Красная строка

Ирка судорожно и боязливо осмотрелась вокруг.

– Очередь вообще-е-е-та! – раздалось откуда-то сзади шипение.

Парень, стоящий вслед за Иркой беззвучно шевелил губами, видимо, изрыгал проклятья. Он был высокий, в модной кожаной куртке и узких джинсах, в руке – длинный зонт «Томми Хильфигер». Его голова по кругу была пострижена «под машинку», а на макушке рос длинный клок волос, закрученный и перетянутый резинкой. Из-за этой прически голова парня походила на надутую камеру от волейбольного мяча с перекрученной пипеткой. На его лице светились два прыща, один – на виске, другой чуть ниже на щеке. Видимо, он с утра их выдавливал, потому что каждый из них припух и был окружен ярким красным ореолом. Парень презрительно и брезгливо взглянул на Ирку и еще раз пошевелил губами.

«Блин, колхоз!» – явственно читалось в шевелении его губ.

– Извините! – смущенно и тихо прошептала Ирка в окно провизора и пошла к выходу.

– Рецепт! Рецепт не забудь! – послышалось ей вслед. Ирка вернулась к окошечку, у которого уже стоял парень, и взяла из рук провизора бумажку. Пальцы, передавшие ей рецепт, были с крепкими, длинными, накрашенными ярко красным лаком ногтями, как будто они только что рвали дымящуюся кровью добычу, на безымянном пальце – толстое старинное обручальное кольцо. Лицо же тетки-провизора, ее белесые выцветшие глаза на миг озарились жалостью и состраданием.

– Презерате-е-евы. Дюра-аэкс клэссикаэл! – прочирикал модный парень противным высоким птичьим дискантом, растягивая глассные и имитируя английский акцент, и швырнул в аптечное окошечко пятитысячную.

Ирка еще раз огляделась вокруг: «а вдруг!..нет, не видно…», и вышла из аптеки в ноябрь.

Воздух был наполнен водяной взвесью, сыпавшейся из решета, которое было спрятано за серым клочковатым небом, висевшим над городом и покрывавшим собой все пространство от горизонта до горизонта. Небо было таким же грязным, как город, и кажется в каплях, которыми оно сеяло на землю отсвечивал радугой бензин, разъедающий кожу, и был растворен холодный и острый песок, вонзающийся в руки и лицо миллионом микроскопических игл. Поздняя осень, что же вы хотите?

Ирка стояла возле входа в аптеку и смотрела, как хилые ручейки шевелят на асфальте поздние опавшие листики ивы и пару окурков. Достала сигарету, прикурила. Табачный дым и морось понемногу вывели ее из состояния отупения.

«Так, так! Был в заднем кармане джинсов. На фига я его туда сунула? Нужно было в сумку. Что же делать-то сейчас? Так. Или в вагоне выронила, или уже где-то здесь. Если в вагоне, то хана! Поезд уже ушел, а если и не ушел, то проводники хрен признаются, как же!.. А если выронила уже когда вышла, то надо поискать, может на перроне лежит, народу немного выходило!»

Самая главная и большая аптека города К.-ва была недалеко от вокзала, куда утром прибыла Ирка на верхней боковушке плацкартного вагона. От аптеки нужно было спуститься с галерейки по бетонной лестнице, пройти пару сотен шагов по вышербленному асфальтовому тротуару, повернуть направо и перейти через через площадь по пешеходному переходу вдоль мокнувших такси и еще раз повернуть направо. Ирка внимательно смотрела под ноги, и ей казалось, что она видит свои следы, оставленные час назад. «Словно луч от паравоза взгляд ее скользил». Она внимательно осматривала каждую щербинку на тротуаре и грязный свалявшийся газон с останками репейника: может кто незаметно для себя пнул туда ногой, пробегая в спешке по тротуару?

«Дрь-рь-рь-дрь!» – затрепыхался в кармане желтой болоньевой курточки мобильник.

Ирка достала черный потертый аппаратик. Так, куда же тут нажимать? А, вот, на зеленую трубочку.

