Коло Жизни. Средина. Том второй

– Я боюсь говорить о том с Першим, с Отцом, – Яробор Живко и вовсе зашептал, теперь уже страшась и старшего Димурга, и Родителя с коими было едино его естество. – Боюсь, что он выполнит мое желание и отправит на Землю. А там я умру без него, ибо не представляю, как смогу жить и не видеть вас. Знал бы ты, как я днесь хочу увидеть Вежды, Небо и Седми… так хочу.

– Мой милый мальчик, моя радость, – голос Атефа также трепетно понизился, перестав своей певучей объемностью колыхать облака, наполняющие всю залу. – Но теперь все изменилось в твоей жизни, разве ты этого не понял? И если ты вернешься на Землю и там вдруг затоскуешь, как только пожелаешь я или Мор, мы принесем тебя на маковку в доли мига.

– Но Кали… Кали которая меня слышит и чувствует на Земле не будет. Как же я с вами свяжусь? – юноша сие прошептал и напряженно застыло его взволнованное тельце, старясь стать ближе к Атефу.

– Через Благу, – немедля пояснил Велет и только теперь точно убедил Яроборку в истине, отклонив от него голову, испрямил свою могучую спину. Единожды с тем движением перекатились мышцы Бога и точно качнули на себе голову мальчика.

Королева марух Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидная вошла в комлю к мальчику, как раз перед самым его сном, и замерла напротив ложа, низко склонив стан. Это была обещанная демоницей встреча, к которой Яробора Живко постепенно подготавливали. Блага обряженная в бирюзовое долгополое одеяние имеющее множество мельчайших, узких складок, подчеркивающих покатость стройных форм тела без как таковых зримых швов, стыков, пуговиц, застежек и рукавов с зализанными назад серебристыми, короткими волосами смотрелась явственно встревоженной. Оттого порой с под ее волос на макушке вверх самую малость вскидывались и немедля наново опускались лоптасто-удлиненные ушки.

– О…о, – разочарованно протянул сидящий на ложе мальчик, обращаясь к стоящей подле него рани. – Ты, Кали сказала, придет королева марух Блага, творение Господа Мора, а пришла Берегиня, с которой я уже встречался.

Королева резко опустилась пред юношей на одно колено, и еще ниже склонив голову, горестно пояснила:

– Я не Берегиня, господин. Всего-навсего творение Господа Мора, кое по распоряжению Господа Вежды должно было скрыть от вас при встрече их бытие.

Ярушка не ожидающий проявленной марухой коленопреклонности на чуток даже опешил, а погодя резво передернув плечами, торопко молвил:

– Встань, Блага, встань. Кали скажи, чтобы Блага поднялась.

– Блага поднимись с колена. Ты слышала распоряжения господина, не нужно его тревожить, – тотчас проронила демоница и улыбнулась.

Она трепетно провела перстами обеих правых рук по плечу мальчика и тем самым сняла с него всякое волнение. А королева также стремительно, как досель опустилась, поднялась с колена, впрочем, все еще не вздела голову, словно стыдясь воззриться в лицо юноши, и удрученным голосом дополнила:

– Мне весьма жаль, господин, что пришлось вам лгать. Это для нас марух в отношении лучиц караемо.

– Нет… Нет, ничего, – успокаивающе отозвался Яроборка и широко улыбнулся, стараясь всем своим благодушным видом снять вину пред ним с королевы. – Я понимаю, что тебе так указали Боги.

– Господь Вежды, господин, – поправила юношу Блага и, наконец, испрямив спину, с теплотой воззрилась на него. – Я не подчиняюсь Зиждителям из печищи Расов и Богам из печище Атефов, только Димургам… также как и демоны, – и, теперь трепетно прошлась взглядом блистающих очей, не имеющих зрачка, где прозрачной голубизной поражали овальной формы радужки, описанные бело-прозрачной склерой, по фигуре рани Черных Каликамов так, точно смотрела на обожаемую мать.

– Блага, наш дорогой господин, желает, чтобы ты рассказала ему о девочке. И подтвердила мои слова, что всякий миг, каковой господин допрежь находился на Земле, приглядывала за ним, – молвила Кали-Даруга.

Она на удивление весьма мягко относилась к королеве так, точно была с ней в приятельских отношениях. Что было весьма странно, поелику демоница значилась строгой ко многим иным творениям Богов, а к неким относилась и вовсе беспощадна… Почасту она их просто терпела, ради своих мальчиков… Одначе Блага, из множеств созданных Зиждителями существ, слыла любимицей Кали-Даруги и находилась на особом у нее счету. Рани во всем и всегда выделяла племя марух, и нередко пользовалась их услугами при взращивании лучиц.

