Слишком живые звёзды

– Нет, на синяк твой. Так, слушай меня сейчас очень внимательно. Я буду ощупывать каждое твоё ребро, чтобы убедиться, что всё в порядке, – он с сомнением посмотрел на пострадавший живот, – и если тебе вдруг станет больно, ты тут же говори, хорошо?

Она молча кивнула и вновь закрыла глаза. То был хороший знак. Знак, говорящий о том, что она готова пойти навстречу и даже сделала первые шаги, пусть и невероятно робкие и крошечные. В ней зарождался слабый призрак доверия. Со временем его контуры становились всё чётче, но могли мигом рассыпаться в прах, стоило сияющему свету померкнуть и окунуться во тьму. И Женя старался поддерживать внутри себя этот свет, не давая ему потускнеть.

Он прошёлся пальцами по всем её рёбрам, один раз случайно задев чашечку бюстгальтера. Особенно осторожно он надавливал на кожу в области этого отвратительного тёмного пятна и резко остановился, когда услышал сдавленный стон.

– Вот здесь, – Катя тяжело выдохнула и, набрав в лёгкие побольше свежего воздуха, открыла глаза. – Вот где ты сейчас трогал, там и болит сильнее всего.

Она посмотрела на него снизу вверх, и внезапно он увидел перед собой лицо не взрослой молодой девушки, что уже успела родить ребёнка и потерять его, а юную девчонку, в глазах которой сквозил отчаянный страх. Страх неизбежного и чего-то более ужасного, чем то, что ей уже удалось пережить. Стремящиеся к зрачку кровеносные сосуды образовывали красные узоры тонких паутинок, а ясные радужки переливались яркостью серого, такого таинственного цвета. Её скулы вновь воинственно прорезались, но никакой агрессии от неё не исходило. Странная аура окутала всё её тело и не пропускала наружу то, что мельком проглядывалось в зрачках. Что только начинало обретать силу.

– Так что там?

Женя вернулся в реальность, и тут же его мозг заработал во всю мощь.

– Перелома у тебя нет, это точно. Трещины… – Он немного замялся. – Насчёт них не уверен, но вроде с этим тоже всё хорошо. Только ушиб и повреждение мягких тканей. Он, похоже, ударил тебя чуть выше нижних рёбер и если бы взял повыше, то попал бы по груди.

– Тогда бы он пожалел, что родился, – она слегка подогнула колени и упёрлась руками в пол. – Можно уже вставать?

– Да, конечно. У тебя, в принципе, нет ничего серьёзного, так что…

– Ага, ничего серьёзного. – Катя поднялась и потрогала заклеенный пластырем порез. – Чуть не сдохла, подумаешь! А так-то фигня, да, с кем не бывает!

– Тебе следует сказать нам «спасибо». – Женя встал с колен, подошёл к полотенцу и вытер об него руки. – Мне и Рэнджу. Хоть ты и вонзила свои ногти мне в шею, я сейчас сидел здесь с тобой и с трепетом ухаживал уже за твоей. Я не хочу нового скандала, Кать, но должен сказать, что тебе стоит научиться быть благодарной. Мы, считай, отобрали две чужих жизни, чтобы сохранить твою.

– А зачем ты это сделал? – Её глаза вдруг заблестели. – Зачем ты спас меня, а? Может, мне лучше было бы, если б ты дал им завершить своё дело! – Она перешла на крик и начала приближаться, делая медленные шаги навстречу. – Ты спросил, чего хочу я? Спросил?!

– Я не мог поступить инач…

– Да мог ты, мог! Ты просто не захотел, вот и всё! А на то, чего хочу я, тебе насрать! Ты…

Он закрыл её рот ладонью, а другой обвил спину и ухватился за талию, прижав к себе и не позволяя ей уйти. Он чувствовал давление её груди на свою и ощущал обжигающее ладонь дыхание. Катя резко дёрнулась, но всё так же оставалась в захвате, и теперь на Женю смотрели два пропитанных яростью глаза. С их краёв сорвались слёзы. Прямо как вчера, когда оба они стояли у магазина, а она была прижата им к машине, с заткнутым ртом. Только тогда за ними подсматривали лишь пустые глазницы мёртвых водителей и пешеходов, а теперь за их действиями наблюдал Рэндж, навострив уши и подняв голову.