– Ирка! – раздался как из-под земли голос матери. Да, в том, прежнем телефоне голос громче звучал, явственнее. – Ирка, ну что ты? Доехала ли? Путем все?

– Да мам, все нормально! Доехала.

– Как погода-то там? Не мерзнешь?

– Нет, – поежилась Ирка.

– А здесь снежок уже посыпал… Ладно, на поезд смотри не опоздай! – внезапно оборвала мать и повесила трубку.

– Не опоздаю, мамочка! – проговорила Ирка в ответ коротким гудкам.

* * *

Вчерашний день начался с того, что Ирка открыла старую коробку из-под конфет и перебрала купюры. Сорок восемь тысяч. Танька сегодня принесет треху за сшитое пальто, будет пятьдесят одна. Нужно еще четыре, а лучше пять.

– Ма-ам! – позвала Ирка.

– Что, доча? – отозвалась мать.

– Давай рецепт, поеду сегодня вечером.

– Ой, да что ты! Да вроде легче уже стало. Не режет и не давит уже. Такие деньжищи, знамо ли дело? Может на себя лучше потратишь, а я уж как-нибудь оклемаюсь. Бог не выдаст…

– Давай, говорю…

Мать пошла в свою комнату за рецептом.

«Не выдаст… – зло подумала Ирка. – Доктор что сказал? Не будет лечения, он ничего не гарантирует, все может случиться. Серьезно все».

– На вот, – протянула ей мать синеватый бланк, – Да, может, ну его! Не езди, так пройдет.

– Мамочка, родная! Не волнуйся, все хорошо будет. Надо лечиться. – Ирка обняла мать, прижала ее к себе. – Все хорошо будет… Все хорошо будет…

Она пошла к себе и взяла со стола смартфон, самую дорогую и любимую свою вещь. Только месяц назад Ирка полностью выплатила за него кредит. Год платила. «Теперь ты мой навек!»

Ирка нажала на кнопку включения и экран приятно засветился. Ткнула в иконку «Инстаграм». О, два новых лайка на вчерашнее сэлфи! Ирка любила Инстаграм. Какие красивые, богатые, улыбающиеся люди обитали там. Они ели в ресторанах, плавали на яхтах, красиво и дорого одевались, бывали в клубах, на курортах с пальмами, ездили на блестящих, красивых машинах, шоколадно загорали в купальниках, едва прикрывающих красивые молодые тела, их лица были в телевизоре, фотографии в журналах, песни на радио. Близкие и любимые люди! Нет, мама, конечно ближе и любимее, но следом – они.

Ирка покрутила ленту, лайкнула десяток фоток, а одному красивому смуглому певцу оставила «сердечко» в комментариях, вдруг заметит?

Что-то Танька не спешила с деньгами.

Ирка набрала подругу.

– Алло! Тань, привет!

– Привет, – устало отозвалась Танька и застонала в трубку. – Ирка, мне плохо, башка трещит, так мы с Вадиком вчера тусанули…

В трубке послышалась возня и мужское бурчание.

– Да подожди ты, – пискнула Танька, – дай договорю. Да подожди, блин!

Ирка вежливо помолчала, но трубку не положила.

– Ир, а может завтра отдам, ну реально, сейчас встать не могу. Болею.

– Тань, сегодня нужно. Говорили же!

– Ну ладно, только сама зайди.

«Вот подруга! – проскрипела мыслью Ирка. – Она гуляет, а я бегай за своими бабками! Ладно, еще к Сереге нужно…»

«К Сереге нужно…» – очень грустно и больно подумала Ирка и посмотрела на смартфон. Слезинка выкатилась из ее правого глаза. Она смахнула ее, поднялась, накинула желтую болоньевую курточку, сунула в карман смартфон, взяла с полки коробку с инструкцией, выдернула «зарядку» из розетки и вышла на улицу.