– Ох, Кали, – огорченно перебил мальчик демоницу, и, подавшись к ней всем корпусом, поцеловал в оголенное плечо. – Я не сомневался в твоих словах… нет… просто.

Яробор Живко также резко стих и теперь уже распахнув руки, обнял рани Черных Каликамов, прижавшись к ее груди головой, словно ощущая, что своим недоверием мог обидеть столь дорогое ему существо.

– Да, через Благу, – многажды повышая голос, протянул Яроборка и тягостно вздохнул, плотнее прижимаясь к боку Велета. Ноне, когда тот принял самый малый свой рост и с тем вроде стал ближе к мальчику. – Я видел и толковал с Благой. Ты только не сказывай Першему, Отцу, что я хочу увидеть Землю. Знаешь, я боюсь, что как только попаду туда, Родитель незамедлительно отправит Отца. – Мальчик также почасту после обряда стал называть Першего Отцом, однако пока только когда торопился и нервничал. – Отправит Отца… туда… куда-то далеко.

– С чего ты решил, что Родитель так сделает? – вопросил Атеф и погладил юношу по спине, ощущая его нервозное напряжение плоти, або этот свой… именно свой… не Крушеца страх он озвучивал вслух впервые.

– Я слышу же… слышу, – весьма огорченно дыхнул Яробор Живко и также резко дернул головой в бок, стараясь за выпученной вроде горы груди Бога рассмотреть его лицо. – Ты думаешь, я не понимаю, о чем вы толкуете? Да? – вже звучала неприкрытая обида, будто сомневались в его способности соображать. – Ты и Мор вы почасту говорите об отлете Отца. Почасту спрашиваете его о том и сами не желаете той разлуки. А я и вовсе ее боюсь… Боюсь, что как только окажусь на Земле, Родитель отправит Отца куда-то далеко и мы более не увидимся.

Мальчик тотчас смолк и судорожно всхлипнув, содрогнулся всем телом. И та покатая волна дыхания исторгнутая, кажется, из самих глубин естества юноши прокатилась легкой зябью по трепещущей черной материи сакхи Бога, по его смугло-желтоватой коже подсвеченной изнутри золотым сиянием.

– Я скажу о твоем страхе Родителю, когда буду с ним толковать, – благодушно отозвался Велет, узрев, как ярко пыхнуло светом коло позадь головы мальчика, которое и вызвало ту самую зябь его одеяния и кожи. – Я уверен, Родитель не станет тебя огорчать или тревожить поколь отбытием Отца, так как вельми обеспокоен твоим смятением.

Голос Атефа наполненный такой теплотой, будто сплотившись с его дланью, нежно приголубил волосы Ярушки, которые теперь под уходом Кали-Даруги отрасли у него до плеч и вьющейся копной укрывали голову.

Глава седьмая

Нежданно зыбким волнением пошли, похоже, все четыре зеркальные стены четырехугольной залы и в помещение вступили зараз два Зиждителя. По первому Яробору Живко показалось даже, что вместе с Мором в залу вошел Вежды, ибо этот Бог был такой же крепкий и статный, словно отличающийся особым уходом и заботой. Однако, мгновение спустя мальчик, вглядевшись в лицо Господа, понял, что это хоть и Димург, но не Вежды, а иной ее член. У этого Бога кожа была густо коричневого цвета с присущим всем Зиждителям золотым сиянием, а лицо имело грушевидную форму, где значимо широкой в сравнении со лбом смотрелась линия подбородка и челюсти. Особой длинной и мясистостью отличался нос да выдающиеся вперед надбровные дуги Господа. Толстые губы, поигрывающие золотыми капелями света и чуть выступающие вперед миндалевидные темно-карие глаза (оные порой теряли темный тон и становились почти желтыми) с располагающимися поперек слегка удлиненно-вытянутыми зрачками, придавали лицу Димурга сосредоточенное выражение.

