиль быстро проехал улицу и свернул за ближайший угол.

В окнах квартиры Баргов вспыхнул яркий свет. Стоящий под фонарем человек в кожаном плаще достал записную книжку, что-то быстро записал в ней и ушел. Теперь было понятно, за кем он следил – за Виктором Баргом, вернувшемся в город и поселившемся в квартире своих родственников на Ришельевской.

Глава 4

– Ну и дурик ты, Баклан! Дубина стоеросовая… – Чернявый мальчишка лет шестнадцати, жилистый, прыткий, грохнул в осыпающуюся стенку кулаком. Ударом из нее выбило горсть старой штукатурки, которая серой пылью опустилась подросткам на ноги.

– Да чего ты бычишься? – надулся второй мальчишка, полноватый крепыш такого же возраста, чьи взъерошенные вихри морковного цвета вызывали в памяти трогательные воспоминания о солнечном, ярком лете.

– Тому шо ты, Баклан, оглобля, об лед ударенная! Это ж надо за такое дело – цельный дом забыть! За такое Шкет и фингал за глаз тебе поставит, помяни мое слово! Вот завтра как до Шкета придешь…

– Да пошел твой Шкет! Швицер тот задрипанный до меня не указ, – насупился крепыш, принимая бравый до невозможности вид, однако глаза его с тревогой забегали по сторонам, выдавая, как он струхнул.

– Ладно, – вздохнул чернявый, – ты вспоминай лучше. Возьми мозги до кучи, повынимай из тухеса. Де дом? Ну? Или как?

– Да хрен знает, когда тут все они до одного места одинаковые! – раздраженно засопел рыжий, уже явно проявляя чувства страха и тревоги этим сопением. – Говорю до тебя ще раз, слухай, пока ухи не отвалятся! Я в стене зарыл. Дом заброшенный был! Камень внизу, до стены. И лиман.

– Ну? – Чернявый глянул вверх, сквозь разрушенный проем окна. Переливаясь под солнцем, застывшая гладь лимана сверкала как алмаз. Хаджибеевский лиман действительно был прекрасен, однако вся красота заканчивалась, стоило лишь взглянуть вверх – там возвышались в ряд заброшенные дома. Из них давно отселили людей – на этом месте планировалось крупное строительство то ли завода, то ли фабрики, местные жители так толком и не поняли. Вскоре после утверждения в колхозе генплана строительства людей из домиков выселили, и… тем стройка и ограничилась. Местные получили другое жилье – в окрестных селах, а некоторые даже в Одессе, ну а дома стали разрушаться, зарастать бурьяном и мусором. Самые догадливые повынимали из них целые двери и рамы, повытаскивали из кладок прочные кирпичи. И постепенно это место стало пользоваться дурной славой. Кто только не появлялся там по ночам!

То и дело вспыхивали пожары, превращая заброшенные дома в пылающие спичечные коробки. А потом стало известно, что строительство вообще решили перенести в другое место, и земля эта оказалась никому не нужна. И хотя место это было удивительно красивым, но вдруг выяснилось, что существует опасность оползня в лиман, и строить здесь что-то крупное будет опасно. Поэтому заброшенные руины так и остались мрачным воспоминанием о печальных нестыковках социалистического плана, в котором всегда подгонялись цифры, но не учитывались люди.

Руины на окраинах села стали местом встреч всевозможной шпаны. И эти двое парнишек, тайком пробравшиеся внутрь полуразрушенного дома, не были исключением.

Это были представители того уже вымирающего вида уличных беспризорников, которые наводили панику на всех в 1920-е годы. Укрепившись, советская власть принялась бороться с беспризорщиной любыми способами, прилагая к этому невероятные усилия. И эти силы были потрачены не напрасно: подростков и детей с улицы забирали в трудовые коммуны и детдома. Жестокая дисциплина, зверские правила делали эти заведения облегченной копией лагерей и тюрем – организаций, которые так страшно, именно страшно полюбила советская власть.

