Come as you are: история Nirvana, рассказанная Куртом Кобейном и записанная Майклом Азеррадом

На первом выступлении Дейл Кровер был на басовом барабане, малом барабане и тарелках, Базз Осборн на бас-гитаре, а Курт читал свои стихи под аккомпанемент импровизированного тяжелого рока в GESCCO Hall – похожем на амбар производственном помещении в Олимпии, принадлежащем Колледжу вечнозеленого штата. Первоначально трио называлось Brown Towel («коричневое полотенце»), но из-за ошибки в написании на плакате превратилось в Brown Cow («коричневая корова»). Курта это раздражало.

– Мне пришлось напиться, – говорит он. – Я накачался вином.

Людей было мало, и реакция была тухлой, но два человека в аудитории – житель Олимпии Слим Мун и его приятель Дилан Карлсон, интеллектуал-самоучка, игравший на гитаре в нескольких группах по всему городу, – были потрясены. Они оба знали Курта как члена свиты The Melvins, но теперь он был чем-то большим.

– Именно тогда наше восприятие Курта изменилось от обычного посредственного парня, тусовавшегося с The Melvins, – говорит Слим Мун, – до осознания: «Подождите, у этого парня определенно есть талант». Карлсон, ныне один из участников сверхтяжелого гитарного дуэта Earth, подошел к Курту и сказал, что шоу было одним из лучших, которые ему только приходилось видеть. Они начали встречать друг друга на разных крутых шоу в Олимпии, вскоре стали близкими друзьями и остаются ими по сей день. Тем временем Курт начал общаться с наркоторговцем по имени Грант (это не было его настоящим именем).

– Он был законченным наркоманом, – говорит Курт. – Он был Верховным Королем наркотиков.

Гранта презирали, но общались с ним, потому что он мог достать практически любой наркотик. В то время об этом никто не знал, но он добывал свой товар, грабя аптеки вместе со своим любовником, приятелем и мальчиком для битья. Грант начал приносить Курту пригоршни перкодана[32], термоядерного обезболивающего, каждая таблетка которого была в своем индивидуальном маленьком пакетике из фольги и пластика, и всего за один доллар в день. Курт считал, что перкодан помогал ему «расслабиться».

– Это было состояние, – говорит он, – похожее на сон, только для этого не нужно было засыпать.

Курт был настолько наивен в отношении наркотиков, что не знал, что перкодан вызывает привыкание, и подсел на него, сам того не осознавая. В итоге его доза увеличилась до десяти таблеток перкодана в день и Курт «начал сильно чесаться». Примерно через два месяца запасы Гранта иссякли, и Курту пришлось резко бросить.

– Это было тяжело, – говорит он. – У меня был понос, и пару дней я пропотел в постели Эрика.

Однажды ночью тем летом Грант и Курт вместе попробовали героин. Грант сделал Курту укол.

– Это было страшно, – говорит Курт. – Я всегда хотел это сделать – и знал, что обязательно это сделаю.

Он не знает наверняка, почему был уверен, что в конце концов сделает это.

– Не знаю, – говорит Курт. – Я просто это знал.

К тому времени он пробовал почти все наркотики, кроме PCP («я постоянно слышал о людях, которые сходили с ума и прыгали с крыш после того, как закинулись им»). Героин был последним рубежом.

Еще одной привлекательной чертой был разлагающий, преступный гламур, который наркотики приобрели благодаря связи с такими рокерами, как Кит Ричардс и Игги Поп.

– Игги Поп был моим кумиром, – говорит Курт. – Я просто хотел попробовать.

Курт был уверен, что у него нет ни малейшего шанса подсесть на наркотик, потому что в Абердине его практически невозможно было достать.

Героиновая иллюзия эйфории, возможно, тоже сыграла какую-то роль во всем этом. Эйфория любого рода была в дефиците в жизни Курта. Начиная со средней школы. Он так злился на свое окружение, что у него развился нервный тик, например хруст пальцами, царапанье лица и нервное смахивание волос, падавших на лицо. У него дергался глаз. Курту даже казалось, что у него может развиться шизофрения.

– Это была смесь из ненависти к людям, потому что они не оправдывали моих ожиданий, и из усталости от того, что приходилось все время быть среди все тех же идиотов, – говорит он. – По моему лицу и тому, как я реагировал на людей, было ясно, что я их терпеть не могу. Это была смесь безумной ненависти к людям, потому что они не оправдывали моих ожиданий, и я был сыт по горло нахождением среди них. Я начал осознавать, что люди замечают мою ненависть к ним.