Этот Бог вообще больше напоминал Расов, в частности Небо, своими долгими курчавыми черными волосами до плеч, бородой и усами. Сияние кожи слегка золотило и черные волоски его усов, короткой бороды, кончики каковой были схвачены в небольшие хвосты и скреплены меж собой черными крупными алмазами. Широкая цепь, полностью скрывающая лоб Господа с плотно переплетенными меж собой крупными кольцами ядренисто полыхнула лучистым серебристо-марным отливом, лишь на морг показав на своем гладком полотне зримые тела, морды зверей, рептилий, земноводных и даже насекомых, тем точно поприветствовав мальчика. Обозрев могутную фигуру Господа Яроборка вмале догадался, что пред ним Темряй, прибытия которого ожидали, все Небожители.

– Здравствуй, Ярушка, – густым басом молвил Темряй, желая расположить к себе юношу и как итог прикоснуться к нему и пообщаться с лучицей.

Бог был обряжен в белую рубаху и укороченные белые шаровары. Помимо этого на плечах его покоился тончайший голубой плащ, огибающий рамены с двух сторон и стянутый на груди большой пряжкой в виде массивного черепа медведя. Морда зверя была словно творена из кости, хотя переливалась серебристым светом, а из приоткрытой пасти выглядывали мощные клыки. Казалось, даже в глазницах медведя вращались по коло вихрастым всплеском серебристые пары. Темряй, однако, более не имел прикрас, ни браслетов на руках, ни перстней на перстах, ни цепей на шее, ни серег и проколов в ушах, бровях. Токмо в левой ушной раковине Господа находился крупный платиновый квадрат, уголки коего украшали камушки коричневого янтаря.

– Велел тебе все снять, – недовольно пропыхтел Мор, не снижая своей поступи и направился к пустому креслу, стоящему подле кресла Велета. – Так нет же, ты все время перечишь. – Наверно, Мор начал вычитывать брата еще в галерее маковки и прервался на миг, абы войти в залу. Он словно и не приметил, что Темряй поздоровался с мальчиком, продолжив свои поучения, – ты все время мне противоречишь… Почасту споришь, своевольничаешь, не подчиняясь распоряжениям старших. Разве так допустимо поступать Господу, каковой вскоре станет величаться средним в печище?

Темряй медленно перевел взгляд с лица юноши на брата и зыркнул прямо тому в затылок, словно стараясь таким толчком сомкнуть его рот и вельми по- ребячески отозвался:

– Вскоре, мой дорогой брат. Стану вскоре, а днесь поколь младший Господь… Так, что уймись Мор, хватит гневаться, достаточного того, что случилось с Палубой и малецыком Стынем.

Видимо, этого Темряю не следовало говорить, потому как Мор нежданно, так и не достигнув кресла, остановился и стремительно обернувшись, пульнул в младшего брата широкую полосу черного марева, выскочившую в доли секунд из его очей. Полоса достаточно ретиво и мощно вдарила Темряя в грудь сменив цвет его рубахи с белой на крапчато-бурый, при том значимо качнув назад… вперед фигуру Господа.

– Ай! – испуганно вскрикнул Яробор Живко и порывчато дернувшись, ударился о покато-вспученный мышцами бок Велета головой.

– Думай, что говоришь, малецык, – гулко прозвучал высокий, звонкий тенор Мора, наполненный таким негодование, что уже сам звук сотряс тело брата, а с его рубахи вниз осыпались бликами света на пол все бурые пятна.

– Прекратите оба. Вы напугали нашего Ярушку, – теперь весьма досадливо молвил Велет.

И речь Атефа прозвучала столь повелительно, что сразу стало ясным, кто в этой зале есть сейчас старший Бог. Велет нежно приобнял левой рукой, туго задышавшего мальчика за плечи и немедля склонив голову, прикоснулся губами к его макушке.

– А, ты, милый малецык, – отметил Атеф, обращаясь к Темряю. – И впрямь думай, что сказываешь. Ибо не допустимо младшему ерничать в отношении старшего.

– Не хотел задеть, – дюже миролюбиво протянул Темряй, и, перестав раскачиваться, сойдя с места, медленно направился к креслу Велета, на ходу бросив уже воссевшему Мору. – Не хотел задеть, брат.

– Ничего, мой любезный, со всеми бывает, – на удивление достаточно мягко после выплеснутой досады отозвался Мор, и голос его, понизившись до песенной погудки, постарался успокоить младшего брата.

Темряй меж тем подошел к креслу Велета, и, склонившись к нему, поцеловал в край ушной раковины, предоставив возможность Атефу облобызать свои очи, виски и даже кончик носа. Затем Димург неторопко опустился на корточки пред сидящим в кресле мальчиком и широко улыбнулся, отчего всколыхнувшееся золотое сияние густо окрасило в яркие тона волоски усов и бороды над губами.