Количество беспризорников на улицах уменьшалось просто с невероятной скоростью. Но из-за жесткости порядков в детдомах массово случались побеги, особенно среди подростков. Эти беглецы снова сбивались в уличные банды, прятались в лазейках узких дворов Молдаванки, в катакомбах за городом. Милиция боролась с ними, но до конца победить не смогла. Периодически появлялись новости о жестоких разбоях и ограблениях, совершаемых уличными подростками.

В общем, эти двое мальчишек, рыщущих на окраине заброшенного села среди разваленных домов, были как раз такими вот представителями уличных подростковых банд.

В руины одного из домов они умудрились спрятать свои деньги, накопленные воровством на Привозе. Завтра они должны были встретиться с лидером района, контролировавшим банды, которому было необходимо платить каждый месяц. Денег не хватало, поэтому мальчишки решили тронуть свою тайную заначку. И… потеряли дом, заблудившись в руинах, среди стен, которые были похожи одна на другую как две капли воды. Долго и понуро они бродили среди развалин, пытаясь выдавить из памяти хоть какую-то зацепку.

– Да ты вспоминай… Вспоминай, Баклан, – едва не взмолился чернявый после бесполезного тыканья в очередную стену. – До вечера, что ли, будем так ходить? Вот больше делов до нас нету, шоб так зашариться в цей смердячке? Думай, Баклан!

– Да думаю я! – яростно окрысился крепыш. – Не морочь мне мордебэйцелы, ты, швицер задохлый! Все трындишь под ухо и трындишь! Да за шо ты маешь под меня вот так языком балакать? Завспоминаю я!

– Да шо там было? Ты за голос говори, вдвоем-то легче искать!

– Я и говорю. Дом, вроде, второй до краю… Лиман…

– Да тут везде лиман! – Чернявый готов был взвыть.

– И стены как пообгорелые… Ну, до коробка горела. Такое вот запомнил за ту мыслю, когда шкварился за гроши.

– Подожди-ка, – чернявый вдруг остановился, более внимательно, чем обычно, глядя по сторонам. – Коробка горела, говоришь? Так то за третий дом с краю! А мы за вторым.

– Ну? – вытаращился крепыш.

– Шо ну? Шевеляй шкарпетками! Пошли за третий дом!

– Ну… пошли. – Крепыш нехотя двинулся за чернявым, который мгновенно извернулся в разрушенном проеме двери и стремглав понесся по направлению к третьему дому.

– Оно! – вдруг заорал он, почти сразу подбегая к дальней от входа стене. – Вот оно!

И, присев на корточки, принялся рыть нору в стене, почти как собака, если бы только собаки умели рыть так сосредоточенно.

Буквально минут через пять после невероятных усилий из стены выпал расшатанный кирпич, и крепыш извлек на свет грязную тряпицу, всю в пятнах от машинного масла, в которой хранились их жалкие сокровища.

Мальчишки развернули ее, принялись пересчитывать деньги. Всё было на месте.

– Ух… – Чернявый грязной ладонью вытер со лба пот. – Ну наконец-то… Свезло. За теперь можно расслабиться…

– Это да, но… – начал было крепыш.

Странный треск, вдруг раздавшийся в пустой комнате без крыши, не дал ему договорить. Звук был очень громкий. Это было похоже на то, что как будто под весом треснула доска. Если б вокруг были люди, ничего страшного бы не прозвучало, но кроме двух пацанов в доме не было ни одной живой души.

– Матенька Божья… – прошептал крепыш.

– Не каркай, бестолочь! – шепотом, но злобно отозвался чернявый.

Треск повторился, в этот раз более тихий, но оттого не менее страшный. Было похоже, что в доме рядом кто-то ходит. Это было первое, что пришло пацанам в голову, потому что день стоял безветренный и ясный, и списывать эти звуки на дождь или гром они не могли.

– Мы не одни в доме, – прошептал чернявый, настораживаясь, – здесь кто-то есть.

Из потертых штанов крепыш достал самодельный нож. Его лезвие зло сверкнуло на солнце.