Серега был единственный, кто из Иркиного класса «поднялся». Он командовал тремя салонами сотовой связи, которые назывались «Мобильная вселенная», жил в трешке, ездил на «Лэнд-Крузере-100». Серега был женат на Маринке, Иркиной однокласснице, у них был смешной двухлетний карапуз Юрка, которого Ирка видела в Серегином Инстаграме. С выпускного она с Серегой почти не виделась, один или два раза, да еще когда Ирка в его салоне оформляла кредит на смартфон.

На том самом выпускном Серега таскался за Иркой, нудил что-то про любовь, и про то, что вроде как полагается на выпускном балу изведать, так сказать… у него квартира пустая… Она пошла с ним на медленный танец, но он тут же начал хватать ее за все места и дышать на нее водкой и копченой колбасой. Ирка его отшила. А Маринка – нет. Маринкин отец был владельцем лесопилки, делал срубы для дачных домиков и бань, продавал, говорят, даже в Москву. Он, видимо, и помог Сереге с бизнесом.

Ирка зашла в торговый центр «Рондо» на центральной площади, прошла направо в галерею по направлению к вывеске, где малиновыми буквами на зеленом фоне было написано «Мобильная вселенная», нарисованы звезды и улыбающийся телефон с кнопками. В салоне сидел Серега, он экономил на зарплате продавцов и работал в одной из точек сам.

– Привет! – проговорила Ирка.

– Зда-рова! Какими судьбами? – гаденько осклабился Серега. Одного зуба у него не хватало. – Мобилу поменять? Бабла подняла на шмотках своих?

– Вот! – положила на прилавок свой смартфон Ирка. – Почем возьмешь?

Серега скосил взгляд на телефон. Глаза его замаслились, щеки с рыжеватой щетиной порозовели, рот открылся, и Серега стал дышать чуть тяжелее.

– Что, проблемы?

– Твое какое дело? Трубу почем возьмешь? – огрызнулась Ирка. Потом немного смягчилась. – Мать болеет. Тяжело. Деньги нужны.

Серега «включил» коммерса:

– Ну, это… – он назвал номер модели, – сейчас уже вышел… – и он назвал номер на три единицы больший, чем Иркин, – так что треха – красная цена в базарный день!

– Ты что, охренел?! Он новый пятнадцать стоил! Вон у тебя такой же за восемь с половиной! Не царапаный, коробка родная, зарядка! На гарантии еще! – Ирку захлестывало возмущение.

Серега плотоядно ощерил рот:

– Деньги если нужны, можно и по-другому заработать.

Он гнусно и слюняво подмигнул ей и сделал движение головой, как будто звал куда-то. Слышала Ирка, что Серега начал погуливать.

– Пошел ты! – прошипела она и отправилась к выходу.

– Да ладно, чо ты! – заорал он ей вслед. – Я говорю, иди ко мне в продавцы. Что ты там заработаешь на пошиве? Все сейчас одежду в магазинах покупают. А у меня стабильность. Я тебя на тренинг по продажам отправлю. Он недешево стоит, отдашь потом.

– Серега, давай позже обсудим, – Ирка вернулась к прилавку, отдышалась. – Мать болеет, может помереть. Купи мобильник, на таблетки не хватает.

– Четыре с половиной, больше не могу, выйду за порог рентабельности.

– Хорошо!

Пока Серега шелестел деньгами, Ирка зашла в Инстаграм. Смуглый красавец – певец на ее комментарий-«сердечко» – не лайкнул. Не заметил, наверное. Под его постом было уже 854 коммента, иркино «сердечко» утонуло в них, растворилось, превратилось в молекулу, пыль. Ирка вздохнула и нажала в настройках «очистить смартфон». Прощай, любовь моя!

– На! – протянул купюры Серега. – Вот еще бонус!

Он вытащил из-под прилавка «Нокию» с треснувшим стеклом:

– Дарю! А то как ты без мобилы. А над предложением подумай!

– Подумаю, – сказала Ирка, забирая деньги и телефон, и подумала: «Вот козлина!»