– Послушай меня. И постарайся на этот раз не зарядить мне между ног. – Он чуть ослабил хватку, но был готов в любой момент сдержать её тело, если оно хоть ещё один раз дёрнется.

Но оно будто замерло, застыв во времени, и лишь слабая тряска её рук выдавало нестерпимое волнение.

Смотря прямо в серые глаза, Женя продолжил:

– Мы должны об этом поговорить, понимаешь? Должны. О твоём сыне и о тебе. – На миг все мышцы её лица разом напряглись. – Сейчас я тебя отпущу, и мы начнём разговор, только уже спокойнее, чем вчера. Идёт? – Катя еле заметно кивнула, после чего он освободил ей рот, и она тут же отшвырнулась, сплюнув на пол накопившиеся слюни.

– Я не буду говорить тебе «спасибо» и уж тем более обсуждать с тобой моего сына. Ты добьёшься того, что я опять возьму и уйду, и в следующий раз, когда вздумаешь спасти меня, я сама выстрелю себе в голову, понял?

– Ты не уйдёшь. – Женя вновь посмотрел ей в глаза и смог сдержать взгляд. – Я тебя не отпущу.

Пару секунд она молча таращилась на него, а потом залилась смехом, который изо всех сил старался быть похожим на искренний. Но на деле же он сквозил натянутостью и фальшью, нотки которой резали слух. Это был смех человека, что пытался им скрыть что-то тайное. Что-то такое, выход на свет чего мог причинить очень, очень много боли.

Когда смех иссяк, Катя спросила:

– Ты не отпустишь меня? – Она упёрла руки в бока и выставила грудь вперёд. Светло-русые волосы слегка прикрыли её лицо и… признаться, в этот момент она была до безумия сексуальна. – А ты кто такой, дружок? Какого хера ты тут распоряжаешься мной? Влез не в своё дело, а теперь ещё и не позволяешь мне уйти, да? Тебе ещё восемнадцати нет, а мне уже тридцать два, так что жизнь я повидала побольше твоего. И не командуй тут. Имей уважение к старшим.

– К старшим? – Удивлённый смешок сорвался с его губ, после чего они расплылись в улыбке – слегка издевательской и дразнящей. Женя чувствовал, как накаляется вокруг воздух, как растёт в его венах напряжение, и ощущал биение собственного сердца в горле. Но на этот раз он намеревался довести дело до конца и выяснить, что же всё-таки скрывается под этим серым, таким, казалось бы, не растопляемым льдом.

Он двинулся вперёд, сделав первый шаг.

– Ты же ведёшь себя как подросток. Избегаешь той темы, о которой следует поговорить.

– Да с чего ты это взял?!

– Взгляни на свои руки! – Спокойствие мигом улетучилось, и его место заняла злость. – Они все перебинтованы! И знаешь, что это? А я тебе скажу что.

– Заткн…

– Это ты, Кать. Ты резала себя, но так и не довела дело до конца. Потому что слаба. Ты не в силах справиться со смертью Миши и винишь себя, будто в этом есть хоть капля твоей вины. – Он не знал, говорит правду или нет, но чувствовал – чувствовал интуитивно, – что идёт в правильном направлении, и широко раскрытые от ужаса глаза лишь подтверждали это. – Если ты и в правду его любила, то не стала бы…

– ЗАКРОЙ СВОЙ, СУКА, РОТ, ИЛИ Я ВЫРВУ ТЕБЯ ЯЗЫК!