– Думаешь, за нами по следу кто шел, за деньгами? – еле слышно прошептал он. – Ничего, сука, не получит.

– Да не вякай ты! Тихо! – резко перебил его чернявый.

И вовремя: раздался грохот, словно из стены вывалилось несколько камней. Это уже точно не было похоже на шаги человека.

– Крысы или собаки, – с облегчением, уже не скрываясь, не понижая голоса, громко произнес чернявый. – Пойдем-ка посмотрим, шо они тут шарят!

И первым решительно шагнул в дверной проем соседней комнаты, откуда доносился шум. Крепыш поспешил за ним. Мальчишки буквально вломились туда и… застыли на месте. Зрелище, открывшееся их глазам, было настолько необычным, что в первый момент они испытали настоящий шок.

На простом деревянном стуле, прислоненном к стене, сидела старая женщина. Ровно, выпрямив спину и распрямив руки на коленях. Глаза ее были широко раскрыты. Не отрываясь она смотрела на мальчишек.

– Извиняюсь… э… Мы тут случайно зашли… Звук же услышали… – начал бормотать чернявый, растеряв весь свой боевой задор.

Женщина ничего не отвечала. Не отрываясь, не мигая, она смотрела на мальчишек. Она была очень стара, не меньше восьмидесяти, а может, и больше. Совсем не походила на сельскую жительницу – абсолютно седые волосы были собраны в тугой пучок на затылке. На ней был строгий костюм коричневого цвета: юбка до колен и пиджак, застегнутый на все пуговицы. Это придавало ей вид школьной учительницы. На ногах были абсолютно городские туфли с каблуком-рюмочкой. В общем, все показывало, что это не жительница села, и мальчишки это сразу поняли.

– Извините… э… мы, это, случайно сюда зашли… – уже более громко повторил чернявый. И снова они не дождались никакого ответа.

– Чего она молчит? – не выдержал крепыш, на которого это странное видение навевало просто мистический ужас, дрожа всем телом.

– Не знаю… Давай ближе подойдем, глухая, может, – пожал плечами чернявый.

Мальчишки медленно, шаг за шагом двинулись вперед. Несмотря на то что они старались ступать аккуратно, под их ногами все равно скрипели мусор, камни, песок. И было очень странно, что женщина никак не реагирует на эти звуки.

Наконец пацаны подошли вплотную к стулу. Первым был крепыш. Он сбоку обошел сидящую женщину и вдруг… дико закричал и, продолжая кричать, резко дернулся в сторону. Чернявый схватил его за плечи. Крепыш начал рвать.

Левая половина тела женщины, которую не видели вошедшие мальчишки, была обглодана до костей. Сквозь ткань виднелись висящие клочки окровавленного мяса.

Судя по тому, в каком состоянии находилось ее тело, крепко привязанное к стулу, она была мертва довольно давно.

– Собаки обгрызли… – в ужасе, стараясь не смотреть в ее сторону, нервно проговорил чернявый, – шастали сюда грызть ее.

– Что делать-то будем? – отозвался крепыш, вытирая губы, уже начавший приходить в себя.

– Фараонов звать опасно, – вслух соображал чернявый, – нас точно загребут! Лучше убраться отсюду…

– А кто ее пришил? – не удержался от вопроса крепыш.

– Хрен знает… Может, свои, родственнички расправились… Кто теперь поймет.

– Нехорошо как-то, – вдруг, помолчав, произнес крепыш. И вздохнул: – Старая… вот так сидит…

– А мы что можем сделать? – окрысился чернявый. – Похоронить?

– Да ну тебя! – махнул рукой крепыш. – Мне и взглянуть-то страсть! Не то что это в руки брать…

– Ну, тогда валим, – скомандовал чернявый, и мальчишки, пятясь, двинулись в дверной проем, а затем стремглав понеслись вниз по холму к самому лиману.

Передвигаясь словно в полутьме, Зина переступила порог кафедры. Она опоздала на десять минут, и в помещении уже было полно людей. К счастью, первых пар у нее не было, поэтому опоздание не считалось.