Курт был уверен, что все знают о его чувствах, и от этого становился еще более нервозным. Он становился все большим параноиком, потому что был уверен, что все знают, что он может сойти с ума в любой момент.

– Они считали меня перспективным ребенком, который однажды принесет в школу АК-47 и перестреляет всех на хрен, – говорит Курт. – Было такое ощущение, что однажды я взорвусь. В итоге люди стали держаться от меня подальше.

Опиаты, такие как, например, перкодан, дарили Курту чувство облегчения; под опиатами он не так сильно ненавидел людей.

– Я чувствовал к ним легкую привязанность или, по крайней мере, мог разглядеть их личности и думать о них как о настоящих людях, – говорит он. – Возможно, у них было паршивое детство, а может, это окружение сделало их такими. Это несколько ослабило мою враждебность к людям. Мне необходимо было это сделать, потому что я устал так сильно ненавидеть людей и так осуждающе относиться ко всем. Это просто позволило мне на несколько дней обрести душевный покой.

Тем временем дружба Курта и Эрика начала распадаться, возможно, из-за музыкального соперничества. Противостояние нарастало с каждым днем, пока однажды ночью, через восемь месяцев после того, как Курт переехал к Шиллингерам, Курт, Эрик и Стив Шиллингеры не вернулись домой с трех разных вечеринок жутко пьяными. Стив говорит, что это было из-за замороженной пиццы, а Курт считает, что это было потому, что он хотел спать, а Эрик хотел смотреть телевизор, и по какой-то причине между Куртом и Эриком вспыхнула драка. Курт объявил перекур, а затем драка возобновилась на заднем дворе.

– На стене была настоящая кровь, – говорит Стив. – Я не хочу говорить о том, кто победил, скажу только, что это была очень кровавая и ужасная битва.

По окончании потасовки Курт поспешно удалился. На следующий день он заплатил Стиву Шиллингеру десять долларов за то, чтобы тот сложил его вещи в мусорные мешки и отвез их в дом Дейла Кровера. Курт пробыл несколько дней в доме Базза Осборна, а потом ненадолго вернулся к Венди.

Мистер Шиллингер просил Курта вернуться, но тот отказался и вернулся под мост, где время от времени ловил рыбу и ел ее, пока однажды кто-то не сказал, что она ядовита. Иногда он спал в помещении над салоном красоты матери Криста. Приходилось просыпаться в семь утра, чтобы успеть уйти до того, как она придет на работу.

Осенью 1986 года Курт уговорил Венди вложить деньги в дом номер 1000 ½ по Ист— Секонд-стрит в Абердине, ветхую маленькую лачугу в нескольких сотнях ярдов от ее дома. Дом сдавался всего за сотню долларов в месяц, возможно потому, что крыльцо дома обвалилось. «Это была полная хрень, а не дом», – вспоминает Курт, но, по крайней мере, это была его хрень. В доме были две маленькие спальни и две маленькие гостиные. Его соседом по дому стал басист The Melvins Мэтт Лукин, который к тому же был опытным плотником. Лукину пришлось немало потрудиться над домом, прежде чем он стал пригоден для жизни.

Как обычно, в этом доме чистота не была в приоритете. Если ты выпил пива, то мог просто бросить банку на пол. А когда в хижине случались вечеринки, пол покрывался праздничным мусором. Холодильника у них не было, поэтому всю еду они держали в старом, не включенном в сеть морозильнике на заднем крыльце. Готовили они в печи для тостов. Венди время от времени заглядывала к ним с пакетами еды.

Однажды Курт купил с полдюжины черепах и посадил их в ванну прямо посреди гостиной; большую часть комнаты занял террариум, пристроенный к ванне. Для отвода воды плотник Лукин просверлил дыру в полу, и вонючая, смешанная с мясом для гамбургеров и черепашьим пометом вода сливалась через пол прямо под дом. Но фундамент настолько прогнил, что вода поднималась до половиц.

– Естественно, там безумно воняло, – говорит Курт.

Курт испытывал особое влечение к черепахам.

– В них есть очарование, которое я не могу описать, – говорит он. – У черепах будто на лице написано «да пошел ты» – я застрял в аквариуме, я несчастен, я ненавижу тебя, и я не собираюсь выступать для тебя.

