Вспомнить будущее

Её вид меня несколько озадачил. Пышные жгуче-чёрные волосы убраны в строгий пучок, юбка до колен, вечно длинные ногти-когти коротко обрезаны… Куда делась яркая красотка, с которой я когда-то встречался?..

И тут взгляд мой упал на висевший на стене календарь. 2020-й год… В памяти закружились картинки очередной мозаики… Розовое платье на мне, качели, песочница, удар в висок… И это имя сейчас – Надя… Впервые после перемещения память нового человека не завладела мной сходу. Видимо, из-за того, что Костя Лазарев тоже знал этих людей.

– Папа?! Мама?!.. – признаться, ощущать себя новым человеком было не так жутко, как осознать, кто передо мной.

– Ну, слава Богу, пришла в себя, – поцеловала меня в лоб Вика.

Память молниеносно прояснялась. Вот мои мама и папа, а меня зовут Надя, мне шесть лет.

Честно говоря, возникло желание орать от ужаса. Я дочь этих предателей?! Да в страшном сне не приснится такое. А ещё впервые мне всерьёз захотелось разобраться, как работает эта система: почему я перемещаюсь в одних людей, а не в других.

«Папа Риши – вот кто мне поможет», – подумалось вдруг. Из всех моих близких в этих разных мирах он лучше всех, казалось, понимал, что со мной происходит. И, зажмурившись, чтобы не видеть обеспокоенные лица моих бывших друзей, а ныне родителей, я настроилась на Амрит. Спасительный туман закружил почти сразу. Какое счастье! А то, наверно, пришлось бы бежать от них по старинке, на собственных ногах.

Оказавшись в теле Амрит, мне удалось немного успокоиться. Индийская жара вообще не располагает к суете и беспокойствам.

Моя комната не изменилась. Как же хорошо быть дома после ужаса, пережитого в больнице будущего. Посмотрев в зеркало, я быстро поправила длинные черные волосы и красно-зелёное сари. В Костиной России начала 21-ого века я бы, наверно, была совсем ребёнком. А здесь в мои двенадцать лет уже надо быть девушкой.

Судя по звукам, отец находился в кабинете. «Хватит колебаться», – стараясь придать себе уверенности, я подошла к двери: «Пора поговорить».

К моему удивлению (а, впрочем, всегда чувствовалось, что папа Риши всё понимает), мне даже не пришлось подробно объяснять.

– Так должно было быть, – спокойно кивнул он. – Для этого я и вожу тебя с собой по всей стране. Чтобы помочь тебе вспомнить. Как только ты видишь что-то знакомое – это проясняет твою память. Поэтому ключ к ней – видеть как можно больше мест.

– Но почему я попадаю именно в этих людей? Почему не в других?

Отец засмеялся:

– Ты попадаешь в себя, дочка.

Меня аж передёрнуло:

– Ну, тогда у меня раздвоение личности… Точнее, уже расчетверение…

– Разве? – он приподнял брови. – Вот сейчас ты моя дочь Амрит.

– Но я помню ещё троих себя!

– Помнишь – да. Но ощущаешь ты себя как Амрит?

– Пожалуй, да…

Папа изучающе с улыбкой смотрел на меня. А мне, честно говоря, подумалось, отчего он даже не спросит, как живут люди в другой стране в другом времени. Неужели ему совсем не интересно? Но он не спрашивал и ему, казалось, это совершенно безразлично. А, может, он просто сам всё знает?

– А с тобой когда-нибудь такое случалось, папа?

– Нет, – он пожал плечами и задумчиво посмотрел в окно. – Каждому своя судьба.

– А что значит «попадаю в себя»? Ведь эти люди – Костя, Маркус, Надя – они не я, не Амрит?

Он улыбнулся и посмотрел на меня как на младенца:

– Если ты сейчас наденешь жёлтое сари или голубое, то ты перестанешь быть Амрит? Тело – это всего лишь одежда, малыш.