– Давай! – Женя встал перед ней и развёл руки в стороны, полностью открыв ей своё тело. Сзади послышались спешные шажочки мягких подушечек по кафелю, всё приближающиеся и приближающиеся. Рэндж учуял запах опасности и сел совсем рядышком, продолжая наблюдать и не вмешиваясь. – Можешь ударить меня, но сына тебе это не вернёт. Его уже ничто не вернёт.

Мощный удар прилетел ему под дых, и весь воздух рывком вырвался из сжавшихся лёгких. Женя согнулся пополам и рухнул на четвереньки, держась одной рукой за нижние рёбра. На пару секунд мир покрыли кружащиеся в танце чёрные точки, и только когда всё окружение вновь приняло привычные контуры, Женя поднялся и, показав Рэнджу жестом сидеть на месте, посмотрел на Катю.

– Неплохо. Даже очень неплохо, – дыхание медленно восстанавливалось, и теперь он уже мог говорить спокойно, не боясь задохнуться. – Но Миша всё ещё мёртв. Этим ты его не вернула. И никогда не вернёшь.

За долю секунды он заметил, что она замахнулась, и схватил её запястье, с силой сжав его. Катя лишь слегка поджала губы от пронизывающей боли, но продолжала твёрдо стоять на ногах и не сводить взгляда с нацеленных на неё карих глаз.

– Хватит тебе убегать от проблемы. Ты грызёшь и грызёшь себя, но понимаешь, что это неправильно. Почему ты не покончила с собой, а перебинтовала руки?

– Потому что хотела поскорее встретить тебя и отправить в ад.

Улыбка заиграла на его лице.

– Поздравляю, милая, ты уже меня встретила. А в аду меня не примут – я дружу с дьяволом. – Он сильнее сжал её запястье, и лишь пара небольших усилий отделяла его от перелома, но Катя всё так же не позволяла ни одной мышце дёрнуться на своём лице. Её свободная ладонь сжималась в кулак, и длинные ногти впивались в нежную кожу. – Поверь мне, я тебя не отпущу, так что мы с тобой либо терпим друг друга, либо кто-то из нас ночью задушит другого.

– Ты мне не хозяин.

– Я тебе не хозяин и не хочу им быть. Я… – Он разжал ладонь и сделал маленький шаг назад. – Я хочу быть тебе другом.

Услышав последнее слово, Катя рассмеялась, прикрыв рот руками, будто пыталась сдержать льющийся наружу смех. Её плечи слегка подрагивали, и оставшиеся на груди капли крови отражали блики заглядывающего в аптеку солнца. День сменялся вечером, уступая место прохладным сумеркам. Шепчущийся с кем-то ветерок свободно разгуливал по улице, и казалось, весь мир отдыхал от бесконечной человеческой суеты, что наконец совсем недавно закончилась. И только мелкие вошки копошились на мёртвом теле уже не дышащей планеты. Каждая из них по-своему встретила новую реальность и приняла, либо же отвергла её. Многие проблемы тут же улетучились под крылом апокалипсиса, оставшись в призрачном прошлом – таком нереальном и далёком. Но что так и не желало выходить из головы, выбираться из самых потайных уголков души и полностью показать себя – так это страхи. Страхи глубокие и насквозь пропитанные опытом жизни – этой жестокой суки, отбирающей всё самое ценное.

Страхи, страхи и только страхи. Они приобрелись раньше, но сейчас – когда человек стал предоставлен сам себе, когда все людские пороки освободились от оков и начали выливаться наружу, – именно в этот момент сложнее всего было поверить в то, чего всегда так страшился. Так боялся и избегал, а теперь оно светится дружелюбным светом, будто своим сиянием подманивает к себе.

Будто своим сиянием пытается обмануть.

Катя перестала смеяться и, не снимая улыбки с лица, посмотрела Жене в глаза.

– Кем ты сказал? Другом? – Она быстро закивала, и только бы слепой не заметил, как затряслись её напряжённые губы. – Другом, да? А хочешь прикол? Я тебе расскажу один секрет, который разрушит всю твою беззаботную наивность. Дружбы не бывает. Её просто нет. Как, в прочем, и любви. – Она развела руки в стороны и пропустила краткий, но на этот раз искренний смешок. – Тебя либо используют, либо трахают и используют. А потом бросают как шалаву, не попрощавшись и даже не оставив грёбанных денег!

