Любовь на краю мира

Разводящий принял пас и выкинул мячик над сеткой. Алексей подпрыгнул. Хлёсткий удар! И кожаная сфера со звоном устремилась во вражескую половину поля – и попала в бедро Эли Киселёвой.

– Ай! – вскрикнула та. – Ты что делаешь?!

Эля была хрупкой девушкой и скорее старалась увернуться от мяча, чем принять его. Азарта ребят она не разделяла. В физкультуре её привлекал вовсе не спорт, а возможность покрасоваться в обтягивающих шортиках, чтобы парни не сводили с неё глаз.

– Эля, извини, – проговорил Лёша.

– Лось! – выпалила та.

У неё навернулись слёзы, и она вышла из спортзала. Алексей виновато посмотрел ей вслед. Ему хотелось пойти за ней, но он остался на площадке. А Татьяна заметила его взгляд и вдруг рассердилась:

– Лёша, подавай!

Тем временем Владимир Николаевич ходил за журналом в учительскую, а когда вернулся, то застал Элю в коридоре. Та плакала и растирала бедро ладошкой.

– Эля, что случилось? – спросил физрук.

– Родионов ударил.

– Как?!

– Мячом.

– А что ж ты плачешь? – физрук улыбнулся.

– У меня синяк теперь будет, – сказала Эля с обидой в голосе.

И тут в коридоре появилась Вера Петровна. Она почти бежала, впечатывая каблуки в пол.

– Вы медсестру не видели? – выпалила она. – Где её носит в рабочее время!

– Что стряслось?! – спросил физрук.

– Поножовщина!

– Так, Эля, иди в спортзал, – сказал Владимир Николаевич.

Взрослые пошли по коридору.

– Я в учительскую пошла за журналом, – стала объяснять Вера Петровна, – выхожу, а он стоит с ножом. Второй на полу сидит. И кровь кругом! Ужас! Я дар речи потеряла, думаю, лишь бы на меня не бросился. А он смотрит! И глазищи дикие!

Эля вошла в спортзал и сообщила:

– А завуч сказала, что кто-то устроил поножовщину.

– Да ладно! – проговорил Лопухов.

– Ты не шутишь? – спросила Татьяна.

– По-твоему это смешно? – сказала Эля.

Директор, плотный мужчина пятидесяти лет, сидел за столом в своём кабинете и грозно глядел на учеников. Константин стоял напротив. Губенко сидел на стуле, запрокинув голову и зажимая нос рукой. Нож, из-за которого произошла драка, лежал на директорском столе. Лезвие его было чистое и незапачканное кровью. В кабинет вошли завуч и Владимир Николаевич.

– Кирилл Андреевич, что произошло? – спросил физрук.

– Да вот, Владимир, устроили разборку.

Физрук бросил беглый взгляд на Константина и подошёл к Губенко, потрогал его нос.

– А! – прогнусавил тот.

– Нос цел. Ничего страшного, – сказал физрук и посмотрел на Веру Петровну. – Что ж вы панику поднимаете?

– Да если бы не я, они порезали бы друг друга! – проговорила та.

– Ага, а потом ещё школу взорвали бы, – сказал Губа.

– Ты, Губенко, помолчи! Дали по носу – значит, мало дали! – выпалила Вера Петровна и указала на Костю. – А этот! Александров! Это уже ни в какие ворота! Нагло, я бы даже сказала, хладнокровно обманул завуча! Вырвал ученика с урока! Устроил поножовщину!

– Вера Петровна, поножовщина – это когда есть ножевые ранения, – сказал физрук.

– Значит, устроил бы! – не унималась та. – Я двадцать лет в школе, но чтобы такое! Нину Васильевну довели до приступа, теперь за меня взялись!

– Губенко, кто начал драку? – спросил директор.

– Кирилл Андреевич, поверьте, я ни при чём, – сказал Губа таким тоном, будто говорил абсолютно искренне. – И вообще я ничего не видел.