– То есть их жизни – они мои?..

– Конечно, – он засмеялся, – мне странно, что ты не поняла этого раньше. Ты что же, думала, что завладеваешь чьим-то телом на время? А какую же из этих жизней ты в таком случае считала своей?

Я заёрзала на стуле:

– Кости…

– И почему? – карие глаза щурились от смеха.

– Потому что из его жизни начались перемещения…

– То есть первое сари, в котором ты себя помнишь – твоё, а остальные чужие? – папа откровенно смеялся.

Я тоже улыбнулась. Признаться, самое радостное в этот момент для меня было понять, что он на самом деле мой отец. И Ангелика именно моя жена, а не чья-то, а Клеменс мой сын. И все мои братья, сёстры, мамы и папы – они все моя настоящая семья.

– Но… если я вдруг вспомнила свои прошлые жизни, то как я могла туда попасть и что-то менять там?

– Менять как раз не советую, – посерьёзнел папа. – А в чём проблема туда попасть?

– Ну, как же… – его лёгкое отношение к тому, что шокировало бы любого другого, меня поражало, – ведь это время прошло, его уже нет…

– Времени не существует, – он подошёл к окну, чтобы прикрыть его. Стало душно, но зато шум улицы не мешал говорить. – Это иллюзия. Каждый миг существует здесь и сейчас, просто мы перемещаемся из одного в другой. Ведь соседняя комната не перестала существовать, если ты сидишь в этой?

– Почему же я не могу везде путешествовать как Костя или как Амрит?

– Потому что если твоя душа шагнёт в другое время, то окажется именно в том теле, в котором существует там. Перемещается душа. Способов перемещения физического тела я не знаю, – улыбнувшись, он развёл руками.

– А как я могла попасть в будущее? Ведь Надя, она…

– Опять ты о том же, вот чудачка! Какая разница, налево пойти или направо.

– Допустим… – голова, казалось, разбухла от обилия мыслей, – но как я могу быть одновременно двумя людьми?

– А вот так не бывает, – пожал плечами отец.

– Но… как же… – уже догадываясь об ответе, я похолодела, – Костя живёт в 2013-ом, а Надя родилась в… – я судорожно подсчитывала, – 2014-ом…

– Значит, в этот период и произошло перерождение, – спокойно кивнул папа и глотнул остывший чай из стоявшей на столе чашки.

Хорошо хоть он не употребил слово «смерть». Во всяком случае, его версия звучала не так жутко.

Находясь в теле Амрит, было не столь страшно ощущать эту новость, но всё-таки в висках стучало: «Мне что – осталось жить меньше года?..». Нет, я всё понимаю, точнее чувствую. Конечно, душа останется жить, будет Надя, и даже больше того: останутся все те же Амрит, Маркус и Костя, и я буду так же путешествовать в их тела. Но память материалиста Кости не давала покоя мучительно стучащим в голове словом «смерть». Да и, если отогнать эти страхи, просто жаль родителей – тех, Костиных, жаль его непрожитых лет, а ведь мне-Косте всего тридцать. Именно сейчас встал на ноги, заработал на роскошную квартиру, бизнес едва закрутился, жизнь только началась… И променять её на то, чтобы снова стать ребёнком, да ещё родиться у этих предателей, Вики и Макса?! К горлу подступила тошнота.

Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Как хорошо, что у меня есть папа Риши, который вовремя мне всё это объяснил. И как удачно, что Надя родилась так близко по времени к моменту смерти Кости и в том же месте. Думаю, мне не составит труда выяснить, как именно он погиб, и подстелить соломку. Здоровье у него как у космонавта, наверняка там произошёл несчастный случай.

– Спасибо, папа, – я встала, мысленно настраиваясь на Надю, – мне очень важно всё, что ты сейчас сказал.

Он изучающе посмотрел на меня и что-то явно собирался добавить, но я уже была в процессе перехода, и в следующее мгновение передо мной возникли напряжённые лица Макса и Вики.

