Утопия о бессмертии. Книга первая. Знакомство

Я всё время была сильной и бесстрашной. И Настя была сильной. Никогда не жаловалась. Её друзья и не знали об её каждодневной борьбе за жизнь. Жила, как все. Только дышать ей было трудно. Лёгкие забиты секретом, в такие лёгкие трудно протолкнуть кровь, сердце от перегрузки с каждым годом увеличивалось в размерах. Тяжело подниматься в горы, но она всё равно шла вместе со всеми. Трудно танцевать, но она не пропускала ни одной вечеринки. Жила взахлёб. Кашель, изматывающий, – его и слышать было невыносимо! – она ухитрялась трансформировать в легкое покашливание, позволяя прорваться приступом только дома, когда рядом нет посторонних. Я не могла жалеть. Боялась, что она от жалости ослабнет, а слабой ей быть было никак нельзя. Мне надо было просто любить, а я суровой была. Чтобы ни-ни слабости. Любовь за слабость принимала.

Она кончила два ВУЗа. Параллельно, в одно время. Потом магистратуру. Пробовала писать. У неё бы получилось! Ей присущ природный сарказм, сама себя сдерживала, боялась обидеть людей. Салтыков-Щедрин – любимый писатель.

Сломалась я года за три до её смерти. Бояться стала. Смерти её бояться стала. Один раз позволила себе допустить эту мысль, потом только слабела. А потом отодвинула от себя, как будто спрятала. А человек, живущий в страхе, он – слабый, он не может бороться. Потому и ей уже ничем не могла помочь. И не помогла. Отпустила. Понимаешь? Ей не позволяла быть слабой, а сама из слабости отпустила!

Десять лет Насти нет. У меня остались только её могила и мои воспоминания. И ещё чувство вины. Я и чувство вины отодвигаю от себя. Прячу. Или сама прячусь…

Сергей сидел в изголовье кровати, опираясь спиной на подушки, и держал меня, как ребёнка, на руках. Я не знаю, в какой момент я стала говорить вслух. С первых ли образов прошлого, которым дала волю впервые за много лет, или позже? Сергей молча целовал моё мокрое лицо, а когда слова переходили в вой, только крепче прижимал меня к себе. Наконец я обессилела. Он начал тихонько баюкать меня, покачиваясь из стороны в сторону.

– Давай-ка, Маленькая, спать будем, – прервал он своё молчание.

Он лёг, я вытянулась вдоль его тела и положила голову к нему на плечо. Прижавшись щекой к моему лбу, он прошептал:

– Каждый человек может сделать только то, что он может сделать, Лида. Сверх меры никому не посильно. – Помолчал и добавил: – Ты не одна, Маленькая, слышишь? Я всегда буду рядом с тобой!

«Без Насти я одна, теперь навсегда одна, Серёжа!» – мысленно возразила я.

День третий

Утро встречало солнцем. Через проем двери я увидела лучик на полу гостиной и улыбнулась.

– Проснулась? – спросил Серёжа.

Я потянулась. Глаза ещё не хотели открываться, а, может, и не могли после ночных слёз.

Сергей наклонился надо мной, и я перевернулась на спину. Теплые, сухие губы нежно коснулись моих век, поцеловали щёки, подбородок, остановились у рта, он прошептал:

– Малышка, просыпайся. Я отвезу тебя в спа-центр, там доспишь.

Я закинула руки ему за шею и прижалась к его рту. Очень бережно он поцеловал мои губы. Стесняясь, едва слышно, я шепнула:

– Я хочу тебя.