Серые глаза вновь заблестели, и вскоре тоненькими ручейками из них полились кристально чистые слёзы.

– Ты не станешь мне другом. Ты меня используешь точно так же, как все. Думаешь, я этого не знаю? Не понимаю? Я прожила вдвое больше твоего и такого дерьма насмотрелась в этой жизни, что лучше бы ослепла. Так что не говори мне о каких-то там добрых намерениях или другой херне, в которую сам веришь.

– Ты же любила Мишу? – Его голос прозвучал резко и контрастно на фоне безмолвной тишины, и произнесённые им слова повисли в воздухе, требуя ответа. – Ты же испытывала к нему любовь, так ведь? Как и он к тебе. Так почему тогда кто-то другой не может полюбить тебя? Если это чувство всё же существует.

Она молча смотрела на него, вдыхая раскалённый между ними воздух. На шее тоненькой верёвочкой натянулась вена, и Женя буквально чувствовал жар, исходящий от Кати. Впервые её щёки тронула краска, и теперь уже острые скулы не казались ему такими грозными. Он не заметил, как чёт вскинулся вверх её подбородок и как несколько светлых прядей волос упали ей на лицо. Всё его внимание, весь его мир уместился в эти чёрные омуты глубоких зрачков, обрамленных поясом серого, непробиваемого льда.

Почти непробиваемого.

– Я его любила. – Голос Кати слабо прохрипел и чуть не утонул в тишине, но с каждым следующим словом её речь набирала силу и становилась всё громче. – Любила больше всех на свете и хотела… – Она тяжело вздохнула, после чего подняла взгляд и посмотрела прямо на Женю. Только сейчас он заметил, как покраснели её глаза и как много блестящих дорожек под ними собралось. – Я хотела воспитать его достойным мужчиной, а не мудаком, каким был его отец. Я хотела сына, понимаешь?! Сына! И его у меня забрали!

Катя закрыла лицо руками и отвернулась, уже не сдерживая сотрясающие тело всхлипы. Пара стонов пробилась через приглушённое рыдание, и только когда она отошла от Жени, от его грязных слов и от всего проклятого мира в целом, уткнулась головой в стену и тихо проговорила:

– К чёрту тебя. Тебя и всех остальных. Раз ты уже убил человека, то, пожалуйста, прошу тебя… – её шея повернулась, и из-под светлого занавеса волос блеснули яркие глаза. – Убей меня. Если ты и вправду желаешь мне добра, тогда это будет самый милосердный поступок. Ты поступишь как герой. Спасёшь меня, ты же этого хотел? Совершишь подвиг. Спасёшь от мучений в этом аду. И сделаешь меня счастливой.

Он молчал, тщательно обдумывая её слова. Каждый вдох обжигал пересушенные стенки горла, а сердце больно било по травмированным рёбрам, будто желало сломать их и вырваться на свободу. Покинуть тело и улететь туда, к чему зовёт душа.

– Убив тебя, я не сделаю тебя счастливой.

– Сделаешь, – она полностью повернулась к нему и убрала от лица руки, в котором сейчас не было ничего красивого. Лишь гримаса боли и маска вечного страдания, которую покрыли шрамы, оставленные жизнью. – Ещё как сделаешь. У меня на это не хватает духу. Здесь-то ты прав, – искренний, пробирающий до мурашек смех разнёсся по залу аптеки. – Я слишком слаба для этого. Поэтому и прошу тебя, Жень.

Катя впервые назвала его по имени, и грудь от этого непроизвольно сжалась, когда он увидел такую тёплую и невероятно уставшую улыбку на её лице. Но больше всего поражало то, как медленно и не спеша серый лёд превращался в серое море, тая в текущие слёзы.

– Я не стану тебя убивать, Кать. Даже не проси.