А еще у них есть защитные панцири.

– На самом деле эти панцири не так уж полезны, – говорит Курт. – Это часть их позвоночника, и она очень чувствительна – если постучать по панцирю, им будет больно, так что это вовсе не защитная оболочка, как все думают. Если черепаха упадет на спину, панцирь расколется, и она умрет. Это то же самое, как если бы человеческий позвоночник был снаружи.

Курт устроился в Полинезийский отель на Оушен-Шорс, прибрежный курорт примерно в двадцати милях от Абердина, уборщиком, чистильщиком каминов и «подсобным рабочим». Опять же, он не стремился быть идеальным работником. Вместо того чтобы убирать или чинить вещи в гостиничных номерах, он просто входил в свободную комнату, включал телевизор и засыпал.

Курт постоянно искал новый дешевый кайф.

– Тогда мы все были на мели, так что тратить кучу денег на кокаин и тому подобное не хотелось, – вспоминает Лукин. – Многие принимали ради кайфа сироп от кашля. Я помню парня, с которым мы вместе учились в школе, он глотал аспирин и получал от этого кайф.

В то время многие дети в Абердине употребляли кислоту, не говоря уже о мощной местной марихуане, прозванной «чудо-травой». Лукин, Джесси Рид, Курт и еще несколько торчков сидели как-то вечером и жаловались, что им надоели все эти банальные вещества. Затем Рид вспомнил все эти баночки с кремом для бритья, которые Курт притаскивал с тех пор, как они поселились в одной квартире. Баллон крема для бритья был оснащен маленькой резиновой пробкой на дне банки, куда закачивался газ-пропеллент. Ощущения от вдыхания пропеллента были похожи на ощущения от вдыхания закиси азота. С тех пор производители крема для бритья изменили конструкцию банки, чтобы исключить подобное применение.

Проблема заключалась в том, что большая часть газа улетучивается, поэтому Рид показал им, как смастерить что-то вроде кальяна. Все помчались в «7-Eleven» и накупили еще крема для бритья. Последовала легкая паника, когда они обнаружили, что газ понизил их голоса, но это было временно.

– Мы все ругали Курта, ведь он не должен был тем летом тратить весь крем для бритья на украшение кукол, – говорит Лукин. – Мы могли бы получить от него кайф!

И вот однажды зимним утром, на рассвете, Курт пришел к дому Венди.

– Мама, – позвал ее Курт слабым от страха голосом, – я потерял руку. Я сжег руку, и она просто исчезла.

Он разрыдался. Курт готовил картошку фри, свою обычную еду, и сильно обжег руку о горячий жир.

– Это было ужасно, – говорит Венди. – Рука сильно обгорела – это была самая отвратительная вещь, которую я когда-либо видела, и мне приходилось перевязывать ожог дважды в день и менять повязки… это было ужасно.

Курт поехал в больницу, врач перевязал его ожог и сказал, что он больше никогда не будет играть на гитаре. Но потом Венди отвела его к специалисту, с которым познакомилась в колледже Грейс-Харбор, где проходила программу подготовки медсестер. Сейчас шрама совершенно не видно.

Во время лечения Курт сидел дома и пытался играть на гитаре. Не работая и не имея никаких доходов, он был вынужден в течение нескольких месяцев питаться одним рисом. Время от времени он разорялся на замороженный солсберийский стейк.

– Я умирал с голоду, живя в этом свинарнике, – говорит Курт, – без возможности играть на гитаре, в постоянном страхе, что хозяйка будет звонить каждый день и напоминать, что я должен ей деньги. И это лишь малая часть.

Он не знал, где будет жить в ближайшем будущем.

Курт очень хотел создать группу с Кристом, но Криста, похоже, не заинтересовала эта затея.

– Я всегда давал ему понять, что хочу играть с кем-то в группе, – говорит Курт, – но Крист не хотел этого.

Курт даже одолжил Кристу свой усилитель на полторы недели, пытаясь подмазать его. Но он не принял предложение Курта и даже заставил его прийти к нему домой, чтобы тот забрал свой усилитель.

– Он очень хорошо звучал, – говорит Крист, – но я решил вернуть его Курту.

Курт время от времени подсовывал Кристу копию записи Fecal Matter, пытаясь намекнуть, но Крист так и не сказал о ней ни слова.