Сергей замер, осознавая сказанное… застонал и дал волю желанию…

Начали мы день с посещения банка. Едва вошли в холл, навстречу бросился служащий, одновременно и сгибаясь в поклоне, и простирая руку вглубь холла, поздоровался по-английски. Изогнувшись бочком и отставая на полшага, он сопроводил нас до нужного кабинета. Перед дверью забежал вперёд и, согнувшись ещё больше, открыл её перед нами. Хозяин кабинета встретил стоя, видимо, был уже оповещён о приходе посетителей. Произнеся слова приветствия, он указал на маленький круглый столик в окружении трёх кресел, и пока мы рассаживались, отдавал распоряжения застывшему в неподвижности подчинённому. Тот выскользнул за дверь, хозяин кабинета повернулся ко мне и что-то сказал.

– Маленькая, отдай ему паспорт, – перевёл Сергей.

Я подала паспорт, и хозяин кабинета покинул нас вслед за служащим.

– Какая почтительность! – восхитилась я. – Ты вип-клиент банка?

– Хозяин, – поправил Сергей не без самодовольства, – но персоналу это знать незачем.

Я тихонько хохотнула – его самодовольство было первой маленькой слабостью, которую я обнаружила в нём. В ответ на его удивлённый взгляд я невинно сообщила:

– Я люблю тебя!

Он опустил глаза на мой рот, и я перестала дышать. Ну как? Как одним только взглядом он будит во мне желание?

В кабинет влетел давешний служащий с разносом в руках и принялся расставлять на столе кофейные чашечки, джезву, сахарницу, поставил тарелочку со сластями и поклонился. Мы дружно в голос поблагодарили его на разных языках, и он так же стремительно, как и появился, исчез.

– Будешь кофе? – спросила я и взяла джезву в руку.

Сергей отрицательно качнул головой, и джезва вернулась на место.

– Что с Серёгой? – вновь спросила я.

– Пошёл увольняться. Открою мастерскую по ремонту двигателей. Он в танковых войсках служил, говорит, разбирается в моторах.

– Мастерскую откроешь в Херсоне?

– В Крыму. Маленькая, а ты молодец! Вчера одной фразой и паренька окрылила, и работодателю на ценность сотрудника указала.

– Ты про два-ноль? – уточнила я и рассмеялась. Мне была приятна его похвала.

Минут через десять вернулся хозяин кабинета – одной рукой он подал мне паспорт, второй протянул карту и выписку со счёта. Сергей поднялся на ноги и, видимо, в очень приятных эпитетах стал благодарить банкира. Тот расцвёл довольной улыбкой и проводил нас до самого выхода из банка. Будучи выше ростом, прощаясь, он каким-то образом ухитрялся снизу заглядывать мне в лицо.

– Мне показалось, – выйдя на улицу, спросила я, – он ко мне переменился, когда вернулся с картой? Что-то напоминающее подобострастие появилось, нет?

Сергей покосился на меня лукавым глазом и спросил:

– Тебе понравилось?

– Нет, Серёжка, ну что ты такое говоришь? Подобострастие и лесть всегда неприятны!

– Вероятно, его впечатлила сумма счёта.

Я посмотрела в листок выписки – слов я не поняла, но арабские цифры узнала.

– Пятьсот тысяч? О, Боже! Евро? Серёжка, зачем так много?

Лицо Сергея почему-то опечалилось, он покачал головой.

– Не много, Маленькая. Расходуй, счёт будет пополняться автоматически.

Я поднялась на носки и поцеловала его в щёку.

– Не так! – буркнул он. – Дай ротик.

Офис оператора связи находился прямо против банка через дорогу, мы получили сим-карту к моему новому телефону, и по дороге в спа-центр Сергей забил в память телефона свои номера, номера Виктора и Маши, номер своего юриста, поразмышлял и внёс номер Мехмета. На вопрос, зачем, пожал плечами и ответил:

– На всякий случай.

Спа-комплекс принадлежал сестре Мехмета. Подобно тому, как её брат проявил гостеприимную предупредительность, так и она встретила на входе сама, а для сопровождения по комплексу приставила ко мне русскоговорящую девушку Айгуль, родом из Казахстана. Расточая улыбки, хозяйка пожелала приятного отдыха и удалилась, сославшись на дела.