– Вот, пожалуйста! – сказала завуч. – Уголовники!

– Так! – директор стукнул ладонью по столу, – Вера Петровна, почему вы ещё не на уроке?!

Он указал на Губенко.

– И вообще, отведите его в медпункт!

– Медсестры же всё равно нет, – растерялась завуч.

– Пусть тогда подождёт её в коридоре!

Губенко встал, зажимая нос рукой.

– Ну ты мне ещё ответишь, – тихо произнёс он, проходя мимо Константина.

Тот ухмыльнулся и сказал:

– Отвечу, отвечу.

Когда Губенко и завуч вышли из кабинета, директор посмотрел на Костю.

– Я не пойму, чего ты всё лыбишься? – спросил он.

– Потому что мой нож лежит на вашем столе.

– Значит, ты подтверждаешь, что нож твой?

– Подтверждаю.

– И что обманул завуча и вызвал с урока Губенко? Что подкараулил его с ножом?

Константин опустил взгляд, такая постановка вопроса совсем его не радовала.

– Ты понимаешь, что тут вызовом родителей не отделаешься? – спросил директор.

Костя прекрасно это понимал.

– Ты у меня не только из школы полетишь, ты у меня на зону поедешь! – продолжал директор.

– Кирилл, подожди с зоной, – сказал физрук и обратился к Константину: – Костя, давай по-мужски. Скажи, за что ты ему вмазал?

– Я хотел вернуть нож, – ответил тот. – Это подарок отца.

– Значит, нож был у Губенко? Это он на тебя с ним пошёл? – спросил физрук.

Константин молчал.

– Ну что ты молчишь? Ты что, не понимаешь, что это в корне меняет дело?

Костя хорошо это понимал, но он не хотел обвинять Губенко в попытке устроить поножовщину.

– Я к нему претензий не имею. И он, думаю, ко мне тоже.

– Зато мы имеем! – выкрикнул директор. – Такие претензии, что мало не покажется! Всё! Выйди и подожди за дверью!

– Нож верните.

– Пошёл вон!

Когда Костя вышел в коридор, то обнаружил, что его здесь ждали Лопухов и Татьяна.

– Ну чего, Костян, что сказали? – спросил Дима.

Константин сел на корточки и прислонился к стене.

– Я тебе говорю, ты вообще красава! – продолжил тот. – Как надо разукрасил Губу! Уработал – будь здоров! Он теперь надолго запомнит!

Константин молчал, а Лопухов, чувствуя вину за вчерашнее, хотел как-то поддержать друга:

– Костян, чего ты скис?

– Слушай, Лопух, что ты у меня над душой стоишь?

– А что?

Константин закрыл глаза. И Дима понял, что сказал лишнее и почувствовал себя ещё больше виноватым.

– Ну ладно, – сказал он, – скоро звонок. Я погнал переодеваться.

Когда он ушёл, Татьяна спросила:

– Костя, что там решили?

– Шла бы ты тоже! – проговорил он, не открывая глаз.

– Что ты мне грубишь? – сказала Татьяна.

Костя поднял взгляд.

– Да это вообще не твоё дело!

– Лопухов сказал, тебя побили толпой. И забрали вещи. Это правда?

– Лопухов – базарная баба!

– Ну как знаешь! – Татьяна пожала плечами и вошла в кабинет.

Это произошло так неожиданно, что Костя ничего не успел сказать. Он встал, но входить в кабинет не решился.

Потом он ходил по коридору и ждал, но через пару минут всё же не выдержал и вошёл в приёмную. Здесь за столом работала секретарша, Костя тихонечко приоткрыл дверь в кабинет.

Татьяна стояла перед Кириллом Андреевичем и говорила:

– Ведь вы директор школы, а не надзиратель. Ваша работа – учить людей, воспитывать, а не наказывать. Вы же понимаете, что этот нож для Кости – не оружие, а подарок отца. И он хотел его вернуть. Он не собирался никого резать. И не порезал.