* * *

К Таньке нужно было ехать через весь город на троллейбусе. Минут десять-пятнадцать. Ирка села у окна, прижалась лбом к холодному стеклу и стала смотреть в окно. Ноябрь в Б. ах, насколько она себя помнила, всегда был унылым, тягучим и нудным, как зубная боль. Всегда было дождливо и серо. Вот и сегодня моросил грязный противненький дождик, вода текла по грязным тротуарам, а по ним рядом с грязными полинявшими тополями суетливо шли грязные люди. Ирке стало себя невыносимо жаль. Она вспомнила, как училась в технологическом колледже в К.-ве, была отличницей, рисовала, кроила, придумывала. На третьем курсе сшила коллекцию из пяти моделей платьев и двух брючных костюмов. Манекенщицами были ее однокурсницы, публикой преподаватели и студенты, а подиумом – сцена актового зала. Ей совершенно искренне аплодировали, а фотографии ее коллекции позже напечатали в областной газете. Как она была счастлива! Она скромно и застенчиво улыбалась похвалам, а внутри ее грохотало сердечко: «У меня получилось! Получилось!»

После окончания колледжа с красным дипломом ей советовали поступать в И. скую текстильную академию.

«Тебя без экзаменов возьмут! Отправь им фото своей коллекции. Модельером будешь, у тебя есть способности».

Но мать замахала руками:

– Что ты, Ирка, я тебя эти-то три года еле выучила, чуть ноги не протянула. Поработай дочка, скопишь – езжай, учись. А мне не смочь. Это ж куда? В И. во! В другую область.

Ирка решила поработать год, накопить. На самом деле, что у матери-то на шее сидеть.

Отца Ирка не знала. Не то что не знала, даже ощущений никаких не помнила, не расплывчатого овала лица, ни запаха, ни его рук на ее младенческом тельце. Ребенком она слышала от мамы многочисленные рассказы о командировках, секретном задании, самолетах-пароходах. Став взрослее, Ирка стала относиться к этой теме деликатнее, видно было, что ее вопросы царапают мамино сердце и она устало и обреченно отмахивалась: «Ну что я тебе скажу, у него своя жизнь, другая, не с нами! Ну будешь ты знать, и что с того? Приедешь: здравствуй, папа! Давай уж так и будем жить, как раньше»

Да, не было помощников иркиной карьере, на себя расчитывай, сама колупайся.

Потом вдруг с матерью стало плохо. Очень…

* * *

Ехала Ирка в троллейбусе и мечтала: «Мать вылечу, накоплю, выучусь. А что, сейчас каждая сопля коллекции выпускает. Год покрутилась в Доме-2, дала, кому нужно, фигак – и уже по подиуму девки ее тряпки таскают, а она сама в микрофон ртом поет, и подписчиков у нее миллионы, и бабло, и парень красивый – футболист или актер, или там, банкир в конце концов. Да смогу я! Что мне? Двадцать два года только исполнилось! По рисунку у меня всегда пятерки были, и кроила я лучше всех. Материалы знаю и тенденции ловлю, как никто!»

Ирка на курсе была самая способная, увлеченная, «больная».

«Короче, вернусь, надо будет фотки в академию отправить…»

– Улица Чепы-ы-ыева! Конечная! – заорал в микрофон водитель троллейбуса, и тут же кондукторша со своего места подхватила:

– Девушка, конечная! Выходим!

Ирка выпрыгнула в грязь. Путь к Танькиной пятиэтажке шел через небольшой сквер. Тропинку размыло, почерневшая испревшая листва перемешалась с липкой смесью из воды и глины. Ирка прыгала по краю тропинки, где было посуше и почище. Но как она ни старалась, грязная струя вдруг прыснула из-под правого каблука на левую штанину джинсов, оставив там коричневый лепок.

– Вот, блин! – ругнулась Ирка, разглядывая пятно и трогая его ногтем указательного пальца, – «Ладно, подруга, не размазывай, высохнет – ототру».

– А, это ты! – высунула Танька в дверь опухшее лицо, устойчиво пахнущее перегаром. Волосы ее были всклокочены, а пара прядей слиплась в сосульки. – Щас, подожди здесь, вынесу.