– Придётся. Ты обязан это сделать, и знаешь почему? Потому что ты и твой дружок отобрали у меня шанс увидеться с сыном. Ты думаешь, я бы не смогла дать отпор тем двум придуркам? Я не хотела, чтобы они трахнули меня, поэтому и взбесила их, чтобы они сначала прикончили меня, а потом уже делали с моим телом всё, что только захотят. Но тут вмешался ты! – Она подошла ближе. – И спас мою задницу, хоть я этого и не просила. Вчера, когда я ушла от тебя, я, наверное, была самым счастливым человеком на планете! И была бы им сейчас, если бы ты не вернул меня в ад.

– Ты врёшь, – Женя сам сделал шаг навстречу. Теперь они стояли чуть ли не вплотную друг к другу. – Я видел, как ты смотрела на меня после того, как я сказал, что волнуюсь за тебя. Видел твой взгляд, и даже не думай говорить, что ты в тот момент не хотела остаться.

– Не хотела, поэтому и ушла.

– А зачем же ты тогда остановилась и обернулась? Обычно когда люди уходят, они делают это быстро и без остановок, не пялясь друг на друга по полчаса.

– Как мой муж, да? Тоже свалил, оставив одну грёбанную записку на столе. И как ты вешал мне лапшу на уши и откровенно пиздел, что волнуется за меня и готов оберегать всю жизнь! И знаешь, что в итоге? – Она выдержала небольшую паузу, после чего искренне, но с такой заметной печалью в голосе рассмеялась. – Он нашёл сиськи получше моих и ушёл к ним, а меня оставил с Мишей одну. И оставил кое-что ещё. Уродливый шрам на моём теле. Показать?

– Не над…

Но она вздёрнула майку и слегка спустила вниз джинсы, оголив правое бедро. На светлой коже неровной линией простирался заживший порез, который будто бы тянулся к её промежность. И когда Катя сказала, что он был уродливым, то не пошла против истины, а даже наоборот – преуменьшила правду. Шрам был ужасен, и от одного взгляда на него Жене стало не по себе. Он отвёл глаза и чуть отошёл назад, стараясь не смотреть на противный отпечаток мужчины, пожизненно оставленный на таком красивом женском теле.

– Это он ножом, – Катя вернула джинсы на место. – Я устроила ему скандал после того, как узнала, что он кувыркается с моей подругой. Дружба же ведь, да? Ты же про это говоришь, Жень? – Никогда прежде он не видел, чтобы человек мог и плакать, и смеяться одновременно. – Максим вернулся домой, и я сразу накинулась на этого козла. Была готова выцарапать ему глаза и убить прямо там. Я знала, что буду в неадеквате, поэтому и заперла Мишу в комнате, чтобы он не видел ничего этого.

– Как давно это было?

Она молчала, явно думая, отвечать или нет. Но поток слов уже начал литься из неё рекой, и теперь его невозможно было остановить, так что Катя сглотнула свои сопли и, вытерев глаза ладонью, продолжила:

– Год назад. В июне. У меня как раз был отпуск, и я стала замечать аромат чужих духов в нашей квартире. Ну и в общем… Я бы его, наверное, и в правду убила бы, но он успел схватиться за нож и полоснуть им по мне. Я, должно быть, выглядела совсем безумной, потому что он с таким криком выбежал наружу, после того, как мои ногти впились ему в шею. Той ночью эта тварь так и не появилась, но зато пришла на следующую, извинился, нёс какую-то там херню про любовь и чувства и по итогу отвёз меня в больницу. И как только мне всё зашили, я харкнула этому ублюдку в лицо и сломала ему нос. И ушла, а он продолжал валяться и стонать на полу.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– А ты не понял? Мне становится легче. Всё равно я скоро умру, так что небольшое откровение мне не помешает.

– Я не стану тебя убивать.