Секретарша отвлеклась от работы и посмотрела на Костю.

– Мальчик, закрой дверь. И подожди в коридоре, когда тебя вызовут, – сказала она.

Когда Татьяна вышла от директора, Константин сидел на корточках возле двери. Он встал, но Таня бросила на него сердитый взгляд и ушла. Следом за ней из кабинета вышел физрук.

– В общем, считай, что тебе объявили устное предупреждение, – сказал он. – Скажи спасибо Татьяне. А нож я тебе после уроков отдам.

Вскоре прозвенел звонок. Дверь распахнулась, и с радостным криком выбежал мальчуган. За ним поспешили его одноклассники. И только потом в рекреацию стали выходить девочки. Началась перемена. И вновь школьные коридоры наполнились гулом и визгом. И вновь мелюзга носилась по рекреациям.

«Получается, что Татьяна заступилась за меня, – думал Константин. – Но зачем? Почему она это сделала?»

– Да она просто влюбилась в тебя! – сказал Лопухов после того, как Костя ему всё рассказал.

– Думаешь?

– Конечно! Иначе зачем ей тебе помогать?

На следующем уроке Костя наблюдал за Татьяной. Он вглядывался в неё, надеясь найти ответ в её глазах. Но она, то смотрела в учебник, то писала в тетради, изредка переговариваясь с Элей Киселёвой. Только один раз она посмотрела в его сторону, но встретившись с его взглядом, тут же отвела глаза. И ему показалось, что было в них что-то большее, чем просто взгляд одноклассницы. Потом, на перемене, когда они вместе с Лопуховым были за территорией школы, в окне второго этажа он увидел Татьяну, которая, как ему показалось, наблюдала за ними. И только на шестом уроке всё встало на свои места.

Они писали контрольную по алгебре. Учительница ходила по классу и следила за тем, чтобы никто не списывал, и вдруг обратилась к Татьяне:

– Снигирёва.

Но та не ответила. И тогда Костя оторвал взгляд от тетради и увидел, что Таня смотрит на него так пристально, будто силится что-то прочитать в его глазах.

– Снигирёва! – повторила учительница.

Татьяна будто очнулась и посмотрела на неё.

– Ты уже всё решила? – спросила Ирина Сергеевна.

– Нет, – ответила Татьяна и вернулась к решению задачи.

– На носу конец года, а что у тебя на уме?

Таня ничего не ответила. Она взяла ручку и принялась писать в тетради, но Костя заметил, что её щёки покрыл румянец. И ему всё стало ясно.

«Она действительно влюблена в меня! – подумал он и вдруг обрадовался. – Как же так? Таня Снигирёва! Такая серьёзная и ответственная! Такая умница! И влюбилась в меня?!»

– Александров, – обратилась учительница к нему, – может быть, ты уже всё решил?

– Нет, – ответил он.

– Тогда нечего так улыбаться. Скоро звонок.

Но ему уже было не до контрольной. Он посмотрел в окно… и то ли оттого, что солнце выглянуло из-за облаков, то ли потому, что воробьи расчирикались, словно сумасшедшие, но он почувствовал, что уже наступала весна, и на душе у него сделалось празднично.

Когда прозвенел звонок, все сдали работы и устремились на выход, а Костя пошёл в спортзал.

После занятий здесь было тише, чем в школьных коридорах, и шаги отдавались еле различимым эхом. Владимир Николаевич был в тренерской, в маленькой комнате в глубине школы, уставленной спортивным инвентарём. И здесь было ещё тише, чем в зале. Только поскрипывало старое кресло, и гулко шуршала шариковая ручка: физрук заполнял журнал.