В эту ночь она не сомкнула глаз и чувствовала себя совершенно больной. Страшное открытие давило на нее невыносимым грузом. Виктор Барг в городе. Он вернулся в Одессу. И самое ужасное – не дал знать об этом ей. Не сообщил о своем приезде. Он не захотел ее видеть. Зина чувствовала себя уничтоженной. И ни в какие смягчающие обстоятельства она больше не верила.

Если не сообщил, значит, она была не важна. Все просто. И не нужны никакие сложности. Люди страдают из-за того, что очень сильно усложняют себе жизнь. На самом деле в отношениях все просто. Если Виктор не сообщил ей о своем приезде, значит, он попросту не захотел ее видеть, ему было все равно. А раз так – он ее не любит.

Понимание этого словно сжигало Зину на костре, уничтожая мучительной смесью из ревности, боли, обиды. Под утро она впала в такое отчаяние, что просто принялась расхаживать по комнате из угла в угол – лежать в кровати она не могла.

Ее страшно мучила мысль: как она должна поступить? Заявиться к Баргам и снова устроить скандал? Сделать вид, что ничего не знает, и выжидать, когда Виктор сам появится? А если он вообще не появится, как тогда?

Может, просто караулить по ночам под окнами, так, как она сделала это вчера, разделив служебный пост с сотрудником НКВД? Да что это за позор такой – ей, взрослой женщине, вести себя подобным образом! Еще и до Бершадова дойдет!

К счастью, Григорий Бершадов не появлялся в ее жизни уже долгое время, и Зина успела расслабиться. Но кто знает, как будет дальше. С таким ведомством, как НКВД, ничего нельзя знать наверняка.

Она мучительно страдала, не в силах принять правильное решение. А утром, умывшись холодной водой, чтобы хоть как-то привести себя в чувство, даже не позавтракав, Зина поплелась на работу.

– Крестовская, наконец-то! – Заведующая кафедрой подошла к ней со спины.

От неожиданности Зина вздрогнула.

– Ну что, пришли? – продолжала та, недружелюбно глядя. – А вас тут ждут! И уже давно!

– Кто ждет? – не поняла Зина.

– Да вот… – указав рукой в сторону молодого мужчины в форме сотрудника НКВД, заведующая повернулась к шкафу с книгами и стала изображать, что что-то ищет.

В душе у Зины все обмерло. Она испуганно взглянула на незнакомого человека.

– Доброе утро, – уловив ее взгляд, тем не менее приветливо поздоровался он. – Меня зовут Кирилл Матвеев. Я следователь по особо важным делам следственного управления.

– Доброе утро, – пролепетала Крестовская.

– Где мы можем с вами поговорить? – спросил он.

– Да в моем кабинете разговаривайте, – вдруг встряла в разговор заведующая кафедрой, прислушивавшаяся к их разговору.

Она пропустила их внутрь своего кабинета. – А я пойду… Пойду…

– Да не бойтесь вы так! – обратился к Зине следователь, усаживаясь в кресло за стол заведующей. Изо всех сил он старался излучать доброжелательность.

– Да я и не боюсь, – Зина передернула плечами. Весь ее вид показывал, что она ни капли не верит в его благие намерения.

– Вы знакомы с Софьей Николаевной Старыгиной? – начал он.

– Конечно, – в памяти Крестовской тут же всплыло лицо старушки-библиотекарши. – Она работала заведующей научной библиотекой в нашем институте, потом ушла на пенсию.

– Все верно, – кивнул Матвеев. – У нас есть информация, что вы приходили к ней на квартиру. Зачем?

– Ну, скучала, – пожала плечами Зина. – А это запрещено? Мне не хватало общения с ней. Мы дружили. И я хотела узнать, почему она решила уйти с работы. Но мне сказали, что ее семья переехала, и никто не знает адреса.

– Все верно, – снова повторил следователь.

– Можно узнать причину ваших расспросов? – взглянула на него Крестовская.