– Чем Мор в тебя стрельнул? – чуть слышно вопросил Яробор Живко, успокоенный любовью Велета и улыбкой Темряя.

– Досадой, – также тихо ответил тот.

Мальчик медленно протянул руку в направлении лица Бога и провел перстами по его подбородку, увитому негустой бородой, не менее трепетно сказав:

– Почему ты отличаешься от Першего, Мора и Вежды? И имеешь бороду и усы как Расы?

– Потому как я иной, – ответствовал Темряй и незамедлительно вздев руку, указательным перстом провел по подбородку мальчика, где едва зримо проступал белый пушок, свидетельствующий, что последний не будет иметь бороду и скорее всего усов.

– Как и я, – удрученно проронил юноша, словно вновь ощутив смурь единожды по Першему и Земле.

– Ты не иной, – бас Темряя наполнился таким трепетом. Он зазвучал… запел своей густотой, обволакивая не только мальчика, но и его старших Богов братьев.

И вдобавок, точно дернул со свода залы полотнища облаков, мгновенно свернув их в спирали. Темряй внезапно стремительно вскинул вверх руку, и малозаметно дрыгнул перстами. И тотчас облачно-серая спираль закружилась в вышине свода, плюхая в разные стороны небольшими пятнами, кои принялись оборачиваться и вовсе в крошечных, голубых бабочек. Насекомые торопливо взметнули своими крылышками и запорхали почитай подле самых облаков в своде залы.

– Ты наш… наш мальчик, наш малецык, – полюбовно протянул Темряй, не сводя нежного взора с лица юноши и речью своей, лаская не только его, но и более близкую ему лучицу. – Самый дорогой и бесценный малецык! Наше чудо! – невыразимо мягко дополнил он, и резко щелкнув перстами, в мгновение ока перехватил полет одной из бабочек в воздухе.

Поймав ее на кончик указательного пальца, да неторопливо поднес к лицу юноши. Голубая бабочка, опираясь на короткие, тонкие ножки замерше вытянулась на персте Господа. У бабочки, было небольшое бирюзово-серое тельце с округлой головой и разместившимися на ней по кругу четырьмя красными крапинками глаз, долгие нитевидные усики. Голубые крылья с рисунком из блекло-желтых полос (соответственно четыре округло-треугольных передних и четыре овальных задних) едва зримо колыхались. Яробор Живко по первому внимательно вглядывающийся в спиралевидное облако, мало-помалу иссякнувшее… распавшееся на бабочек, закруживших по залу, перевел взгляд на Бога. Также медлительно он воззрился на бабочку, присевшую на персте Темряя и задумчиво поспрашал:

– А, что случилось со Стынем, Мор?

– Огорчился, – немедля откликнулся Димург, как всегда коротко пояснив о произошедшем. – Но я сумел его успокоить, не тревожься, мой дорогой Ярушка, – также как допрежь того его младший брат вкладывая в каждое слово нежность.

В залу бесшумно вступил Перший, мгновенно пробежавшийся взглядом по сынам и остановив его на мальчике. Яробор Живко, несомненно, ощутив тот взор на себе оторвался от колышущей крылами бабочки и уставившись на старшего Димурга молвил:

– Отнеси меня Отец на Землю. Хочу увидеть окиян, что это такое, – и глас его дрогнул, губы легохонько затрепетали, а в глубинах очей блеснули крупными каплями слезы.

– Хорошо, мой бесценный, – откликнулся Перший, приметив состояние юноши. – Когда того пожелаешь. Но не ноне… позже, – это он добавил нарочно, чтобы снять напряжение окутавшее мальчика, и кое могло перейти в видение… Видение, каковое даже будучи погашенным, сейчас могло отозваться в Темряя утомлением и болью.

Яробор Живко поднял с колена правую руку, и, описав ею коло обок бабочки, продолжающей колыхать крыльями на персте Господа, словно успокоившись полученной отсрочкой на расставание, много ровнее сказал:

– У бабочки на Земле нет такого количества крыльев, это не земное создание.

– Да? – удивленно протянул Темряй и черты его лица дрогнули.

Димург, несомненно, не ведал того обстоятельства и желая, как и иные Боги, вызвать в мальчике желание вернуться на Землю, просто-напросто дал маху.

– Ага… На Земле у них всего четыре крылышка, два передних и два задних, – пояснил мальчик и звонко засмеялся.

