Паноптикум. Книга первая. Крах

Ещё Квинт рассказывал о том времени, когда на земле существовал Паноптикум – «рай на земле для всех людей». Хотя Эрик не совсем понимал, что такое «Паноптикум», он, тем не менее, любил читать книги, которые давал ему Квинт. Особенно ему понравилась энциклопедия об истории Римской Империи, красочные картинки которой порою затмевали воображение Эрика. Отец научил его читать и писать, но чтобы не вступать в «теологическую полемику с орденом», как он сам об этом выражался, особо книгами сына не баловал, дабы не навлечь на него беду.

Но следующим поворотным моментом в данной истории стало то, что согласно документам, которые нашел Квинт, раскапывая муниципальные архивы, под ковчегом была секретная штольня, в которой застрял давно сломанный лифт. Эта штольня вела к складу вооружения, которое было зарезервировано в ковчеге на те времена, которые, как было записано в документах, «с определенной долей вероятности должны наступить вследствие катастрофы такого масштаба». Починив лифт, Квинт, используя какой-то хитроумный прибор, смог разблокировать доступ к складу с оружием.

Когда Эрик и его люди увидели то, что столетиями скрывал этот склад, их ликованию не было предела. Огромные пространства были забиты различным вооружением, боеприпасами, какими-то роботами и прочей техникой, о которой у людей Эрика не было даже малейшего представления. Самопровозглашенный правитель Бореи понял, что имея такое количество вооружения, можно завоевать даже сам Акрит. Однако Квинт его разочаровал – более детальный осмотр показал, что агрегаты многих машин за три сотни лет были испорчены временем и крысами. Квинт поведал о том, что Акрит располагает более современным оружием, чем то, что они обнаружили, да и техникой должны управлять квалифицированные операторы, которых в Борее не было. Но Квинт, получивший к тому времени приставку «Мудрый», не забыл добавить, что на складах хорошо сохранились образцы различного стрелкового оружия, и этого, по его мнению, было вполне достаточно для реализации тех идей, которыми грезил Эрик. Квинт говорил, что знает, как можно проникнуть на Акрит через систему городских коммуникаций, так как когда – то принимал участие в её проектировании.

История умалчивает о том времени, когда многочисленная, хорошо вооруженная группа под предводительством Эрика покинула Борей. Есть косвенные свидетельства того, что Эрик основал город Пир как будущий плацдарм, позволивший собрать дополнительные силы и ресурсы для атаки на Акрит. Спустя примерно два года ему всё же удалось реализовать задуманное, когда Квинт каким – то ведомым одному ему образом сумел отключить систему безопасности одного из коллекторов Акрита, находящегося за периметром города.

Акрит пал… Пал так внезапно, что самоуверенные жители, увидев на улицах грязных, вооруженных людей подумали, «что это какая – то театральная постановка, режиссируемая сэром Гарольдом – главой акритского театра искусств». Но действительность оказалась совсем другая. Вооруженные люди, занявшие стратегически важные объекты города, на которые им ранее указал Квинт, убивали всех, кто пытался оказать сопротивление.

Эрика поразил Акрит. Никогда он еще не видел такого великолепия. Он решил, что этот город будет столицей его, Эрика будущей империи, наподобие Рима времен античности. Под угрозой смерти он запретил грабить и разрушать город. Конечно, многие из его людей шли сюда за наживой, а не за реализацией честолюбивых планов предводителя, однако те, кто выразил эти мысли вслух, были сразу же вздернуты на виселице.

Глава Акрита Парацельс – худой лысый старик с большим родимым пятном на правом виске, явился к завоевателю и преклонил перед ним колено. Парацельс не только управлял городом, но был и одним из ведущих ученных Акрита. Парацельс хорошо знал стоявшего возле Эрика чернокожего старика.