– Можно, – скупо усмехнулся Матвеев. – Вчера днем в окрестностях села Нерубайское, рядом с Хаджибеевским лиманом, был найден труп Софьи Николаевны Старыгиной.

Зина окаменела.

– Как?! Почему?! За что?! – Она не могла прийти в себя.

Следователь между тем продолжал:

– И это при том, что семья Старыгиной, ее муж и взрослый сын с женой, все вместе переехали на Садовую в Одессе.

– Как на Садовую? – ахнула Зина, начиная приходить в себя. – Это совсем рядом. А что она делала в Нерубайском? В гости приехала?

– Этого мы не знаем. В Нерубайском у нее не было ни родственников, ни знакомых, и ни к кому она не приезжала.

– Как она умерла? – Крестовской хотелось плакать, но она себя сдерживала.

– Первоначально похоже, что смерть наступила от естественных причин – инсульт, кровоизлияние в мозг. Мы ждем подробных результатов вскрытия.

– Но вы же в это не верите, так? – пристально посмотрела на него Зина.

– Нет, не верим, – честно ответил Матвеев. – Понимаете, есть одна очень странная деталь…

– Какая? – Зина насторожилась.

– Ее труп был привязан веревкой к стулу и оставлен в руинах заброшенного дома на самой окраине села.

– Привязан веревкой? – охнула Крестовская. – Но это же неестественная смерть!

– И я так думаю, – кивнул Матвеев.

– Я не понимаю, я не понимаю, зачем ее убивать! Она была такая добрая, культурная… – у Зины не хватало слов. Но тут в ней заговорил профессионализм. – А, кстати, как вы опознали труп?

– Сложностей не возникло, – охотно отозвался Матвеев. – В карман ее пиджака было вложено удостоверение личности. А ее родственники опознали тело.

– Как странно… – Крестовская не могла скрыть печали, охватившей ее при этом жутком известии.

– Я знаю, что вы дружили с убитой, – следователь, помолчав, продолжил: – И я хотел бы узнать, не говорила ли она вам о фактах пропажи книг из библиотеки.

– Что?! – Зина едва не упала со стула. – Какие пропажи книг?

– Ну, есть у нас такие сведения, – уклончиво ответил чекист.

– Я ничего не знаю об этом, – Крестовская задумалась. – Нет, она никогда мне о таком не говорила. Вы думаете, ее могли убить из-за этого?

– Следствие покажет, – покачал головой Матвеев.

– А если ее отравили? – Зина снова задумалась. В ней снова заговорил профессионал. – Признаки отравления нелегко определить на первый взгляд. Тут нужен анализ тканей при вскрытии. Ей могли, к примеру, сделать укол.

– Мы думаем об этом. – Следователь поднялся с места, показывая, что допрос окончен.

Глава 5

Звезды были похожи на погнутые монеты, разбросанные кем-то в небе. Замирая в вечерних звуках большого города, Зина стояла на Ришельевской.

Это был самый глупый, мужественный, сто5ящий, безрассудный, сильный, тупой, отчаянный, трусливый, смелый… какой там еще?… поступок в ее жизни. Чтобы понять это, она не спала всю ночь – ночь бессонной муки, шагов по комнате и бешеной пляски мыслей, бьющих в ее мозг как породистые скакуны. Они затоптали ее своими копытами. Выжить было сложно. Но она смогла. Жажда жизни оказалась сильней. Потрясения последних двух дней – Виктор в городе и известие о смерти старушки-библиотекаря – пробудили в душе Крестовской простую истину: сдаться, отступить, потерять жажду жизни да и саму жизнь – очень просто. Это не требует ни решимости, ни особого мужества. А вот выжить, не сломаться, не сдаться вопреки всему – на это способен не каждый. Это только единицам под силу. И Крестовская решила стать такой единицей.

Завернувшись в любимую старую шаль, протертую до дыр, она расхаживала по полутемной комнате, едва освещенной светом тусклого ночника, и думала о смерти библиотекарши.