– Похоже, легко отделалась, – констатировала неприятная врачиха, бегло осмотрев меня.

– Я чувствую себя хорошо, – быстро добавила я, мечтая выбраться отсюда. – Мы можем поехать домой?

– Можно её забрать? – повернулся к врачихе Макс.

– На рентгенографию черепа в пятый кабинет, и если всё в порядке, то не задерживаю, – буркнула она, выдавая моим новым родителям направление.

Нас отпустили довольно быстро. Похоже, я действительно отделалась лишь небольшой шишкой.

– Пристегнись, – сказал мне Макс, когда мы сели в машину.

– Ты же знаешь: у меня с детства аллергия на ремень, – забывшись, привычно пошутила я и тут же прикусила язык, увидев в зеркале вздрогнувшие лица родителей.

– С какой это стати? – медленно спросил Макс.

– Слушай, я на заднем сиденье, какая разница!

Так называемый отец, а в прошлом друг-предатель, повернулся ко мне:

– Надя! Пристегнись немедленно!

Вика взяла его за локоть, словно успокаивая, и тоже обернулась:

– Надюш, пожалуйста, сделай, как папа сказал.

Закатив глаза, я пристегнулась. Не то чтобы мне очень было важно её «пожалуйста» или очень страшны его приказы. Просто надо было уже куда-то двигаться.

За семь лет город неуловимо изменился: расширили почти все более-менее центральные дороги, вырубив деревья и сэкономив на пешеходных дорожках, поставили пару новых памятников, а, самое ужасное, что повсюду гремела аудио-реклама, переглушая одна другую.

Макс подрулил к двухэтажному частному дому. Я знала эту жизнь, как и все остальные, лишь эмоции Кости делали новые воспоминания иногда туманными. Поэтому немного неуверенно я направилась к дому, соображая на ходу, где находится моя комната.

– Надюша, пойдём помоем ручки, и пора ужинать, – догнала меня Вика, беря за плечо и на ходу заглядывая в глаза.

– Да, поужинать не помешало бы. Мама. – Честно говоря, я не представляла, как с ними общаться. – А руки я умею мыть самостоятельно. – Я изо всех сил старалась сохранить нейтрально-вежливый тон.

Дом, право, меня поразил. А молодец Макс, как раскрутился… несмотря на злость, не восхититься было невозможно. Всего за каких-то семь лет из однокомнатной квартирки заработать на такую махину – респект.

Ужин проходил в несколько напряжённой атмосфере.

– Может, не стоит идти завтра на собеседование? – нарушила, наконец, молчание Вика, посмотрев на мужа. – Думаю, ей следует отдохнуть после сегодняшнего.

– Отдохнуть следует. – Нахмурившись, Макс вздохнул. – Но тогда нам придётся осенью идти в обычную школу.

Ах, ну да. Они уже с полгода твердят про лучшую в городе гимназию. И завтра нам туда идти.

– Да, мне бы лучше отдохнуть, сегодняшняя травма вряд ли позволит мне хорошо сдать этот экзамен, – вставила я. Не слишком-то хотелось тратить время на дурацкое собеседование для жизни, которой просто не будет после того, как я изменю смерть Кости.

– Что-то болит? – тут же с беспокойством спросил Макс, положив руку мне на лоб.

– Да… – я судорожно соображала, как бы не переборщить в диагнозе, – …голова.

– Викуль, уложи её спать, – вздохнул мой отец.

Мои надежды на то, что утром они оба свалят на работу, и мне удастся незаметно сбежать из дома или детского сада, не оправдались. Макс решил, что собеседование слишком важно.

– Но у меня от волнения может голова разболеться, а она и так травмированная! – без толку убеждала я.

– А ты не волнуйся, – Макс присел передо мной на корточки и взял за плечи. – Примут – прекрасно, не примут – в обычную школу мы всегда успеем. Надюша! Считай, что мы просто идём поболтать, в гости. Хорошо?