– Не скучай, – прощался Серёжа, – я постараюсь освободиться пораньше. Иди, я посмотрю тебе вслед.

– Нет, Серёжа, это я посмотрю тебе вслед! Так правильнее. – Я взяла его за руку и повела к выходу. Перед дверью прижалась к нему. – Я буду ждать, а ты не торопись, делай свои дела. Я люблю тебя.

Он вышел, сквозь стекло двери я смотрела ему в спину, посылая вслед свою любовь. Садясь в машину, он взглянул в мою сторону и, увидев, что я всё ещё не ушла, обрадовался и помахал рукой. «Всегда провожай своего мужчину и, как бы не была занята, встречай. Когда женщина провожает мужчину – дела его удаются ему легче, а когда выбегает к порогу и встречает после рабочего дня, то тем выражает признание за его труд на благо семьи». Я с юности знала эту истину, но я редко провожала Костю до порога. И ещё реже встречала.

Машина отъехала, и я направилась к терпеливо ожидающей меня девочке.

– Веди, – смиренно сказала я.

Вначале меня уложили на теплый мраморный полок. Напитываясь теплом камня, тело стало медленно расслабляться, тихая заунывная музыка способствовала тому же самому и, незаметно для себя, я уснула.

Проснулась от прикосновения – пришло время идти в хаммам.

Сквозь завесу густого горячего пара ко мне приблизилась грузная женщина, под мышкой она держала мочалку, а в руке широкое ведро с выползающей из краёв пеной. Женщина молча поставила ведро на пол, освободила мочалку от упаковки, сунула её в ведро и обеими руками принялась жамкать, отчего пена из ведра ещё обильнее поползла на пол. Потом она жестом велела мне лечь, надела мочалку на руку (мочалка оказалась варежкой) и, макнув её в пену, начала тереть мне спину. И так – беспрерывно обмакивая мочалку в ведро, она натирала каждый кусочек моей кожи, нисколько не избегая интимных зон, сама поднимая мои руки и ноги, жестом требуя повернуться туда или сюда, чтобы открыть для мочалки доступ к ещё не отмытому участку. Наконец банщица отжала мочалку, положила её рядом со мной на полок, взяла ведро и ушла. Следом пришла другая женщина и тоже с ведром, наполненным пеной. Она поставила ведро у меня в изголовье, и девочка Айгуль объяснила, что минут через тридцать-сорок меня ещё раз будут растирать. «Этак они снимут с меня всю кожу, – вяло подумала я и закрыла глаза. Представила лицо Серёжи. Мы кружились в вальсе. – Почему он не хочет танцевать со мной танго? Сам сказал, что я танцую хорошо… нет, он не сказал хорошо, он сказал, танцевать с тобой удовольствие… Ну это же – хорошо!.. – Я стала вспоминать кадры из фильмов, где герои исполняли танго, и сама ответила на вопрос: – Потому что с танго я не справлюсь… танго – это не кружение на раз-два-три. А жаль, танго – это так красиво…»

Из полудрёмы меня вырвала та же банщица, и тем же способом, бесцеремонно вертя, как игрушку, повторно принялась растирать меня мочалкой. Кончив, вылила на меня ведро чистой воды и в первый раз взглянула, как на человека – в первый раз посмотрела в лицо. Я рассмеялась. По-видимому, люди для неё делились на два типа: чистые – с этими можно общаться, и объект для работы – эти ещё недостойны общения. Продолжая смеяться, я поднялась на ноги. Банщица тоже оказалась смешливой. Она была моего роста, во рту у неё не хватало нескольких зубов, но она этого не стеснялась – хохотала, сотрясаясь всем своим большим телом. Я обняла её и расцеловала в обе щеки. Она похлопала меня по голой попе и предупредила:

– Мужчины любить не будут! Худая.