– Ты спас мне жизнь, – Катя подошла вплотную и упёрлась своей грудью в его, глядя снизу вверх в омуты глубоких карих глаз. – Но на самом деле сделал только хуже – обрёк меня на мучения. Но ты можешь это исправить, если на самом деле хочешь совершить добрый поступок. Я прошу тебя, – она прошептала ему на ухо, – убей меня. Я сама не могу этого сделать, так хоть ты помоги мне. Пожалуйста.

Её волосы щекотливо коснулись его лица, и сейчас он ясно ощущал на своей шее обжигающее, горячее, неравномерное дыхание. Он чувствовал, как бьётся её сердце чуть ли не в унисон с его собственным, лишь слегка запаздывая. Слабый ток электрическим разрядом прошёлся по телу, возбудив и обострив все органы чувств. Мир разом стал ярче, и даже знакомая тишина показалась слишком громкой, слишком пугающей. И когда Катя чуть отпрянула от Жени, он уже не мог оторвать взгляда от её глаз. Потому что теперь они были полностью обнажены. Они светились искренностью и полыхали. Но вот только пламя, что разбавляло темноту внутри её зрачков, медленно потухало и стремилось вовсе исчезнуть, превратившись в осыпающийся пепел.

Он видел в её глазах непомерную усталость. Видел нарастающий призрак безумия, перемешанный с горьким привкусом пережитого горя. В них скрывалось сквозное отчаяние, и как только Женя заметил его, ему по-настоящему стало жалко эту женщину. Тоненькие красные ветви тянулись к радужкам, переплетаясь друг с другом. Крупные капли слёз продолжали вытекать одна за другой. И теперь никакой занавес, никакая пелена не застилала истинную Катю, сбросившую последнюю маску здесь, в опустевшем зале аптеки. Хоть на ней и была одежда, но она всё равно стояла обнажённой. Обнажённой в своих чувствах. Каждый шрам был на виду. Каждый порез и каждое пятно, что оставила ей жизнь. Всё это открылось в её глазах – таких покрасневших и ярко блестящих. Порой именно они говорят красноречивее любого языка и искреннее большинства слов, потому что являются зеркалом души человека.

– Я не буду тебя убивать.

– Значит, ты такой же слабак, – Катя отошла от него и, повернувшись к выходу, поправила волосы. – Ты ничем не отличаешься от Максима. Такой же урод.

Она направилась к двери. Рефлекторно поднесла руку к ушибленному боку, но тут же отпустила её, стиснув зубы от ноющей боли. Лучи вечернего солнца скользнули по светлым прядям волос как по выброшенному на берег янтарю. Уверенная походка, с которой она шла, могла заставить отступить даже самого непроницаемого мужчину. Её острые скулы ясно говорили, что эта женщина не остановится ни перед чем, пока не добьётся своей цели.

И целью этой являлось поскорее увидеться с сыном.

Женя пошёл вслед за ней и уже чуть ли не догнал, но остановился, увидев, как подскочил Рэндж и в два счёта перекрыл своим крупным телом дверной проём. Катя замерла и уставилась на огромного пса, что сел перед ней, смотря прямо в глаза и чуть наклонив голову набок. Его лапы крепко держались на прохладном кафеле, а широкая грудь была выставлена вперёд, явно говоря, что никто на свете не пройдёт мимо без разрешения. Стоячие ушки улавливали каждый, абсолютно каждый звук, а чёрная шерсть грозно переливалась в лучах кроваво-оранжевого солнца. Рэндж твёрдо стоял на своём и не собирался выпускать Катю, пока того не захочет хозяин.

Но он чувствовал витающий вокруг Жени аромат. Такой запах возникал у мужчины, который надолго провожал девушку на вокзале или в аэропорту.

– Я забыл вам познакомить. Это Рэндж, и у него довольно особенный характер.

– Я заметила. – Она чуть развернулась и проговорила: – Прикажи ему уйти с дороги.

– Не думаю, что он меня послушает. Он хорошо всё чувствует и, видимо, понимает, что тебе нельзя уходить. Кстати, именно он привёл нас обоих к тебе. Так что я ему доверяю, и сейчас он, похоже, поступает правильно.