– Хорошо, – хмуро буркнула я, поняв, что не отвертеться, и проще уже туда сходить.

Современное и светлое здание гимназии вызвало у меня тоску: ещё не хватало мне снова отучиться в школе! Какое счастье, что в мои планы это не входит.

– Здравствуйте! – Макс чуть подтолкнул меня вперёд, как только мы зашли в кабинет к комиссии.

– Здравствуйте. Присядьте вот здесь, – показали ему на стул у стены. – А ты подойди сюда, – женщина в центре строго, но в целом доброжелательно смотрела на меня. – Скажи мне, сколько на этой картинке вишенок? – она показала на одну из многочисленных картинок на стене: ягодки, грибочки, машинки – в общем, всё для детишек.

– Ни одной, – хмыкнула я. Что-то сразу захотелось повыпендриваться и заодно заставить Макса чувствовать себя неловко. Ага, побледнел сразу, засранец… А нечего было тащить меня сюда. Говорили же тебе, что голова болит.

Женщина нахмурилась:

– Посмотри повнимательнее. А вот это что? – она ткнула пальцем в картинку.

– Это черешня. И их тут семь. – Выглядела я уже нагловато и захотелось смягчить, поэтому я пояснила: – вишня темнее.

Учителя сразу заулыбались, а главная экзаменаторша даже не обиделась.

– Хорошо, молодец. Расскажи нам какое-нибудь стихотворение.

Нахмурив лоб, я пыталась хоть что-то сообразить. Макс на своём стуле изошёлся весь, губами суфлируя мне «Ехали медведи на велосипеде».

А, сам ты медведь! Я вскинула голову:

Мы двадцать лет – почти всю жизнь! – с тобой дружили,Порой мне кажется, что ссора – страшный сон.Сейчас проснусь – и сразу же исчезнет он.А, может, сон был в детстве? Мы ли это были?Вдруг, загуляв с моей девчонкой, ни за что,Ты говоришь, что больше мы с тобой не дружим,И видеть боль мою тебе совсем не нужно,Тебе и смерть моя была бы нипочем.О, нет, Макс, я не буду бить тебя и спорить,Оставим это всё отпетым дуракам.Мне просто невозможно мысли перестроить,Гораздо проще пить пойти по кабакам.Сложно после боли вспоминать о хорошемИ так легко плохое в сердце воскрешать.Но как забыть тому, кто «лучшим другом» брошен?..Когда же, наконец, я научусь прощать?..Я вновь вдруг не могу смотреть на ваши лица,И сердце будто только сегодня избито.Эх, сейчас бы мне, память вырубив, напиться…И ничто не прошло, и ничто не забыто.А впрочем, уже всё равно. В конце концов,Все рассуждения глупы и бесполезны.Вы оба мне сейчас совсем неинтересны.Не стоило держать среди друзей врагов.

Макс смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Я мельком довольно подумала, что ради такого его взгляда можно было потерпеть и ненавистную роль его ребёнка, и этот дурацкий никому не нужный экзамен.

Комиссия, казалось, тоже была озадачена:

– А кто автор? Как называются стихи?

– Константин Лазарев, – на этих словах Макс, к моему удовольствию, ещё раз вздрогнул, – …ммм… без названия.

– Стихи, конечно, не по возрасту… – нахмурившись, пробормотала одна из учительниц, строго глянув на моего и без того шокированного отца. – Но читала хорошо, – она ободряюще мне улыбнулась.

Домой мы ехали молча.

– Где ты прочитала эти стихи? – наконец, спросил Макс перед самым домом, нервно постукивая пальцами по рулю.

Я пожала плечами:

– В интернете.

Он вздохнул и зарулил во двор.

Следующие три дня, к моему глубокому разочарованию, они на работу не ходили и не отпускали меня ни на шаг. Честно говоря, я уже подумывала сбежать ночью через окно.