Я поблагодарила её за старания. Она покивала, продолжая улыбаться редкозубым ртом.

Дальше мы с Айгуль пришли в массажный кабинет. Массажистом оказался мужчина с хмурым и даже мрачным лицом. Айгуль с милой непосредственностью успокоила:

– Не бойтесь, снимайте халат, он слепой.

Массажист долго и мягко разминал мои мышцы, убирая напряжения и зажимы. Я старалась запомнить новое ощущение свободы тела, чтобы потом, когда встану, пойду, сяду по привычке не заблокировать себя снова. Когда слепец кончил и поклонился, я тоже поклонилась в ответ. Да что толку? Я видела перед собой затянутые веками пустые глазницы. Тогда я взяла его жилистые и сильные руки в свои и крепко пожала. По его щеке покатилась слеза. «Глаз нет, а слёзные железы работают, – подумала я. – Он добрый, а лицо у него хмурое потому, что он об этом даже не догадывается. Никто ему об этом не сказал».

Айгуль перевела мои слова благодарности и прощания, и мы ушли. Я уже пресытилась этим спа-центром, но деваться мне было некуда, и я безропотно следовала за проводницей.

В следующем кабинете меня встретили три девушки, поразительно похожие друг на друга, видимо, сёстры. Усадив в кресло, а точнее будет сказать, уложив в кресло, девушки принялись вокруг меня хлопотать. Одна с энтузиазмом занялась моими ступнями, предварительно, чуть не обварив их. Вторая, обнаружив у меня свежий маникюр, предложила сделать ногти ещё красивее, например, украсить их стразами или нанести на них рисунок. Я не далась, и она занялась увлажнением и питанием кожи моих рук. У третьей дел было невпроворот – она несла ответственность за мои волосы, и, судя по её высказываниям, было странно, что волосы у меня всё ещё есть. С помощью какого-то приспособления она некоторое время что-то высматривала на коже моей головы и, оттолкнув приспособление от себя, с таким трагизмом взглянула на меня, что я поняла – просто так я не отделаюсь. На всякий случай я предупредила, что не потерплю никаких запахов на волосах. Девушка обиделась и начала совать мне в руку какие-то сертификаты. Делала она это с такой убеждённостью, что у меня закралось сомнение в адекватности своих требований. Я сдалась, согласившись на какой-то масляно опалесцирующий экстракт с лимонным ароматом. Затихнув в кресле, я мысленно себя обругала: «И чего упёрлась? Ты – в бане! Помоешь голову и никаких запахов! – А припомнив свой утвердительный ответ на вопрос Серёжи: «Ты любишь, когда за тобой ухаживают?», тоскливо поинтересовалась у самой себя: – И с чего я взяла, что люблю?»

Следующий пункт назначения меня обрадовал, так как услуга пришлась как раз кстати. Быстро и безболезненно, напевая что-то себе под нос, очень милая, с ямочками на пухлых щёчках и аппетитная, как булочка, девушка лишила моё тело ненужных волос.

Потом меня обёртывали в какие-то маски, запелёнывая как младенца. Попутно кропотливо ухаживали за лицом. Потом надо было идти на какие-то лазерные процедуры, но я взбунтовалась: «Всё!», и Айгуль привела меня в кафе – уютное, увитое зеленью и совсем небольшое размерами.

Во время процедур я ни разу не встретилась с посетителями центра и совершенно искренне полагала, что весь этот комплекс сегодня работает исключительно ради моей персоны. А теперь увидела перед собой человек десять дам разного возраста, и, судя по их неглиже – точно таким же халатам, что и мой, все они сегодня были клиентами центра.

– Good day! – доброжелательно поздоровалась я остатками своего английского.

Дамы молчали, внезапно и дружно онемев, хотя до нашего появления в кафе стоял гул голосов. Улыбнулась мне только девушка-бармен из-за стойки, она же единственная, кто ответил на приветствие. Айгуль потянула меня за столик, спрятанный в зелени горшечных насаждений, и, как только мы скрылись там, разговоры возобновились.