Через год после записи демо и через три года после их первой встречи Крист сказал Курту: «Я наконец-то прослушал запись, которую ты сделал. Она очень хорошая. Мы должны создать группу».

У Курта была гитара и усилитель Peavey. Раньше у Криста был усилитель, но ему пришлось отдать его Мэтту Лукину в обмен на то, что тот вызволил его из тюрьмы после драки с каким-то быдлом на парковке абердинского «7-Eleven». Для записи они использовали еще один гитарный усилитель и дешевый микрофон с диафрагмой, которая была приклеена изолентой. Это была развалюха, но она работала. Над салоном красоты миссис Новоселич было пустое помещение, и они играли там часами: Крист на басу, Курт на гитаре и парень по имени Боб Макфадден, которого Крист запомнил как «какого-то качка», у которого случайно оказалась ударная установка.

К сожалению, вскоре это место превратилось в притон, как и репетиционная база The Melvins, и Кристу в конце концов пришлось повесить табличку с надписью: «Это не ночлежка. Валите отсюда, нам нужно репетировать».

Андеграундная сцена Абердина была настолько мала, что вокруг репетиционной базы болтались даже фанаты The Cure с модными начесами и в готической одежде. Крист и Шелли называли их клубом «Стрижка 100»[33].

– Мы не были близки с ними, потому что их в основном волновала мода, – говорит Шелли. – Мы же хотели только поиграть.

Группа немного поработала над материалом, но по какой-то причине проект развалился примерно через месяц, и все трое пошли разными путями. Крист и Шелли отправились в Аризону искать работу.

Курту не нравились ребята, зависавшие в хижине. Как правило, это были несовершеннолетние пьяницы, для которых дом был лишь местом, где можно напиться. Работа Лукина в качестве столяра-краснодеревщика была далеко не постоянной, поэтому чаще всего он и его собутыльники не ложились спать до самого утра, а Курту приходилось рано вставать, чтобы идти на работу в отель. Через пять месяцев Лукин понял, что ему пора съезжать.

Дилан Карлсон упомянул, что он безработный, и Курт рассказал ему о замечательной работе, которую они могли бы получить, – работе укладчиками ковров в отеле Оушен-Шорс. Карлсон собирался занять комнату Лукина в лачуге, но пробыл там всего две недели, потому что с работой по укладке ковров так и не сложилось. Однажды рано утром они отправились в Оушен-Шорс и обнаружили, что босс был настолько пьян, что не мог подняться с пола, чтобы отпереть дверь. Когда они приехали во второй раз, дверь была не заперта, но босс отключился прямо перед ней, преграждая путь.

Карлсон сдался, но Курт попробовал и в третий раз. Он попал внутрь, но босс ушел в бар и напился до бесчувствия. Они так и не смогли заполучить ту хваленую работу укладчиков ковров.

Курт все чаще и чаще ездил с The Melvins в Олимпию, город примерно в пятидесяти милях к востоку от Абердина. Олимпия, столица штата, служит домом Колледжу вечнозеленого штата, пристанищем для элиты и всевозможных неудачников и рассадником предприимчивой независимой музыки. Курт ездил туда почти каждый уик-энд, чтобы посмотреть на группы. Олимпия была маленьким городком, но у нее были связи с национальной инди-сценой, которые поддерживались за счет радиостанции Колледжа вечнозеленого штата KAOS, журнала Op (с тех пор превратившегося в Option), издателя фэнзинов Брюса Пэвитта и студии Кэлвина Джонсона K Records.

Молодежь там не фанатела от хард-рока, а предпочитала наивную музыку, так называемый love rock, которую исполняли Джед Фэйр[34] и группа Beat Happening, которую возглавлял Кэлвин Джонсон. Он доминировал на сцене и вдохновлял легион клонов – Курт называет их «кальвинистами» – людей, которые говорили и одевались точно так же, как он, стремясь к невинному детскому состоянию.

Это было целое сообщество изгоев – их отвергали даже панк-рокеры. Кальвинисты не употребляли наркотики – по крайней мере, они так говорили – и коротко стриглись. Все играли друг у друга в группах, все со всеми спали. У них была своя кофейня, свой магазин грампластинок, и фактически KAOS стал их собственной радиостанцией.

– Они создали свою маленькую планету, – говорит Курт.