Когда Квинт был гражданином Акрита, он возглавлял немногочисленную политическую группу, которая называла себя «Второй Ренессанс». Эта группа призывала граждан Акрита поделиться технологиями «со всеми культурными очагами», пережившими падение «Анубиса». Они предлагали организовать бесплатные места в академии для одаренных студентов из других немногочисленных городов, возникших в новое время. Однако Парацельс был против, считая, что «технологии дают нам преимущество в выживании, и никто не даст гарантий, что эти технологии не будут использованы против нас». Через некоторое время Квинту предъявили обвинения в том, что он передал результаты научных исследований ученому совету Нанта – города, который конкурировал с Акритом за сферы влияния и ресурсы в североамериканском регионе. Никто доподлинно не знает, был ли Квинт действительно шпионом Нанта, или же был просто проповедником идей просвещения, но тогда его с позором изгнали из Акрита.

Несмотря на то, как с ним обошлись в прошлом, Квинт с радостью обнял Парацельса и рассказал Эрику, какой это великий человек, перечислив все его научные труды наизусть. Да и сам Парацельс, обладая силой слова, расположил к себе Эрика, который сделал его, как и Квинта, своим советником. Чуть позже Эрик женился на внучке Парацельса, укрепив тем самым свои позиции на Акрите.

Объявив себя Первым Императором, Эрик положил начало союзу армии и науки. Как следовало из записей, хранящихся в центральном архиве метрополии – Табуларии, Эрик предложил другим крупным городам потерять свою независимость и стать вассалами Акрита в обмен на технологии. Однако в дальнейшем, под влиянием Парацельса Первый Император внес определенные коррективы. В концепцию «независимость в обмен на технологии» была внесена поправка, согласно которой вводились шесть уровней доступа к информации о технологиях Акрита. Каждому уровню доступа соответствовала своя печать. Под шестую печать попадали технологии, которые, по мнению Парацельса, могли быть использованы против самого Акрита. Сохранение в тайне критических технологий позволило сделать молодую метрополию более управляемой и зависимой от главного полиса.

Но и сам Первый Император Эрик Злой решил внести в законотворчество свою лепту, введя седьмой, наивысший уровень доступа. Согласно предложенной им поправке, все исторические данные, относящиеся к Старым Временам, попадали под гриф «Седьмой печати». Новая история о временах, предшествующих падению астероида на Землю, была идеологически обработана, а местами откровенно фальсифицирована.

Учебник истории нового государства, вышедший через два года после этого события, рассказывал о великом прошлом города Акрита, который был основан самим Римскими Императором Гаем Юлием Цезарем. Акрит, по мнению авторов учебника, стал столицей Римской Империи тогда, когда последнее независимое от империи государство на планете перестало быть таковым. Время, называемое «Imperial Pactum»[3], продлилось около пятисот лет до падения «Анубиса» на планету. Согласно учебнику, это было золотое время человечества, когда Акрит – столица Римской Империи, мудро правила всеми народами мира. Причем грубые искажения истории тактично наслаивались на реальные исторические названия географических мест и собственных имен.

Академические круги Акрита, мягко говоря, удивились новому учебнику истории, который выковал в своих недрах идеологический комитет, названный впоследствии Спектратом. Но Первому Императору учебник очень понравился, и он «из большой любви к науке» сделал новейшую историю обязательным предметом с первых классов обучения.

Новые поколения, ещё будучи детьми, уже знали о том, что после падения астероида Римская Империя распалась на осколки цивилизации, а Акритская метрополия «имеет приоритет права на мировую гегемонию вследствие того, что является законной преемницей Священной Римской Империи». Религия была представлена лишь как культурный феномен, причем с крайне негативным подтекстом, так как, по мнению Эрика Злого, «нужно дать поколениям время, чтобы очиститься от предрассудков, которые убили Борей».

Но как бы академические круги ни удивлялись, высказаться против этого никто не решился, ибо академики вначале думали головой, а уже потом говорили. Конечно, среди них были и те, кто впоследствии пытался тайно передать реальные исторические знания особо доверенным лицам. Но идеологи новой государственной концепции жестко пресекали такие попытки показательными казнями.

Но вернемся к середине нашего повествования. Квинт Мудрый был решительно против поправки, предложенной Парацельсом и «доработанной» Первым Императором. По словам самого Квинта, «данная поправка позволит узурпировать технологии узкой группе лиц, хотя они принадлежат всему разумному человечеству», тем более что «грубое искажение истории не смываемым позором ляжет на всех нас». Не встретив поддержки в лице Первого Императора, Квинт разочаровался в людях, которым он служил. Имея, как советник Императора, «Седьмую печать», он перенес на кристалл памяти данные, хранившиеся на серверах Акрита. Прихватив кристалл, он внезапно куда-то исчез. Его даже не стали искать, так как из всего разнообразия данных он откопировал лишь подлинную историю человечества. Злые языки поговаривали, что он нашел прибежище в Нанте, однако это не соответствовало действительности. Квинт просто исчез. До сих пор неизвестно, куда он ушел, и как сложилась его дальнейшая судьба.