Костя никогда не относился к нему, как к педагогу. Да и не был он на них похож. В спортивном костюме и со свистком на шее он всегда был в хорошем расположении духа. Он любил пошутить и часто подбадривал учеников, но, несмотря на его весёлый нрав, Косте он всегда казался более рассудительным, чем остальные преподаватели. Может быть, потому что он не твердил изо дня в день заученный урок, не ругал за прогулы, да и ничего не задавал на дом. А может быть, потому что вёл он себя совсем не как взрослый. Хотя сколько Константин ни гадал, но всё равно не мог определить его возраст. Мимические морщинки на лице физрука говорили, что ему было уже за сорок или даже под пятьдесят. Но по лёгкой походке и спортивному телосложению ему нельзя было дать больше тридцати.

Когда Костя вошёл в тренерскую, Владимир Николаевич посмотрел на него и улыбнулся.

– А, Константин, – сказал он. – Проходи. Чай будешь?

– Да нет, спасибо, – ответил Костя и оглядел комнату.

Здесь среди спортивного инвентаря стояли кубки и грамоты в рамках, на полке лежали медали. И Константину показалось странным, что они были не на стенде в вестибюле, а в этой комнатушке. Казалось, что их здесь попросту позабыли.

– Чьи они? – спросил он, указывая на дипломы.

– Наши, – ответил физрук. – Нашей школы.

– А я думал, это вы постарались.

Владимир Николаевич уловил в его голосе усмешку и парировал:

– А ты что на физкультуру не ходишь?

Константин промолчал. Но Владимиру Николаевичу и так всё было понятно: физкультура – это не математика, и Костя достаточно крепкий парень, чтобы спокойно сдать любой зачёт.

Он открыл ящик стола и достал нож.

– Вот, держи. И впредь будь аккуратней. Ты уже не в том возрасте, чтобы драться. За это можно и в тюрьму угодить.

– Спасибо, – сказал Константин и взял нож со стола.

И когда рукоятка привычно легла в ладонь, он почувствовал себя победителем.

– И приходи на физкультуру, – сказал Владимир Николаевич. – Будем в волейбол играть.

– Я подумаю.

– Я тебе зачёт не поставлю, вот тогда ты подумаешь! – физрук усмехнулся.

Костя знал, что с Владимиром Николаевичем проблем не будет, поэтому улыбнулся в ответ.

– Ладно. Приду.

Татьяна вышла из гардероба. Она надела куртку, взяла со скамейки спортивную сумку, закинула её на плечо и вышла на улицу. Когда она была на крыльце, её догнал Константин.

– Тань, подожди, – окликнул он.

Она остановилась.

– Ну, чего тебе?

В её тоне послышалось раздражение, и Костя растерялся:

– Да я…

– Говори быстрее. Я на тренировку опаздываю.

– Я хотел сказать спасибо.

– Всё?

– Да.

– Ну пока!

Татьяна легко сбежала по ступенькам, а Костя посмотрел ей вслед и подумал:

«Почему же я раньше не замечал, что она такая красивая?»

Татьяна шла через двор грациозная, гармонично сложённая, и в её походке ощущалась гибкость. Даже издалека в ней можно было узнать спортсменку.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Весь вечер Константин думал о Тане.

«А ведь заступилась за меня. Не сестра и не подруга, совершенно чужая, но заступилась тогда, когда никому не было дела».

Камыша он считал просто приятелем, но вот Дима был ему ближе всех.

«И он тоже убежал! И даже когда он знал, что я иду разбираться с Губенко, то спокойно играл себе в волейбольчик! – размышлял Костя. – Потому что ему было плевать! А Тане было не плевать».

Константин впервые почувствовал, что какая-то девушка была неравнодушна к нему. И он отметил, что это ощущение было очень приятное.

Тогда он впервые заглянул на Танину страничку в сети. И вновь его удивило, что прежде он не замечал, как она была привлекательна. У неё было много фотографий, сделанных в легкоатлетическом манеже и на стадионе. Её окружали ребята и девчонки из команды. И все они на снимках казались такими дружными и счастливыми, что Костя им позавидовал. Среди них было много притягательных девушек, но красивей всех была Таня. В обтягивающих шортиках, топике и белых гольфах она выглядела просто потрясающе! Подтянутая, спортивная… в ней не было ничего лишнего!