Феномен массовой утраты дара речи меня нимало не заинтересовал, меня заинтересовало, как менеджмент центра умудряется не столкнуть клиентов лбами. «Если предположить, что количество посетителей строго ограничено перечнем услуг, скажем, одна посетительница на массаже, другая в хаммаме, ну и так далее, то получается в сутки центр принимает десять… максимум двенадцать человек? Сколько же тогда стоит одно посещение центра? Да нет, – отвергла я собственные расчёты, – только в кафе сейчас порядка десяти человек, это значит, что по меньшей мере столько же сейчас в бане и на процедурах. Значит, общее количество посетителей в сутки мы увеличиваем по крайней мере вдвое, но тогда тот же вопрос: почему они не сталкиваются друг с другом хотя бы в коридорах? К тому же и время проведения разных процедур разное, что тоже неминуемо ведёт к столкновениям».

– Услуги в центре дорогие? – спросила я Айгуль.

Она расширила глаза.

– Очень! Но сюда всё равно очередь, запись за месяц вперёд! И если кто хозяйке не понравится, то уже никогда сюда не попадёт.

– Ясно.

Барменша принесла чайник травяного чая и только одну чайную пару. Я указала на Айгуль и на чашку. Айгуль замахала на меня руками, испуганно шепча:

– Нельзя! Меня уволят, если я буду пить чай с вами. Нам даже заходить в это кафе нельзя.

– Ты давно здесь? – спросила я, как только барменша ушла.

– В бане три месяца, а в Турции уже два года.

– Не скучаешь по дому?

– У меня нет дома. Родители умерли, сестёр-братьев нет. Вначале думала в Россию уехать, подружка сюда позвала. Здесь казахов много.

– Думаешь остаться навсегда?

– Не знаю. Парень есть, турок. Замуж зовёт. Наверное, соглашусь.

– Не любишь?

Айгуль пожала плечом, помолчала, уставясь куда-то над моей головой, и призналась:

– Тот, кого любила, на другой женился. Ему на мне мать запретила жениться, сказала: «Казашку в дом не пущу!»

– Господи, помилуй! А они кто?

– Русские. Он вначале меня уговаривал в Россию уехать, а потом передумал. А потом женился.

– Может, и к лучшему? Плохо, когда мужчина за подол матери держится.

– Может, и к лучшему, – согласилась Айгуль и, помолчав, жёстко прибавила: – Пьёт он. И жену свою бьёт.

Глаза её блеснули вызовом – уверена, при ней де с этим мужиком подобного не случилось бы. Как ей объяснить, что мужчина, способный поднять руку на женщину, не годится в спутники жизни? Вначале такой пасует перед трудностью, потом заливает свою слабость алкоголем и бьёт, вымещая горечь собственных неудач на подруге. При этом совершенно не важно, какая женщина рядом – любимая или не очень.

– Забудь его, девочка, – только и сказала я, – как можно скорее забудь.

Гул голосов в кафе вновь прекратился. На сей раз в кафе явилась хозяйка. Она заглянула в наш укромный уголок с улыбкой на лице, но увидев Айгуль, нахмурилась. Девочка вскочила с дивана и кособоко застыла, опустив голову. Подчёркнуто медленно хозяйка отвела от неё гневный взгляд.

– Как вам понравилось у меня в гостях? – вновь осветившись улыбкой, обратилась она ко мне.

Она была очень похожа на брата. Сохраняя то же – накопленное столетиями – благородство линий, черты её лица обладали большей мягкостью и округлостью, чем черты Мехмета. Но и признак дегенерации был тот же, и, кажется, у сестры он был более выраженным, чем у брата, – когда она говорила, её нижняя губа не двигалась, а бессильно провисала, открывая зубы до самых дёсен. Шахины будто гордились фамильной чертой! Они всячески её выпячивали – у брата отвисающая губа очёркнута чернотой пышных усов, сестра же использует яркую губную помаду.