– Правильно? – Катя полностью повернулась к Жене, и тот заметил, как смешиваются меж собой падающие на грудь слёзы с оставшимися на них каплями крови. – Правильно, говоришь? Вы не выпускаете меня наружу, превратив в заложницу! – Трясущиеся губы сжались в тонкую бледную линию. – Твою мать, ты же спас меня! Так спаси по-настоящему! ДАЙ МНЕ ВЫЙТИ ОТСЮДА! – Она вцепилась в его футболку, и теперь лишь пара сантиметров отделяла их лица друг от друга. – Прошу, дай мне спокойно найти свою смерть. Не вмешивайся. Иначе с собой я заберу и тебя, понял? Дай мне увидеться с сыном. Пожалуйста.

Последнее слово она еле слышно прошептала, после чего судорожно вздохнула. И уже когда слегка отпрянула, почувствовала ладони на своей спине и ощутила странное тепло, что будто окутало собой её тело. Мышцы разом напряглись, но тут же расслабились, когда мягкий голос над ухом начал тихо говорить:

– Прости. Прости, но я правда не могу отобрать у тебя жизнь, но послушай… – Тишина скрасила недолгую паузу и прервалась. – Я могу спасти тебя. Я и Рэндж. Мы можем доказать тебе, что дружба существует, просто останься с нами. Я сейчас скажу неприятную вещь, но ты должна её услышать.

– Не надо. Ты достаточно наговорил, и вообще отпусти мен…

Но ещё сильнее прижал её к себе, не без удовольствия отметив, что она поддалась.

– Миша возненавидит тебя всей душой, если узнает, что ты покончила с собой из-за него. Твой сын будет не любить тебя, а ненавидеть. Ты разве этого хочешь? Хочешь остаться полностью одной, даже без любви своего ребёнка?

Катя не ответила, и именно её молчание значило очень много.

Женя продолжил:

– Родитель всегда должен быть примером для ребёнка. У меня такого примера не было, но он был у Миши. И если ты веришь, что он сейчас смотрит на тебя, то не огорчай его, а найди в себе силы идти дальше. На земле много говнюков, да, но также и немало хороших людей, которые могут заставить поверить в дружбу и добро.

– А потом обмануть, да? – Ужасный всхлип раздался из-под скрывающих лицо волос, прогнав по спине лёгкий холодок. – Обмануть и бросить как скотину.

– Я тебя не брошу. – Он ожидал от неё ответной фразы, но она ничего не сказала и сама его обняла. Прижалась всем телом и уткнулась лбом ему в грудь, пытаясь справиться с безумной тряской в руках.

– В последний раз кому-то доверяюсь. Но если ты меня обманешь… – Катя проглотила накопившиеся сопли. – Если ты меня обманешь, я лично сниму с твоей головы скальп.

Женя только улыбнулся и, удивляясь своему внутреннему спокойствию, провёл ладонями по её спине, спускаясь к бёдрам, но все же доходя до них. Чувствуя жар кожи через белую ткань майки, он тихо сказал:

– Я тебя не обману. Я не знаю, каким был Максим, но я не он.

– Мы знакомы около суток.

– И за это время в твоих глазах я увидел всё.

Катя подняла голову и пристально всмотрелась в него, пытаясь контролировать дрожащие губы. Наконец она пропустила короткий всхлип и проговорила:

– Заткнись и обними меня крепче.

Он так и поступил, навсегда запомнив этот неверящий, в чём-то сомневающийся взгляд её прекрасных серых глаз.

***

– Прости за тот раз, когда я ударила тебя возле магазина.

Женя сделал глоток вина и, ощутив его послевкусие во рту, сказал:

– Да ничего, мне не привыкать. Но удар у тебя хороший. Не завидую твоему муж… – Он замолчал, и пунцовая краска тут же слегка дотронулась до щёк. – Чёрт, извини. Я не хотел.