Борей, Пир, Эритея, Иерихон, Тайрин и Сайбург стали первыми крупными городами, присягнувшими на верность Первому Императору. Однако Нант, создав коалицию с Корнуэлом, всячески противодействовал зарождающейся Акритской метрополии. Только сын Эрика, Второй Император Виктор Завоеватель сумел поставить эти города на колени, заставив их силой присоединиться к метрополии. Он же основал приграничный город, названный Виктория, который охранял южные рубежи государства от варварских племен, кочующих в поисках земель, пригодных для выживания.

Со временем, уже к периоду правления Седьмого Императора Константина Большого вопрос о технологиях пропал сам собою, причем некоторые крупные города, такие как Нант, Сайбург и Тайрин создали свои технологические уклады, превосходящие акритский технологический базис по многим параметрам. Но Акритская метрополия от этого не развалилась. К этому времени все города метрополии уже зависели друг от друга, связанные производственными цепочками в едином экономическом пространстве. Кроме того, укреплению единства способствовали идеологические враги Империи, основным из которых стал впоследствии Кайпианский союз.

Управление метрополией перешло из сферы технологий в сферу более гибкой политики в отношении колониальных городов. Элиты, богатые и ведущие роскошный образ жизни в новом мире, не стремились к военному противостоянию с главным полисом, ибо прекрасно понимали, что последствия сепаратизма нарушат их привычный уклад. Элиты приняли правила игры, главный сюжет которой происходил в стенах правительственных зданий.

* * *

Точно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах всплыл кристалл памяти, который унес с собой Квинт. Этот кристалл, содержащий информацию о подлинной истории человечества, стал краеугольным камнем для группы людей, которые называли себя «Седьмой печатью». Информация о Паноптикуме – обществе справедливости и равных возможностей, которое существовало на Земле в пору, предшествующую Великой катастрофе, полностью противоречила официальной исторической доктрине.

Паноптикум стал символом надежды той части человечества, судьбу которых вершила кучка высокопоставленных бюрократов, решавших все «вопросы на местах» силами и методами Спектрата.

Глава 6. Притаившийся во тьме

Николас Вайс неподвижно сидел на стуле в центре большого зала. Подняв подбородок, он сосредоточенно смотрел перед собой, пытаясь принять мужественный, по его представлениям, вид. Вайс заказал портрет известному художнику Акрита, но определенные трудности, связанные с творческим процессом, уже начинали его раздражать. Пытаясь отвлечься, он начал думать о предстоящей встрече с Аланом Филипсом. События двухнедельной давности, когда Император в пылу гнева выгнал Филипса из зала Сената, навели Николаса на мысль о том, что неплохо было бы воспользоваться сложившейся ситуацией и наладить мосты с этим могущественным человеком, попавшем в опалу. Вайс располагал информацией, которая бы смогла помочь Алану Филипсу вернуть расположение Императора. Взамен Николас попытается установить с Филипсом доверительные отношения для того, чтобы в будущем рассчитывать на его голос за свою кандидатуру. «Смерть старика – вопрос времени, – думал Вайс, – но к таким событиям нужно готовиться заранее». Устав сидеть словно скульптура, Николас, посмотрев на часы, произнес:

– Послушайте, мсье Делакруа, может, вы всё же возьмете какой-нибудь электронный журнал или, к примеру, голографию из справочника Сената? Я устал позировать, да и к тому же у меня важная встреча!

Художник Делакруа, энергично до этого работавший кистью, прервался и с удивлением посмотрел на генерала.

– Нет, нет, сударь!!! Что вы!? Ни одна технология не способна передать виденье художника, – сакрально проговорил мсье Делакруа. – Человеческий глаз способен увидеть лишь определённые градации, а интеллект придать дополнительный смысл…

При этом он выпучил глаза и назидательно поднял правую руку, держащую кисть.