– Мне понравилось, благодарю вас, – ответила я и похвалила: – Персонал у вас замечательный – люди все профессиональные и внимательные! – Я протянула руку. – Я Лидия.

– Айтач Шахин, – представилась она, уверенно отвечая на моё пожатие.

– Рада знакомству, Айтач. Но у меня возник один вопрос, – продолжала я, – как вам удаётся так распределить посетителей по кабинетам, что они не сталкиваются друг с другом? Такая трогательная забота о приватности!

Едва Айгуль перевела мои слова, Айтач беспомощно улыбнулась, а Айгуль удовлетворенно блеснула глазами. «Ясно! Никаких секретов менеджмента нет, коридор безлюдья был создан только для меня!» – поняла я и пожалела о своём вопросе – незачем гостю знать о секретах гостеприимства. Но замешательство госпожи Шахин длилось всего пару секунд – она повернулась к Айгуль, строгим голосом отдала какие-то распоряжения и, как только та исчезла, проникновенно заглянула мне в лицо и начала отвечать на мой вопрос. Несколько позже якобы спохватилась – ах, боже мой, вы же не понимаете! – всплеснула руками и рассмеялась.

Айгуль была отправлена за свежим чаем.

– Мне брат сказал, вы не любите кофе? – полуспрашивая-полуутверждая, обронила Айтач, беря чайник и собственноручно разливая чай. – Угощайтесь! У меня очень хороший травяной чай. Берите лукум, его делал тот же повар, который вас обслуживал вчера в ресторане.

В прямом соответствии с ранее высказанной мною похвалой Айтач стала рассказывать, как много времени и сил отнимает у неё подбор и воспитание кадров.

– Это очень большая проблема, Лидия, – посетовала она. – Видите ли, я не принимаю посетителей с улицы, ко мне приходят только по рекомендации очень состоятельные дамы, и я обязана им предоставить услуги самого высокого качества. А для этого нужны профессионалы высшего класса. Я обучаю их за свой счёт, но и требую соответствующе… обслуга должна быть вышколена. Как ни прискорбно это признать, но среди них не бывает добросовестных работников. Приходится следить и да, бывает и наказывать…

Я слушала её вполуха и поглядывала на стоявшую на ногах Айгуль. Напряжённо вслушиваясь в слова хозяйки, стараясь при переводе передать не только их смысл, но и тон, девочка не замечала, что то и дело переминается с ноги на ногу. Почему ей нельзя было присесть на диван и выполнять работу сидя, я не понимала.

– …мой брат был против моей затеи, – продолжала рассказывать Айтач, – он считал, что меня не ждёт успех. Ах, если бы вы знали, скольких усилий, скольких ухищрений стоило мне получить его разрешение! Зато теперь у меня от желающих отбоя нет! Мои спа-центры это не просто бани, женщины приходят сюда не только привести себя в порядок, но и отдохнуть, пообщаться. На днях я открываю уже третий центр по счёту. Думаю, там я ещё и кабинет психолога открою.

И она вдруг похвасталась, что в этом спа-комплексе, прямо здесь, где чёрт знает чем занимаюсь сейчас я, она открыла студию танца. Я ожила:

– Студию танца? А сейчас можно туда попасть?

Айтач и насмешил, и порадовал мой энтузиазм, она встала и пригласила меня следовать за собой. Под взглядами вновь поражённых немотой посетительниц мы вышли из кафе.

Небольшая размерами студия была оборудована в духе танцевального зала – одна стена полностью зеркальная, с потолка льётся яркий свет, пол покрыт ламинатом. Демонстрируя воплощение своей идеи, Айтач широко развела руки, стукнула каблуком об пол и залилась счастливым смехом. В пустом зале её смех зазвенел подобно хрустальному колокольчику. Потревоженная нашим громким присутствием из боковой дверцы вышла пышногрудая женщина и слегка поклонилась.