Он понял… теперь точно прозрев, понял, что Боги желают его возвращения на Землю не потому, что не любят его, стыдятся аль еще чего. Просто они знают, что сейчас его место, его жизнь должна проходить именно на Земле. Подле людей… всяких разных людей, таких как влекосилы, кыызы, тыряки, лесики, нурманны…

– Ты мне показываешь не земную бабочку, – досказал мальчик и глубоко выдохнул не только смех, но и тягость, что дотоль владела им. – Это бабочка с какой-то иной планеты. Где такая живет, на Палубе?

– На Палубе теперь, верно, ничего не живет, окроме рытвин и буераков, – весьма гулко вставил Велет и мощно загыгытал, тем самым поддерживая радость юноши.

– По-видимому, Мор огорчил не только Стыня, но и Палубу, – тотчас подхватил Яробор Живко, узрев, как довольством вспыхнуло золотое сияние кожи Темряя.

Мальчик стремительно раскинул руки, и, подавшись вперед, крепко обхватил широкую шею Димурга, приткнув лицо к плечу, выплескивая туда радость от столь необходимой Крушецу близости Зиждителя. Широким светом улыбок немедля просияли лица Першего и Мора. И Боги, переглянувшись, обменялись зримым удовлетворением, ибо явно показалось желание мальчика, да еще и впервые озвученное, понятое и возможно принятое вернуться на Землю.

Глава восьмая

– Так, где живет эта бабочка? – вопросил Яробор Живко, обращаясь к младшему Димургу.

Юноша уже давно покинул объятия Темряя, и сам того не приметив, оказался в кресле подле Першего. Боги, поместившись в объемных креслах в середины залы, только что начали толковать, когда их резко прервал вопрос мальчика, прозвучавший достаточно громко. Те самые бабочки, которых создал младший Димург, несколько минут назад рассыпавшись на блики света (как пояснил Перший, в связи, с несовершенством материи), присоединились к серым облакам в своде или голубоватой дымке, все еще курящейся по полу помещения.

– Где живет, – задумчиво отозвался сидящий напротив старшего Димурга и мальчика Темряй, то ли от усталости, то ли от дальнего пути, каковой проделал, примостивший ноги на лежак вытянувшийся из сидалища кресла.

– Живет на другой планете, в другой Галактике, – пришел на подмогу сыну Перший, оглядев сзади присевшего на краешек его кресла юношу. – Ты правильно приметил. На Земле Темряй не распределял расселение животного мира, как и обобщенно в Млечном Пути. Он не отдавал распоряжений прокудам, существам, которые занимаются отбором той или иной группы животного сообщества. Сие осуществлял я, по просьбе младшего из Расов, малецыка Дажбы, ибо Млечный Путь находится в его непосредственном управлении. Малецык Дажба, вельми, как и иные сыны, благоволящий ко мне просил именно меня заняться тем отбором… Да и на тот момент Темряй был достаточно юн, и я не стал его перенапрягать.

– Ибо Отец считал, это мне было не по силам и могло надорвать, – смешливо дополнил Темряй и широко улыбнулся.

Той молвью он не столько старался задеть Першего, сколько, похоже, имел в своем характере такие черты, оные земные люди назвали бы, манерность, ерничанье и капризность.

– Никогда не промолчишь, – досадливо дыхнул Мор, каковой обладал не менее скверной чертой характера вечно испытываемым недовольством на окружающих его Богов и существ… и не бурчал только на Стыня и Першего… и теперь похоже еще на Крушеца.

– Да, – несмотря на выпады сынов, ровно протянул старший Димург и провел перстами по поверхности своей верхней губы, с тем словно выплеснув зябь сияния в подносовую ямку. – На тот момент малецыку это было не по силам, и он мог надорваться, мой бесценный Темряй, правильно заметил… Малецык, ты привез с собой заказанное Кали-Даругой? – это Господь вопросил у сына, желая, судя по всему, погасить поток поспрашаний в мальчике.

Обаче, Яробор Живко будучи по характеру любопытно-дотошным, того вопроса Господа не уловил, и сызнова спросил, обращаясь к Темряю:

– Так значит, эта бабочка живет не на Палубе? А где тогда?

– В Северном Венце скорей всего, – теперь весьма направленно ответил на вопрос Мор, каковой коли не мог избавиться от них недомолвками сказывал всегда правдиво.

Яроборка незамедлительно спрыгнул с кресла, и, расправив спину, пошевелил плечами. Он сделал несколько шагов вперед, и, расставив широко перста на правой руке, зачесал назад почасту наползающие на глаза густые волосы, каковые уже не раз просил у демоницы укоротить. Впрочем, всякий раз почему-то прекращал настаивать, стоило лишь Кали-Даруге приголубить их.