– Интеллект??? Мсье Делакруа, меня беспокоит одно ваше… художественное решение. Знаете, когда это было наброском, меня это как – то не беспокоило, но стоило вам сегодня заявить, что «работа почти готова», я до сих пор нахожусь в ужасе, – Вайс внезапно встал, подошел к картине и указал на одного из персонажей. – Скажите, это я на картине, правильно?

Делакруа, поправив синий берет на голове, сделал возмущенную физиономию. Этот наглец мало того что мешал его работе, так ещё и ставил под сомненье очевидное сходство! Но вспомнив, что он не на экспозиции, художник осёкся и вежливо произнес:

– Да, вы понимаете все совершенно верно, господин Вайс.

– Так, хорошо, это мы выяснили. Скажите, что за прибор у меня в руках на этом полотне, с помощью которого я что-то разглядываю?

– Бинокль, это же очевидно! – с некоторым пафосом ответил художник.

Николас усмехнулся.

– Мсьё Делакруа, в наше время таких биноклей уже нет на вооружении армии. Наступил 2717 год, вы это понимаете!? Они, может, и были, когда Эрик Злой захватил Акрит, но сейчас, хочу вас заверить, такие бинокли лежат на полках музеев… – Вайс, пристально разглядывая картину, указал на лицо персонажа. – А это!? Вы ничего не замечаете?

Делакруа ничего не понимал, чего хочет от него этот человек. «Эх, знал бы, что типаж такой проблемный, не взял бы предоплату, которую к тому же уже спустил на дорогих проституток», – подумал про себя художник, хмуря брови и разглаживая пальцами тонкие усы.

– Делакруа, ответьте! Делакруа, вы вообще меня слушаете!? – обратился к художнику Вайс, в то время как сам Делакруа задержался на мысли о приятной стороне потраченных денег.

– Да, конечно, господин Вайс. Вас что-то не устраивает, но я не могу понять вашу критику в отношении этой работы.

– Критика? Позвольте, мсье, никто вам не говорит о критике.

Я вам заплатил хорошие деньги и теперь имею право говорить как заказчик. Так вот, данная работа не стоит тех денег, которую я за неё заплатил. Вам придется вернуть предоплату, которую вы уже, видимо, потратили, устроив грандиозный кутеж, который показывали по всем новостям, или вернуться к разговору о той картине, которую я вчера видел в вашей мастерской. Как она называется?

– Имперский ответ в Антарктике, – произнес Делакруа, вспоминая вчерашние попытки Вайса выкупить озвученную работу.

– Вот. Я хочу у вас её приобрести за те деньги, которые я вам обещал за эту картину, которую вы уже испортили, – Николас показал пальцем на полотно, стоявшее на треноге перед художником.

Для Делакруа это был плевок в лицо.

– Господин Вайс, картина «Имперский ответ в Антарктике» была написана по заказу жены викария Виктории, как подарок Императору на день его коронации. Кристина Руфо уже видела работу и распорядилась прислать рабочих для её погрузки. Правда, она пока ничего не заплатила, – уточнил Делакруа и, помолчав, добавил, – …но я уверен в порядочности этой барышни, она, знаете ли, очень воспитанная.

Вайс поднял глаза кверху. Убрав рукой волосы со лба, он шумно выдохнул.

– Мсьё Делакруа, может, к нам следует пригласить Филипса? Возможно, он увидит в ваших произведениях признаки символизма «Седьмой печати»?

Филипс… Нет, с этим господином Делакруа не хотел бы больше встречаться, тем более в качестве цензурируемого лица. Спектрат спокойно мог отобрать лицензию художника, а это табу на профессию, которой ты учился десятки лет. Без лицензии тебя нигде не примут, не предоставят экспозицию, не сделают телесюжет и даже не пригласят в какую-нибудь дешевую рекламу про престарелых ветеранов, которые, играя на зеленых лужайках в гольф, призывают молодежь вербоваться на контрактную службу.