– Лидия, познакомьтесь, это преподаватель танца Дерья, – представила Айтач и, мгновенно сменив доброжелательность на холодность, приказала Дерье: – Проведите урок! Лидия моя почётная гостья!

Дерья вновь поклонилась, посмотрела на мой халат и жестом пригласила следовать за собой. Айтач простилась:

– Занимайтесь, Лидия! Я вас оставлю.

– Благодарю, Айтач!

Моего размера в костюмерной не нашлось, и я надела то, что было – шёлковые шальвары мы стянули шнурком в поясе, а с лифом сделать ничего не удалось – груди такого размера у меня не было, и лиф болтался на плечах тряпкой. Искать что-нибудь более подходящее, я отказалась – времени было жалко.

Дерья оказалась настойчивым и требовательным преподавателем. Она показывала движение и предлагала повторить его, я старательно повторяла, она требовала повторить ещё раз, потом ещё, но с каждым следующим разом у меня получалось всё хуже. Дерья была недовольна, я тоже.

– Дерья, давайте попробуем по-другому, – предложила я.

Я попросила её двигаться и, наблюдая за игрой её мускулов под юбкой из редкой бахромы, одновременно старалась копировать её движения. Что-то стало получаться. Дерья иногда одобрительно кивала, иногда хмурилась. Я остановилась, закрыла глаза, припоминая своё состояние в начале нашего с Серёжей вальса. Увидела его тёплый взгляд, и, как подсказка, мне вспомнилась мелодия «Осеннего сна». Я переключила внимание на музыку, звучавшую в студии, впустила её в себя, проникаясь её ритмом. Взгляд Серёжи исчез, перед мысленным взором зазмеилось тело Дерьи. Я начала двигаться, вначале неуверенно и медленно, потом смелее, ускоряясь вслед за музыкой, и, в конце концов, перестала отслеживать движения. Не я, а музыка управляла моим телом.

Стало тихо. Я остановилась и открыла глаза. Дерья одобрительно улыбалась, а Айгуль, прижав ладошки ко рту, смотрела на меня округлившимися глазами.

– Что? Получилось? – спросила я. – Получилось?! – довольная произведённым эффектом, я тихонько засмеялась.

Следующий танец мы танцевали, двигаясь друг против друга. Я жестом предложила Дерье солировать. Темп музыки нарастал, вращение бёдер танцовщицы, движения рук, плеч, покачивание грудей всё более ускорялись, сохраняя при этом плавность и грацию. Не прекращая своего танца, Дерья предложила солировать мне. В том же темпе, я повторила все её движения, а заканчивая танец, воспроизвела увиденный в каком-то фильме финал – продолжая покачивать бёдрами, прогнула спину назад и застыла.

Айгуль засмеялась и захлопала в ладоши.

– Ты молодец, – похвалила меня Дерья. – Я показала простые движения. Будешь учиться, станешь танцовщицей. Но чтобы было красиво, тебе надо поправиться, чтобы, как у меня! – и она ладонями всколыхнула свою роскошную грудь.

Я согласно покивала головой и, указав на неё, показала большой палец.

Передохнув, мы начали танцевать снова. Дерья показывала новые движения, учила вращению тела в разные стороны и мгновенной остановке после вращения. Танец прервали редкие хлопки хозяйки. Увлёкшись уроком, никто из нас не заметил, что она вернулась в студию.

– Мой брат говорил, что вы великолепно танцуете, Лидия, – произнесла она, как только Дерья выключила музыку, – теперь я и сама это вижу.

– Благодарю вас, у меня прекрасный наставник, – я поклонилась Дерье и вновь обратилась к Айтач: – Мне не хватит слов, чтобы в полной мере выразить вам признательность. Вы подарили мне огромное удовольствие, Айтач!