Я пыталась найти что-то о смерти Кости Лазарева в интернете, но, поскольку речь не о звезде шоу-бизнеса, мои поиски ничем не увенчались. Мне просто необходимо было вырваться из-под родительского надзора, найти ту свою семью, дом, могилу, в конце концов. Хотя бы узнать дату смерти, чтобы в тот день сидеть в каком-нибудь бомбоубежище и не высовываться.

Макс зашёл в свой кабинет, как раз когда я собиралась смыться.

– Что ты здесь делаешь? – он недовольно поднял брови. – Надя, у тебя есть свой компьютер, и не надо больше залезать в мой. Хорошо?

– Да он атрофированный, – буркнула я. – Кроме пары сайтов с играми никуда не зайти. Это в принципе оскорбление – называть ту розовую погремушку компьютером.

– М-да? – Макс прищурился. – И куда же ты хочешь зайти? – с этими словами он наклонился к экрану и вздрогнул, увидев страничку поисковика с забитыми словами «Константин Лазарев», которую я не успела закрыть.

Перехватив у меня мышку, он судорожно нажал на крестик в углу. Положа руку на сердце, было до чёртиков приятно наблюдать за тем, как он вздрогнул. Ага… рыльце-то в пуху…

– Надя! – он сел напротив, взяв меня за плечо. – Где ты услышала это имя?

– Я же сказала: в интернете, – пожала я плечами, усмехаясь про себя. Ну-ну, помучайся, предатель…

– А сейчас что ты ищешь о нём? – помедлив, спросил Макс.

– Ещё какие-нибудь стихи… – я задумчиво посмотрела в потолок. – Информацию о его жизни, о смерти…

– С чего это ты взяла, что он умер? – мрачно пробормотал мой бывший друг, глядя в сторону.

Вот так-так… даже не знает, что Костя Лазарев мёртв?.. Ну, конечно, мы давно не друзья, но чтоб так…

– Предположила просто… – меня переполняли шок, злость и боль. Даже на моих похоронах не был! Даже о смерти не знает! – А ты полагаешь, он жив?

– Наверняка, – Макс неопределенно махнул головой. – С чего бы он умер?..

– А ты знал его, да? – я тихо наблюдала за его реакцией. Не знаю, чего хотелось. Чтобы он зарыдал и сказал что-то типа «Мы были лучшими друзьями двадцать лет, а потом я предал его! …Как я мог!»? Возможно…

– Надюш, иди спать, – он грустно посмотрел в окно, а я, вздохнув, пошла к двери. – …И я запрещаю тебе впредь подходить к моему компьютеру! – строго донеслось мне в спину.

– Слушай, а тебе на работу не пора?! – неожиданно даже для себя, заорала я, развернувшись. – Что вы оба сутками дома сидите который день?! У вас деньги сами по себе, на деревьях растут?!

У него отвисла челюсть.

– Ты как разговариваешь с отцом? Избаловалась совершенно!

На крики прибежала Вика:

– Что за шум у вас тут?

– Да твоё порочное воспитание! – бросил он, мрачно вставая. – Хотели ребёнка после травмы дома подержать хоть несколько дней, я едва с работы вырвался, чтобы с ней побыть, а, оказывается, ей не терпится от нас избавиться! Тебе в детский сад захотелось? – прищурился он.

– Я бы лучше посидела дома одна, – скрестив руки на груди, парировала я. – Но можно и в детский сад.

– Отлично! Завтра туда и отправишься! И только попробуй мне заныть перед входом!

– Не дождёшься, – послала я ему холодную улыбку и, оставив их в полном ошеломлении, убежала к себе.

По большому счёту, он удивлял меня своей мягкостью как отец. Родители Кости давно бы уже достали ремень. Впрочем, может, просто чувствовал, что со мной (по крайней мере, теперь) такой номер не прокатит: самого хлестану так, что мало не покажется, а потом ещё засуну этот ремень ему в задницу.