В молодости Делакруа поработал в одной рекламной конторе в качестве «артиста, одобренного комитетом Цензоров». В рекламе он изображал подростка, который вышел с аттестатом из школы и, проходя мимо пансионата, увидел играющих в гольф стариков. Он поворачивался и на камеру произносил следующие слова: «Я знаю своё будущее, а ты?». Далее бежала строка: «Служба по контракту в акритской армии. Первым пятерым позвонившим гарантия службы в имперском батальоне. Телефон [phone]». Конечно, никаких мест в имперском батальоне, который базировался в столице, не было. Это была, как говорила его тогдашняя любовь Люсьен, «маркетинговая уловка». Звонивший попадал на автоответчик, который сообщал ему о том, что к нему уже едут, и перечислял вещи, которые могут понадобиться контрактнику на призывной комиссии. И через 72 часа желающие послужить вдыхали зловонные запахи гниющих джунглей на учебных полигонах Южной Америки. Уйти было можно и ранее пятилетнего срока, но то большее, что ждало отказника в метрополии – это тяжелая физическая работа либо на рудниках, либо на поселениях. Хорошо, что матушка отговорила его от службы в армии, подарив ему на юбилей лицензию художника, за которую она заплатила хорошую взятку.

– Нет, с Филипсом мне бы не хотелось встречаться, но, сударь, прошу вас быть милосердным – удвойте хотя бы цену! – немного подумав, залепетал Делакруа.

– Эта цена была вчера. Вчера двойная цена вас, видите ли, не устроила. Сегодня цена другая. Меньше в два раза. Я думаю, нужно брать, пока дают. Тем более что после этих художеств, – Вайс указал на картину, – я разочаровался в вас как в творце. Делакруа, принесите мне «Имперский ответ в Антарктике» из своей мастерской, а вместо изображения Императора, нарисуйте мой героический профиль. И мы квиты. Да, кажется я совсем заболтался тут с вами – меня ведь ждет встреча!

Не выслушав ответа художника, Вайс вышел из зала, с шумом захлопнул за собой дверь.

Делакруа был зол сам на себя. Тем не менее, он парой мазков исправил бинокль, изображенный на картине, на кое-что непотребное, упиравшееся прямо в лоб ненавистному персонажу. Ухмыльнувшись, он тут же закрасил пошлый коллаж, при этом предусмотрительно посмотрев по сторонам. Если бы он знал, что у этого проблемного типажа какие – то дела с главой Спектрата Аланом Филипсом, он бы просто отказался работать.

Собирая свои художественные принадлежности, мсье Делакруа невольно содрогнулся от воспоминаний опыта работы с этим ужасным человеком…

* * *

Однажды, сам Алан Филипс заказал художнику картину. Таким людям, конечно, не отказывают. Делакруа тогда приехал в его загородный особняк, обнесенный высоким металлическим забором, вдоль которого ходили хорошо вооруженные патрули, держащие на поводках больших клыкастых псов, лающих в сторону художника, когда тот проходил мимо. Судя по системе безопасности, это был не особняк, а какая – то маленькая крепость. «Как форт», – Делакруа вспомнил названия поселений, которые основывали римские легионеры, высадившиеся на берегах континента, названного ими потом Америкой в честь римского генерала Америго Веспуччи, прозванного «Мореплавателем». Уроки истории в школе были для Делакруа всегда интересны. Позже увлечение историей найдёт отражение во многих его картинах, посвященных знаменитым победам Акритской метрополии.

Но мсье Делакруа имел и свой собственный стиль в искусстве. Особенно популярна стала его картина, названная «Соцветие патриотов». Делакруа, создавая фокус сверху, запечатлел детей, сидящих вокруг костра, который символизировал центр цветка. Дети кидали в костер шпионские листовки, на которых большими буквами было написано: «ВАС ОБМАНЫВАЮТ». Сам шпион, в черных очках и шляпе, был мертв и лежал подле сидящих, играя в композиции роль стебля. Откинутый подол его плаща символизировал лист цветка, а дети, протягивающие к костру листовки, были его лепестками…

– Не однозначно, – сказал Император, увидев его картину на экспозиции, посвященной бомбардировке Даутсона.

Маленькие глазки Делакруа тревожно забегали.