У них была даже своя собственная студия звукозаписи. Кэндис Питерсон и Джонсон управляли K Records, небольшим инди-лейблом с хорошими связями, который также продвигал зарубежные группы похожего стиля, например Young Marble Giants, Kleenex и The Vaselines.

Курт не полностью поддерживал идеалы K. Он любил носить длинные волосы и принимать наркотики. Но ему нравилась музыка и ее смысл.

– Они открыли для меня музыку, которую я никогда раньше не слышал, – говорит Курт. – Они заставили меня осознать, что в течение многих лет я не оглядывался на свое детство. Я пытался забыть о нем, просто выкинул его из памяти. А теперь мне пришлось вернуться в прошлое и с нежностью вспомнить о своем детстве. Это было приятное напоминание о невинности.

«Чтобы помнить, что я всегда должен оставаться ребенком», Курт сделал на левом предплечье татуировку с логотипом K Records, буквой «К» внутри простого щита.

После отъезда Лукина Курт прожил в лачуге еще два месяца, задолжав хозяйке за аренду.

В это же время он начал встречаться с девушкой по имени Трейси Марандер. Она не была похожа ни на одну из других девушек, которых он знал. Она носила полосатое пальто, похожее на зебру, а ее волосы были выкрашены в огненно-красный цвет, и она жила в Олимпии. Трейси любила вечеринки и была несколько эксцентрична, но в то же время спокойна и заботлива. Через несколько недель она стала первой настоящей девушкой Курта.

Трейси и Курт познакомились примерно год назад, около клуба Gorilla Gardens, похожего на амбар панк-клуба для всех возрастов (ныне несуществующего) в китайском квартале Сиэтла. Познакомил их общий друг Базз Осборн. Трейси и ее парень сидели в машине, пили пиво и разговаривали с Баззом и Куртом, которые тоже пили пиво. Встреча прервалась, когда Трейси заметила пару полицейских, направлявшихся в их сторону, и уехала, оставив Курта и Базза отдуваться перед полицией.

Трейси считала, что Курт очень милый и выглядит слишком молодо. Он был худощавый и коротко стриженный.

– Меня поразили его голубые глаза, – вспоминает она. – Я никогда раньше не видела таких голубых глаз.

Подружившись с Кристом и Шелли, она стала прилипалой и через год, на вечеринке в доме родителей Базза Осборна, снова встретила Курта, наблюдая, как Базз и Крист пьют «Бешеного Пса». Когда Курт ушел, Базз рассказал ей, что Курт был тем самым парнем, который так классно нарисовал Kiss на боку фургона The Melvins – известного как Мел-Вэн – при помощи маркеров «Magic Markers». Когда очередной маркер заканчивался, он шел в лавку Shop-Rite в Монтесано и крал еще один.

– Я подумала, что это вроде как круто, – говорит Трейси.

Глава III

Это мой брат Крист. Он слушает панк-рок

Крист Энтони Новоселич родился 16 мая 1965 года в Комптоне, штат Калифорния. Его родители, Кристт и Мария, были иммигрантами из Хорватии; мистер Новоселич (фамилия в переводе с хорватского означает «новый поселенец») переехал в США в 1963 году, его будущая жена – годом позже. Они поселились в Гардене, штат Калифорния, где мистер Новоселич работал водителем грузовика в компании по доставке питьевой воды Sparklets.

После нескольких переездов по разным квартирам с Кристом и его младшим братом Робертом они поселились в скромном доме, а после рождения сестры Криста Дианы в 1973 году – в другом, более симпатичном доме.

Хотя в Калифорнии было организовано автобусное сообщение между школами, в Гардене дети разных рас не смешивались – за исключением одной группы.

– У нас была своя тусовка из ребят, ничего не смыслящих в математике, – говорит Новоселич. – Те, кто не вписывался в общую картину, держались вместе, и в этом не было никаких расовых предрассудков. Так что интеграция сработала.