– Привез Отец, – ответствовал на вопрос Першего Темряй, надеясь начатым разговором прервать цепь поспрашаний мальчика.

Однако, Темряй просто не знал Яробора Живко, который когда желал, что-то вызнать становился не только настойчивым, но, кажется, и нахальным. Мальчик сделал еще пару-тройку шагов вперед, стараясь отойти подальше от кресла Першего, а после, резко остановившись и развернувшись направо, уставился на Велета, которому совсем редко удавалось уйти от таких вопросов, посему Бог всегда обо всем рассказывал открыто.

– Велет, – обратился Ярушка к Атефу. – А, что такое Северный Венец и кто там живет?

Юноша прекрасно подмечал слабые стороны Богов и посему начиная о чем выспрашивать, ориентировал вопросы таким образом, чтобы непременно получить ответ. В последнее время, очень редко направляя их на Першего и Кали-Даругу, которые легко уходили от прямого ответа.

– Северный Венец Галактика Димургов, – не ожидая вопроса, тотчас отозвался Атеф. – Эта самая старая Галактика в нашей Вселенной, сотворена Родителем в честь рождения нашего Отца, старшего Его Сына, Господа Першего. Одна из самых густонаселенных Галактик, где проживают не только гипоцентавры, демоны, но и иные творения, такие как криксы-вараксы, бесицы-трясавицы, черти, нежить, куренты, прокуды… Многие из этих племен хоть и созданы Веждой и Мором предпочитают жить не в своих родных Галактиках: Голубоватая Вьялица и Весея, а именно в Северном Венце. А управление и надзор за данной Галактикой осуществляют гипоцентавры, один из человекоподобных и старейших народов Всевышнего. В Северном Венце некоторое количество систем населены человечеством, впрочем, за ними также приглядывают гипоцентавры.

Перший незамедлительно вскинул с облокотницы левую руку, и, направив вытянутые перста на Велета, остановил его скорую и несущую в себе большую информационную подоплеку речь, очень мягко сказав:

– В Северном Венце в основном живут не люди, а создания, которые оказывают нам Димургам помощь.

– Это не люди, – не поворачиваясь к Першему раздумчиво протянул мальчик, все еще теребя свой долгий чуб на голове. – Есть создания, которых достаточно много. Они все разные по своему образу и способностям. Они также очень близки к Богам, потому вы не прекращаете с ними общения, або они осуществляют тот самый отбор, то самое управление, надзор и помощь. Они взращивают и разводят растения, животных, людей. Тогда… тогда я не пойму, – теперь Яробор Живко задавал вопрос Першему, как к старшему здесь, к тому, кто мог ответить, и с тем резко повернулся в его сторону. – Я не пойму, зачем созданы люди? Коли вы не имеете с ними близкой связи, коли они не помогают вам, а вспять все уничтожают… Каков смысл их существования, бытия?

– Ты очень… очень умный мальчик. Даже удивительно как переплелась в тебе любознательность, острота ума и стремительность выводов, основанных не столько на долгом процессе размышлений, сколько на мгновенности мысли, – весьма полюбовно протянул старший Димург и туго вздохнул.

Господь вроде как загрустил, абы замечал, что каждая плоть, которую выбирал его драгоценный Крушец, была исключительно умной… И, конечно, Перший страшился, что его бесценный малецык не отступит от своих предпочтений в последней человеческой жизни, когда надобно будет выбрать именно здоровую, крепкую плоть, не столько умную.

– А ты, Отец, – строгим голосом отозвался Яроборка, словно собираясь его вычитывать. – Обладаешь способностью в мгновение ока переводить тему разговора в другое направление так, что я того даже не замечаю.

Старший Димург едва слышно усмехнулся, а Темряй это озвучил более жизнеутверждающе. Потому как всегда ощущал (коли говорить людскими понятиями) себя удачливым. Поелику придя, в свое время, на Коло Жизни, был там встречен Першим, каковой в тот раз не пожелал его уступать Расам. Темряй всегда трепетно относился к Отцу и до сих пор вспоминал время проведенное подле него. Не важно было ли это в его человеческих гранях, ноне наполняющих божественную суть, али вже будучи Господом, членом печищи Димургов… на самом деле любимцем Вежды и Мора, дорогим, бесценным, милым для них малецыком.