Были у неё и школьные фотографии. Одна из них Косте особенно нравилась. Таня сидела за партой и, склонив голову, смотрела в объектив. В окно кабинета лился солнечный свет, отчего волосы струились золотом, кожа приобретала персиковый оттенок, а глаза сияли лазурью. Свет мягко ложился на нежные губы, и лицо казалось ангельским.

Каждый день Костя рассматривал её фотографии. Было во взгляде Тани что-то неуловимое, из-за чего он чувствовал в груди тепло.

«А что, если и вправду мы будем вместе?» – думал он.

И тогда Костя представлял, как они стали бы встречаться. Как вместе бы проводили время, как ходили бы на свидания. Они бы никогда не ссорились и были бы неразлучны.

А потом он заметил, что думает о ней постоянно. Думает в школе. Думает, когда гуляет. Думает, когда ложится спать.

И однажды, идя к Лопухову, чтобы вытащить его на улицу, вдалеке он увидел Таню. И что-то заставило его пойти за ней.

Её походка была мягкой и уверенной. Синие джинсы, белая куртка и спортивная сумка на плече: Костя смотрел на эту фигурку и не мог оторвать от неё взгляд. Неведомая сила заставляла идти за Таней, но эта же сила не давала окликнуть её. Так он и плёлся за ней до манежа, где она тренировалась. А потом, когда она скрылась в дверях спорткомплекса, он ещё долго стоял и чего-то ждал.

В сквере каркали вороны. Кое-где ещё лежал мокрый снег, а где-то уже чернела земля. Деревья стояли в талой воде, и лёгкий ветерок гнал по ледяным лужам рябь. Костя не понимал, что заставило его сюда прийти. Поэтому он почувствовал себя глупо, и на душе стало тоскливо. Он озяб, и его взяла дрожь.

А на следующий день Татьяна была ещё притягательней, и Костя не сводил с неё глаз.

На геометрии она сидела в соседнем ряду, так что он мог за ней наблюдать. Таня взяла линейку и карандаш, а когда склонилась над тетрадью, то ей на лицо упала прядь волос. Она привычно зачесала её за ухо, открыв при этом нежную шею. Верхние пуговицы её блузки были расстёгнуты. На тоненькой цепочке, обнаруживающей изгиб ключиц, поблёскивал зелёный кулончик в виде сердца. И было во всём этом: и в наклоне головы, и в нежной шее, и в этих ключицах – столько женственности, что Костя испытал почти непреодолимое желание притянуть это нежное создание к себе и обнять, но тут же испугался порыва, будто бы она была настолько нежной и хрупкой, что он непременно бы причинил ей боль. Что-то защемило в груди тягостное, ноющее, и Костя понял, что ощущает это странное чувство уже не первый день.

Татьяна тронула шею, будто почувствовав на себе взгляд, и посмотрела на него. Она заглянула ему в глаза буквально на миг, но во взгляде мелькнуло что-то близкое и почти родное, и он вдруг осознал, что – влюблён в неё.

Татьяна вновь склонила голову над тетрадью, а Костя, пораженный открытием, прислушался к чувствам.

«Неужели… это и есть любовь? Неужели я влюбился? – задавал он вопрос, и сам же отвечал: – Да, это случилось. Ведь я люблю её».

Сердце в груди колотилось так, что удары отдавались в шее и висках. И Костя почувствовал, что лицо его краснеет.

«Но как же так произошло? Ещё недавно она была просто Снигирёва. А теперь? Теперь я люблю её».

Он не мог отвести от неё взгляд, и Татьяна вновь посмотрела на него.

– Ты чего? – спросила она.