Следующим утром Макс молча отвёз меня в детский сад. Все дети уже играли на улице, поэтому провожать меня необходимости не было: он просто подрулил во двор.

– Надя! – окликнул он меня из машины, когда я была уже на полпути к моей группе. – Веди себя хорошо. Ладно? – вздохнув, он проводил меня взглядом.

– Не вопрос, – послав ему ледяную улыбку, я направилась к воспитательнице и детям и добавила себе под нос: – катись уже.

Сбежать из детского сада, имея опыт взрослого человека, оказалось делом несложным. Одна воспитательница на два десятка детей – да у неё физически не хватит глаз уследить за всеми. Так что буквально через полчаса я шла к ближайшей автобусной остановке.

Как я и подозревала, в моей квартире жили чужие люди. А вот в родительском доме надеялась застать …хоть кого-нибудь из близких. Что я им скажу и кем представлюсь, честно говоря, пока не думала. Главное – увидеть.

– Девочка, тебе чего? – незнакомая женщина, явно оторванная мной от домашних дел, смотрела на меня с оттенком беспокойства, ища глазами взрослых.

Я вздохнула:

– Здесь раньше жила семья… Лазаревы. Вы не знаете, где они сейчас?

– Уж лет шесть, как мы сюда въехали… Понятия не имею. Да и мы у посредников дом покупали. – Но, посмотрев на моё помрачневшее лицо, сжалилась и напрягла память: – впрочем… вроде, риэлтор говорила тогда, что предыдущие хозяева уезжать заграницу собрались. Горе у них какое-то случилось, так что всё спешно продавали и уезжали. Но подробностей уж точно не знаю.

– Ясно… – понурив голову, я медленно пошла прочь от родного дома.

– Девочка! – донеслось мне вслед, – почему ты здесь одна бродишь? Тебе сколько лет?

– Много… – махнула я рукой, не оглядываясь, а потом побежала: надо успеть ещё в одно место, пока эта добрая самаритянка не вызвала полицию или органы опеки.

Последним пунктом моих надежд было кладбище. Всех в нашей семье хоронили рядом, так что не должно быть трудно отыскать собственную могилу.

Как только я села в очередной автобус, впервые зазвонил сотовый. Макс! Послав его словом, от которого все вокруг сидевшие взрослые поморщились и выразительно посмотрели друг на друга взглядом, в котором читалось «Чей ребёнок? Займитесь воспитанием!», я нажала «отказать» и отключила звук.

У входа, как и прежде, старушки продавали цветы, но денег у меня не было. Впрочем, не идти же с пустыми руками, да и, благо, лето, так что я просто нарвала ромашек.

Могилы бабушек и дедушек были на месте, но в совершенно запущенном состоянии. Постояв немного и положив букеты, я пошла по рядам, смотря на памятники. И через пару метров застыла как вкопанная, глядя на собственное улыбающееся лицо. Ну, конечно, не совсем собственное: лицо Кости Лазарева.

Меня прошиб озноб. Одно дело осознавать, что ты ищешь свою могилу, а совсем другое – стоять рядом с ней. Вот здесь под землёй лежит мой труп, посиневший и изъеденный червями… от таких мыслей к горлу подступила тошнота, и я плюхнулась без сил на ближайшую скамейку. Ещё, честно говоря, в голову лезли всякие глупости, типа «и зачем весь последний месяц надо было ежедневно пропадать в спортзале, если всё равно тело окажется тут».

Я не заметила, сколько просидела так. И не сразу услышала приближающиеся шаги и взволнованный окрик:

– Надя!

Подбежав, Макс сел на корточки и схватил меня за плечи:

– С тобой всё в порядке? …Господи, что ты здесь делаешь? – на его лице выражалась такая мука, что впервые стало его жаль.