– Танька, воды захвати! – из глубины Танькиной однушки брякнул голос Вадика, танькиного хахаля, точнее, бойфренда. Таньке повезло – ее бойфренд был ментом, гаишником.

– У Вадика вчера смена хорошая была. Нарубил капусты. Ну вот мы и… – Танька сунула Ирке три тысячерублевки. – Спасибо!

– Пока!

– Мать как?! – прокричала в спину Ирке Танька.

Ирка остановилась на лестнице и посмотрела вверх:

– Плохо, Тань. Болеет.

И побежала вниз к выходу.

* * *

Поезд А. ск—Москва шел через Б. ки, отправлялся вечером и в половину десятого утра приезжал в К…в.

– Мне один плацкартный на сегодня, и обратно – на завтра, – Ирка подала в кассу две тысячерублевки.

– Только верхние боковушки остались, будете брать? – послышалось из динамика рядом с окошечком кассы.

Ирка смутилась. Ей показалось, что голос из динамика грохотнул на весь вокзал и немногочисленные пассажиры, бывшие в зале ожидания рядом с кассами разом оставили разговоры, поедание сосисок в тесте и беляшей, запивание трапезы из пластиковых прозрачных стаканчиков вонючим чаем из вокзального буфета и все уставились на Ирку: «Смотрите-ка на поезде собралась ехать, а мест-то нормальных нет, на боковушку верхнюю полезет, ха-ха!»

– Да! – тихо проговорила Ирка в динамик.

– Белье считать? – завопил динамик. «Ну-ка, посмотрим, может ли она себе позволить белье? Ага! Без белья поедет девуля!»

– Нет, не нужно, – еще тише ответила Ирка и взяла билеты и сдачу.

В вагоне пахло кипятком, угольным дымом и нагретым алюминием. Ирка ездила в последний раз на поезде, когда возвращалась после окончания колледжа домой. А, нет, постойте. Еще когда с матерью на обследование ездили в К. в, но это не в счет, туда ехать было тревожно, обратно – отчаянно страшно. А вообще, поезд для Ирки всегда был надеждой, движением, ветерком каким-то свежим, дверцей, чуть приоткрытой, а оттуда яркое июньское солнце, свет до боли в глазах и радость, заворачивающее Иркино сердечко в теплый мягкий кулек. Еду! Ура! В счастье приеду! Вот и сейчас с надеждой ехала.

Ирка взобралась на полку, поерзала по дерматину, улеглась поудобнее. Уложила под голову свернутую куртку, сумочку поставила рядом с головой, оперлась на лопатки и пяточки, приподняла чуть задок над полкой, сунула ладошку в задний правый карман: вот они денежки, сквозь кожу кошелька прощупываются. Вытащила руку, повернулась немного, решила достать по привычке смартфон из другого кармана, полистать ленту, посмотреть, как там поживает смуглый красавец-певец, вытащила старую «Нокию» и чуть не заплакала.

Внизу копошились люди, ходили, задевали Ирку за ногу, потом запахли чаем, заваренной лапшой «Доширак», зашуршали скорлупой вареных яиц и фольгой, в которую были завернуты холодные склизкие вареные трупики кур. Вагон дернулся и покатился, Ирка задремала.

* * *

Пашке по жизни не везло. Ну не везло, и все тут. Не то, чтобы трагически, фатально не везло, но не везло. Со здоровьем все в порядке было, руки-ноги целы, голова на месте, болезней страшных никаких не было. Но вот не везло. Все люди, как люди, а Пашка непутевый какой-то. Вечно грязь на одежде откуда-то берется, даже в сухую погоду, вечно деньги испаряются мгновенно, не задерживаясь в Пашкиных карманах. Напивался всегда быстрее всех, так, что на утро было нестерпимо стыдно от взглядов с ухмылкой в его сторону.