– Ваше Императорское Величество, – с придыханием заговорил художник. – Мне просто необходимо знать ваше мнение о картине в целях дальнейшего самосовершенствования…

– Делакруа, вам не интересно моё мнение. Вам интересно то, что я скажу о вас прессе, которая толпится в соседней комнате, жадно поглядывая, когда ей дадут команду, – Император перевел взор с художника на картину. – Деликатно закрасьте на листовках слова «ВАС ОБМАНЫВАЮТ». Знаете, если бы я не знал вас лично, мсьё Делакруа, я бы подумал, что это какая – то провокация художников – авангардистов.

Император, смотря на трясущегося Делакруа, негромко рассмеялся.

– Делакруа, вы повесили в центре Акрита прокламацию государства, с которым мы находимся в состоянии войны… Вы понимаете это? – Император многозначительно посмотрел на художника.

– Я все понял, – услужливо закивал художник, который после этого случая стал избегать в своих работах каких – либо надписей…

…Но вернемся к истории о том, как Делакруа приехал к Филипсу создавать очередной шедевр. Художник почему-то вспомнил о той неловкой ситуации с прокламациями, когда подходил к железным воротам особняка, принадлежащего главе Спектрата. Справа от ворот стояла довольно высокая башня, ощетинившаяся оружием и камерами. Обыскав художника, охрана пустила его за высокий забор.

Перед особняком, на зеленой лужайке под ветвистым деревом стоял стеклянный столик. На столике находились чайный сервиз и шоколадный торт, который был уже изрядно подъеден. За столиком сидел человек небольшого роста в дорогих очках с круглыми линзами в черной оправе. На вид ему было лет пятьдесят. Историки говорили, что Филипс, Император и полковник Орокин, создали Триумвират, свергнув Восьмого Императора Тиберия Предателя. Хотя статуя Восьмого Императора и стояла в Сенате, перед ней никогда не зажигали свечи и не возлагали цветы.

Возле столика стояло современное инвалидное кресло, в котором сидела хорошо одетая старушка. Она была очень пожилой женщиной, безучастно смотревшей прямо перед собой в одну точку. Иногда её правая рука немного подергивалась, а голова запрокидывалась назад.

– Мама, это мсье Делакруа, я вам о нем рассказывал, – сказал Филипс, обращаясь к старушке и, повернув голову к художнику, добавил, – Мсьё Делакруа, это моя мама Шарлотта. Она все понимает, но плохо контролирует своё тело. Около семи лет назад моя мама пострадала в результате террористического акта. Это было спланированное покушение, целью которого должен был стать я. Террористическое движение «Седьмая печать» – это ещё и моя личная вендетта. Теперь вы меня понимаете? Я не такой, как думают обо мне люди, я такой же гражданин, как и они. Но перейдём к делу, Делакруа. Я видел ваши работы и хочу, чтобы вы изобразили меня как обычного усталого гражданина, который, открыв бутылочку хорошего пивка, заваливается на диван в пятницу вечером. И именно в пятницу, так как моё лицо должно быть одухотворено осознанием двух предстоящих выходных. Я думаю, с завтрашнего вечера можно начинать…

Следующий вечер показался художнику немного странным. Филипс встретил его, лежа на диване. На нем был пластиковый фартук и резиновые перчатки, натянутые по локоть. Фартук, перчатки и диван были покрыты следами крови. Вокруг были раскиданы пустые пивные бутылки, но сам хозяин дома был абсолютно трезв. Увидев художника, Филипс улыбнулся. Встав, он протянул Делакруа правую руку, одетую в окровавленную перчатку. Художник остолбенел.

– Сударь, что с вами? – с ужасом спросил Делакруа.

– А что со мной не так? – с серьёзной озабоченностью спросил Филипс, оглядывая самого себя.

– Ваша одежда… И этот фартук… Он что, в крови?! – крайне удивленно спросил Делакруа, делая робкую попытку сделать шаг в сторону выхода.

– Конечно!!! – воскликнул Филипс и искренне удивился. – Вы думаете, что защищать родину – это приятная работа? Я только что отпахал 12 часов в карцере одной из тюрем Спектрата и чертовски устал. Нет уж, пусть те, кто называет меня «Мясником», увидят, во что их спокойствие и стабильность обходятся мне и моей семье. Кстати, мама тоже выразила желание позировать! Я схожу за ней, а вы пока располагайтесь…