Я вздохнула и тихонько вырвалась:

– Надо положить цветы, – с этими словами я пристроила последний букет возле памятника.

Когда я оглянулась, его лицо было мертвенно бледным под стать месту, где мы находились. Он неотрывно смотрел на фотографию и едва шевелил пересохшими губами:

– …седьмое …июля …две тысячи тринадцатого… семь лет назад… семь… лет… назад… Господи… Костян…

Теперь у него подкосились ноги, и он практически упал на скамейку. Вздохнув, я села рядом. Макс медленно приходил в себя, а на меня напал новый приступ озноба: я только сейчас прочитала дату смерти, а ведь это тот самый день! Тот самый день, на детской площадке!

Из шока моего так называемого отца вывел телефонный звонок. Словно очнувшись, он резко вытащил из кармана пиджака сотовый:

– Да! Викуль, я её нашёл, всё хорошо… – но продолжал он смотреть на памятник, а во взгляде отражалась такая боль, что я почти узнала прежнего Макса, лучшего друга, который только так и мог бы смотреть на мою могилу. – Ты знаешь… тут… – он сглотнул, – Костян умер. Давно уже. Семь лет назад.

Я не слышала, что отвечала ему Вика, но его лицо снова исказилось и, сгорбившись, он мрачно смотрел в землю.

– Да… я слушаю, слушаю… – через пару минут отозвался он. – Да, мы выезжаем сейчас, через полчаса будем.

Только в машине он вспомнил, что его шестилетний ребёнок неизвестно отчего попёрся на кладбище, сбежав из детского сада.

– Что ты там делала?

Хотелось огрызнуться «не твоё дело», но он немного растрогал меня реакцией на мою смерть, так что я решила не хамить:

– Отдавала дань памяти… любимому поэту… – звучало глупо, но наглость – второе счастье. Такие вещи главное говорить дерзко и уверенно. В конце концов, почему бы и нет?

– Какой поэт! Он экономист! – глаза и руки Макса не могли ни на чём остановиться.

– И поэт. Любитель. …Слушай, ты не мог бы вести аккуратнее?

– Да. – Он взял себя в руки и повысил голос, глянув на меня: – а ты пристегнись!

– У меня с детства аллер… ладно, ладно… – я пристегнулась и отвернулась к окну. Впрочем, ненадолго: меня тоже занимал один вопрос. – Как ты меня нашёл? …так быстро.

– Через камеры, – он пожал плечами, махнув рукой в сторону остановки, мимо которой мы проезжали.

Присмотревшись, я заметила, что на каждой остановке и впрямь висели видеокамеры.

– Вау… И где можно просмотреть их записи?

– На любом мониторе рядом с ними, – с досадой пояснил Макс, думая о своём.

– Со всех камер сразу или с каждой по отдельности?

– Зачем по отдельности? – он наморщил лоб, напрягаясь от моих вопросов, потому что мысли его были заняты. – Со всех. Вместе. Сразу. Любые записи.

Эх, жаль, что в день моей смерти такого ещё не было.

Благодаря шоку Макса побег сошёл мне с рук. Нет, мне, конечно, и так было совершенно наплевать на их реакцию, и наказывать себя я уж точно не позволю. Но всё-таки я была рада отсутствию криков и объяснений.

Как только мы вошли в дом, Вика обняла мужа, и они сели тут же, на диванчике в прихожей. Макс, похоже, не в силах был сейчас куда-то двигаться. Громко протопав в направлении своей комнаты, я, сняв туфли, тихо вернулась, затаившись за углом.

– …Прости, я не знала, как тебе об этом сказать… – почти шептала Вика, обнимая моего бывшего друга.

– Когда ты узнала? – в его глазах теперь появились слёзы, которые он судорожно смахнул.

– Я тогда на пятом месяце была… родителей его встретила случайно… на улице… седых как белый снег… – она с болью посмотрела на стену, а затем уткнулась лицом в его плечо.