Костя пожал плечами и ответил:

– Ничего.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Татьяна ждала Родионова у выхода из манежа. Обычно домой они возвращались вместе. В холле было душно, и поэтому она вышла на свежий воздух.

Небо было почти чёрным, и вдоль дороги уже загорелись фонари. Накрапывал мелкий дождь со снегом, и ветер нёс с моря холод и влагу. После тренировки на Таню набрасывалась дикая усталость, и эта вечерняя морось была как нельзя кстати. Она поправила сумку на плече и застегнула куртку.

Из спорткомплекса вышли ребята. Алексей попрощался с друзьями и подошёл к Татьяне.

– Ну что, пойдём? – спросил он.

Она улыбнулась в ответ, Лёша взял её сумку, и они направились к остановке.

Тане нравилось, когда они возвращались домой вместе. В эти минуты на душе у неё становилось хорошо и спокойно. Иногда она ждала конца тренировки только лишь для того, чтобы оказаться с ним наедине.

А потом автобус вёз их по проспекту. Гул мотора и периодические остановки усыпляли, и Таня боролась с дремотой. Она поглядывала на Алексея, а он, положив руки на сумку, смотрел в окно. Временами по его лицу пробегал оранжевый свет, черты углублялись, и тогда лицо Лёши делалось таинственным и незнакомым. Но очередной уличный фонарь оставался позади, и за оранжевой полосой наползала тень, и выражение его лица вновь становилось обыденным и привычным.

Они были знакомы уже очень давно. Так давно, что находясь рядом, могли подолгу молчать. Иногда Тане казалось, он её брат, а иногда, что будущий муж. По крайне мере, ей хотелось в это верить.

Она уже привыкла, что Лёша всегда был рядом. И ей казалось, она любила в нём буквально всё. Любила его широкие плечи и сильные руки. Любила его непослушные волосы, которые после тренировки стояли торчком. Любила его глаза, цвет их был непостоянным: иногда они казались серыми, иногда зелёными, но всегда Татьяна видела в них уверенность. Она любила его и считала идеалом. В спорте ему сопутствовал успех. На зимнем чемпионате он занял первое место, и тренеры говорили, что он может попасть не только в сборную области, но и в сборную страны. В школе его любили учителя, он прилежно учился и неоднократно ездил от школы на олимпиаду по математике. Его отец был архитектором, а мать преподавала музыку, так что его семья резко выделялась на фоне Таниных знакомых. Лёша всегда был предельно вежлив и мягок в общении, а его уравновешенность порой доходила до невозмутимости. И Татьяне казалось, что за этим кроется духовная сила, а главное, у неё складывалось впечатление, что Алексей пройдёт по жизни с этим уверенным взглядом, и всё у него будет благополучно. Его широкие плечи вынесут любые трудности, а сильные руки будут дарить только нежность и ласку.

Ощущение благополучия притягивало её. Потому что она уже так устала от дебошей отца, устала от его ежедневных посиделок с друзьями. Ей хотелось вырваться из этого душного мира! Забыть этот город! Забыть проблемы, ругань, грубость!

Татьяна часто мечтала о том, как уедет с Алексеем и как они будут жить вместе. Она тешилась надеждой, что она ему тоже нравилась. Неспроста же он возвращается домой вместе с ней! Бросает ребят! Несёт её сумку! Она ждала и надеялась, что когда-нибудь он посмотрит на неё своим невозмутимым взглядом и скажет:

«Ты знаешь, Тань, а ведь я люблю тебя».

И тогда она будет самой счастливой девушкой на свете!

Татьяна мечтательно вздохнула и, вернувшись из грёз, посмотрела на Лёшу.

– Я в колледж звонила, – сказала она.

– И что? – безучастно спросил он.

– Экзамены в июле.

– Понятно.

– Лёш, а ты не передумал?

– Нет.

Он по-прежнему смотрел в окно, и Тане захотелось прильнуть к нему, положить голову на его плечо – и чтобы автобус никогда не останавливался!