– Мы с Робертом были большими мальчиками и часто попадали во всякие неприятности, – вспоминает Крист свой пятнадцатилетний возраст. – Резали шины и тому подобное. Мой отец порол нас, потому что это было все, что он умел делать. И мы его боялись. Но я не считаю это насилием или оскорблением. Он даже не давал нам пощечин. Это был его ответ на наши действия. А Роберт носил очки, и в первый же день он их разбил, – продолжает Крист. – Вот такой вот Роберт. Мы могли творить всякое дерьмо. Бросали камни в дома, в машины. В то время вандализм казался крутым и престижным. Мы были настоящими вандалами. Бросались яйцами…

Крист говорит, что они с братом взялись за ум, когда пришло время переезжать в Абердин в 1979 году. Кристу тогда было четырнадцать. Цены на недвижимость в Южной Калифорнии стали для семьи Новоселич неподъемными, а в Абердине они могли найти хороший дом за небольшие деньги. Кроме того, там было много других хорватских семей. Новоселич-старший устроился машинистом на одну из многочисленных лесопильных фабрик города.

После солнечной Калифорнии Абердин Кристу совсем не нравился.

– Здесь все было против меня, – говорит он. – Пасмурно и дождливо, на улицах вся эта грязь от грузовиков. Все здания какие-то грязные. Похоже на город в районе Восточной Германии. Там была настолько высокая влажность, что деревья становились мягкими и просто разваливались.

Как и Курту, Кристу было тяжело в школе, потому что он не вписывался в коллектив. Стереотип о Калифорнии был правдив – там действительно все было более размеренным.

– Я был озадачен странной, искаженной общественной жизнью, которая была в Абердине, – говорит Новоселич. – Мне казалось, что люди там были гораздо более нервные и субъективные.

Абердинцы носили кожаные теннисные туфли и слоновьи клеши, в то время как Крист щеголял в топ-сайдерах и ливайсах с прямыми штанинами.

– Три года спустя, – говорит Крист, – все уже носили брюки с прямыми штанинами. Мои страдания были напрасны.

Он был очень высоким – больше двух метров к моменту окончания средней школы. Его родители надеялись, что он станет баскетболистом, но рост лишь делал Криста неуклюжим.

– По большей части я был просто странным и неприспособленным, – говорит Крист. – Я был очень подавлен, приехав в Абердин. Я ни с кем не мог ужиться. Возвращаясь домой, я спал весь остаток дня и в одиночестве слушал музыку. У меня не получалось ужиться с этими детьми. Они были придурками, и очень плохо ко мне относились. Я ничего не понимал. Они вовсе не были крутыми.

Крист слушал такие группы, как Led Zeppelin, Devo, Black Sabbath и Aerosmith, в то время как его сверстники отдавали предпочтение песням из чарта Top Forty[35], возможно потому, что на местном радио звучал только он. В школьном автобусе включали Top Forty, и Крист был вынужден терпеть Coward of the County Кенни Роджерса[36]. Снова и снова.

Кристу Новоселичу повезло с расположением дома. Он находился на Think of Me Hill[37], самом высоком холме Абердина (он носил такое название потому, что на рубеже веков на холме, возвышавшемся над городом, висела большая вывеска с рекламой табака Think of me), поэтому его радио тут отлично ловило – в ясные дни он мог увидеть Портленд, штат Орегон. Он лежал в своей комнате в депрессии и часами слушал сиэтлские хип-хоп-радиостанции.

К июню 1980 года родители Криста были настолько обеспокоены его депрессией, что отправили его жить к родственникам в Хорватию. Крист выучил хорватский «во дворе» и до сих пор свободно владеет им. Ему нравилось там жить – он завел множество друзей, и там были прекрасные школы. Крист даже услышал там нечто под названием «панк-рок» и открыл для себя Sex Pistols, Ramones и даже некоторые югославские панк-группы. Тем не менее они не оказали на него особого влияния.

– Это была просто музыка, – вспоминает Крист. – Она ничего для меня не значила – просто нравилась.

Через год родители позвали его домой.

– Я был в странном подвешенном состоянии, – говорит Крист. – Начал много пить и курить травку. Я всегда был большим любителем выпить. Когда я пью, то просто не могу остановиться. Мне казалось, что, когда выпью, я оказываюсь в каком-то странном мультяшном мире, где все идет как надо. Зрение затуманено, у всего вокруг есть смысл. Это настоящее безумие. Это другая реальность и другой уровень сознания.

Крист стал популярен на вечеринках.

– Он ходил на вечеринки, и люди вокруг кричали: «Эй, Нови!», – говорит Мэтт Лукин. – Его всегда знали как большого чокнутого парня, потому что Крист всегда делал странные вещи. Его считали немного странным. Он ходил на вечеринки и просто скакал там.