В двенадцать лет Пашка остался без отца. Нет, не цирроз и не пьяная драка, не тюрьма и не другая семья появилась у Пашкиного отца. Он был парашютистом-пожарным, тушил лесные пожары и работал инструктором в аэроклубе. Пару раз его приглашали в Пашкину школу, и отец рассказывал детям про геройства, небо, свободное падение, ощущение полета, трагические и забавные случаи. Рассказывал батя, какая это страшная беда – лесной пожар! «Думайте, ребята, головой, когда бываете в лесу. Ответственность ваша – о нем позаботиться, сохранить, уберечь. Деревья, они же живые и гореть им больно, а убежать они не могут. Да и звери: лисы, зайцы, ежи, лоси тоже не всегда успевают ноги унести от огня, так и горят живьем. Человеку что? Костер пожег, окурок бросил и пошел себе. А лесу – гореть. А в чем он виноват?" Пашкины одноклассники слушали с открытым ртом, а Пашка задыхался от гордости. Ну и вот, как-то июльским днем пришла весть, что у Пашкиного бати что-то не сработало, не раскрылось и он ухнул с шестисотметровой высоты в пылающую чащу, превратившись из улыбающегося, высокого черноголового усача, пахнущего табаком и руками, вымытыми хозяйственным мылом, в кожаный мешок, набитый студнем, который раньше был крепким и пружинистым телом, вперемешку с переломанными костями. Хоронили в закрытом гробу.

Пашкина мать проплакала год сухими слезами, а потом у нее появился Герасим Сергеевич, сорокалетний жиденький худой в плечах и чуть раздутый в поясе мужичонка, с торчащими реденькими усиками, вечно слипшимися, потными желтенькими волосами, начинающейся лысинкой и противными, мягкими и влажными руками, белыми, с рябинами и синими венками. Герасим Сергеевич занялся Пашкиным воспитанием с таким рвением, что Пашка после девятого класса со всех ног кинулся поступать в профтехучилище в К.-ве, хотя мог бы окончить одиннадцать, и чем черт не шутит, замахнуться на институт. Не боги ж колбасу нарезают!

Мать Пашкиному рвению становиться электрогазосварщиком не препятствовала: «а что, юристов-экономистов сейчас как собак нерезаных, а пойди-ка найди работягу!» К тому же родился Пашкин брат Станислав Герасимович, который все материно внимание отобрал себе, орал до боли в висках и днем и ночью, и по всему дому развешал влажные от мочи пеленки. Герасим еще больше завоспитывал Пашку, иногда и ремнем. А что? Заслужил – получи! Не рановато курить? Музыка почему так орет? Глухой, что ли? Стасик проснется! Кроссовки убери с дороги, а то нахрен в окно выкину. Не фига не зарабатывает, а как пожрать, так первый! От этой житухи и свалил Пашка в училище, а потом сразу в армию.

Пашкина армия пролетела мгновенно – год всего сейчас служат. Только вот за две недели до увольнения выбирался Пашка из люка армейского тягача, положил руки на обрез брони, а люк возьми и упади на Пашкины пальцы. Из армии Пашка пришел с загипсованными ладонями, рюмку на встрече с корешами держал двумя руками, зажимая ее жестом молящегося индуса. Парни ржали влежку: «С девкой-то как управляться будешь?» Но вроде пронесло, пальцы срослись хорошо, подвижно.

Отгулял Пашка дембель, уехал в К. в и устроился сварщиком в стройуправление. Поселился в общаге в одной комнате с Михой, шустрым, смешливым рыжеватым пареньком, работали с ним вместе на одном объекте, строительстве нового жилкомплекса, по пятницам пили пиво, таскались на местную дискотеку, знакомились с девицами, иногда приводили. Но пока не серьезно. Так, на раз.

Иногда Миха уезжал на выходные проведать родителей. Пашка к матери почти не ездил, звонил тоже не часто. Оставался в такие дни в общаге один, покупал две полторашки «К-го» пива, лежал на кровати, потягивал горьковатую, отдающую спиртом жижу, смотрел телик, выходил на общую кухню покурить, возвращался в комнату. Ложился и мечтал, как бы так побыстрее разбогатеть. Мысли насчет богатства были навязчивые, как подвыпившие девки с дискотеки, но бесформенные и тягучие, как кисель…

Майские в этом году были нестерпимо жаркими. Миха уехал, обещал вернуться в понедельник. Пашка забил после обеда на работу, приехал в общагу – праздники в конце концов! По дороге завернул в гастроном, купил пива, вареной колбасы, хлеба, пакетик чипсов.