От остановки они шли до перекрёстка, а потом их пути расходились. Эту минуту Татьяна не любила сильнее всего. Но сегодня, когда она хотела взять свою сумку, Лёша убрал руку. Она подняла взгляд и увидела, что он улыбается. Она потянулась к его руке, но он вновь её отдёрнул.

– Отдай! – с улыбкой сказала Таня.

– Не-а.

– Ну Лёшка!

Татьяна сделала ещё одну попытку завладеть сумкой, но тщетно.

– У меня и так сил нет. Давай!

Конечно, ей не хотелось идти домой, и Лёше, видимо, тоже. И Таня почувствовала себя счастливой.

– Слушай, – вдруг серьёзно сказал Алексей, но, не договорив фразы, замолчал.

Он опустил взгляд и закусил нижнюю губу. По его лицу было видно, что он собирался сказать что-то для него важное, вот только не мог решиться на это.

Татьяну охватило волнение.

«Неужели он сейчас скажет?! – подумала она. – Неужели признается?!»

Она напряженно смотрела на Алексея, а он не поднимал взгляд.

– Слушай, Тань.

«Ну! Говори же!» – кричала она в душе.

Ей хотелось кинуться ему на шею, но она сдерживала себя, и сердце бешено стучало в груди.

– А ты что с Элей редко общаешься? – спросил Лёша.

«При чём же здесь Эля? – растерянно подумала Таня. – Когда он должен был сказать совсем другое!»

– А что? – проговорила она.

– Да я вот подумал, может, мы втроём куда-нибудь сходим.

Татьяна чувствовала, что не хочет слышать ответ, но всё же спросила:

– Почему втроём?

– Я давно её хотел куда-нибудь пригласить, – ответил он, – да боюсь, она мне откажет. А так вроде бы вы вдвоём. Ну и я заодно.

Он улыбнулся и добавил:

– Я же твой друг.

Слово «друг» оскорбило и причинило боль, но Татьяна всё же не хотела верить, что Лёша его произнёс.

– Ты думаешь, что говоришь? – спросила она.

– Я всегда думаю, что говорю.

Татьяна смотрела на него, гадая. Шутит ли он? Издевается? Или он действительно не понимает, что происходит? Но он был как всегда спокоен. И эта невозмутимость Татьяне показалась жестокостью.

– А ну отдай! – сказала она и вырвала сумку из его рук.

– Ты чего? Тань, – проговорил он.

Но она не ответила и пошла прочь.

«Всё это время я была только другом! Он не любит меня! Не любит!» – думала Татьяна.

Она пошла быстрее, а потом и побежала.

Её охватило дикое, беспощадное горе. Ей захотелось кричать. Кричать до хрипоты, до ора! Хотелось упасть на землю и биться в истерике! Сердце зажгло так, что Тане казалось, она умирает. И она мчалась, будто это был её предсмертный бег. Но вскоре агония сменилась бессилием. Дыхание её сбилось, ноги стали словно ватные. Мир показался тесным и беспросветным, и Таней овладел страх.

«Боже, мама, где ты? Мамочка, как же мне больно! Как же ты мне нужна! Помоги мне! Куда деться? Куда?»

Она вбежала в свой подъезд и перед дверью в квартиру остановилась. Потом села на ступеньки и заплакала.

Через какое-то время щёлкнул замок, дверь открылась, и на лестничную площадку вышла пожилая женщина. Нина Васильевна была не только Танина соседка, но и её классный руководитель.

– Танюша, ты плачешь? – спросила она. – Что случилось?

– Ничего. Всё нормально, – ответила Татьяна и вытерла слёзы. – Просто устала.

Она не хотела нагружать её своими проблемами, потому что та была ещё очень слаба. В прошлом месяце Нина Васильевна перенервничала из-за ученика и оказалась в больнице. И до сих пор она ещё не поправилась. Так что Татьяна всячески за ней ухаживала.