«Бухну, схожу на дискотечку, подцеплю какую-нибудь цыпу. А нет, так Катьке позвоню, приедет, куда денется?» – думал Пашка, поднимаясь по лестнице на свой этаж – лифт снова отключили. Проходя мимо общей кухни на этаже, Пашка невзначай глянул: «Что там кто готовит?» – и остановился, раскрыв рот. Ого! Вот так фигурка! Стояла у окна спиной к Пашке, курила. Футболочка беленькая, под которой угадывалась лямочка лифчика, лосинки черные и шлепанцы, из которых выглядывали розовые пятки. Лосинки струились невыносимо-сладкими притягательными закруглениями вокруг молодой, свежей, упругой и манящей красоты задней части женского тела. Пашке резиновой кувалдой ударила в голову истома.

«Здесь, что ли, живет? Почему не видел никогда? Да! Классная телочка! Я б вдул!» – суетились в Пашкиной голове мысли, после того, как он выпил первые два стакана. Он вскочил со скрипящей кровати, схватил сигареты и побежал на кухню. По пути глянул в зеркало: ничо вроде, вчера постригся, джинсы, футболочка, все нормально!

На кухне было как в предбаннике, в воздухе витал пар, вырывавшийся из трех кастрюль, стоящих на плите. А у окна Пашка увидел уже знакомую фигуру. Ага, правильный был расчет: снова выйдет покурить через двадцать минут.

– Привет, как дела? Зажигалка есть? – Пашка всегда кидался в атаку после того, как слегка выпивал. При этом он блестел глазами и зубами так, что даже тупость вопросов не становилась препятствием.

Девушка хмыкнула в ответ и протянула зажигалку. Маникюрчик был ровный, ноготки ухоженные, с лаковым рисунком и приклеенным камушком.

– Ничо погодка сегодня! – выдохнул Пашка дым в форточку. – Как говорится, шепчет! Ты что тут? Покурить вышла?

– Пельмени варю, – девушка кивнула в сторону плиты, где в одной из кастрюлек всплыли в бурлящем кипятке белые комочки пельменей

– Так приглашай на пельмени, я пивка возьму! – разулыбался во весь рот Пашка.

Девушка нерешительно качнула плечиком.

– Да, ладно, чо ты. Я тут живу, в восемьсот двадцатой. Меня Пашкой зовут.

Девица разглядела в Пашкиной улыбке доброту, а самое главное – отсутствие какой-либо скрытой угрозы. Он был как улыбающийся плюшевый мишка.

– Ладно, приходи в восемьсот двенадцатую. Лена.

Пашка со всех ног полетел в магазин.

* * *

Ленка проснулась раньше Пашки. Пашка увидел ее сквозь еще полузакрытые глаза.

– Вставай. Я пельмени вчерашние разогрела на сковородке.

– Лен, может еще? – Пашка слегка откинул одеяло.

– Не! – задумчиво и озабоченно ответила она, читая что-то в мобильном телефоне, наверное, смс-ку.

Пашка поднялся, натянул на себя одежду, сел за стол, ковырнул вилкой пельмень.

– Блин, как этот телефон задолбал! – Ленка капризно сморщила носик, а потом с улыбкой глянула на Пашку. – Может, подарок девушке сделаешь?

Пашка посмотрел на ее футболочку, потом на лосинки и вспомнил, как же там у нее все гладенько и горячо, как купался он в неге и мягкости ее ласк, как дышала она ему в ухо жарко и прерывисто. Зашлось снова все внутри. Пашка бросил вилку и потянулся к ней. Ленка хохотнула и отстранилась от него: ишь чего захотел!